CC BY
252
* ПРАВОСУДИЕ И СУДЕБНАЯ ПРАКТИКА *
Судебное применение международно-правовых норм: очерк деятельности Верховного Суда РФ
Г. В. Игнатенко
На протяжении последних десятилетий произошли коренные сдвиги в подходе к проблемам взаимодействия внутригосударственного и международного права. Прежде всего имеется в виду преодоление одностороннего понимания международного права как регулятора исключительно межгосударственных и некоторых иных международных отношений и утверждение концепции реального предназначения общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации как составной части ее правовой системы1.
При таком подходе становится ощутимой потребность в соответствующей ориентации и целенап-
Игнатенко Геннадий Владимирович —
почетный профессор Уральской государственной юридической академии, заместитель президента Российской ассоциации международного права, доктор юридических наук, заслуженный деятель науки РФ.
1 Приведем наиболее значимые публикации, посвященные данной теме: Лукашук И. И. Нормы международного права в правовой системе России. М., 1997; Марочкин С. Ю. Действие норм международного права в правовой системе Российской Федерации. Тюмень, 1998; Тихомиров Ю. А. Реализация международно-правовых актов в российской правовой системе // Журнал российского права. 1999. № 3/4; Зимненко Б. Л. Международное право и правовая система Российской Федерации. М., 2006.
равленной подготовке судей и других участников правоприменительной деятельности, а также студентов, обучающихся по специальности «юриспруденция »2.
I. Сегодня можно констатировать, хотя и с оговорками, тенденцию претворения в жизнь предписания Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»3 (ст. 3) относительно применения всеми судами общепризнанных принципов и норм международного права и международные договоров Российской Федерации.
Своего рода генеральным актом в комплексе судебных воплощений ст. 15 (ч. 4) Конституции РФ явилось постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации»4. Поскольку
2 Отметим первые опыты включения в вузовские учебники разделов о применении судами международно-правовых норм: Международное право / Отв. ред. Г. В. Игнатенко и О. И. Тиунов. М., 1999 (гл. 11); 4-е изд. М., 2006 (гл. 10); Международное право / Отв. ред. В. И. Кузнецов. М., 2001 (гл. 8); Международное право. 2-е изд. / Отв. ред. В. И. Кузнецов, Б. Р. Тузмухаме-дов. М., 2007 (§ 3 гл. 7).
3 СЗ РФ. 1997. № 1. Ст. 1.
4 ВВС РФ. 2003. № 12. С. 3—8.
оно уже было предметом специальных комментариев5, считаем целесообразным сконцентрировать внимание на связанных с ним практически значимых проблемах уголовного судопроизводства, имея в виду ощутимые пробелы в их международно-правовом оснащении.
В период разработки проекта этого постановления Уголовно-процессуальный кодекс РФ уже действовал. Но только в одном фрагменте (п. 9) можно обнаружить ссылки на ст. 369, 379 и 415 (ч. 5) УПК РФ в подтверждение возможности отмены или изменения судебного акта в случаях неправильного применения судом общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ. Как известно, сами ст. 369 и 379
5 См.: Игнатенко Г. В., Марочкин С. Ю. Постановление Пленума Верховного Суда России от 10 октября 2003 г. и международно-правовые реалии // Бюллетень Министерства юстиции РФ. 2004 . № 4. С. 26—31. В журнале «Российское правосудие» (2007. № 6. С. 71—81) опубликована статья «Применение судами общепризнанных принципов международного права и международных договоров Российской Федерации при осуществлении гражданского и уголовного судопроизводства». Текст статьи, без обозначения авторства, представлен как результат анализа Российской академией правосудия соответствующей практики судов общей юрисдикции. С полезными комментариями соседствуют, к сожалению, явные несуразности относительно «присоединения России к Европейскому сообществу» (с. 71), «взаимодействия судов Российской Федерации и Евросоюза», раскрывающегося в функционировании Европейского Суда по правам человека (с. 73), признания прецедентного права Евросоюза «источником права России» в силу Федерального закона 1998 г. о ратификации Европейской конвенции и признания юрисдикции Европейского Суда по правам человека.... (с. 74). Так, от имени Академии правосудия Европейский Союз подменяет Совет Европы, а Европейский Суд по правам человека «перемещается» из Совета Европы в Евросоюз.
УПК РФ не содержат международно-правовых аргументов, а в ст. 415 речь идет только о постановлениях Европейского Суда по правам человека, однако здесь же вполне уместна включенная в текст ссылка на ч. 4 ст. 15 Конституции РФ.
Немалые надежды возлагались на разрабатывавшееся специальное постановление, посвященное УПК РФ. И такое постановление Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2004 г. № 1 «О применении судами норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» было принято6.
Однако в этом объемном документе не нашлось места для анализа относящихся к судопроизводству международных договоров, все без исключения разъяснения лише-ныь международно-правовой аргументации7. Часть пятая Кодекса («Международное сотрудничество в сфере уголовного судопроизводства») не была затронута разъяснениями. А потребности в них остро ощутимы при сопоставлении многих положений УПК РФ с «родственными» по предмету регулирования предписаниями международных договоров (конвенций), относящихся прежде всего к правовой помощи, правовым отношениям.
Никак не реагировал Пленум Верховного Суда РФ на формулировку ст. 1 (ч. 3) УПК РФ, в которой, в отступление от конституционного текста, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ б-ыли объявлены составной частью не правовой системыы, а законодательства РФ, регулирующего уголовное судопроизводство.
6 БВС РФ. 2004. № 5. С. 2—7.
7 В равной мере полное забвение международного права было присуще постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 20 января 2003 г. № 2 «О некоторых вопросах, возникших в связи с принятием и введением в действие Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации» // БВС РФ. 2003. № 3. С. 1—5.
Бесспорно, Верховный Суд РФ не мог «подправить» формулировку Кодекса. Но кажутся вполне уместными деликатно-критические суждения в контексте постановки вопроса о конструктивной роли судебного регулирования, ориентированного не на корректировку закона, а на оптимальное обеспечение его адекватного толкования и применения.
С огорчением воспринимаются комментарии, воспроизводящие некорректную формулировку и даже признающие ее повторением нормы Конституции РФ. В одном из них после текста ч. 3 ст. 1 УПК РФ следует такая фраза: «данные положения отражают содержание ч. 4 ст. 15 Конституции»8.
Сошлемся и на упомянутую выше статью в журнале «Российское правосудие». Здесь текст ч. 3 ст. 1 УПК РФ сопровождается утверждением, что это предусмотрено «во исполнение» ч. 4 ст. 15 Конституции РФ9 .
С еще большим сожалением приходится реагировать на компоненты правовой позиции Конституционного Суда РФ, который в двух постановлениях по делам о проверке ряда положений статей УПК РФ от 29 июня 2004 г. № 13-П и от 20 ноября 2007 г.10 № 13-П использовал формулировку ч. 3 ст. 1 УПК РФ о составной части законодательства РФ, не прибегнув при этом к комментариям и, более того, пояснив, что эта норма УПК РФ конкретизирует (?) предписания ст. 15 Конституции РФ. И такое почтительное восприятие противоречащего Конституции положения Кодекса последовало за многочисленными критическими замечаниями и без реаги-
8 Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. В. И. Радченко, научн. ред. В. Т. Томин, М. П. Поляков. 2-е изд. М., 2006. С. 928.
9 Российское правосудие. 2007. № 6. С. 77.
10 СЗ РФ. 2004. № 27. Ст. 2804; СЗ РФ. 2007.
Ч. 2. Ст. 6030.
рования на заключение Всероссийского совещания «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации», которое состоялось 24 декабря 2002 г. и в числе устроителей которого был Конституционный Суд РФ. Одна из принятых совещанием рекомендаций гласила: обеспечить приведение в соответствие с положениями ч. 4 ст. 15 Конституции РФ нормы ч. 3 ст. 1 УПК РФ11 .
За прошедшие годы на эту рекомендацию никак не реагировало Федеральное Собрание РФ (а именно ему она была адресована), которое уже более двадцати раз вносило в УПК РФ изменения и дополнения.
II. В процессуальной литературе распространены критические замечания, относящиеся к гл. 2 УПК РФ и содержащие, в частности, сопоставление принципов уголовного судопроизводства, закрепленных в Кодексе, с положениями международно-правовых актов. Обращалось внимание на существенные пробелы — отсутствие признанных на международном уровне юридических стандартов.
Пленум Верховного Суда РФ в первом пункте постановления от 5 марта 2004 г. обращает внимание судов на их обязанность при рассмотрении уголовных дел и вынесении решений соблюдать установленные гл. 2 УПК РФ принципы уголовного судопроизводства. Предписание соблюдать принципы вряд ли можно отнести к категории разъяснений, поскольку это аксиома. А вот пояснение относительно значимых международно-правовых категорий и аспектов, характеризующих принципы, было бы целесообразно. За-
11 См.: Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры в практике конституционного правосудия. Материалы Всероссийского совещания (Москва, 24 декабря 2002 г.). М.,
2004. С. 530.
тронем в этой связи только один вопрос.
Из главы 2 Кодекса «исчез» такой принцип судопроизводства, как гласность12. Она «переброшена» в разд. IX «Производство в суде первой инстанции», в гл. 35 «Общие условия судебного разбирательства» (ст. 241). Сомнение в разумности «переселения» смягчается удовлетворением по поводу дополнения оснований, допускающих закрытое судебное разбирательство, такими обстоятельствами, как возможность разглашения сведений, унижающих честь и достоинство участников уголовного судопроизводства, и потребности соблюдения интересов обеспечения безопасности участников судебного разбирательства, их близких родственников, родственников или близких лиц (ч. 2 ст. 241). В этом тексте можно отметить позитивное влияние формулировок Международного пакта о гражданских и политических правах (п. 1 ст. 14) и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (п. 1 ст. 6).
Норма Международного пакта послужила основанием для постановления Президиума Верховного Суда РФ от 26 сентября 1996 г.13 относительно правомерности приговора Кировского областного суда и необоснованности его отмены судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РФ, поскольку ее вывод о несоблюдении судом ст. 18 УПК РСФСР (принцип гласности) был сделан без учета норм Конституции РФ и Международного пакта о гражданских и политических правах, в соответствии со ст. 14 которого публика может не допускаться на судебное разбирательство, когда этого требуют интересы сторон. (Отсутствие
12 В родственных процессуальных актах гласность судебного разбирательства органически входит в общие положения (ст. 11 АПК РФ, ст. 10 ГПК РФ).
13 БВС РФ. 1997. № 2. С. 9—10.
ссылки на ст. 6 Европейской конвенции объяснялось тем, что в то время Российская Федерация еще не присоединилась к ней).
Верховный Суд РФ в постановлениях Пленума от 10 октября 2003 и от 5 марта 2004 гг. не счел необходимым обратить внимание судов на проблемы регламентации принципа гласности в его целостном воплощении с учетом международно-правовых предписаний, согласно которым отступление от этого принципа допустимо, «когда публичность нарушала бы интересы правосудия» (Международный пакт), «когда гласность нарушала бы интересы правосудия» (Европейская конвенция). В статье 241 УПК РФ такое основание не называется.
В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2004 г. (в п. 4) затронут вопрос о соответствии нормам УПК РФ заключения под стражу в качестве меры пресечения. На наш взгляд, отсутствие в комплексе суждений формулировок норм ст. 9 Международного пакта о гражданских и политических правах и ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод значительно снижает уровень юридической аргументации. Полезными были бы и ссылки на специфический документ, утвержденный резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 9 декабря 1988 г., — «Свод принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме»14.
Можно констатировать прикосновение к международно-правовому предписанию в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 11 января 2007 г. № 1 «О применении судами норм главы 48 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регламентирую-
14 Международные акты о правах человека: Сборник документов / Сост. В. А. Кар-ташкин, Е. А. Лукашева. М., 1998. С. 208— 216.
щих производство в надзорной инстанции». В его п. 1615 речь идет о допущении пересмотра судебного решения в порядке надзора в сторону ухудшения положения осужденного, оправданного или лица, дело в отношении которого прекращено. Здесь дана ссылка на критерии фундаментального нарушения, сформулированные в постановлении Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П16. Однако вряд ли корректна такая ссылка без прямого указания на использованную Конституционным Судом РФ норму, содержащуюся в п. 2 ст. 4 Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а ведь именно эта норма, примененная совместно с нормами Конституции РФ, явилась определяющим фактором, вне которого разъяснение Верховного Суда грешит недосказанностью.
III. Автору довелось участвовать в обсуждении проекта постановления Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» в Российской академии правосудия в апреле 2003 г., предварительно ознакомившись с первоначальным проектом, не дошедшим до такой стадии рассмотрения. Запомнилась та его часть, в которой были сформулированы предполагавшиеся разъяснения по различным аспектам толкования и применения договоров о правовой помощи и правовых отношениях с особым акцентом на предписания Конвенции СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам 1993 г.
Как видно, в Верховном Суде РФ были заготовленные фрагменты по данной теме. По каким-то причинам в окончательном тексте постановле-
ния они были заменены разъяснениями относительно юрисдикции Европейского Суда по правам человека и реализации судами его постановлений (п. 10—15).
Эта часть постановления Пленума и содержащиеся в ней разъяснения заслуживают самых добрых слов, поскольку здесь даны полезные и практически значимые рекомендации. Один из примеров — ссылка на правовые позиции Европейского Суда по правам человека применительно к установлению продолжительности срока содержания подсудимого под стражей и сопутствующие этой ссылке указания (п. 14).
Однако за рамками разъяснений Верховного Суда РФ осталась такая новелла УПК РФ, как характеристика оснований возобновления производства по уголовному делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств (гл. 49). Предусмотрено отнесение к числу новых обстоятельств установленного Европейским Судом по правам человека нарушения положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении судом РФ уголовного дела (ч. 4 ст. 413 УПК РФ). Имеется в виду нарушение, связанное с: а) применением федерального закона, не соответствующего положениям Конвенции; б) иными нарушениями положений Конвенции. Согласно ч. 4 ст. 414 УПК РФ днем открытия таких обстоятельств считается день вступления в силу решения Европейского Суда по правам человека
о наличии нарушения положений Конвенции.
В данной ситуации комментарии желательны, прежде всего, по следующим вопросам:
1) ссылка на Конвенцию о защите прав человека и основных свобод предполагает и Протоколы к Конвенции, содержащие дополняющие Конвенцию нормы. Непосредственно уголовного судопроизводства касаются, прежде всего, ст 2, 3 и 4 Протокола № 7;
15 ВВС РФ. 2007. № 4. С. 5.
16 СЗ РФ. 2005. № 22. ст. 2194.
2) фраза об иных нарушениях положений Конвенции подразумевает противоречащую конвенционным нормам правоприменительную практику, включая сферу судопроизводства;
3) в обоих указанных случаях речь идет о нарушениях, которые имели место после вступления в действие в отношении Российской Федерации Конвенции (5 мая 1998 г.) и Протоколов к ней (для Протокола № 7 —
1 августа 1998 г.);
4) день вступления в силу решения Европейского Суда по правам человека по конкретному делу обусловлен не днем его вынесения, а датой оглашения окончательного постановления либо иными вариантами его объявления.
Что же касается тех наиболее значимых проблем правовой помощи и правовых отношений по уголовным делам, регламентация которых составляет содержание части пятой УПК РФ (разд. XVIII, гл. 53, 54 и 55), то приходится констатировать отсутствие в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2004 г., специально посвященном этому Кодексу, каких бы то ни было разъяснений.
А потребность в них рождается уже при сопоставлении наименования разд. XVIII (равно гл. 53) и реального текста. Заявленное в наименовании взаимодействие судов и компетентных лиц с международными организациями в статьях Кодекса не обозначено.
В некоторых комментариях к УПК РФ можно встретить лаконичные суждения о потенциально допустимом взаимодействии с международными уголовными трибуналами и Международным уголовным судом (можно надеяться на ратификацию Российской Федерацией в обозримом будущем его Статута, который предусматривает правоотношения Суда с национальными судами).
Применительно к правовой помощи по уголовным делам, имея в виду, прежде всего, такие аспек-
ты, как выдача лица для уголовного преследования или исполнения приговора и передача лица, осужденного к лишению свободы, для отбывания наказания в государстве, гражданином которого оно является, нельзя не отметить аналитические суждения в отдельных комментариях к УПК РФ, основанные на скрупулезном исследовании текстов договоров (конвенций). Но научно-практические комментарии (даже с участием и под редакцией руководителей Верховного Суда РФ) не могут заменить официальные разъяснения высшего судебного органа.
Между тем опыт реагирования на такого рода договоры известен, но он относится ко времени существования Союза ССР. Имеется в виду, прежде всего, постановление Пленума Верховного Суда СССР от 19 июня 1959 г. «О вопросах, связанных с выполнением судебными органами договоров с иностранными государствами об оказании правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам» в редакции постановления Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г.17 Первому постановлению предшествовал указ Президиума Верховного Совета СССР от 12 сентября 1958 г. «О порядке исполнения решений судов государств, с которыми СССР заключены договоры об оказании правовой помощи»18. Позднее, 21 июня 1988 г., Президиумом Верховного Совета СССР было принято постановление «О мерах по выполнению международных договоров СССР о правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам»19.
Таким образом, можно констатировать становление в СССР комплекса нормативных и судебных предпи-
17 Сборник международных договоров Российской Федерации по оказанию правовой помощи. М., 1996. С. 606—610.
18 Ведомости СССР. 1958. № 23. Ст. 345.
19 Ведомости СССР. 1988. № 26. Ст. 428.
саний на высшем государственном уровне относительно толкования и реализации таких договоров.
Указанные акты продолжают действовать в современной ситуации, если содержащиеся в них правила и разъяснения не противоречат законодательству Российской Федерации. Однако следует учитывать новеллы, порожденные новыми договорами с участием Российской Федерации20 .
Прежде всего, это многосторонний акт — Конвенция СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам 1993 г.21, которая сохраняет силу для Российской Федерации, поскольку Кишиневская Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 7 октября 2002 г. Российской Федерацией подписана, но до сих пор не ратифицирована.
Известен пример использования Конвенции 1993 г. в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 25 апреля 1995 г. № 5 «О некоторых вопросах применения судами законодательства об ответственности за преступления против собственно-сти»22 (утратило силу 6 февраля 2007 г.), в котором было сказано, что судимости в других странах СНГ после прекращения существования СССР не должны приниматься во внимание при квалификации преступлений, но могут учитываться при назначении наказания как отягчающее обстоятельство в соответствии со ст. 76 Конвенции.
Положения этой Конвенции неоднократно применялись в решениях Президиума и судебных коллегий Верховного Суда, прежде всего, при рассмотрении дел о правомер-
20 См.: Марышева Н. И. Международная правовая помощь по гражданским и уголовным делам: Автореф. дис. . д-ра юрид. наук в форме научного доклада. М., 1996.
21 СЗ РФ. 1995. № 17. Ст. 1472.
22 БВС РФ. 1995. № 7. С. 12—13.
ности выдачи лиц иностранному государству23 . Речь идет о совместном применении международноправовых норм и ст. 462 УПК РФ, в том числе на основании индивидуальных жалоб в отношении прокурорских решений о выдаче.
Введение в действие УПК РФ (его части пятой), в числе многих проблем, обусловило появление коллизии между правилом ст. 464 (ч. 2) и правилами международноправовых актов. Имеется в виду регламентация выдачи в случае, когда уголовное преследование лица возбуждается в порядке частного обвинения (по заявлению потерпевшего). Если на уровне международно-правовых традиций в такой ситуации «выдача не производится» («выдача не имеет места»)24, то согласно Кодексу «в выдаче... может быть отказано». Отметим, что и в новой Конвенции СНГ 2002 г., подписанной уже после введения в действие УПК РФ, в перечне оснований отказа в выдаче (ст. 89) сохранен запрет в данной ситуации. На наш взгляд, явный отход решения в законе от договорной (конвенционной) регламентации не поддается разумному обоснованию, но нуждается в разъяснении.
Верховный Суд РФ пока никак не реагировал на явную коллизию. Во всяком случае, ни в одном из относящихся к уголовно-процессу-
23 См. напр.: БВС РФ. 2003. № 10. С. 19—20; 2006. № 2. С. 28—29; 2006. № 4. С. 23—24; 2006. № 5. С. 9—10. Особо стоит выделить постановление Президиума Верховного Суда РФ № 155-ПО7ПР по делу М. // БВС РФ. 2007. № 11. С. 24—25.
24 Конвенция СНГ 1993 г. (п. 1 ст. 57), Договор между СССР и Греческой Республикой о правовой помощи по гражданским и уголовным делам 1981 г. (ст. 38), Договор между РФ и Китайской Народной Республикой о выдаче 1995 г. (ст. 3), Договор между РФ и Республикой Польша о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским и уголовным делам 1996 г. (ст. 64) и др.
альному регулированию постановлений Пленума этот вопрос не затронут. Но еще печальнее другое. При рассмотрении обоснованности постановления Генерального прокурора РФ о выдаче Г. правоохранительным органам Республики Казахстан судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ 5 февраля 2003 г.25 вначале сослалась на ч. 1 ст. 462 УПК РФ, где речь идет о выдаче в соответствии с международным договором РФ или на основе взаимности, а затем, забыв о международно-правовой регламентации в Конвенции СНГ, дословно воспроизвела ч. 1 и 2 ст. 464 УПК РФ, включая пункт об уголовном преследовании лица в порядке частного обвинения как основании возможного отказа в выдаче. Далее была дана ссылка на Конвенцию СНГ 1993 г., в том числе на ст. 57, где «предусмотрены основания, при которых выдача лица не производится». Судебная коллегия ограничилась таким лаконичным замечанием, не воспроизводя конвенционный текст, и не обратила внимания на противоречие между формулировками Кодекса и Конвенции.
Определенные проблемы были порождены участием Российской Федерации в Европейской конвенции о выдаче 1957 г. и Европейской конвенции о взаимной правовой помощи по уголовным делам 1959 г.26 В значительной мере они были решены в федеральных законах о ратификации этих договорных актов. Но вопросы остаются. Региональная сфера действия конвенций (в них участвуют государства — члены Совета Европы, а также Израиль) предопределяет соответствующий механизм осуществления выдвинутых Российской Федерацией оговорок и заявлений. Поскольку они относятся именно к данным конвенциям, допустимо ли
их «внедрение» в иные ситуации, имея в виду, что сформулированные в оговорках и заявлениях положения имеют общечеловеческий, а не локальный характер? Так, согласно одной из оговорок Российская Федерация оставляет за собой право отказать в выдаче «исходя из соображений гуманности, когда имеются основания полагать, что выдача лица может повлечь для него серьезные осложнения по причине его преклонного возраста или состояния здоровья». Это основание отказа не является распространенным за пределами действия Европейской конвенции о выдаче. Пожалуй, оно известно еще только Договору между РФ и Китайской Народной Республикой о выдаче
1995 г.27 , в ст. 4 которого также дана ссылка на указанные факторы или другие личностные обстоятельства. А допустимо ли использование такой оговорки в отношениях с Республикой Куба, Исламской Республикой Иран, Республикой Индией и другими странами, договоры с которыми не содержат подобного правила? Здесь есть повод для размышлений.
IV. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября
2003 г. (п. 5) дана своего рода установка судам общей юрисдикции. Международные договоры, которые имеют прямое и непосредственное действие в правовой системе Российской Федерации, применимы судами при разрешении гражданских, уголовных и административных дел (далее следуют варианты, из которых выбираем только ситуации уголовного судопроизводства) — при рассмотрении уголовных дел, если международным договором РФ установлены иные правила судопроизводства, чем уголовно-процессуальным законом РФ. В следующем абзаце в качестве дополнительного примера применимости международных
25 ВВС РФ. 2003. № 10. С. 19—20.
26 СЗ РФ. 2000. № 23. Ст. 2348, 2349.
27 СЗ РФ. 1999. № 14. Ст. 1668.
договоров упомянуто рассмотрение жалоб на решения о выдаче лиц, обвиняемых в совершении преступления или осужденных судом иностранного государства.
Означают ли такие предписания, что за пределами указанных ситуаций нормы международных договоров, относящиеся к уголовному судопроизводству, но не устанавливающие иные, чем в законе, правила и не касающиеся жалоб на решения о выдаче, не подлежат применению (или даже не могут быть применимы) при рассмотрении уголовных дел?
Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации выполняют в российском правосудии две функции. Прежде всего их значение проявляется при формировании и формулировании правовой позиции суда, которая определяет содержание его вывода и итогового решения. В такой ситуации применяются международные правила, без участия которые, то есть с использованием только национальные актов, судебное толкование не может быьть полноценным, а судебное решение по делу не может быьть обеспечено необходимыьми юридическими критериями.
Не отвлекаясь на конституционное правосудие, целесобразно все же назвать хотя бы несколько из обильного перечня постановлений Конституционного Суда РФ, в которых его правовая позиция и заключение основаны на взаимодействии формулировок Конституции РФ и международных договоров. Это — постановление от 27 марта
1996 г. № 8-П28, итоговое решение которого стало реальным благодаря согласованному применению положений ст. 50 Конституции РФ и ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах; постановление от 4 марта 2003 г.
28 СЗ РФ. 1996. № 15. Ст. 1768.
№ 2-П29 , в котором сопряжены ст. 120 (ч. 1) Конституции РФ и нормы Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ст. 6) и Международного пакта о гражданских и политических правах (п. 1 ст. 14); постановление от 11 мая 2005 г. № 5-П30, решающее значение для выводов которого имели соответствующие статьи Конституции РФ «во взаимосвязи» со ст. 6 названной Конвенции и особенно с п. 2 ст. 4 Протокола № 7 к ней, и другие акты.
В деятельности Верховного Суда РФ знаменательные примеры находятся, к сожалению, вне сферы уголовного правосудия. Самый значимый — именно в содружественном контексте — постановление Пленума Верховного Суда РФ от 17 марта
2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» (в новой редакции постановления Пленума Верховного Суда РФ от 28 декабря 2006 г. № 63)31 . Заслуживает признания дополнение общего тезиса о применении при разрешении трудовых дел общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ указаниями, касающимися конкретных ситуаций совместного применения. Это ощутимо в п. 10 постановления, где именно на взаимодействии статей Конституции РФ, Трудового кодекса РФ и норм Конвенции МОТ о дискриминации в области труда и занятий основаны надлежащие выводы.
Особо отметим положения п. 54 этого постановления, в которых рассматриваются вопросы разрешения споров, возникших в связи с выплатой работнику заработной платы в неденежной форме. Здесь органично совмещены предписания ст. 131 Трудового кодекса и ст. 4
29 СЗ РФ. 2003. № 12. Ст. 1176.
30 СЗ РФ. 2005. № 22. Ст. 2194.
31 ВВС РФ. 2004. № 6. С. 2—18; 2007. № 3. С. 2—17.
Конвенции МОТ об охране заработной платы: «... необходимо иметь в виду, что по смыслу.» (следуют ссылки одновременно на обе ста-тьи)32.
Иной вариант функционального назначения международных правил проявляется в том, что они подтверждают внутригосударственные правила, играя, следовательно, субсидиарную роль. Соответственно, может использоваться формулировка, согласно которой положениям Конституции РФ (в ряде случаев закона) корреспонди-руют33 положения договора (кон-
32 Потребность в новой редакции постановления Пленума Верховного Суда РФ была обусловлена Федеральным законом от
30 июня 2006 г. о внесении изменений в Трудовой кодекс РФ (СЗ РФ. 2006. № 27. Ст. 2878). В частности, в обновленном тексте ст. 131 Кодекса использованы ранее отсутствовавшие в нем слова ст. 3 указанной Конвенции МОТ о запрете выплаты заработной платы в бонах, купонах, а также появилось дополнение: «в форме долговых обязательств, расписок» с целью, как видно, конкретизации конвенционного текста «или в любой другой форме, предназначенной заменить деньги, имеющие законное хождение». Законодатель, а вслед за ним Верховный Суд РФ в новой формулировке «усовершенствовали» текст Конвенции МОТ, включив дополнительно слова о недопущении выплаты заработной платы в виде «ядовитых, вредных и иных токсических веществ, оружия, боеприпасов и других предметов, в отношении которых установлены запреты или ограничения на их свободный оборот».
33 Она распространена в постановлениях
Конституционного Суда РФ. Пример ее использования Верховным Судом РФ — по-
венции). Такими словами определяется соответствие разносистемных норм, которые не противоречат друг другу, имеют смысловое согласование, но различное юридическое обоснование. Судебное разъяснение и судебное решение по делу достижимы на основании национальных актов, а международные актыь служат дополнительным фактором, авторитетным подтверждением внутригосударственных предписаний международ-ныьми стандартами34. Но даже при субсидиарном статусе их внедрение в судопроизводство и в другие правоприменительные механизмы заслуживает признания.
Обе обозначенные функции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ в их содружестве обеспечивают оптимальный режим совместного, с учетом предмета регулирования, применения внутригосударственных и международных юридических норм в российском правосудии.
становление Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» // БВС РФ.
2005. № 4. В пункте 8: норма Закона РФ «О средствах массовой информации» «корреспондируется» со ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
34 Так, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 2005 г. № 26 после ссылки на ГПК РФ дано дополнение: «При этом необходимо также руководствоваться нормами Международного пакта о гражданских и политических правах...» // БВС РФ. 2006. № 2. С. 12.
