CC BY
21
СООБЩЕНИЯ
УДК 82 А. Г. ЛЫСОВ
НАУЧНЫЙ СЕМИНАР ПО ИЗУЧЕНИЮ ТВОРЧЕСТВА
ЛЕОНИДА ЛЕОНОВА ВОЗОБНОВИЛ СВОЮ РАБОТУ В УЛЬЯНОВСКЕ
О международной научной конференция «Литература Х1-ХХ1 вв. Национально-художественное мышление и картина мира».
Секция «Проблемы изучения творчества Л. М. Леонова: итоги и перспективы», Ульяновск (Россия), Ульяновский государственный технический университет, гуманитарный факультет и кафедра филологии, издательского дела и редактирования, 20-21 сентября 2006 года.
Литература XI - XXI вв. Национально-художественное мышление и картина мира/ «Проблемы изучения творчества Л. М. Леонова: итоги и перспективы / Отв. редактор и сост. сб. статей А. Дыр-дин. В 2 т. - Ульяновск, 2007. Т. 2. - 120 с.
Ключевые слова: творчество JI. Леонова.
Гуманитарный факультет Ульяновского государственного технического университета связывают с Филологическим факультетом Вильнюсского университета успешно выполняемый договор о сотрудничестве. И конференция «Национально-художественное мышление и картина мира» не была исключением. Я был сопредседателем Оргкомитета конференции и совместно с проф. В. И. Хрулевым руководил в ней секцией «Проблемы изучения творчества Леонида Леонова: итоги и перспективы». Значительность и симптоматичность работы леоноведческой секции заключалась уже в том, что под гостеприимной кровлей УлГТУ впервые после пятилетнего перерыва собрались многие участники семинара, который с 1996 по 2001 год постоянно проходил в PIP ЛИ (Пушкинский Дом), в Санкт-Петербурге, и был посвящен изучению предсмертного романа Л. Леонова «Пирамида». Учё-ные-леоноведы, годы не собираясь de jure, фактически продолжали дело прежнего научного сотворчества. Об этом говорил участникам конференции ряд монографий о Леонове (А. Дыр-дин, Л. Якимова, В. Хрулев, А. Татаринов, В. Воронин), изданных собравшимися исследователями, успешные защиты немалого числа докторских и кандидатских работ, десятки и десятки статей, продолжавших традицию изучения романа «Пирамида», и, наконец, две коллективных монографии: «Роман Леонида Леонова „Пи-
© А. Г. Лысов, 2007
рамида" Проблема мирооправдания» (Санкт-Петербург, 2004), «Духовное завещание Леонида Леонова. Роман „Пирамида" с разных точек зрения» (книга, составленная в Вильнюсском университете - отв. редактор и составитель А. Лысов - и изданная в 2005 году в Ульяновске, при участии Сибирского отделения РАН Новосибирска). Все это подтверждало и неиссякаемый интерес к последнему роману Л. Леонова, и нерастраченный творческий потенциал семинара, сложившегося в Академии наук России, в Пушкинском Доме.
Леоноведческая секция и была призвана подытожить сделанное, взглянуть на сегодняшнее положение дел, разметить новые исследовательские маршруты. Её работа была открыта возвышенным докладом проф. Фридерика Листвана (Кельце, Польша) «„Настоящая мудрость немногословна...". Афоризмы Леонида Леонова», являвшего собой вытяжку основных идей его же, готовившейся к печати одноименной книги. Положительное и ясное содержание, представленное в докладе, преисполненном точной леоновской афористикой («Все дети мира плачут на одном языке», «Любое святое дело скрепляется кровью мучеников», «Разум постигает то, что уже знает душа» [1]), могло бы послужить творческим первотолчком к поиску конструктивных решений, ожидавшихся от всего научного форума. Но тут же обнаружились и противоречия, не снятые ещё в прежних дискуссиях о творчестве великого русского писателя.
Присутствовавшая на семинаре дочь Леонова - Наталия Леонидовна (Москва) - выступила с обстоятельным докладом «К истокам „Пирамиды"» о нелёгкой творческой судьбе писателя, говорила о затянувшемся на десятилетия непонимании сути его исканий, напомнила о годах гонений и гнева властей с подобострастными критиками, время от времени ополчавшихся на леоновские произведения. Не миновала докладчик и последнего по тому времени издания: «Духовное завещание Леонида Леонова», где была членом редколлегии и автором статьи, ревизующей некоторые исследований 1970-х, начала 1980-х годов.
Н. Леонова выразила сомнение, уместно ли на фоне глубоких работ, в том числе и о русском зарубежье, высоко отзывавшемся об отношении Леонова к христианству и Православию, приводить в коллективной монографии, пусть и в дискуссионном порядке, статьи, в которых Леонов не признаётся художником христианского вероисповедания, а их авторами роман «Пирамида» воспринимается как «хула на Св. Духа». В споре по этому вопросу участники леоноведче-ской секции были единодушны и поддержали позицию коллективной книги в том, что необходима реальная и полная картина сегодняшних воззрений на предсмертный роман писателя, все pro и contra, тем более в таком сложном и щепетильном вопросе, как вероисповедание великого писателя.
Неоднозначно был воспринят и доклад известного леоноведа В. Хрулева (Уфа) «Проблема целостности романа Леонида Леонова „Пирамида"».
В. Хрулев был одним из тех знатоков творчества Леонова, кто участвовал (при наступающей слепоте писателя) в стенографировании и записи романа «Пирамида» в его окончательном варианте. В этом смысле его доскональное знание и текста, и основного замысла романа не вызывает сомнений. В своём выступлении докладчик высказал мысль, что произведение, создававшееся в течение полувека, осталось незавершённым, оно не выполнено в едином регистре, характеризуется двойственностью авторской позиции, исполнено противоречий и стилевого разнобоя. «В "Пирамиде" есть сюжетные линии и отношения персонажей, которые не обрели жизнеспособность, оказались надуманными...» (67), в романе существуют «причудливые сочетания эпического взгляда и субъективности», «на романе лежит печать некоей умозрительности и сконструированное™» (68), «воображение художника не справляется с грандиозным планом...» (68), «следы надуманности становятся непреодолён-
ными и создают в романе "мёртвые зоны" из сюжетных линий, эпизодов и отношений» (68). Можно, безусловно, согласиться с определёнными наблюдениями и выводами докладчика и в этом выступлении, и в суждениях, высказанных им более тщательно и полно в его же монографии «Художественное мышление Леонида Леонова» (Уфа, 2006). Но, по всей вероятности, для доказательства целостности романной реальности необходимо выбирать другие точки и системы отсчёта. Ведь роман «Пирамида» являет собой соборный образ всего творчества писателя. В нём есть сотни перекличек, развитие линий идей и идеалов его прежнего творчества, притч и сказаний, входящих в его предшествовавшую романистику, движение характерологии и всего «образного купола» (Л. Леонов) творчества под кровлю его последнего романа, - всем этим предопределяется целостность «Пирамиды», как вершины его художественных исканий. Роман этот и есть венец леоновской художественной мысли, генеральное обобщение, итог итогов, благодаря чему мы можем видеть в целом, в едином образе практически все творческие искания Леонова как классика русской литературы.
Эти возражения были высказаны автором данных строк в докладе «О некоторых итогах и перспективах современного леоноведения...». В выступлении, адресованном к грядущим путям изучения творчества Леонова, было предложено не ограничиваться рамками исследования только романа «Пирамида», а обратиться именно к идее целостности всего художественного мира художника, имея в виду те духовно-эстетические открытия, которые принёс в картину мира писателя его предсмертный роман. В докладе, в частности, говорилось, что, «на наш взгляд, именно целостность христианского вероисповедания в его православном преломлении, соборность в осознании своего "мирообъятия" и определяют целостность леоновского художественного мира, а в силу этого, позволяют исследователю отделит зёрна от плевел, а сопутствующие ландшафты от Главного Пути Леонова как художника и духовного православного мыслителя» (9). Учитывая общее название конференции, о своеобразии национально-художественного мышления, я предложил в качестве предмета грядущих коллективных раздумий одну из малоисследованных тем: «Леонов и Запад», высказал мысль о том, что в атмосфере религиозного кризиса, настигшего Россию в XX столетии, Леонов прошёл «западными маршрутами» в исследовании путей выхода из атеистического тупика, что его творчество в целом соответствует движению западноевропейского культурологического цикла.
В докладе А. Дырдина «Вещество и движение жизни. Метафизика Л. Леонова как художественный феномен» (Ульяновск) также прозвучала озабоченность о грядущих исследовательских путях леоноведения. Выдвигая тему о метафизике Л. Леонова, объявленную ещё на первом семинаре в докладе Н. А. Грозно-вой (1996), выступающий определил её как одну из актуальных и перспективных в изучении мировоззрения и творческого метода Леонова. В метафизике докладчик видит «личную кодовую систему» (Ю. Лотман) художника (39), «суверенную мысль, сокрытую в писательской об-разно-символической системе» (39), способную осуществлять «переход сознания за границу видимой жизни». Обращаясь к эволюции темы в творчестве Леонова, А. Дырдин отметил разные обличья, в которые рядилось метафизическое мышление Леонова; это миф, притча, законы игры, обряда, это и «метафизическая субстанция» Серебряного века (А. Павловский), «всемирная отзывчивость», «самотворящаяся духовная реальность, воссоздающая в себе библейские сюжеты» (А. Лысов), созвучие образных открытий Леонова с «метафизикой личности» у Достоевского (В. Федоров), «метафизичность чисел и архитектоники романа "Пирамида"» (А. Ваню-ков) и мн. др. (40). Наиболее полно исследована Дырдиным в докладе метафизика в романе «Вор». Именно она, по всей вероятности, определяет двухроманное строение произведения. За динамической непоследовательной реальностью стоит мир незыблемых вечных ценностей. И личность чне может восприниматься только в её внешнем обыденном обнаружении, но должна быть расценена в ракурсе ценностной глубины. «Главная черта леоновской метафизики - это воссоздание в образах скрытого, потаенного единства вселенной, выход за границу реального мира, через обрисовку его многомерности, драмы индивидуального человеческого сознания» (47). И истоки метафизического чувства в «причастности абсолютным сферам, в умении художника воплощать всю сложность и богатство ... мироздания» (48). Именно подобная «метафизическая субстанция эстетики и скрепляет Леонова с метафизикой русской литературы, и шире - с метафизикой национального самосознания» (48).
И в выступлениях докладчиков, и в статьях о Леонове, присланных на конференцию, определился многообразный спектр подходов и плодотворных возможностей современного изучения творчества писателя. Особо следует выделить раздумья об апокалиптике и эсхатологии Леонова, представленные в трудах краснодарских учёных Т. Рыжкова и А. Татаринова.
Т. Рыжков в работе «Эсхатологический сюжет в романе Л. М- Леонова „Пирамида"», основываясь на выводах леоноведов о том, что роман «Пирамида» расценивается не только как художественное произведение, «но и как реальное пророчество о возможном катастрофическом варианте развития истории», даёт произведению в его «сверхлитературной миссии» (80) ещё одно жанровое определение - «эсхатологический роман» (82-83). Доказательство строится автором на многих назывных тезисах, от предтекстового слова, именующего современность «прологом к апокалипсису» (83) через Книги Еноха (83), мотив гибели человечества, до образа антихриста (84), определяющего «романную судьбы ряда героев» и сюжетные ходы романа. Рыжков утверждает, что роман, хотя и основывается на «христианской апокалиптике» (85), но в нём существуют мотивы отступничества (86), наличествует внутритекстовой «апокалипсис от Ника-нора» (87), отличный от патмосских прозрений Иоанна, - и это позволяет говорить об не только об эсхатологичности произведения, но и представить «Пирамиду», как некий «пессимистический Апокалипсис» (90). Последнее основано на мысли о том, что здесь «нет образов справедливого Бога, второго пришествия Христа, сошествия небесного Иерусалима на землю» (90). На эту тревожную констатацию исследователя леоноведение уже к тому времени ответило и коллективным раздумьем о «проблемах мирооп-равдания» в романе Леонова, и оценкой миссии ангела и его вознесением, и определением места «музея духовности» человечества в общей структуре романа, изучением «мятежа святыни» против антихристианства и Иконы зверя, выработкой представления о соборном образе Библии, всецело вошедшей в построение «Пирамиды», чтобы поистине не ставить столь трагически-необратимые точки в конце леоновского предсмертного произведения.
А. Татаринов в своем размышлении «Апокалипсис Леонова и эсхатология Достоевского» показывает, почему в последнем романе Леонова представлена, прежде всего, «отрицательная эсхатология» (69), а «положительная...» (69), которая опирается на две последние главы Откровения Иоанна Богослова, почти не обнаруживает себя (70). В то время как творчество Достоевского, на которое ориентировался в своих исканиях Леонов, опирается на оба «эсхатологических типа». На этом и строится противопоставление двух классиков русской литературы. «Апокалипсис локальнее», чем эсхатология, «он скорее событие, нежели достаточно подвижное слово о гибели и возрождении. Герои Достоевского -
под знаком эсхатологии. Герои Леонова, да и сам автор - под знаком Апокалипсиса» (78). Сходясь в этом с Рыжковым в определении пессимистической апокалиптики в «Пирамиде», Та-таринов все же в этой коллизии выносит некий оправдательный вердикт Леонову. Исследователь утверждает, что отрицательная эсхатология определена временем, о котором Леонов пишет, что «энтропия "негативного апокалипсиса"» преодолевается самой постановкой вопроса о духовной природе власти в государстве, «которое стремилось себя исключить из христианского мироздания», «способностью героев вести значимые разговоры о Боге и дьяволе, помогая читателю прозревать, в советском коммунизме нечто большее, чем последствия социальной революции» (73). Преодолевается и «особым типом богословствования в «Пирамиде»: присутствие речей о примирении Бога с сатаной и последующем "завершении" человека не означает присутствия в романе Бога, уничтожающего человека» (72). Важна в этом смысле здесь и концепция атеизма, выверенная на страницах последнего романа Леонова. Сущность его - «не отсутствие веры, а ненависть к Богу», это вера «непреклонной вражды» (73). Видеть в мысли -«чтобы человека совсем не было» - авторский призыв абсурдно, а вот «предупреждение о грандиозном искушении нового мира - о разочаровании к человеку» с последующим «очарованием небытия - здесь, безусловно, есть» (73).
Один из интереснейших и методологически глубоких подходов к «Пирамиде» был представлен в размышлении о романе Леонова волгоградского исследователя В. Воронина («Антиномии Канта и неопределённость творящего и творимого в „Пирамиде"Л. Леонова»). По всей вероятности, опираясь на дуалистическую картину мира, предлагаемую о. Матвею Шата-ницким, автор статьи в качестве доминанты исследования романной действительности предлагает представление о ней в свете кантовских антиномий: конечности и бесконечности мира, соотношения целого и части, творящего и творимого и др. и приходит к выводу, что леоновские художественно-философские решения не строятся по двоичной логике, с её «да» и нет», а «подразумевают, по крайней мере - троичную, с её неопределённостью между "да" и "нет". Простейшей интерпретацией здесь может быть троичная логика Лукасевича с её возможностью циклического чередования противоположностей» (75). В соотношении творящего и творимого леоновские персонажи готовы придать бытию вообще статус бытия, сотворяемого твар-ным же человеком (76). У Леонова в «Пирами-
де» часть поглощает целое, конечное тяготеет к бесконечному, «схождение творящего и восхождение творимого смыкаются вместе, проникают друг в друга...» (77). Особо увлекателен в данном аспекте анализ сюжета о делимой ангелом «щепотке пространства» и встрече с Дуней {там же). Исследуя соотношение прошлого и происходящего с будущим, автор работы не склонен оценивать «Пирамиду» как только пессимистический Апокалипсис, ибо в «происходящем», «в настоящем... „Пирамиды" заложены все потенциалы возможной конечности или бесконечности человеческого бытия» (78).
В своем докладе «Мотив игры в повести Л. Леонова „Белая ночь"» Л. П. Якимова (Новосибирск) продолжила на неожиданном для темы материале свое исследование многообразной мотивики в творчестве Леонова. Действительно, игра у Леонова носит характер некоего сверхмотива, используемого как сюжетообразующий фактор («Деревянная королева», «Валина кукла» или «паноптикум» в «Конце мелкого человека»), как романная коллизия («игра в будущее» в «Дороге на океан») вплоть до обретения онтологического и глобального звучания в «Пирамиде» («вопрос Всевышнему - для чего затевалась игра в человека?» [2], «благолепные властелины, проигравшие Россию в очко у зелёного стола мирового господства» [там же, 105]). В повести «Белая ночь» Якимова выделяет особую подтек-стовую стихию, основанную на «естественном стремлении человека к жизни подлинной настоящей» (52) в её противостоянии ложной, искаженной, основанной на «придуманных теориях и проломных социальных проектах» (52). По-
#
этому реальная жизнь осаждённого городка в условиях гражданской войны предстаёт в игровой неподлинности, становится «напыщенной комедией», «незабываемым спектаклем» (слова Леонова, там же). В цепи игровых образов (игра в карты, гадания, игры слов) ведущей становится мотив детской игры в «казаки-разбойники» (53). «Игра эта, - по словам Леонова, - походит на тот высокий предмет...» (там же), о котором говорят герои, - это судьба России, место каждого в жестокой борьбе. «В глубине революционного метатекста советской литературы, - отмечает исследователь, - мотив детской игры звучит весьма настойчиво, внося в утверждение бесспорности революции... ноту сомнения, недоверия, модальности. Включение мотива игры в драматический контекст снижает высокий образ Революции, профанирует „жизнь за идею"» (55).
В разыскании Н. Непомнящих (Новосибирск) «Творческое кредо Л. М. Леонова: путь лите-
ратуроведческой рецепции», как и объявлено в заглавии, Леонов представлен двояко. С одной стороны - это свод многих авторских суждений Леонова, выношенных и афористически точных определений того художественного искательства, которое было свойственно ему, и которое он адресовал к творцам современной ему литературы. В авторефлексии и самооценках Леонова речь постоянно шла о «повышении мыслительной емкости слова»: «леоновские формулировки касаются поиска „особых образов-логарифмов"... „письма эссенциями", "всеохватного золотого иероглифа бытия", "зерна вещей и мироздания"» (57). С другой стороны, автор статьи утверждает, что в культурологических построениях Леонова используются те средства сообщённости и диалога с образами и системами мировой культуры, «которые сегодня описывает современная теория интертекстуальности» (57). Для доказательства этого положения Н. Непомнящих прослеживает эволюцию литературоведческих оценок Леонова от 1920-х годов до наших дней. Если в 1920-е культурологические задачи Леонова оценивались, по выражению В. Шкловского, как «скитание по чужим квартирам» (59), а М. Горьким прямо констатировалась привязанность молодого писателя к тому или иному тексту («„Ковякин" - это всё ещё „Уездное" и „Городок Окуров"». - 59), а в 1970-е годы - как классическая традиция (Н. Грознова), «цитаты и реминисценции» (В. Кайгородова), то сегодня «анализ ведётся уже в иных категориях: «соборный образ культуры» (А. Лысов), «символы и знаки мирового бытия» (А. Дырдин), «мо-тивно-интертекстуальная доминанта поэтики» (Л. Якимова). «Эти определения говорят о принципиально новых исследовательских стратегиях осмысления творческого наследия писателя» (61). Данный обзор и современное озвучание творчества Леонова в его общекультурной миссии подвигли исследовательницу на такие особые определения Леонова, что автор «Пирамиды» не только «последний классик», но и «во многом опередивший других „модернист"», точнее «„неореалист", продолжающий и множащий накопления великой русской литературы» (61).
В ряде работ, также входящих в леоноведче-ский контекст конференции, решались более локальные задачи на материале произведений Леонова. В разыскании У. Устиновой (Ростов-на-Дону) осуществлён опыт «лингвокультуроло-гического анализа безличных конструкций в романе Л. Леонова „Пирамида"». Автором доказывается, что в использовании безличных словоформ Леонов наряду с традиционным их употреблением время от времени выходит за
рамки обычного, и в его словесных инновацаци-ях безличных словосочетаний подчас «присутствуют элементы стихийности и фатальности» (96), представляется, что персонажами владеет «некая стихийная сила, которая не поддаётся разумным интерпретациям, обезличена и нереальна» (96). Это существенное наблюдение, позволяющее дополнить картину леоновских представлений о мире «по ту сторону», воспринимать эту лексическую форму у писателя как фон или знак «ирреальных ситуаций» (97).
В сообщении О. Силантьевой (Уфа) «Символика сновидений в романе Л. Леонова „Пирамида"» уже в который раз в леоноведении исследуется сновидческая концепция леоновского романа-завещания. И в этом разыскании, и в других справедливо отмечается, что сны органически вплетаются в ткань леоновского романа, являются важной координатой в создании его как «романа-наваждения», участвуют как предвестие тех или иных антиутопий в движении сюжета.
Но очередной опыт в оценке сновидений в «Пирамиде» построен всё же на подмене проблемы: сны и видения смешиваются воедино, не дифференцируются, а обобщения и выводы исходят из этого смешения представления [3]. А ведь Леонов сам скажет о том, что его повествование представляло собой «целые системы взаимодействующих видений» ([2] И, 681), которые терзали его (а в «Пирамиде» это целая иерархическая сфера: от путей Провидения до предвидения, сновидений, видений, виденья, наваждения) «пока не удалось захлопнуть всю ораву в предлагаемую книгу» {там же, П, 682). Возможно, в данной работе автору надо было хотя бы уточнить название, шире определить предмет в изучении романа.
И, наконец, В. Матушкина (Мичуринск) в
своей работе «Гуманистические идеи Леонида Леонова (Проблема восприятия)» вернула ход дискуссий о Леонове на прочное и испытанное место. Действительно, даже самые изощрённые хулители итогового романа Леонова, критики от «буквы Православия» легко уступают художнику территорию гуманизма и гуманитарных идеалов. Матушкина с хронологической последовательностью, хотя и выборочно, прослеживает движение гуманистических идей в эволюции леоновского творчества, считая сострадание, сопереживание боли людской, «милость к падшим», жаление людей, - теми высокими чувствами писателя, на которых основывается главное в его
творчестве, посвященном «человеческому, только человеческому». Здесь, наверно, исследователю надо было бы сделать ещё один шаг, и всё же назвать это в Леонове христианским мирочувст-вованием, его внутренней религией, основанной на евангельском завете «любви к ближнему».
Всё вышеизложенное говорит нам о том, что отставленное от академических центров леоно-ведение в лице прежнего пугикинодомского семинара не утратило своих творческих возможностей, окрепло за годы «невстреч» обрело новые молодые силы, способно определить приоритеты и исследовательские перспективы своего дальнейшего творческого роста. Новая встреча исследователей художественного наследия Леонида Леонова назначена на сентябрь 2008 года, и есть все основания думать, что она будет не менее успешной и плодотворной, чем чтения в Ульяновске, состоявшиеся в 2006 году. Перед участниками семинара, помимо продолжения прежних путей, работы над новыми темами в изучении художественного мира писателя, по всей вероятности, встанут в ближайшее время задачи, связанные с опытами культурно-исторического комментария «Пирамиды», выве-рения всей полноты образно-символической и
мыслительной связи последнего романа писателя со всем его предшествовавшим творчеством. ПРИМЕЧАНИЯ
1. Материалы конференции были изданы в сб. статей: Национально-художественное мышление и картина мира / «Проблемы изучения творчества Л. М. Леонова: итоги и перспективы. В 2 т. -Ульяновск, 2007. - Т. 2. - С. 32-37. Цитаты из докладов приводятся по данному изданию и тому, с проставлением страниц непосредственно после цитат.
2. Леонов, Л. М. Пирамида. Роман-наваждение в трех частях. - М., 1994. - Т. И. - С. 28.
3. Ковалева, А. Функция снов в романе Л. Леонова «Пирамида» // Духовное завещание Леонида Леонова... -Ульяновск, 2005. - С. 176-179. С подобным вольным смешением сна и видений мы сталкиваемся и в данной работе. Здесь автор даже предложила дать «Пирамиде» новое жанровое определение к десяткам уже имеющихся: «роман-сон». - С. 177.
Лысое Александр Григорьевич, доктор гуманитарных наук, доцент, старший научный сотрудник кафедры славистики Вильнюсского университета, член Союза писателей Литвы.
СТРОИТЕЛЬ ДУХОВНОГО КОВЧЕГА
Отзыв о книге: И. В. Трофимов Искушение литературой. Н. Гоголь и эстетика духовной прозы первой половины XIX века. - Ульяновск: УлГТУ, 2006. - 122 с.
Писать рецензию на книгу своего товарища -задача трудная и чрезвычайно ответственная. Мы держим в руках не только труд, которым завершается немалый ряд публикаций известного прибалтийского русиста, но и вершинный символ его научного творчества - нравственное напутствие замечательного литературоведа и глубоко русского человека нам, почитателям его исследовательского таланта, его дарования словесника, стойко сохранявшего принципы отечественной веры.
Внутренние прозрения, оригинальные трактовки художественных образов, сюжетов и эстетики русской классической литературы, сочинений духовных писателей XIX, свойственная И. В. Трофимову удивительно вдумчивая, гармоничная философско-литературная интонация превратили эту небольшую книжку в некий духовный итог его жизни и служения нашей словесности. В ней мы найдём живое, единое и откровенное во всём содержании глав размышле-
