CC BY
31
ли он, - писал Э. Фромм в одной из работ послевоенного десятилетия, - к осуществлению другой мечты человеческого рода - совершенству самого человека? Человека, любящего ближнего своего, справедливого, правдивого и осуществляющего то, что он есть потенциально, как образ божий? Неловко даже задавать этот вопрос - ответ слишком ясен» [7, с. 144]. Цель жизни человека, как она обоснована в его известном труде «Иметь или быть?» (1977), определяется тем, что сегодняшняя ориентация на «иметь» - массовое явление, укоренившееся в экономических и социальных реалиях современного общества, которое «владеет слишком многим», отдельный индивид не может устоять перед соблазном обладания. Но нельзя поддаваться утилитарным ложным ценностям. «Быть означает давать выражение всем задаткам, талантам и дарованиям, которыми наделен каждый из нас. Это значит преодолевать узкие рамки своего собственного «я», развивать и обновлять себя и при этом проявлять интерес и любовь к другим, желание не брать, а давать» [2, с. 139]. Это не морализаторство, это позиция истинного философа, отдающего себе отчет в том, насколько философия ответственна за судьбу «массового человека». Если фундаментальная структура человеческого бытия есть «бытие в мире», то человек и мир внутренне зависят друг от друга, должны соответствовать своему онтологическому статусу. Универсальность бытия предполагает соотнесенность человеческой личности с общей онтологической структурой мира. Все совершенное им является не только его личным достоянием, но определяет качество его «единичной конкретности», демонстрирующей наглядность всеобщего (принадлежности к роду человеческому), соотносимое с качеством общей
онтологической структуры бытия. Возможно, что именно это состояние Ф. Ницше называл метафизическим комфортом.
Нельзя абсолютизировать индивидуальную форму человеческого бытия, также непродуктивно отрывать ее от соответствующих объективных сфер общественной и культурной жизни, следует рассматривать и понимать ее как величину коррелятивную по отношению к объективным началам. Может быть, шекспировские Розенкранц и Гиль-денстерн не такие уж и простаки? «Скромное место», занимаемое у Фортуны «массовым человеком», вполне можно философски рассматривать осознанным прагматичным, пусть и не совсем свободным выбором.
1. Рассел Б. История западной философии / пер. с англ. М. : Директ-Медиа, 2009. 1894 с.
2. Фромм Э. Иметь или быть / пер. с англ. М. : Астрель, 2010. 320 с.
3. Шекспир У. Гамлет // Шекспир У. Трагедии / пер. с англ. М. : Правда, 1983. С. 128-267.
4. Хайдеггер М. Лекции о метафизике / пер. с нем. М. : Издат. дом «ЯСК», 2016. 175 с.
5. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм - это гуманизм // Сумерки богов : сб. пер. М. : Политиздат, 1990. С. 319-345.
6. Буржуазная философская антропология века : сб. М. : Наука, 1986. 296 с.
7. Фромм Э. Психоанализ и религия // Сумерки богов : сб. пер. М. : Политиздат, 1990. С. 143-222.
© Мисюров Н. Н., 2018
УДК 130.2
СПЕЦИФИКА
НАРРАТИВНО-ДИСКУРСИВНОГО ПОЛЯ НАУЧНОЙ БИОГРАФИИ
Статья актуализирует проблему современной научной биографии в аспекте ее текстуальных трансформаций. Анализируются основные нарративно-дискурсивные особенности научно-биографического произведения, которые рассматриваются в качестве нарративно-дискурсивного поля научной биографии.
Ключевые слова: научная биография, нарратив, дискурс.
А. Б. Николаева A. B. Nikolaeva
specificity of the narrative-discursive field of scientific biography
This article actualizes the problem of modern scientific biography in the vector of its textual transformations. The main narrative-discursive features of the scientific and biographical work are analyzed, which are considered as the narrative-discursive field of scientific biography.
Keywords: scientific biography, narrative, discourse.
Научно-биографический текст, овеществляя творческую мысль его автора, обладает не просто свойством письменной речи, ограненной законами жанра. Текст научной биографии иллюстрирует творческое мышление ее автора, особенности его обращения как к деятельности ученого, так и к анализу его личностных качеств, характерные повороты общей линии повествования, возможный переход к полусюжетности изложения фактов и сведений. Основываясь на этом, можно выделить биографическую дискурсивность и биографическую нарративность, с помощью которых оче-
виднейшим образом раскрывается философско-историчес-кий смысл понятия научно-биографического текста. Дискурс традиционно понимается как речевая система, обладающая собственными принципами и закономерностями, которые влияют на вектор репрезентативности реальности, представленной в тексте. Другими словами, дискурс является системой анализа, рассуждения и текстуального осмысления. Классическая философия детерминировала его как переход от одного семантического этапа в содержательной текстовой структуре к другому. Французский постмодер-
низм несколько иначе характеризовал дискурс - в качестве духовно-идеологических сентенций, также текстуально воплощенных и поэтому погруженных в социально-культурные, историко-философские и семиотические связи. На этой основе сформировалось понятие дискурсивного поля -социально-интеллектуальной платформы взаимодействия текста и процесса его практического осмысления.
Чаще всего современный дискурс определяется как мыслительно-речевой акт познания, что существенно сближает его с текстом, однако сохраняет различие между этими явлениями в их масштабе. Дискурс - многогранная коммуникация, когнитивная иерархия факторов, необходимых для понимания текста. Особенно ценна эта факторная иерархия в раскрытии триады биографического текста: автор -адресат - реципиент, на которую мы неоднократно обратим внимание в данной статье. Дискурс оказывается семантическим аккумулянтом текста и языка: их соизмеримость выражается в акте понимания и интерпретации, а сам дискурс поддается присоединению к нему почти любых эпитетов, дополнительно детализирующих его сущность: биографический, герменевтический, политический и философский. Здесь можно упомянуть и об особом биографическом языке, взаимодействующем с биографическим текстом: сам факт взаимодействия и представляет собой дискурсивное поле, дискурс-анализ. Дискурсивная система осмысления текста в научно-биографическом пространстве понимания и интерпретации обусловливает обращение к нарративу, который согласуется с текстом и языком, с системой коммуникативных актов и процедурами текстуального осмысления. Нар-ратив является обобщающей характеристикой культуры: в каждой ее сфере и в каждой отдельной культуре существует этот акт коммуникации, способный к транслированию опыта миропознания путем запечатления его в мифах, историях, легендах и в других, более современных формах оречевления проиходящего, например, в рекламе. Нарра-тив, как отмечал П. Рикер, повествователен и сказителен по своей сути - несмотря на значительные интеллектуально-ментальные модификации современного мира и реальности, нарратив трансформировался только во внешнем оформлении, но не утратил собственную первооснову [1].
Г. В. Белая, К. И. Симонов качественно обобщают нар-ратологические теории ХХ в.: «теории русских формалистов (В. Пропп, Б. Эйхенбаум, В. Шкловский), диалогическая теория нарратива (М. Бахтин), теории «новой критики» (Р. П. Блэкмер), неоаристотелианские теории (Р. С. Грейн, У. Бут), психоаналитические теории (К. Берк, Ж. Лакан), герменевтические и феноменологические теории (Р. Ингарден, П. Рикер, Ж. Пуле), структуралистские семиотические теории (К. Леви-Строс, Р. Барт, Ц. Тодоров, А. Греймас, Ж. Же-нетт, Х. Уайт), теории читательского восприятия (В. Айзер, Х. Р. Яусс), постструктуралистские и деконструктивистские теории (Ж. Деррида, П. де Ман)» [2, с. 1252]. С учетом этих теорий можно сказать, что научная биография, особенно в настоящее время, создается, как нам думается, по рике-ровскому принципу особого смещения смысла, семантической инновации в метафорической интриге [1, с. 7]. Вполне вероятно, что «смещение смысла» в научно-биографическом пространстве не происходит намеренно и в осознанном соответствии тезису П. Рикера, однако современные транс-
формации в канонах жизнеописания объяснимы прежде всего с этой позиции. Научная биография на сегодняшний день открыта стилистическим, повествовательным и структурным изменениям, что объясняет наличие некоторой интриги, о которой писал Рикер: «она сводит вместе и объединяет в целостную законченную историю разнообразные разрозненные события...» [1, с. 8], феноменолого-эпистемологической проблемы, связывающей методы семиотики, истории и герменевтики. Научно-биографический дискурс и нарратив взаимосвязан не только с методом исторического объяснения и герменевтической интерпретации, но и позволяет современному жизнеописанию обрести особый, частично художественный стиль повествования, столь ценимый широкой аудиторией. Рикеровское толкование нарратива указывает на референциальную и дескриптивную функции, которые способствуют философскому анализу категорий времени и пространства, составляющих основу процесса и создания, и интерпретации научной биографии. Язык как таковой, а соответственно, и текст, обладает временностью или своего рода властью над временем: текст вбирает его в себя, текст выражает его и воплощает в себе. Именно на этом утверждении Рикера можно выстраивать историческую грань научной биографии - ее темпоральность очевидна не только в макромасштабе, т. е. в масштабе текстуального пространства, но и в масштабе жизнеописания отдельной личности. Важно отметить, что Рикер указывает на отсутствие будущего и прошлого в пространстве текста, объясняя его наличие исключительно настоящим временем - текст создавался в настоящем времени (к примеру, для автора-биографа), текст понимается и интерпретируется читателем также сегодня. Измерение времени осуществимо и в любом тексте, и в тексте научной биографии, особенно в том случае, что последний, как мы уже отмечали, обращен одновременно к истории персоны, к истории конкретного периода отдельной страны, к истории культурных, ментальных и научных трансформаций, так или иначе связанных с личностью героя биографии. «Царство нарратива» и представлено в интенциях от прошлого к будущему как временам воспоминания и ожидания, в переходе от истории персоны ко всеобщей истории - такой характер настоящего времени в текстуальном пространстве биографии становится доказуемым именно путем дискурсивной наррации. Исторический дискурс, как отмечает А. Агафонов, двуполюсен [3, с. 73], поскольку он метафоричен и метонимичен. Эти свойства исторического дискурса и формируют его репрезентативность и нарратив-ность, дополнительно доказывая внутреннюю взаимосвязь в данном факторе научной биографии. Что касается философского дискурса, который также отмечается в исследуемом нами пространстве, то он есть «речение Бытия», а не «рассуждение о Бытии» [4, с. 78]. Философский дискурс научной биографии не только персонализирует (как и исторический) последнюю, но и придает субъекту (герою) статус центра мыследеятельности. Мало того, историко-философский дискурс научной биографии видит в роли мыслящего субъекта не только героя жизнеописания, но и его автора.
Сравнение мифа и нарратива у Рикера может стать качественной основой для сопоставления нарратива и домысла (вымысла) в биографии, что вновь актуализирует проблему художественного стиля и проблему психологизма, уже
освещенную в предыдущем факторе. Также научно-биографический домысел становится довольно острым, поскольку ставит вопрос об авторской интриге, так как нарратив связан с человеческим действием, и «то, что переживает зритель, должно быть сначала создано в произведении» [1, с. 63]. Дискурсивно-нарративный фактор обусловливает упоминание феномена катарсиса и мимесиса - даже в границах научной биографии акт чтения и акт ее непосредственно конструирования предполагает возможную интригу и художественно-психологический опыт биографа. Интрига в современной научной биографии играет роль замысла всей книги, обогащенного разрешенной долей домысла, а также конфигурирует методы исторического нарратива и герменевтического дискурса, которые способствуют, в свою очередь, структуризации жизнеописания.
Нарратив научной биографии, как и любой другой, обладает функцией темпорально-событийной репрезентации и пространственного решения описываемых действий. «Концепт нарратива не просто сохраняет ценность многообразия - это форма, в которой находит свое воплощение специфичность и научность исторического исследования, в которой историк конституирует и осуществляет процедуру схватывания в единое целое некоторой серии эпизодов» [5]. Поэтому научно-биографический нарратив изначально историчен: он «представляет собой совокупность моделей прошлого и метафорических заявлений об отношениях сходства между этими моделями и типами историй, которыми люди конвенционально связывают события своей жизни со значениями и структурами своей культуры» [2, с. 1255]. Г. В. Белая, К. И. Симонов указывают главные черты нарративного подхода в истории: «ретроспективность» (рассмотрение событий прошлого через призму настоящего и будущего); «перспективность» (зависимость исторической оценки событий от мировоззрения историка); «избирательность» (отбор релевантной информации); «специфичность» (влияние исторического знания на формирование идентичности); «коммуникативность» (воздействие культурного дискурса на историческое знание); «фиктивность» (зависимость исторических интерпретаций от социальных условий, в рамках которых они играют роль ориентира в практической жизни, и сближение художественной и научной типизации на основе единства объекта познания и сходства типического образа, который содержит общие и индивидуальные признаки)» [2, с. 1256]. Хочется отметить, что в основном все выявленные черты нарратива в истории соответствуют и научно-биографическому нарративу, который, в свою очередь, обязательно открыт дискурсивному повороту.
Согласно Ю. Хабермасу, жизненный мир является основным предметом всех гуманитарных наук: научно-биографическое текстуальное пространство обладает для этого требуемой нарративной тональностью, тонко вливающейся в ведущий голос дискурсивности. Нарратив и дискурс в своей взаимосвязи создают любопытную триаду, о которой уже упоминалось выше и которая существует в текстуальном поле научной биографии: «автор - адресат - реципиент» (плюс персонаж, или герой биографии). Здесь важно указать на ситуацию биографического диалога, монолога и полилога, конструируемую именно с учетом авторско-адресной парадигмы жизнеописания. «Прочтение текста и его интер-
претация есть самоосуществление бытия текста. Вне субъекта - читателя - интерпретатора текст есть небытие. Таким образом, текст есть: процедура самоосуществления субъекта, порождающего знания о предмете; носитель информации» [6, с. 205]. Биографический диалог-полилог конституирован только в текстуально-дискурсивном и текстуально-нарративном отношении, а факт существования текста, как видим, невозможен вне анализируемой триады. Это особенно очевидно в научно-биографическом пространстве: актуализируется проблема культурной дистанции между биографом и его героем, между читателем и биографом, между автором и реципиентом. Между тем важно отметить, что эта дистанция должна быть и может быть сокращена в диалоге автора и адресата, автора и читателя, в полилоге автора, адресата и реципиента, в монологе автора-биографа. В момент чтения биографического текста читающий вступает в виртуальный диалог с автором, занимая перформативную установку: он участник данного диалога. По словам Ю. Хабермаса, именно реципиент отвечает на прочитываемый им текст, и этот ответ сознания воплощается в процессе сомнения, вопрошания, согласия или возражения. Что касается действий интерпретатора, то он обращается к рассмотрению авторской позиции, при которой для последнего по каким-то причинам (их также выявляет интерпретатор) являются ценными определенные аргументы и нормы. С другой стороны, «интерпретаторы понимают значение текста лишь в той мере, в какой им удается постичь, почему автор чувствовал себя вправе высказывать (в качестве истинных) определенные утверждения, признавать (в качестве правильных) определенные ценности и нормы, выражать (в качестве правдивых) определенные переживания либо приписывать их другим» [7, с. 49-50].
Другими словами, понимание, интерпретация и объяснение текста жизнеописания ученого мыслится только в присутствии или при наличии его автора - в ином случае это будет распутывание текста, но не процедура его осмысления. М. Фуко говорит об обязательном, безусловном текстуальном представлении индивидуальности, так как именно в этом случае появляется возможность видения и жизненных ценностей личности, и временной ментальности, в качестве отражателя которой, несомненно, представлена личность. А основная составляющая текстуализма в биографии - это биографическое письмо как пересказ истории жизни человека, анализ его личностных качеств. А. Валевский добавляет, что «исследователь только в том случае создаст биографию, если сможет разобрать значения, выраженные в языке чьей-либо культуры, которые и скажут ему об индивидуальности, о характере изучаемой им личности» [8, с. 81].
В данном случае также логично вновь указать на концепцию Э. Гуссерля и Ю. Хабермаса о жизненном мире индивида, очевидным образом сопутствующую научно-биографической нар-ративизации, дискурс-анализу и процессу понимания данного типа текста, письма и повествования. «Над жизненным миром появляется своеобразная «надстройка», которую Ю. Хабермас называет системой, к субъективному восприятию которой также открывает доступ биографический нарратив» [9, с. 45]. Однако Э. Гуссерль исследовал жизненный мир индивида с феноменологических позиций, выходя тем самым на интерсубъективный уровень, т. е. в сферу трансцендентального сознания. Хабермас, в отличие от Гуссерля, акцентировал свое исследование
на акте коммуникации, а не на индивидуальном сознании, поскольку последнее, как и жизненный мир в целом, формируется и развивается именно в коммуникативном процессе.
Итак, отметим, что любой шаг в пространстве научной биографии так или иначе связан с его текстуальным представлением и сопутствующими ему аспектами нарратива, дискурса, герме-невто-философского понимания и интерпретации, адресно-авторской и диалоговой парадигмы. Научно-биографическая мысль проявит себя в полной мере лишь благодаря тексту, поддающемуся дискурс-анализу и герменевтической интерпретации.
1. Рикер П. Время и рассказ. Интрига и исторический рассказ. СПб. : Унив. книга, 1998. Т. 1. 313 с.
2. Белая Г. В., Симонов К. И. Гносео-онтологическая интерпретация дихотомии «нарратив - текст» // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2009. Вып. 4-5. Т. 11. С. 1250-1258.
3. Агафонов В. В. Дистинкция истории и историцизма в нарративной философии истории // Вестник КРАУНЦ. Гуманитарные науки. 2010. Вып. 2. С. 72-83.
УДК 177, 323+327
АМБИВАЛЕНТНОСТЬ БИОПОЛИТИКИ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
На основе антропологических исследований современных дисциплинарных социальных институтов осуществляется попытка различения негантропных (человеко-отрицающих) и конфирмантропных (человеко-утверждающих) биополитических стратегий. Если геополитика выражает интенцию эксплозивного пространственного расширения, то биополитика заключает в себе потенциал имплозивного схлопывания личностного пространства. Парадоксальным образом витальная стратегия поиска жизненного пространства нередко оборачивается негантропной стратегией подавления человека. Будущее человечества зависит от реализации конфирмантропных биополитических стратегий. Артикуляция и анализ биополитических стратегий важны для современного мира ввиду наличия потенциальной возможности реванша танатальных негантропных биополитических стратегий.
Ключевые слова: антропология, биополитика, право, политика, разум.
4. Герасимова Ж. В. Научный и философский дискурсы как актуальные формы рационально-рефлексивного сознания человека // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. Вып. 29. С. 73-79.
5. Сыров В. Н. Современные перспективы философии истории: поворот к нарративу. URL: httpV/любомудр. рф/indexphp/stati/80-sovremennye-perspektivy-f¡bsof¡нstorii-povorot-k-narrativu (дата обращения: 20.03.2018).
6. Васильева К. К. Текст как самоосуществление мен-тальности и его интерпретация // Текст, восприятие, информация, интерпретация : сб. докладов I междунар. науч. конф. Рос. ун-та. М. : РосНОУ, 2002. С. 203-211.
7. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб. : Наука, 2001. 380 с.
8. Валевский А. В. Основания биографики. Киев : Нау-кова думка, 1995. 113 с.
9. Дивисенко К. С. (Авто)биографический нарратив как коммуникационное действие и репрезентация жизненного мира // Социологический журнал. 2001. № 11. С. 36-52.
© Николаева А. Б., 2018
Д. В. Попов D. V. Popov
ambivalence of BiopouTiCs iN the modern world
Based on anthropologic studies of discipline social institutes, in this article is realized an attempt to differ neganropic (human-deny) and confirmantropic (human-affirm) biopolitic strategies. If geopolitics demonstrates intention of explosive territory expansion, biopolitics shows potential of implosive collapsing of human selfish space. Area expansion vital strategy sometimes becomes negantropic destruct strategy of human suppression. Nevertheless future of human being depends on confirmantropic strategies realization. Modeling and describing of biopolitics strategies is quite important to avoid revenge of inhuman neganropic biopolitics strategies.
Keywords: anthropology, biopolitics, law, politics, ratio.
Последние два с небольшим столетия - время стремительного роста населения на планете. Если в 1820 г. на Земле проживал 1,042 млрд человек, то в 2003 г. население планеты составило 6,279 млрд человек [1, с. 113]. Впечатляют изменившиеся темпы роста населения. Если с начала новой эры1 по 1820 г. население выросло чуть
1 NB: с 1 г. н. э. (0,226 млрд чел.) по 1000 г. н. э. (0,267 млрд чел) наблюдается и вовсе незначительный -почти нулевой - рост населения [1, с. 113].
менее чем пятикратно, то за последующие 180 лет произошло шестикратное увеличение численности населения. Десятикратно меньшее время дало превосходящий численный рост населения! В 2030 г. на Земле будут проживать 8,175 млрд человек (оценка) [1, с. 506]. Благодаря синергии многих факторов (медицина, образование, технология, экономика, политика, право) произошел качественный скачок в темпах роста населения. Увеличение населения не могло не сформировать сложные прямые и обратные связи со всеми без исключения значимыми
