CC BY
18
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2010. № 4
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА
В.А. Береснева,
кандидат филологических наук, доцент ГОУ ВПО «Вятский государственный гуманитарный университет», факультет лингвистики, кафедра романо-германской филологии; е-mail: [email protected]
К ВОПРОСУ О ПЕРЕВОДЕ СИНКРЕТИЧНЫХ ЯЗЫКОВЫХ ФОРМ
Излагается авторская точка зрения на сущность лингвистического синкретизма и рассматриваются условия успешности перевода синкретичных языковых форм. Высказывается мысль о том, что только языковое оформление текста перевода, подчинённое актуализованной в речи функции синкретичного языкового знака и сообразованное с возможностями языка перевода, обеспечивает полноценность перевода.
Ключевые слова: синкретичный языковой знак, актуализованная функция, перевод.
Victoria A. Beresneva,
Cand.Sc. (Philology), Associate Professor at the Department of Romanic and Germanic Philology of the Faculty of Linguistics, Vyatka State University of Humanities, Russia; e-mail: [email protected]
On the Problem of Translation of Syncretic Language Forms
The article reveals the author's views on linguistic syncretism and considers the factors that determine adequate translation of syncretic language forms. It is suggested that adequateness is possible only in the case of the text of translation being arranged in accordance with the actualized function of the syncretic language sign and only if it corresponds to the rules of the target language.
Key words: syncretic language sign, actualized function, translation.
Известные трудности и ошибки при передаче содержания в переводе вызываются несимметричностью комбинаций денотативных значений и сигнификативных коннотаций языковых форм в разных языках. Весьма показательный в этом отношении пример обнаруживаем в книге С.Д. Кацнельсона «Содержание слова, значение и обозначение»: «В евангельском сравнении Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное поражает экстравагантный образ: кому могла взбрести в голову мысль о животном, продергиваемом в иголку? Между тем на языке оригинала мысль была естественной и понятной, так как соответствующее слово обозначало там не только животное, но
и морской канат из верблюжьей шерсти. Буквальный перевод на другие языки исказил и затемнил смысл, несмотря на точное воспроизведение контекстуальных условий» [Кацнельсон, 1965, с. 55]. Здесь же приводятся и другие наблюдения исследователя: о невозможности использования русского слова лиса в качестве эквивалента немецкого слова Fuchs в значениях «рыжий человек», «студент-первокурсник» и «золотая монета дукат», о невозможности передачи русским словом поймать таких значений английского слова catch, как «застать, поспеть», «зацепить, задеть», «задерживать», «прерывать, перебивать», о невозможности русского слова тёплый подобно французскому слову chaud иметь значения «горячий» и «пылкий, вспыльчивый» [там же, с. 54].
Языковое явление, когда языковой знак выступает носителем нескольких функций, обозначается нами как синкретизм, а слова Fuchs, catch и chaud — как слова-синкреты.
Термин «синкретизм» в лингвистике применяется к неоднородным явлениям, называет разные понятия. Синкретизм часто рассматривают в связи с явлениями переходности, отождествляют его с контаминацией, нейтрализацией, игрой слов, омонимией и т. д. (см. об этом, напр., в: [Береснева, 2008а, с. 4 и след.; Береснева, 2008б]).
Думается, такое разное прочтение лингвистического синкретизма связано с распространенным очень широким пониманием синкретизма как некоего соединения, объединения. (Ведь от Плутарха мы знаем, что древнегреческое слово оиу-хрптш^од, к которому восходит термин «синкретизм», означало «примирение враждующих сторон для борьбы против общего врага» [Дворецкий, 1958, с. 1524], употреблялось для обозначения «союза народностей Крита» [Марузо, 1960, с. 267; ср. также: Robert, 1990: 105; Webster's..., 1993: 2319; Duden., 1996: 1505].) По-видимому, именно «амбисемия» (термин В.А. Татаринова; см.: [Татаринов, 1996, с. 168]) общенаучного термина «синкретизм» как его «свойство функционировать в языке с разным объёмом семантики, свойство, которое вызывается рядом экстралингвистических факторов (использование одного термина разными научными школами, разными учёными, в разные периоды развития науки)» [там же] влечёт за собой «эврисемию» [там же, с. 174] термина «синкретизм» в лингвистике как его «способность относиться к неопределенному количеству денотатов» [там же].
В своём толковании лингвистического синкретизма мы опираемся на объяснение синкретизма, данное Плутархом. Посредством ассоциаций в ходе анализа интересующих нас особенностей языковых форм «возбуждаются фоновые знания» [Словарь философских терминов, 2007, с. 40] соответствующего свойства, так что мы 74
применяем изначально политический термин «синкретизм» к описанию языковых фактов, разумеется, не в буквальном, а в переносном смысле, метафорически.
Поясним сказанное на примере временной формы презенс современного немецкого языка.
Грамматическая функция морфемы «презенс» заключается в выражении качества «настоящее, презентное относительно актуального момента, принадлежащее к сфере нашего восприятия». Но хорошо известно также употребление презенса и в сфере прошлого и будущего, который в этом случае функционирует на временном уровне претеритальных (претерит и плюсквамперфект) и футураль-ных (футур I и футур II) временных форм соответственно.
Простого дублирования одной и той же функции двумя различными формами при этом, однако, не происходит. Различные грамматические формы служат для обозначения различных форм «переживаний времени», в которых «полагаются "объективно темпоральные" данные» (см.: [Гуссерль, 1994, с. 12]).
Прошлое, к примеру, всегда относится к сфере нашего воспоминания, но воспоминание может осуществляться в разных формах. При помощи претерита мы можем обозначить лишь так называемое воспоминание «в простом подхватывании (Zugreifen), когда воспоминание "всплывает", и мы направляем на вспомненное некоторый луч взгляда, при этом вспомненное смутно <...> и не есть повторяющее воспоминание» [там же, с. 40]. Но благодаря ассоциациям (см. об этом, напр., в: [Словарь философских терминов, 2007, с. 39—40]) мы также можем осуществлять и «действительно вос-производящее (nacherzeugende), повторяющее воспоминание, в котором временной предмет снова полностью выстраивается в континууме воспроизведений (Vergegenwärtigungen), мы его как бы снова воспринимаем» [см.: Гуссерль, 1994, с. 40]. Выражение такого «прошедшего, но как будто настоящего» находится вне компетенции претерита. Презенс же вследствие своего денотативного содержания способен обозначить действительно воспроизводящее, повторяющее воспоминание, ср.: Auf dieser Balustrade also setzt Charlotte Menzel in einer warmen Juninacht des Jahres 1925 ihren, gelinde gesagt, angetüterten Tischherrn ab <...> [Wolf, 1983, с. 119]. При воспроизводящем воспоминании происходит «выход за пределы наличной информации и её интерпретация в терминах внутреннего опыта» [Словарь философских терминов, 2007, с. 40].
Функция презенса по выражению настоящего относительно актуального момента события / бытия воплощает первичную объективную информацию. Функция же выражения презенсом прошлого (равно как и будущего) обнаруживает интерпретацию вторичной информации, опосредованной первичной информацией, и высту-
пает в качестве так называемой коннотации, понимаемой как смысловое содержание языковой единицы, использующейся во вторичной для неё функции наименования, формируемое ассоциативно-образным представлением об обозначаемой реалии на основе осознания внутренней формы наименования.
В результате употребления презенса в первичной временной сфере функционирования других временных форм происходит нейтрализация различных темпоральных дифференциальных признаков в рамках одной единой грамматической категориальной формы презенса. Нейтрализация же на уровне временной формы приводит, в свою очередь, к объединению в системе языка в общее нерасчленённое целое сигнификативных функций данной временной формы, т.е. к ее парадигматическому синкретизму.
В отношении случаев, подобных вышеприведённому примеру, принято говорить как о синтагматической нейтрализации (ср., напр.: [Шендельс, 1970, с. 15 и след.; Журавлев, 1990, с. 328]). Такое утверждение, однако, противоречит объективным данным. Ведь сигнификативные коннотации как факт коллективного языкового сознания зафиксированы именно в парадигматическом содержании форм. В речи же происходят отбор и актуализация одной из обусловленных системой языка функций языкового знака.
В связи с контекстной обусловленностью нейтрализации исследователи говорят о «нейтрализации членов оппозиции» [Шендельс, 1970, с. 14], о «совпадении значения различных форм» [Журавлев, 1990, с. 328]. Но допустить мысль о дублировании одной формой функции другой формы, о замещении одной формой в соответствующей сигнификативной функции другой формы равносильно отрицанию основного закона развития языка и мышления, заключающегося в накоплении знаний и получении новых знаний на основе уже имеющихся.
Лингвистический синкретизм может быть, таким образом, обозначен как результат парадигматической нейтрализации, понимаемой как снятие противопоставления содержательных элементов, различных сигнификативных функций в рамках одного языкового знака. Объединённые общностью денотативного содержания употребления временной формы выступают в системе языка как общее нерасчленённое целое и как парадигматический функциональный потенциал единой грамматической формы находятся в оппозитивных отношениях с функциональным потенциалом других форм противопоставления.
В ходе научно-лингвистического рассмотрения фактов синкретизма в языке мы приходим к выяснению природы и лингвистического статуса синкретизма. Являясь выражением онтологического синкретизма, синкретичности мышления — совместной реализа-
ции концептов как итога закономерной деятельности ассоциативного мышления, лингвистический синкретизм носит неслучайный характер, существует как объективное языковое явление и как таковое должен быть адекватно передан при переводе.
Первое, чем определяется успешность перевода синкретичного языкового знака, есть установление отобранной и актуализован-ной контекстом функции этого знака. В процессе анализа лингвистических и экстралингвистических контекстуальных средств переводчику необходимо выяснить, в пользу какой из заключенных в знаке как элементе языковой системы функций происходит «разрешение», т.е. устранение синкретизма. Чтобы не допустить искажения смысла подобного тому, которое было описано С.Д. Кац-нельсоном (см. выше), переводчик как языковой посредник должен прежде всего обнаружить, реализуется ли в тексте оригинала функция, отражающая объективные свойства денотата, или же создатель исходного текста использовал знак в одной из его сигнификативных коннотаций.
Очевидно, что именно воспроизведение сигнификативных коннотаций представляет наибольшую трудность в трансъязыковом перефразировании. Помимо того, что соответствующую коннотацию в тексте оригинала необходимо распознать, её надо ещё и правильно передать, руководствуясь нормами и правилами переводящего языка.
К некоторым коннотациям применим буквальный (дословный) перевод. Так, буквально, а именно настоящим историческим может быть переведён на русский язык исторический презенс в вышеприведённом примере из романа К. Вольфа «Образы детства», ср.: На эту вот балюстраду Шарлотта Менцель теплой июньской ночью 1925 года усаживает своего, мягко говоря, захмелевшего кавалера <...> [Вольф, 1989, с. 109].
При этом следует помнить, что, поскольку исторический презенс в немецких текстах распространён шире, чем формы настоящего времени для описания событий прошлого — в русских, переводчик во избежание эффекта неестественности стиля вправе сократить количество употреблений форм настоящего времени, заменив их формами прошедшего времени, прибегнув, таким образом, к трансформационному переводу (ср.: [Алексеева, 2006, с. 160]).
Иногда трансформации являются единственно возможным способом перевода сигнификативных коннотаций.
В немецком языке есть так называемые свернутые ("Raffsätze" [Helbig, Buscha, 1987, с. 149]), или идиосинкратические ("idiosyn-kratisch" [Wunderlich, 1970, с. 139]), предложения. К ним относятся формулировки типа Wie war doch gleich Ihr Name?, Was gab es doch morgen im Theater?и т.д.
В связи с тем что набор подобных примеров, приводимых разными авторами, довольно ограничен, отмечают клишированный характер таких высказываний, говорят о них как о шаблонных оборотах, застывших выражениях-штампах.
В этих предложениях речь идет о событии/бытии, соотносящемся со сферой настоящего или будущего. Но вместо ожидаемых презенса и футура I здесь употребляется претерит. Несоответствие языковых средств является, однако, лишь кажущимся. Причина употребления претерита в «свернутых» предложениях в том, что в каждом соответствующем случае речь идёт об усилии собственного (потерянного) воспоминания (ср. хрестоматийные примеры: Wie war doch gleich Ihr Name? — Der Herr hatte sich doch schon einmal vorgestellt! ; Was gab es doch morgen im Theater? — Morgen sollte es doch laut Anzeige etwas Interessantes geben!).
Говорящий намерен представить презентное или футуральное событие / бытие как для него уже будто бы состоявшееся. Выполнение такой функции «не под силу» презенсу и футуру I. Претерит же благодаря своему денотативному содержанию способен обозначить новые требуемые концепты.
В отличие от немецкого языка формы прошедшего времени в русском языке не имеют значений настоящего и будущего относительно момента актуального. Поэтому буквальный перевод прете-рита в немецком тексте Wie war doch Ihr Name, Herr Natterson ? Ah, richtig, natürlich Natterson [Agricola, 1976, с. 209] формой прошедшего времени в русском языке вызовет у адресата недоумение, ср.: Как же Вас звали, господин Наттерзон? А, правильно, конечно, Наттерзон. Чтобы избежать неясности, следует в соответствии с нормой русского языка перевести интересующее нас предложение так: Как же Вас зовут, господин Наттерзон? (перевод наш. — В.Б.).
Только языковое оформление текста перевода, подчинённое ак-туализованной в речи функции синкретичного языкового знака (выражение псевдоактуализированного прошлого, состоявшегося в «живой» фантазии говорящего настоящего и будущего и т.п.) и сообразованное с возможностями языка перевода, приводит к «равноценности регулятивного воздействия» [Латышев, 2000, с. 25] исходного и переводного текстов, обеспечивает полноценность перевода.
В контексте вышесказанного отметим, что лингвистический синкретизм как метод объяснения происходящих в языке процессов парадигматического совмещения двух и более сигнификативных функций одним языковым знаком является также абсолютно естественным и необходимым средством, используемым переводчиком для «восприятия, понимания, анализа» [Алексеева, 2006, с. 50], содержащего синкретичные языковые формы текста оригинала и далее «прогноза перевыражения, самого перевыражения и особенностей формулирования» [там же] соответствующего текста перевода.
Список литературы
Алексеева И.С. Введение в переводоведение. 2-е изд., стер. СПб., М., 2006.
Береснева В.А. Синкретизм временных форм современного немецкого языка. Киров, 2008а.
Береснева В.А. Соотношение синкретизма и нейтрализации в лингвистике (на материале грамматической категории времени современного немецкого языка) // Вестн. Вятского гос. гуманит. ун-та: научный журнал. Киров, 20086. № 2 (1). С. 91—94.
Гуссерль Э. Собрание сочинений. Т. 1. Феноменология внутреннего сознания времени: пер. с нем. / Составл., вступ. статья, пер. В.И. Молчанова. М., 1994.
Дворецкий И.Х. Древнегреческо-русский словарь: В 2 т. Т. 2 / Под ред. С.И. Соболевского. М., 1958.
Журавлев В.К. Нейтрализация // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990.
Кацнельсон С.Д. Содержание слова, значение и обозначение. М.; Л., 1965.
Латышев Л.К. Технология перевода. М., 2000.
Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов: пер. с фр. Н.Д. Андреева / Под. ред. А.А. Реформатского; предисл. В.А. Звегинцева. М., 1960.
Словарь философских терминов / Науч. ред. В.Г. Кузнецов. М., 2007.
Татаринов В.А. Теория терминоведения: В 3 т. Т. 1. Теория термина: История и современное состояние. М., 1996.
Шендельс Е.И. Многозначность и синонимия в грамматике (на материале глагольных форм современного немецкого языка). М., 1970.
Duden Deutsches Universalwörterbuch / hrsg. und bearb. vom Wissenschaftlichen Rat und den Mitarbeitern der Dudenredaktion. [Red. Bearb.: Matthias Wermke...]. 3., völlig neu bearb. und erw. Aufl. Mannheim; Leipzig; Wien; Zürich, 1996.
Helbig G., Buscha J. Deutsche Grammatik. Ein Handbuch für den Ausländerunterricht. Leipzig, 1987.
Robert P. Le Grand Robert: Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française. 2-ème éd. T. IX: Suc — Z. Paris, 1990.
Webster's third new international dictionary of the English language, unabridged: a Merriam-Webster / editor in chief, Philip Babcock Gove and the Merriam-Webster editorial staff. Vol. III: S to Z. Chicago a.o., 1993.
Wunderlich D. Tempus und Zeitreferenz im Deutschen // Linguistische Reihe. Bd. 5. München, 1970.
Источники
Вольф К. Образы детства: пер. с нем. Н. Федоровой / Редколл.: А. Небензя, Н. Литвинец, И. Млечина и др.; предисл. К. Хёнке и Т. Мотылевой. М., 1989.
Agricola E. Tagungsbericht oder Kommissar Dabberkows beschwerliche Ermittlungen im Fall Dr. Heinrich Oldenbeck. Roman. 1. Aufl. Rudolstadt, 1976.
Wolf Ch. Kindheitsmuster. 8. Aufl. Berlin; Weimar, 1983.
