CC BY
25
Когда разросшаяся семья переехала в Палангу, он, мужественно выносивший недомогание, часами просиживал на берегу, сетуя, что нет сил искупаться в море...
Александр Григорьевич, появившийся на свет в самом начале весны, с особым вниманием относился к судьбе писателей, поэтов и мыслителей, которые родились или умерли в вешнюю пору. Время первого появления ранних растений - первоцветенье - было его излюбленным временем года, а первоцвет, примула (от латинского primus - «первый»), наверно, - любимым цветком. С ним связан сюжет публикуемого на страницах сборника стихотворения «Ключи св. Петра (Примула):
Воскресая, обмирая,
В белом яблоневом сне,
Отомкну калитку рая,
Распахну пути весне.
По поверью, апостол Пётр - хранитель дверей, ведущих в рай, - обронил связку ключей. Переданные Христом ключи от неба падают на грешную землю. Пётр отправляет за ними быстрокрылого ангела. Посланный св. Петром ангел смог подхватить ключи, однако там, где они коснулись земли, расцвели золотистые цветы. Вот почему приземистые кусты примулы с белыми, ярко-жёлтыми, сиреневыми соцветиями называют ключами лета, цветами, несущими человеку свет и тепло. В древнескандинавской легенде, богиня плодородия,
весны, любви и красоты Фрейя открывала дверь теплу цветками примул - золотистыми ключиками лета.
У А. Лысова мифические мотивы приобретают лирико-философское звучание. Он воплотил в поэтическом слове идею природной красоты, мысль о естественном ходе земной жизни, которую он так понимал и ценил:
- И зачем ты, Петр-привратник, Радость держишь на замке?
Я-то знаю: ключ упрятан У любимой в кошельке!
Чуть менее года назад - 7 марта 2009 года -Александр Григорьевич Лысов ушёл из жизни. Но он - в сердцах тех, кто знал его, любил, с кем он работал, был рядом. Все, кому выпало счастье знать этого щедрого душой человека, вспоминают о нём с добрыми чувствами.
Александр Александрович Дырдин, доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой «Филология, издательское дело и редактирование» Ульяновского государственного технического университета, председатель Открытого международного научного сообщества «Русская словесность: духовно-культурные
контексты».
В. И. МАТУШКИНА
С ЛЮБОВЬЮ К ЖЕНЩИНЕ И БОГУ
Александр Григорьевич Лысов...
Судьба всего четырежды удостоила меня чести видеть и слышать этого человека. Порой долгие десятилетия общения не даруют столько впечатлений, не обогатят дом твоей души, как эти короткие встречи с человеком особого духовного мира.
Помню 1989 год, огромный зал МГУ им. М. В. Ломоносова, юбилейная Международная конференция, посвящённая 90-летию великого классика русской литературы Л. М. Леонова, где впервые я увидела А. Г. Лысова, имя которого знала по его научным публикациям, подкупающим уже тогда каким-то трудно определяемым ароматом мысли и души. В них узнавался чело-
© Матушкина В. И., 2010
век со всей ответственностью сознающий ценность слова, жизни, добра и света.
Тем и притягательно всё оставленное людям, поколениям, грядущему этим человеком, литературоведом, поэтом. Это тот духовный багаж, который не взвесить материальными мерками.
На секционных заседаниях этой конференции мы оказались в одной аудитории. Мой доклад вызвал интерес Александра Григорьевича. Помню его вопрос о деталях-символах на картине «Лыжники», созданной героем романа Л. М. Леонова «Скутаревский». Смущение на лице А. Лысова дало понять, что он не разделяет моей пафосной интонации. Реплики не последовало. Подойти в перерыве со своим недоумением к этому человеку я не решилась. Только долгое вхождение в леоновские художественные коды со временем всё прояснило.
Шли годы... Только через 10 лет я снова увидела этого человека не в Москве, в Ленинграде (Санкт-Петербург) на Международной конференции «Природа: духовное и
материальное», в 2001 году. Вопросы по моему докладу поступали разноинтонационного плана, вплоть до неприятия моей концепции рассмотрения в сопоставлении главных героев романов Л. М. Леонова и М. А. Шолохова, Ивана Вихрова и Григория Мелехова: как это вдруг осмелилась соединить двух непохожих героев, ведь леоновскому трагизму ближе шукшинский Егор Прокудин, да и о Леонове и Шолохове уже сказал В. А. Ковалёв.
И снова, теперь уже на выручку мне, вступился, все тот же Александр Григорьевич, хотя лично мы знакомы не были, но я вспомнила тот 1989 год, московский.
Понимавший великую классику как огромный бездонный океан, поражающий своими неожиданностями. Александр Григорьевич как-то походя, когда я проходила мимо него в перерыве заседания, обратившись ко мне, спокойно заметил:, «Всё нормально. Всё хорошо». Для меня эта поддержка учёного, который занял до этого времени в моём творческом сознании особое место.
В науке самое страшное комплиментарность или же проекция на своё собственное Я. Всё, написанное Лысовым, убеждает, что это был человек редкостной в творческих пристрастиях целомудренности, далёкий, по слову любимого им и нами всеми Л. М. Леонова, от критики «злобной и глумливой». Он взвешивал слово, смотрел на мир, культуру глобально, что и приводило его к объективным оценкам в изысканиях своих коллег.
Душа Лысова была переполнена любовью к * мысли-труженице, не приемлющей словесной легковесности или холодной отстранённости. Неслучайно в его художественно-философской системе (он же и поэт) равно и в душе жили Бог и Женщина, дарующие жизнь, тепло и свет. Его, как никого другого, занимало открытое им, и только им, лицо, как не покажется странным, «лицо женской национальности». В его словесной лёгкости таится глубокая мудрость, отдающая предпочтение женщине, как носительнице изящества и добра. Женская рука с её мягкой теплотой согреет, излечит от болей, вдохнёт покой. Вот строчки из «Дарственных надписей» на книге «Сорокодум»:
Будь художник с головой,
Вашу он обвёл бы ручку:
И обложка стала лучше,
И руке моей покой! (1)
Будто бы шуточное. Но за лысовской шуткой прячется его серьёзнейшее понимание искусства, ассоциирующегося с женским изяществом и красотой. Беспокойная в своём внешнем спокойствии поэтическая душа Лысова искала, ждала покоя, сознавая, что в земной юдоли только женщина . может быть достойным источником творческого вдохновения.
И закономерно количество адресных стихов к женщине в его поэтическом мире: матери, жене Зинаиде, сестре Татьяне, Н. Л. Леоновой, Т. М. Вахитовой, Инне Ростовцевой.
•Я не встречала в поэзии образа женщины, именуемой Золотой. Оно называет эмоционально-оценочную ассоциацию из леоновского «Русского леса» с героиней романа Натальей Золотинской. Для Леонова и Лысова понятием золото определяется самое дорогое на нашей грешной земле - женщина. Поэтическая душа Лысова старается уберечь эту золотинку от обмана, боли и страданий.
Есть у него удивительная стихотворная, по определению самого поэта «Сказка с раскраской» «Выпавший из судьбы». Поэт настойчиво предупреждает вечно доверчивое, жалостливое женское сердце от оплошностей, используя гротескную образную антонимию «золотая-зверь».
Не верь, золотая, не верь,
То ветер, затронувший дверь,
То холод, что к сердцу приник,
И тот, кто замутит родник.
Не верь,
Не дыши и замри.
Колодою дверь подопри.
С гг Г\П АГ Т г\ п ГТ-1 І ІПП Г-Г АП/*\Г
іиДЬа оах/і^іті пОриі,
Тебя позабудет твой Бог!
(1,54-55)
То чувствующая мысль поэта обратится к трагическим дням китижанки (1,55), то к нищенке-России (1,193). Боль поэта масштабна, велика: обман женщины — обман России — обман жизни — такова его философская парадигма жизнесознания, с первоистоком — женщина.
Щедрое же сердце поэта всё готово отдать другим, лишь бы «капельку побыть с солнышком» (1,52), поэтому его Весна «спешит за будущей Тобой» (1,22). Сохранившаяся душа молодости возвращается к былому, чтобы запечатлеть его в письменах.
Как давно мы не были босыми,
Кромкой моря не брели давно.
На песке я вывел твоё имя
Вслед за отступившею волной.
Но смывает прописи надежды Бешеного жемчуга прорыв: Поутру на чистом побережье В письменах очнутся янтари!
В другом случае он скажет: ...Нет для красы пропаж...
(1,63)
(1,93)
Ценящий красоту и её создающий, Лысов своим одухотворённым словом возвращает её из далёких эпох в нашу реальность. И снова красота эта таится для него в женщине, которую должно защитить и воспеть на уровне великого Александра Пушкина, а в XX веке — Леонида Леонова.
Подкупают исследовательские новации А. Г. Лысова.
Это его тонко чувствующей душе доступно было усмотреть в обширном наследии поэта XIX и писателя XX века проникновенно человеческое, данное Богом земному - Великую Красоту. В одной из статей Александр Григорьевич напомнил о малоизвестном факте из биографии А. С. Пушкина о заступничестве поэта, буквально в предсмертный месяц, за Агнессу Сорель, любимицу Франции. «Пушкин,
- сообщает Лысов, - буквально в предсмертные дни, радеет о чистоте и нравственном отношении к людям, к истине, а тем более заступается за беззащитную и оболганную красоту, как бы пророчески провидя - через опосредование вымышленного персонажа - свой трагический исход в своём смертельном поединке за всё это с иноземцем» (2,20). Вызов Пушкина был адресован Вольтеру в его литературной мистификации «Последний из свойственников Иоанны Д'Арк», по прозванию Орлеанской девственницы. «Среди мотивов поединка, в бросаемой Вольтеру дуэльной перчатке, упоминается и имя Сорэль» (2, 20). А. Г. Лысов становится единочувствую-щим Пушкина, отсылая читателя к благородной мысли поэта о том, что сочинение Вольтера «преисполнено не только грубых ошибок, непростительных для человека, знающего сколько-нибудь историю Франции, но ещё и. нелепою клеветой касательно Короля Карла VII, Иоанны Д'Арк, по прозванию Орлеанской девственницы, Агнессы Сорель, господ Латри-мулья, Лагира, Бодрикура и других благородных и знатных особ» (2,20).
Любовь к женщине - жизни - красоте открывала А. Г. Лысову потаённые страницы классики, не замеченные и не отмеченные исследователями. Небольшая литературная мистификация Пушкина о Вольтере не могла пройти мимо
поборника Красоты писателя уже XX века Леонида Леонова. В свою очередь искатель чистых идеалов А. Г. Лысов обнаружил в леоновс-кой художественной эстетике возрождение к жизни великих национальных святынь, и Иоанны Д'Арк, и знаменитой Агнессы Сорель, что по-французски в народе величалась «Дамой из Боте» («Дамой Красоты»), «...Леонов,— пишет Лысов, — проницательно угадал, что алая капля из пролитой затем русским гением крови в защиту чести, чистоты, семьи и идеалов любви своей, бесценной жертвенной влагой окропила и усыпальницу французской легендарной Дамы Любви и Красоты» (2, 20). Ищущая мысль А. Г. Лысова возвышается до очарования единства «... и в русской, и в западной символике, оценивающих в абсолютах чистоты, в символе веры, в ореоле вселенской красоты главные фигуры и сюжетные построения» (2, 24). Как в романе «Русский лес», так и в предсмертной «Пирамиде».
Лысову дорога в Леонове пушкинская «всемирная отзывчивость». Трудно найти в леоноведении другого исследователя, кто смог бы не наукообразно, проецируя идеи и образы мировой культуры на леоновскос миротворенис, подметить изнутри леоновского синкретизма авторскую «всемирность» и ярко выраженную в ней творческую, художественно-философскую индивидуальность, как это выявляется в исследовательском слове А. Г. Лысова. Обращение же к проблеме Востока и Запада в творчестве русских классиков для Лысова не иллюстрация их энциклопедизма только. О Леонове он пишет: «...растворяясь «в духах мировых культур», в абсолюте «всемирной отзывчивости», создаёт произведения, в основном, открывающие некое единое культурное пространство... (2, 11),
пробуждая воображение, заставляя увидеть глобальность писательского взгляда и леоновское «видение «всечеловеческого во Вселенной». Этот «...великий русский писатель XX века остаётся мыслителем и художником общечеловеческого значения. Поэтому, - заключает А. Г. Лысов, -пересмотр прежних представлений о проблеме Запада в его семиромании становится одной из важнейших исследовательских задач
современного леоноведения» (2,24).
Надо сказать, что именно А. Г. Лысову дано было вычленить две жизненно значимых в своей единосущности идеи в художественной философии Леонида Леонова — женщина и Бог.
Какая-то святая детскость, это редкостное чувство, данное, видимо, тоже свыше, владела Лысовым и в его отношении к Богу, как и к женщине, без пафосного торжества, без
торжественного восторга. Здесь больше умиротворённости и какой-то беспомощности сознания собственной малости перед жизне-дарителями. Сколько умилённого самопризнания слышится в его стихотворных строках, озвученных на подаренной им мне своей стихотворной книге «Косиножка»:
Все написано точно, строго,
Нашли путь среди дорог!
«О Боже!» Я ведь верю в Бога:
Но вот в меня не верит Бог!!! (1)
Какое удивительное сочетание двуединого состояния души этого человека! С одной стороны, глубокая, философская мудрость, с другой - жалоба, сожаление о Божественной сдержанности по отношению к нему, земному человеку. Ведь он так любит Бога, верит...и вдруг..! Стихотворные строки, видимо, навеяны леоновской «Пирамидой». Там Господь посылает Ангела посмотреть на людей и дела земные. Сам Господь усомнился в собственных познаниях, своём провидении. Добротный урок земной заносчивости и тупой гордыне! Леонов, по Лысову, «сходясь с ними, сливаясь с европейским культурологическим циклом и расходясь с ним,... завершил всё же христианским эпилогом своего творчества, романом «Пирамидой», поставив веру во главу угла всего своего творческого пути» (2, 28—29). Только широта и глубина знания культуры мировой, сопряжённой с поэтической душой исследователя, и позволила внести драгоценную ясность в разноречивые толкования леоноведов.
В дарственной надписи на книге «Берёзовый меридиан». Леонид Леонов и Сергей Есенин» читаю: «Полностью согласен с христианской концептосферой в «Пирамиде». А Пчхов - хоть и люблю - все-таки сектант». Это отклик на мой доклад «Православная концептосфера в леоновской философии познания» на Международной конференции в Ульяновском техническом университете (2005). А. Г. Лысов, как и Леонов, всегда давали пищу для ума. Теперь для меня загадка Пчхов-сектант, что заставляет заново перечитывать роман «Вор», задуматься над тайной леоновского Пчхова, загадочного примусника.
В 2005 году я послала мою статью в коллективную монографию «Духовное завещание Леонида Леонова. Роман «Пирамида» с разных точек зрения». Прочитав статью, Лысов написал мне: «...я вполне рад, что мы дополняем леоноведческую картину и Вашим голосом. Очень хорошо и нужно вы написали, споря с Дунаевым, в конце статьи, о том, что возмож-
ности человека в постижении мира ограничены некими онтологическими геркулесовыми столбами. И только Бог знает ВСЁ» (4).
Душа Лысова была переполнена любовью к Богу, что и дало ему возможность так проникновенно почувствовать внутреннюю духовность русской, литературы, представленной в лице наиболее дорогих ему художников: поэта Есенина и Леонова — поэта в прозе. Эго он, Лысов, сумел услышать в «Пирамиде» -завещании Леонида Максимовича - голос 148 псалма: «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в выщних...» (3, 124) и посвятил этой святой заповеди свои раздумья об «Ожившей иконе». Святой Руси в романе Л. Леонова «Пирамида» (3, 121). Думаю, не только рядовые читатели, но и учёные-филологи признают литературовед-
ческую силу, справедливость мыслей Александра Григорьевича, сумевшего так проникновенно понять русскую православную душу Леонида Максимовича в его «Пирамиде». С каким благоговением воспринимает православный поступок двух героинь романа, матери и дочери, провожавших в дальнюю дорогу сына и брата, снабжая его «простодушным сокровищем верующих»,
иконкой, послужившей Вадиму «первой его победой над собою, без чего не даётся лёгкая желанная смерть» (3, 134). В Леонове А. Г. Лысов подметил «непрестанное восхищение главным всевременным и повсеместным Божественным даром - чудом Жизни! (3, 135).
И вся эта бесценная благодарность Творцу за тайный подарок - жизнь - переполняла душу Александра Лысова даже в его физическом недуге. Меня привели в восторг строки воспоминаний о проведённом в Ульяновске времени, когда в коротком сообщении о выходе книги о «Пирамиде» Л. Леонова, Александр Григорьевич 'восклицает: «Какие были денёчки!» (4). Как надо уметь любить жизнь, чтобы говорили в тебе чувства Леонова! «Сердце, ищи звук...» «Мне бы капельку побыть с солнышком...». Эта, христианская по-сути, непритязательность дарила ему радость жизни. Его поэзия, полная добра и света, имела теснейшую связь с горним миром:
Мой дух живой — светящейся волною — В дымах взойдёт к померкшим небесам
(1.58)
Тем не менее, болевой вопрос, болевой для каждой православной души, так и остался безответным для А. Г. Лысова.
Как в новой красоте и силе Забыть мы напрочно смогли,
Как в небе радуги сквозили,
Что ангелы по ним сходили К беспечным дочерям земли?
И полные гремели хоры,
Минуя скорбный слух Отца:
И шли вслед за любовью горы,
И Богом полнились сердца?.. (1, 20)
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Лысов Александр. Косиножка (Новые стихи). — Vilnius, 2004.
2. Лысов, А. О некоторых итогах и перспективах современного леоноведения. Леонов и Запад: к постановке вопроса / А. Лысов //Литература XI-XX вв. Национальнохудожественное мышление и картина мира», ч. II. «Проблемы изучения творчества Л. М.
Леонова: итоги и перспективы». - Ульяновск (Симбирск), 2007.
3. Лысов, А. «Ожившая икона». Святая Русь в романе Л. Леонова «Пирамида» / А. Лысов //Духовное завещание Леонида Леонова. Роман «Пирамида» с разных точек зрения. - Ульяновск, 2005.
4. Архив автора.
Матушкина Валентина Ивановна, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы Мичуринского государственного педагогического института.
Н. В. КОРНИЕНКО
ЕСЕНИНСКАЯ ТЕМА В РОМАНЕ Л. ЛЕОНОВА «ВОР»
Рассматривается есенинская традиция в художественном мире романа Л. Леонова «Вор».
Ключевые слова: С. Есенин в творчестве Л. Леонова, тема русского человека и народа, лейтмотивный ансамбль, метафизика «песенного слова».
Есенинская тема в творчестве Леонова уже не раз была предметом научных исследований. «Судьба Есенина жила в нём (Леонове) в каких-то потаённых запасниках духа, и образ поэта он извлекал не из недр бытового воспоминания, а из сферы высоких и трагедийных вопросов»1, -отметит автор книги «Леонид Леонов и Сергей Есенин» А. Г. Лысов. Исследователь вслед за
1 »/%ПГИГ/Ч%ЛА¥^¥ I I #11 /ЛПГГУ-Т^1 /Т1 ГТТ Г> г% ЛЧ ГТ/Л Г> /Л т"* 1 П^Л \/ г^п
СТаГЬЯМИ и». iS-a.ru I у /О-л. 11.
о есенинской теме в романе «Вор» вернул тему «Есенин и Леонов» в актуальные контексты современного изучения русской литературы XX в. Рассказы Леонова о Есенине, записанные Александром Григорьевичем в семидесятые и восьмидесятые годы, представляют бесценные материалы к будущим комментариям романа «Вор». Леонов подтвердил, что от его встреч с Есениным в «задуманный тогда роман» попала роскошная есенинская шуба, переданная им Митьке Векшину. Вспомнил Леонов и о том, что
© Корниенко Н. В., 2010
1 Лысов А. Леонид Леонов и Сергей Есенин. Улья-
новск, 2005. С. 17.
именно Есенин зимой 1924 г. стал для писателя «Вергилием тех мест», в которых будут разворачиваться события в романе «Вор».
На «дне» московской жизни в ночлежном доме, где к ночи собирались «местная шпана» и бездомные, Есенина не только узнали, но его единственного слушали2. Ценным представляется замечание Леонова, что в судьбе Есенина «нельзя поступиться частью, не исказив целого»3. То есть, невозможно, по Леонову оторвать Есенина от того, что будет названо «есенинщиной»: лирики Есенина от массовой народной жизни, от судеб русского народа и его культуры, от проблематики национальной культуры эпохи торжества «интернационального стиля»...
Как известно, во второй редакции «Вора» (1957-1959) произошло радикальное исправление в целом есенинской темы в романе: видоизменился массовый двойник Есенина Митя Векшин, в образе которого на первый план вышла тема виновности героя-индивидуалиста перед людьми и жизнью; усилились сатирические акценты в описаниях персонажей московского «дна»; расширился фирсовский сюжет, которым Леонов объяснялся со своей
2 Там же. С. 19-20.
3 Там же. С. 18.
