CC BY
17
Ванюшев В. М.
ПАХАРЬ НАЗАД НЕ ОГЛЯДЫВАЕТСЯ...
Из зарубежных финно-угроведов наиболее известными для читающей публики Удмуртии, вслед за венгерским академиком Бернатом Мункачи (1860-1937), стали, пожалуй, Петер Домокош (1936), тоже из Венгрии, и профессор Жан-Люк Моро (1937) из Франции. О них немало писалось и в периодике, и в книгах, в том числе и автором данных строк. Знакомили мы земляков с научными трудами иноязычных ученых об удмуртах. Порой вступали в полемику. Зарубежные авторы поднимали животрепещущие для нас вопросы, задевали за живое. Не потому ли и запомнились они читателям?
Эта публикация носит характер беглых воспоминаний о наших немногих, но памятных встречах с Жан-Люком Моро.
Жан-Люку Моро исполнилось 75 лет. Около трех четвертей из них мы с ним знакомы. Во второй половине 1950-х гг. ваш покорный слуга, дорогие читатели, был студентом факультета журналистики Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Курсом раньше меня здесь же учился другой удмуртский паренек - Петр Чернов, впоследствии ставший народным писателем Удмуртии. Пришел как-то Петя ко мне в комнату в общежитии в главном корпусе МГУ на Ленинских горах и говорит, что к нему подходили студенты из Венгрии (в те годы в МГУ учился весь «социалистический лагерь» из Европы и Азии) и попросили разрешения привести к нему француза, приехавшего в наше учебное заведение с целью совершенствования своих знаний по русскому языку. «Узнал, что в МГУ учатся также удмурты, и очень заинтересовался, - объяснили венгерские ребята. -Хочет изучать удмуртский язык». Мы с Петей обрадовались такому известию. Решили, как можем, помочь любознательному французу.
Оказалось, что интерес Жан-Люка к финно-угорским народам весьма устойчивый. Стажировался он уже в Финляндии, изучал финский язык, знает венгерский. Довольно хорошо говорит по-русски, что облегчало нашу задачу в качестве учителей, ведь этим языком владеем и мы.
Методика обучения была выбрана, на первый взгляд, весьма немудреная. Петр и Жан-Люк, сев рядом, строчку за строчкой стали читать незадолго до этого впервые изданный роман Михаила Петрова «Старый Мултан» на удмуртском языке. Уже во время посещения Удмуртии в 2012 г. французский профессор с большой теплотой вспоминал, как Петр знакомил его с нехарактерными для русского языка звуками, передающимися удмуртскими буквами «ж» «з», «ч», «й» и «о».
Окончив университет, по государственному распределению Петр уехал в Ижевск для работы в редакции республиканской газеты. Жан-Люк, завершив стажировку, вернулся к себе на родину, во Францию. И каково было мое удивление, когда Петя показал мне, приехавшему на следующий год по распределению в Ижевск для работы в другой республиканской газете, довольно длин-
ные письма Жан-Люка на удмуртском языке, присланные из Парижа. Радовало в них не только тепло человеческих отношений, дышавшее в каждой строке, но и неподдельный интерес к нашему родному, удмуртскому языку, а через него и к самому народу, носителю его, проявленный иноязычным человеком, живущим совсем неблизко от нас, в самом центре Европы.
Переписка Петра Чернова и Жан-Люка Моро на удмуртском языке то прерывалась, то снова возобновлялась. Она закончилась лишь в 2000 г. с уходом первого из жизни. А встретились они вновь лишь в 1998 г., когда уже довольно известный в культурной среде нашей республики французский поэт и ученый Жан-Люк Моро приехал в Удмуртию по приглашению Удмуртского университета. Петр Константинович и его жена Валентина Николаевна Черновы были так рады заграничному гостю, что казалось, будто он приехал лично к ним как к близким и родным людям.
Во время его пребывания организовывались встречи французского поэта и ученого со студентами и преподавателями Удмуртского университета, с научными сотрудниками Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН. Гостя свозили в Большеучинскую сельскую школу Можгинского района, где дети изучали французский язык. Он пожелал посетить могилу первой удмуртской поэтессы Ашальчи Оки в с. Алнаши, творчество которой высоко оценивает. И мы с Петром Константиновичем вместе с гостем побывали на кладбище и почтили память Акулины Григорьевны Векшиной.
Были, конечно, и другие встречи французского гостя в Удмуртии. Обо всех я уже и не помню. Уехал он, как мне показалось, довольный. Лишь одно обстоятельство явно удручало его: французский язык в Удмуртии изучали только в нескольких школах.
Но вернемся к первому дню прибытия Ж. -Л. Моро в Ижевске. Мы с Петром Константиновичем, как самые «древние» знакомые гостя, так распределили свои функции на этот день: он встречает Жан-Люка на вокзале (до Москвы тот летел на самолете, а оттуда в Ижевск приехал на поезде), а я сопровождаю его на намеченных встречах с коллективами. Я издалека увидел приближающегося гостя. С протянутой для приветствия рукой, с дружелюбной улыбкой, быстрыми шагами подошел он ко мне с такими словами на удмуртском языке: «Гырись берзэ уг учкы», что на русском языке означает «Пахарь назад не оглядывается». Слова эти имели для меня особое значение. Во-первых, это великолепная удмуртская поговорка. Где-то ведь услышал он ее! Я до этого нигде не встречал. Во вторых, этой первой репликой нашей очередной встречи он снял какие бы то ни было напряженные недомолвки, которые могли возникнуть в ходе наших прежних общений, главным образом заочных.
Дело в том, что, вернувшись домой после московской стажировки и уроков П. К. Чернова по удмуртскому языку, Ж. -Л. Моро решил, оказывается, углубить свои знания по словесной культуре удмуртов. Взялся за изучение истории удмуртской литературы. Написал и в научном журнале «Финно-угорские исследования», выходящем на французском языке в Париже, в 1967г.
опубликовал статью «Панорама удмуртской литературы». Известие об этом заинтересовало литературную общественность нашей республики: об удмуртских писателях и их произведениях теперь будут знать и во Франции! Раздобыли журнал. Молодой журналист Феликс Симаков, по-видимому, изучавший французский язык в студенческие годы, перевел статью на русский язык. Перевод пошел по рукам. Тогда-то многие узнали, что в Париже живет человек, серьезно занимающийся историей удмуртской литературы.
На эту статью Жан-Люка Моро я обратил серьезное внимание, когда в 1970 г. поступил в аспирантуру в Академии общественных наук при ЦК КПСС в Москве и начал работать над диссертацией о типологии соотношения национального и интернационального в удмуртской и других литературах народов Урало-Поволжья, которая, дополненная и несколько переработанная, в 1980 г. вышла в Ижевске в виде монографии «Расцвет и сближение». В те годы по всей стране, во многих научных, литературно-художественных журналах, в средствах массовой информации шли ожесточенные споры по вопросам национального и интернационального в духовной культуре народов. По какому пути идти дальше? Что культивировать, в частности в литературе и других видах искусства? Что наследовать из прошлой истории народов? Были, с одной стороны, ратующие только за «национальный дух», этнический колорит, не признающие никакой необходимости соблюдать критерии интернационализма. С другой стороны, свою точку зрения отстаивали «чистые интернационалисты», которые дошли даже до восхваления «языкового интернационализма». Истинный интернационализм, говорили они, это и есть языковой интернационализм, т. е. ради консолидации носителей многих языков вокруг одного из них (имея в виду, конечно, что в рамках Советского Союза им должен быть русский) должен быть отказ человека, народа от национальной окрашенности своей культуры, в том числе и от своего родного языка. Так смыкались крайности - с одной стороны, сторонники «безнационального интернационализма», с другой - так называемые «русопеты», «патриоты-националисты». Были, конечно, и центристы, критиковавшие и тех, и других. Они исходили из так называемой «ленинской теории о двух культурах». Известно, что еще в 1913 г. в статье «Критические заметки по национальному вопросу» Ленин писал, что каждой национальной культуре антагонистического общества есть две культуры - одна демократическая, прогрессивная, другая реакционная, культура господствующих классов. При этом он подчеркивал, что социалистическая культура берет и осваивает далеко не все из старого наследия: «... мы из каждой национальной культуры берем только ее демократические и ее социалистические элементы, берем их только и безусловно в противовес буржуазной культуре, буржуазному национализму каждой нации» [Полн. собр. соч., т. 24, с. 121]. Таким образом, позиция «центристов», защищавших по сути официальную идеологию по национальному вопросу в СССР, основывалась на классовом подходе к главному аспекту дискуссии - к трактовке таких коренных понятий, как интернационализм (международная солидарность рабочего класса, коммунистов всех стран в борьбе за общие цели) и национализм (трактовка нации как высшей внеисторической
и надклассовой формы общности). Исходя из этих позиций, грубо говоря, и трактовались понятия национального и интернационального (или общечеловеческого, как мы теперь понимаем) в духовной культуре народов.
В силу теоретического составляющего диссертационного исследования невольным участником дискуссии по вопросам национального и интернационального в литературе стал и автор данных строк. Монография «Расцвет и сближение», опубликованная в Ижевске, была замечена, в качестве одного из достойных примеров тогдашней советской литературной критики и литературоведения была отмечена в «Литературной газете», а также на российском и всесоюзном съездах писателей СССР.
Дискуссия о соотношении национального и интернационального в духовной культуре народов СССР не замыкалась в рамках страны. Многие участники ее, особенно те, кого мы назвали «центристами», довольно активно оппонировали зарубежным авторам, с полемической остротой критиковавшим национальную политику советского государства. На работы одного из них, американского советолога Вальтера Коларза, обратил свое внимание и автор данных строк. Дело в том, что в монографиях этого публициста «Россия и ее колонии», «Коммунизм и колониализм», выпущенных в Лондоне и Нью-Йорке, немало говорилось о явлениях удмуртской литературы первых двух послереволюционных десятилетий, в частности о враждебных взаимоотношениях талантливейшего поэта Кузебая Герда, с одной стороны, и властных структур - с другой. При этом многие аргументирующие факты, скорее всего для усиления эффекта, целенаправленно коверкались, не соответствовали действительности. Такая «правда», по-видимому, исподволь пропагандировалась на Западе, идеологически противостоявшем коммунистическому СССР.
Ж.-Л. Моро, будучи молодым финно-угроведом, довольно смело предпринявшим работу об удмуртской словесной культуре, конечно же, не обладал собственными изысканиями в достаточной мере. Он опирался на доступные данные, взятые из работ удмуртских литературоведов, довольно часто - и из книг Вальтера Коларза. Так, вслед за ним французский исследователь почти дословно повторяет: «Дело обстояло не так уж просто, если вспомнить сопротивление местных националистов московским властям, когда в 1921 г. было постановлено, что главным городом автономной области будет не маленький город Глазов, а Ижевск, бастион русской индустрии, пролетариат которого мог стать оплотом деятельности Коммунистической партии. Нужно ненавидеть Ижевск - открыто заявил Кузебай Герд». Войдя в полемический задор с Вальтером Коларзом, а вслед за ним и с Ж.-Л. Моро, автор данных строк тогда также довольно наступательно писал: «Однако удмуртским исследователям, не в пример американскому советологу, так и не удается обнаружить, где и когда К. Герд проповедовал открытую ненависть к Ижевску, тогда как не одному поколению удмуртских читателей хорошо известны многочисленные произведения К. Герда, в которых он с большой любовью говорит об Ижевске, о его заводах, о заводском труде».
Такая была у нас вторая, заочная «встреча» с Ж. -Л. Моро, состоявшаяся на страницах моей кандидатской диссертации, впоследствии обнародованной в виде монографии «Расцвет и сближение».
Третья, очная встреча состоялась в 1975 г. в Будапеште, на IV международном конгрессе финно-угроведов. Я впервые участвовал в работе этого регулярно (через каждые пять лет) организуемого форума ученых, занимающихся не только финно-угроведением, но и шире - уралистикой. О своих впечатлениях от жарких споров времен моей аспирантуры подготовил сообщение. По пути в Венгрию, в Москве, нас ознакомили с основным содержанием всех будущих пленарных докладов. Среди них с заметным волнением прочитал и основные мысли доклада профессора Парижского университета Сорбонна Ж.-Л. Моро. Он уже стал профессором?! И не где-нибудь, а в прославленной Сорбонне! Прочитав, с облегчением вздохнул: никакой антисоветской критики! Значит, ничего дополнять в мой доклад необходимости не будет.
Прибыли в Будапешт. И вот собираются ученые разных стран - и не только из тех, где компактно проживают финно-угорские народы. Есть из США, из Южной Америки и даже из Японии. Мои земляки, делегаты из Удмуртии, то и дело подходили ко мне и спрашивали: «Где же твой Жан-Люк Моро?». Я и сам был в недоумении. Не видно моего московского знакомого. Увидел я его только тогда, когда для оглашения какого-то документа предоставили слово профессору Сорбонны. Жан-Люк, оказывается, отпустил бороду, и я просто не узнал его.
В первый же перерыв я решил объявиться своему заочному оппоненту. Со мной пошел и директор научного института, где я работал, Василий Григорьевич Гусев.
- Жан-Люк, о чем ты будешь говорить в своем докладе? - спросил мой директор, когда я их познакомил.
Обаятельный француз охотно изложил некоторые положения своего будущего выступления о фольклоре финно-угорских народов.
- Надеюсь, по удмуртскому фольклору все верно? - спросил он, закончив.
- А на каком языке ты будешь говорить? - не унимался Василий Григорьевич.
- На французском, - очень просто ответил Жан-Люк.
- Говори по-русски! Не то ведь мы не поймем! - совсем уж по-простецки попросил мой директор.
Жан-Люк отнесся к просьбе вполне серьезно:
- Ну как же? - сказал он. - Доклад ведь большой. Он подготовлен на французском языке, как же я могу так с ходу - по-русски? - И тут же обратился ко мне:
- А ты о чем будешь говорить?
- Жан-Люк, я собираюсь с тобой дискутировать, - на прямой вопрос и ответ был такой же.
- О чем? - удивился Жан-Люк.
Я ответил, что по поводу его статьи «Панорама удмуртской литературы». Жан-Люк лишь махнул рукой: теперь он думает иначе.
Наступила очередь озадачиться мне. Как теперь быть? Выходить со своим докладом или нет? Некоторые мои земляки решительно отговаривали меня: «Он ведь теперь думает иначе!». Но как? Порассуждав, я решил все же озвучить свой доклад.
- Профессор Моро в нашей личной беседе заявил, что он по данному вопросу придерживается уже иных взглядов, но, поскольку спорные положения своей статьи он не снял ни в сегодняшнем докладе, ни в предыдущих публикациях, я считаю необходимым изложить свою точку зрения, - сказал автор данных строк, выйдя за трибуну.
Закончив свое выступление, я с некоторым волнением ждал перерыва: как отнесется к сказанному Жан-Люк? Он же просто подошел ко мне и предложил:
- Пойдем фотографироваться!
Мы вышли из помещения, по пути приглашая с собой всех, кого приметим из удмуртской делегации. Был теплый, солнечный сентябрьский день. Тут и там группами, парами фотографировались на память об этой встрече люди, приехавшие с разных уголков, знавшие друг друга до этого, может быть, только по печатным трудам или, быть может, только что познакомившиеся. Выстроились и мы, несколько человек из удмуртской делегации - во главе со знатным французом, профессором Сорбонны Жан-Люком Моро. Эту фотографию я поныне бережно храню. Она в каких-то изданиях уже публиковалась.
С тех пор мое представление о Франции связано, прежде всего, с этим человеком. Долгие годы мы с ним поддерживаем связи - хотя бы через короткие поздравления с Новым годом через Интернет. «Смотрите, мне пишут из Парижа на удмуртском языке!» - хвалюсь я своим детям. Они тут же урезонивают меня: «А тебе из Ижевска на французском языке слабо?». Да, французского, к сожалению, я не знаю, но имя Жан-Люка Моро помогает налаживать добрые отношения с другими исследователями из этой страны.
1985 год. Очередной конгресс финно-угроведов, на этот раз в Сыктывкаре. Подхожу к театру, в котором намечены заседания. Меня встречает девушка, жгучая брюнетка, с длинными, красивыми волосами:
- Ева Тулуз, из Франции. Вам привет от Жан-Люка Моро!
Оказалось, ученица моего хорошего знакомого. Мне было очень приятно, будто я встретил его самого. Теперь Ева Тулуз сама является известным и весьма авторитетным человеком в финно-угорском мире. Написала, в частности, и выпустила отдельной книгой диссертацию на докторскую степень. В ней содержится немало добрых слов об удмуртской литературе. Кстати сказать, Ева Тулуз теперь возглавляет работу редакции журнала «Финно-угорские этюды», того самого, через который прокладывал путь исследователя к словесной культуре удмуртов и Жан-Люк Моро.
Летом 2010 г. в городе Оулу (Финляндия), где проходил очередной конгресс Ассоциации финно-угорских литератур, невольно привлек к себе мое внимание молодой, очень непосредственный и шустрый мужчина. Познакомились. Оказался из Франции, Себастьян Каньоли. Я сказал, что в Париже живет мой хороший знакомый Жан-Люк Моро.
- Мой учитель, - уважительно произнес тут же мой новый знакомый.
Узнав, что он занимается коми драматургией, я стал говорить с ним по-удмуртски, а он - отвечать мне на коми языке. Оказалось, что на этих двух родственных финно-угорских языках возможно объясняться не только коренным представителям этносов, но и осуществлять более широкие интернациональные связи.
Конгрессы Ассоциации финно-угорских литератур, организующиеся, как правило, в два года один раз, это еще одна форма общения и совместного обсуждения состояния культуры родственных народов, нацеленная, прежде всего, на развитие взаимного сотрудничества писателей, творящих на разных языках. В последние годы реальные результаты работы Ассоциации обнаружились во взаимных переводах разноязычных писателей. На X конгрессе, который проходил в Оулу, была солидная выставка переведенных произведений. Больше всего работ, оказалось, переведено на эстонский язык. За последние пять лет только с удмуртского языка переведены и изданы в Эстонии книги более десяти авторов. Начиная со стихотворений и поэм таких классиков национальной литературы, как Кузебай Герд, Флор Васильев, заканчивая поэзией и прозой молодых авторов, только сейчас утверждающих стиль своего письма. По количеству переведенного и изданного вслед за эстонцами оказались венгры, за ними финны и ... французы. Эти многоточия в нашем тексте - знак неожиданности. Откуда появились вдруг французы? Они тоже финно-угры, что ли? Нет, конечно, но проявляют заметный интерес к культуре финно-угорских народов. И тут мы приходим к истокам этого явления. Конечно же, это кипучая деятельность Жан-Люка Моро, а также результаты учебной, просветительской и научной работы кафедры финно-угорских языков в парижском университете. Здесь он впервые начал преподавать удмуртский язык, выпустил учебник для студентов. Вот почему, оказывается, каждый француз, приходящий в финно-угорский мир, благоговейно называет имя своего Учителя - Жан-Люк Моро.
«Жан-Люк Моро не враг удмурткой литературы», - говорил мне впоследствии Петер Домокош, защищая французского финно-угроведа от моей острой полемики в 1970-е гг. Я никогда и не думал, что Жан-Люк наш враг. Но наши взгляды не во всем совпадали. Со временем мы меняемся, и хочется верить, что к лучшему. Прошлые разногласия остались позади. И теперь я особенно ощущаю, насколько кстати была удмуртская народная поговорка о пахаре, произнесенная Жан-Люком во время нашей четвертой встречи. Пахарь назад не оглядывается. Он занят своим полем, которое пашет сегодня.
