CC BY
57
Колосовская Т.А. (Ставрополь)
УДК 93/94
К ПРОБЛЕМЕ СОХРАНЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ В КОНТЕКСТЕ ВОЕННО-МЕМОРИАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.1
Статья посвящена рассмотрению военно-мемориальной деятельности на Северном Кавказе как неотъемлемой составляющей сохранения исторической памяти о событиях Кавказской войны. На основе архивных документов, периодических изданий и полковых историй показаны мероприятия по благоустройству военных кладбищ и возведению монументов, посвященных памяти погибших в ходе военных столкновений с горцами офицеров и солдат.
Автор приходит к выводу о том, что вторая половина XIX в. стала начальным этапом мемориализации событий Кавказской войны и ее участников. Значительную роль в организации военно-мемориальной деятельности сыграла администрация Кавказского военного округа в лице главнокомандующего А.М. Дондукова-Корсакова, начальника Военно-исторического отдела В.А. Потто, наказных атаманов Кубанского и Терского казачьих войск. Военная администрация влияла на выбор знаковых фигур, которые могли задавать ценностные ориентиры и служить примером для подражания. Создаваемые при ее поддержке памятники являлись не просто данью уважения и воинской почести павшим героям-предкам. Они имели важное воспитательное значение в войсках. При этом в статье приводятся многочисленные факты, убедительно доказывающие, что инициатива увековечивания памяти павшим героям шла снизу, от непосредственных участников Кавказской войны. Примером тому служат истории создания памятников полковнику Л. Тиховскому, сотнику А.Л. Гречишкину, генералу Н.П. Слепцову.
Сооружение военных памятников на Северном Кавказе не получало широкого резонанса со стороны российской общественности и не становилось событием общероссийского масштаба. Тем не менее формирование мемориального ряда, заполняло пространство общей памяти символами и героями и тем самым наглядно представляло официальную версию истории Кавказской войны, ставшей неотъемлемой частью истории самой Российской империи.
Ключевые слова и фразы: историческая память, военно-мемориальная деятельность, Кавказская война, Кавказский военный округ, монументальные практики.
The article concerns the military-memorial activity in the North Caucasus inherent the issue of keeping the historical memory of the Caucasus war events. Based on the Archive folders, periodical papers' publications and the corpse of so-called 'regimental histories' the author shows feats in getting military cemeteries in order and on erecting monuments which celebrate the militaries perished in the clashes with the highlanders.
The author comes to the conclusion that the second half of the XIX c. was the starting point of the celebrating the events and participants of the Caucasus War in memorials. The Caucasus Military Region authorities such as the Commander in Chief A.M. Donduckov-Corsacov; the head of the Military-historical department V.A. Potto; Leading Atamans of the Tersky and Kubanian Cossacks contributed much into setting up the military-memorial activity. The authorities influenced on choosing the basic figures who could set up the behaviour pattern for the followers.
1 Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 16-01-12012.
99
Thus the erected monuments served not only as a place for paying a tribute to the fallen but were the subjects of ideological activity among the Imperial ranks and files Although the article headlines that it was the matter of common practice to celebrate the memory for such fallen heroes as the colonel Tichovsky, Cossacks commander Grechishkin and the General Sleptsov by people - the ordinary war participants themselves.
The erecting of military monuments in the Caucasus used not to fascinate the imagination of the Russian society as a whole and were not recognised as a whole-Russia event. Nevertheless the foundation of the memorialised list of figures filled the space of common memory with the symbols and heroes and thus strengthen the official point on the Caucasus War as a part of the whole Russian Empire.
Key words and phrases: historical memory, Caucasus Military Region, War memorial activity, Caucasus war, monumental practice.
Одним из популярных направлений исторической науки на современном этапе является изучение исторической памяти и механизмов ее формирования. Все чаще предметом исторических исследований выступают процессы сохранения и передачи информации о событиях, складывания и использования исторических мифов, изменений исторического сознания [8]. В связи с этим большой интерес представляет история создания мемориальных объектов, которые играют особую роль в закреплении в общественном сознании той или иной версии прошлого. По меткому выражению современного исследователя Е.Ф. Кринко, они «выступают системообразующими факторами в организации пространства исторической памяти общества, четко фиксируя его основные параметры и узловые точки» [6, с. 92].
Сооружение объектов мемориального характера из камня и металла в Российской империи - триумфальных ворот, обелисков, статуй - осуществлялось параллельно с процессами присоединения и культурного освоения новых территорий. Большой интерес в этом отношении представляют монументальные практики, осуществлявшиеся на Северном Кавказе в ходе его интеграции в общеимперское пространство. Не претендуя на охват всего многообразного материала, в рамках настоящей статьи остановимся на рассмотрении военно-мемориальной деятельности на Северном Кавказе во второй половине XIX в., выражавшейся в благоустройстве военных кладбищ и возведении монументов, посвященных памяти офицеров и солдат, погибших в ходе военных столкновений с горцами.
Впервые вопросы сохранения памяти об исторических событиях периода вхождения Северного Кавказа в состав России, в том числе Кавказской войны, и мемориализации этого процесса обозначил известный кавказский историк В.А. Потто [10]. Тогда, на рубеже XIX -XX вв., историческая память о Кавказской войне являлась неотъемлемой частью имперской идеологии, ставить под сомнение необходимость и правомерность которой никому даже не приходило в голову. В настоящее время в условиях непрекращающихся дискуссий об эффективности или ошибочности российской политики в регионе, выливающихся порой в «войны историографий» [5], тема «военной составляющей» исторической памяти, ее консолидирующего или конфликтогенного влияния на общество приобрела особо актуальное звучание. Это подталкивает современных исследователей вновь обращаться к истории увековечивания памяти о Кавказской войне [6, 7]. Широкое привлечение официальных документов, большая часть которых в настоящее время хранится в архивах и пока еще не была введена в научный оборот, а также данных газеты «Кавказ» и полковых историй позволит и нам внести определенный вклад в наполнение фактическим материалом обозначенной темы.
В 1885 г., объезжая расположенные в Терской и Дагестанской областях штаб-квартиры, командующий Кавказским военным округом А.М. Дондуков-Корсаков обратил внимание на плачевное состояние военных кладбищ. В своем приказе, изданном по итогам поездки, он подчеркивал: «.. .Я не мог не обратить внимания на общий в данном случае, рез-
ко бросающийся в глаза пробел и, по моему мнению, весьма крупный недостаток в штаб-квартирах, это неудовлетворительное, небрежное отношение к содержанию в порядке и благоустройству войсковых кладбищ. Здесь, на этих кладбищах покоятся останки наших славных братьев, боевых товарищей, героев, подвиги и заслуги которых стяжали такую славу, гордость доблестной Кавказской армии. Свято чтить их память, бережно охранять места их вечного упокоения, есть высоконравственный долг, обязанность каждого члена военной семьи» [11].
Призыв командующего встретил живой отклик. В войсках разворачиваются работы по приведению в порядок военных кладбищ: они огораживаются, обсаживаются деревьями и кустарниками, реставрируются уцелевшие и создаются новые памятники над могилами офицеров и солдат.
В 1887 г. в штаб-квартире Самурского полка в урочище Дешлагар (Дагестанская область) был восстановлен памятник на могиле офицеров, геройски павших при штурме аула Шеляги. 18 января 1852 г. самурцы овладели аулом, но понесли значительные потери убитыми (3 офицера и 76 нижних чинов). Рядовые солдаты были погребены близ с. Манджалис (центр управления Кайтаго-Табасаранского округа), а останки трех убитых офицеров по желанию товарищей отправлены в Дешлагар. В 1854 г. на их могиле в память всем чинам, геройски павшими под Шелягами, воздвигли каменный памятник, который с течением времени пришел в упадок. В 1887 г., по инициативе командира Самурского полка полковника К.Ф. Старикова и благодаря его живому участию, памятник был вновь восстановлен, а так как вокруг него были похоронены солдаты, умершие от ран, полученных в том же деле, то все это место обнесли глубоким рвом и высоким бруствером, что придало ему вид правильного редута, внутреннюю площадку которого заняло кладбище [4, 1887 г., № 264].
В 1888 г. состоялось торжественное открытие еще одного каменного памятника на кладбище бывшей штаб-квартиры Самурского полка в с. Мюраго, в восьми верстах от Деш-лагара. О трудах и лишениях, понесенных самурцами в 1847-1849 гг., свидетельствуют данные из метрической книги полковой церкви: за три года в полку умерло, не считая убитых и умерших от ран, 2167 человек. Большинство было погребено на кладбище в с. Мюраго, где располагалась временная штаб-квартира полка. Спустя 40 лет, дабы увековечить память о первых самурцах, основателях полковой славы и традиций, на этом кладбище средствами полка соорудили прочный каменный памятник с соответствующими надписями. Само кладбище, благодаря содействию начальника Кайтаго-Табасаранского округа, было приведено местными жителями в полный порядок, окопано рвом и огорожено [4, 1889 г., № 124].
Охрана братских могил и военных кладбищ, а также создание памятников на могилах павших героев стало одним из основных направлений деятельности созданного в 80-х гг. XIX в. при штабе Кавказского военного округа Военно-исторического отдела. По инициативе начальника этого отдела В.А. Потто был воздвигнут памятник в с. Ачхое Терской области на могиле полковника Германса, где в сороковых годах находилось Ачхоевское укрепление. В.А. Потто поставил вопрос о приведении в порядок заброшенного братского кладбища в г. Георгиевске, создании памятников в г. Гори и с. Карели участникам Кавказской войны -капитану Секерину и его роте 9-го Егерского полка, павшей в бою с лезгинами в 1803 г. [16, с. 7].
Справедливости ради следует отметить, что идеи увековечивания памяти о павших героях появились еще до соответствующего приказа А.М. Дондукова-Корсакова и создания Военно-исторического отдела. Инициатива увековечивания памяти о своих героях в камне шла снизу, из среды непосредственных участников событий. Одним из ярких свидетельств тому может служить история создания памятника полковнику Л. Тиховскому на Кубани.
Полковник Лев Тиховский и его сподвижники погибли в 1810 г. при защите Ольгин-ского поста во время прорыва партии закубанских горцев в пределы Черноморского казачьего войска. Спустя десятилетия у казаков, несших службу в тех местах, возникла идея воздвигнуть на братской могиле Ольгинского поста в память о погибших героях, надгробный
памятник. В 1851 г. для этого собрали добровольные пожертвования на общую сумму 45 руб. 83 коп. [3, л. 87об].
Войсковым архитектором старшиной Черником был разработан проект памятника: каменный обелиск на пьедестале, увенчанный шаром с крестом и огороженный четырьмя вкопанными пушками с цепью. Дополнить композицию Черник предлагал барельефным бюстом полковника и надписью на обелиске с описанием его подвига [3, л. 29-29об]. 20 июля 1855 г., представляя проект и к нему пояснительную записку, он предлагал возвести памятник в г. Екатеринодаре, поскольку место, где погиб полковник Тиховский, «есть дикая степь и притом отдалено от кордонной линии, почему он по своему положению не может быть замечен, а притом будучи на открытом поле никем не охраняем может прийти в разорение и даже самое уничтожение, на случай набега горцев на нашу сторону Кубани. Дабы цель правительства была достигнута, то я бы полагал памятник тот воздвигнуть в г. Екатери-нодаре, (как главной резиденции войска), на новой соборной площади перед присутственными местами, он ... будет постоянным свидетелем всему войсковому сословию о храбрости достойного вождя, павшего со славою на защиту отечества (выделено нами. - Т.К.)» [3, л. 28 - 28об]. Здесь речь идет уже не только о необходимости почитания памяти о павшем герое и сооружения на его могиле достойного памятника, но и о важной воспитательной функции, которую этот памятник должен был выполнять в жизни казачества, особенно подрастающего поколения.
По подсчетам Черника на сооружение памятника необходимо было до 2 тыс. руб. серебром. Имеющихся средств не хватало. Несмотря на сочувственное отношение казаков, сбор денег по подписке разрешен не был и дело затягивалось. Более того, идея возведения памятника в Екатеринодаре, в административном центре Кубанского казачьего войска, не встретила поддержки со стороны кавказской администрации.
В конечном итоге вернулись к мысли о создании памятника на братской могиле. Рапортом от 17 мая 1868 г. войсковой старшина Василий Вареник докладывал Войсковому правлению, что в 1865 г. он составил подписной лист и по его частному приглашению штаб-и обер-офицерами Кубанского казачьего войска было пожертвовано 93 руб. серебром. Эти средства, вместе с находящимися в Войсковом казначействе 45 руб. 83 коп. давали возможность создать надгробный памятник. Для этого Вареник предлагал срубить ровный высокий дуб, огранить его на четыре стороны, хорошо обжечь, осмолить и вкопать на братской могиле. Затем обить столб листовым железом, окрасить зеленой масляной краской, а сверху столба водрузить позолоченный крест. Столб украсить иконами и медной доской с памятной надписью [3, л. 88об-89об].
Наказной атаман Кубанского казачьего войска М.А. Цакни одобрил проект Вареника. «Его Превосходительство вполне сочувствуя этому делу, - отмечалось в резолюции, - изволил выразить, что вместо деревянного креста, было бы лучше высечь большой каменный крест за Кубанью, например, в долине Псекупса, из местной плиты. И оттуда же взять материал для ограды. Такой памятник был бы вековечный» [3, л. 87-88].
Наконец, 23 ноября 1869 г., в день памяти святого Георгия Победоносца - покровителя воинов и землепашцев, - состоялось торжественное открытие памятника. На мероприятии присутствовала масса народа, собравшегося со всех ближайших станиц. Памятник представлял собой большой высеченный из тесанного камня крест на каменном пьедестале. В середине креста, с восточной стороны, была вделана икона, а с северной - медная доска с именами павших героев. В верхней части доски, над именами, поместили рисунок, изображающий обнаженную казацкую шашку, скрещенную с ножнами, и крест, попирающий луну, окруженный лавровым венком. По периметру памятник был огорожен кирпичными выбеленными столбами с красивой железной решеткой между ними [10, вып. II, с. 20-21].
Так, вместо создания общественного монумента ограничились сооружением достойного надгробного памятника. И это не случайно. В условиях, когда большей проблемой яв-
лялось строительство присутственных мест, а генеральные планы площадей только формировались, памятники не вписывались в городской ландшафт.
Непосредственно на месте погребения был сооружен памятник еще одному казачьему герою - сотнику Кавказского линейного казачьего полка А.Л. Гречишкину. Он погиб со своими сподвижниками в сентябре 1829 г. и был похоронен на кладбище ст. Тифлисской. Впервые идея создать памятник возникла у наказного атамана Кавказского линейного казачьего войска С.С. Николаева. По его распоряжению над могилой Гречишкина был поставлен памятник из жженого кирпича, имевший форму небольшой четырехгранной колонны, установленный на таком же кирпичном постаменте, с металлическим крестом наверху. Этот памятник, изготовленный из непрочного материала и расположенный в стороне от общего станичного кладбища, без должного за ним ухода стал постепенно разрушаться.
В 1860 г. шефство над памятником взял урядник ст. Тифлисской С.А. Карягин. Будучи подростком, он присутствовал на церемонии торжественного погребения Гречишкина и погибших вместе с ним казаков, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Спустя годы, отслужив свой срок и выйдя в отставку, Карягин обнаружил надгробный памятник в полном запустении. По собственной инициативе он навел на могиле порядок, устроил ограду, вокруг посадил фруктовые деревья.
Наказной атаман Кубанского казачьего войска Ф.Н. Сумароков-Эльстон пожертвовал на сооружение памятника 300 руб. из своих собственных денег. На эти деньги Карягин выстроил над могилой часовню, облицевал ее снаружи белым ставропольским камнем, обсадил деревьями и оградил дощатым забором. В черте этой же ограды в дальнейшем хоронили других погибших казаков в столкновениях с горцами.
Часовня в честь Гречишкина может служить примером религиозного памятника, который наряду с монументами и мемориальными объектами, должен был фиксировать память и оказывать влияние на общественные настроения. «Мавзолей, воздвигнутый Гречишкину усердием Карягина и графа Сумарокова-Эдьстона, стоит незыблемый на утешение старому, для назидания молодому поколению, - писал В.А. Потто. - И поныне, когда казаки Тифлисской станицы собираются в поход, они перед выступлением служат на могиле его панихиду и потом, по обычаю предков, справляют широкую тризну с пальбой и джигитовкой» [10, вып. II, с. 178].
К числу мемориальных объектов Кавказской войны, в решении вопроса о создании которого принимал непосредственное участие российский император, относился памятник командиру Сунженского казачьего полка, генералу Н.П. Слепцову. Достойное место в пантеоне выдающихся кавказских деятелей Н.П. Слепцов занял сразу же после своей гибели в 1851 г. По распоряжению Николая I для сохранения памяти любимого в казачьей среде командира станица Сунженская была переименована в Слепцовскую [13, л. 3].
Одновременно командование поддержало идущую из казачьей среды инициативу о сооружении Слепцову памятника, для чего казаки готовы были собрать добровольные пожертвования. Тем не менее средства на сооружение памятника были выделены из казны и военная администрация полностью взяла дело его создания в свои руки. Выбор места (в ст. Слепцовской, на могиле погибшего, или во Владикавказе) и внешнего вида памятника входили в компетенцию Кавказского наместника М.С. Воронцова [12, л. 1об]. Первоначально речь шла об изготовлении его из тесаного камня по рисунку флигель-адъютанта Г.Г. Гагарина. По предварительным подсчетам на это требовалось 6306 руб. [13, л. 11]. Однако Воронцов настоял на памятнике из цельного камня в виде куска, случайно отторгнувшегося от скалы, без всякой искусственной отделки с указанием на нем фамилии погибшего и года смерти. Предполагалось, что затраты на приготовление и перевозку цельного камня не будут превышать 1 тыс. руб. серебром. Остаток же от запрашиваемой на памятник суммы Воронцов предлагал «обратить в капитал и из процентов оного в память покойного оспомоществлять ежегодно вдовам сунженских казаков, убитых в делах с горцами» [13, л. 11об]. На документе
с этими предложениями стояла следующая резолюция: «Высочайше повелено исполнить согласно предложению кн. Воронцова» [13, л. 11].
В итоге, на старом казачьем кладбище, среди могил погибших казаков - боевых соратников Слепцова, был установлен памятник. Он представлял собой огромный осколок натуральной скалы над склепом, выполнявший роль пьедестала. Над осколком скалы возвышался золоченый крест, а по центру была врезана грифельная доска с надписью золотыми буквами: «Н.П. Слепцов. 1851 г.» [9, с. 56].
Как показали дальнейшие события, памятнику Слепцову уже в XIX в. пришлось испытать на себе действия вандалов. Осенью 1877 г., во время горских волнений в Чечне, на него было совершено нападение, истинная цель которого так и осталась невыясненной. По словам очевидца этого события урядника И. Киселева, о пробитии стены склепа станица узнала от мальчиков-пастухов, пасших вблизи кладбища овец. Обследовавшие склеп казаки обнаружили, что крышка дубового гроба была приподнята и отклонена одним краем на стенку склепа. В полуоткрытом гробу лежали непотревоженные кости, но из украшений мундира не хватало одной эполеты и газырей. После этого происшествия стены склепа, сложенные первоначально из булыжника, были обложены обожженным красным кирпичом [14, с. 968].
В конце XIX в. в ст. Троицкой, расположенной неподалеку от Слепцовской, был поставлен еще один памятник Н.П. Слепцову. Он был создан по инициативе бывшего его соратника, полковника Прокопова, на средства, собранные казаками [14, с. 963].
Из казачьих предводителей, мемориальные объекты в честь которых наполняли пространство общей памяти, следует назвать наказного атамана Кавказского линейного казачьего войска Ф.А. Круковского. После гибели атамана в 1852 г. на его могиле в ст. Екатерино-градской был поставлен надгробный памятник. Затем, в 1902 г., в 50-ю годовщину его смерти, по инициативе наказного атамана Терского казачьего войска генерал-лейтенанта С.Е. Толстова на месте гибели Круковского установили большой чугунный крест на пьедестале из белого камня, обтесанного в виде пирамиды [2, с. 22].
Создание различного рода монументальных сооружений являлось не только проявлением исторической памяти, но и становилось средством ее формирования. Примером тому может служить решение об увековечивании памяти о рядовом Тенгинского полка Архипе Осипове, взорвавшем себя вместе с пороховым погребом при защите Михайловского укрепления Черноморской береговой линии в 1840 г. По инициативе императора было проведено тщательное расследование происшествия, установлены его подробности и главные действующие лица.
Для увековечивания памяти о погибшем солдате в 1876 г. главнокомандующий Кавказской армией великий князь Михаил Николаевич на месте взорванного укрепления распорядился установить чугунный ажурной работы крест на правильно обтесанном пьедестале из местного камня. Этот внушительных размеров крест, высотой в 15 и шириной в 1 аршин, весом в 120 пудов, состоял из 10-ти частей, свинчивающихся между собой железными винтами. Детали креста были вылиты на заводе Фронштейна в г. Ростове-на-Дону и доставлены на место морем. Общая стоимость памятника составила 2000 руб. [15, с. 224].
Крест был поставлен в таком месте, чтобы его видели с судов, проходящих возле берега. На металлической доске этого памятника поместили следующую надпись: «77 пехотного Тенгинского Его Императорского Высочества Великого Князя Алексея Александровича полка рядовому Архипу Осипову, погибшему во славу русского оружия 22-го марта 1840 г. в укреплении Михайловском, на месте которого сооружен сей памятник» [15, с. 224].
Еще один памятник, посвященный данному событию, по мысли генерала В.А. Гейма-на, был установлен в г. Владикавказе. Первоначально он задумывался в виде скульптурной композиции: герой был представлен с пылающим фитилем в правой руке, а левой поддерживающим умирающего командира гарнизона Михайловского укрепления штабс-капитана Ли-ко. На 4-х барельефах, окружающих пьедестал, изображались сцены из жизни А. Осипова: отец благословляет сына на службу; Архип Осипов вызывается взорвать пороховой погреб;
штурм самого укрепления горцами и наконец последний момент перед взрывом. Памятник планировали воздвигнуть на пьедестале из серого гранита, а фигуры отлить из бронзы, использовав для этого старые орудия из Тифлисского арсенала. Этот проект был разработан скульптором Ф.И. Ходоровичем, утвержден императором 8 ноября 1874 г., но реализован не был.
Вместо скульптурной композиции ограничились обелиском из серого финляндского мрамора на гранитном постаменте; на верху обелиска - бронзовый позолоченный орел, держащий в клюве лавровый венок. На лицевой стороне памятника поместили образ св. Николая, покровителя роты, в которой служил Осипов и под ним надпись: «Сооружен в царствование императора Александра III, 1881». С другой стороны, на бронзовой доске вырезали текст приказа № 79, содержащего описание подвига. На третьей стороне надпись на белом мраморе: «Штабс-капитану Лико и рядовому Архипу Осипову». На четвертой стороне, на такой же белой мраморной доске надпись: «Погибшим во славу русского оружия в Михайловском укреплении 22-го марта 1840 года» [15, с. 224].
Памятник был сооружен на средства, собранные по подписке под наблюдением военного инженера Лишина, и установлен на площадке перед зданием военной прогимназии, против Александровского бульвара. 22 октября 1881 г. состоялось его торжественное открытие [4, 1881 г., № 235].
Учитывая то, что памятник был выполнен из дорогостоящих материалов, при нем был учрежден особый караул из трех рядовых во главе с ефрейтором от войск Владикавказского гарнизона. Обосновывая необходимость такого караула, военный инженер писал коменданту Владикавказа: «По характеру постройки памятник этот требует бдительной охраны, без чего нельзя ручаться за целостность и исправность памятника особенно в здешнем городе, где из-за малочисленности полиции на бдительность ее рассчитывать нельзя. На городском кладбище лучшие надгробные памятники умышленно напорчены» [17, л. 15-15об]. Но уже в январе 1882 г. по распоряжению командующего Кавказской армией караульный пост был снят, а сам памятник был передан на попечение 77-го пехотного Тенгинского полка. «Его сиятельство уверен, - сообщалось в официальном письме из Тифлиса командующему войсками Терской области, - что Тенгинский полк будет считать приятным долгом принять на себя как охрану памятника, так и заботы по содержанию его в должной чистоте и исправности, а также и расходы по его освещению» [17, л. 17-17об].
Таким образом, вторая половина XIX в. стала начальным этапом в деле мемориализа-ции событий Кавказской войны и ее участников. Хотя идеи увековечивания памяти о павших героях шли снизу, тем не менее активно в этот процесс вмешалась военная администрация, определяя знаковые фигуры, которые могли задавать ценностные ориентиры и служить примером для подражания. Ведь создаваемые памятники являлись не просто данью уважения и воинской почести павшим героям-предкам. Они имели важное воспитательное значение в войсках. Олицетворяя собой любовь к Отечеству и беззаветную верность служебному долгу, они формировали качества, которые создавали из воинов героев и двигали их на бессмертные подвиги. Не случайно, давая оценку мероприятиям по мемориализации Н.П. Слепцова, бывший командующий Отдельным Кавказским корпусом А.П. Ермолов писал М.С. Воронцову, что «это сотворит не одного Слепцова впоследствии» [1, с. 406].
Сооружение военных памятников на Северном Кавказе не получало широкого резонанса со стороны российской общественности и не становилось событием общероссийского масштаба. Тем не менее формирование мемориального ряда заполняло пространство общей памяти символами и героями, и тем самым наглядно представляло официальную версию истории Кавказской войны, ставшей неотъемлемой частью истории самой Российской империи.
Список литературы
1. Архив князя Воронцова. - М., 1890. - Кн. 36.
Arkhiv kniazia Vorontsova. - M., 1890. - 36.
2. Военная энциклопедия. - СПб., 1914. - Т. 14. Voennaia entsiklopediia. - SPb., 1914. - T. 14.
3. Государственный архив Краснодарского края. Ф. 249. Оп. 1. Д. 1987. Gosudarstvennyi arkhiv Krasnodarskogo kraia. F. 249. Op. 1. D. 1987.
4. Кавказ. Газета политическая и литературная. Kavkaz. Gazeta politicheskaia i literaturnaia.
5. Клычников Ю.Ю. Северный Кавказ: старые проблемы в новом измерении (Исто-рико-политологические очерки). - Пятигорск, 2016.
Klychnikov Iu.Iu. Severnyi Kavkaz: starye problemy v novom izmerenii (Istoriko-politologicheskie ocherki). - Piatigorsk, 2016.
6. Кринко Е.Ф. Отражение Кавказской войны в мемориальной культуре юга России // Aнтропология конфликта и мира в культуре народов юга России, Кавказа: материалы II Всероссийской научно-практической конференции. - Краснодар, 2014. - С. 92-103.
Krinko E.F. Otrazhenie Kavkazskoi voiny v memorial'noi kul'ture iuga Rossii // Antropologiia konflikta i mira v kul'ture narodov iuga Rossii, Kavkaza: materialy II Vserossiiskoi nauchno-prakticheskoi konferentsii. - Krasnodar, 2014. - S. 92-103.
7. Лапин В.В. Кавказская война XVIII - XIX веков в исторической памяти // Россия XXI. - 2007. - № 6. - С. 82-101.
Lapin V.V. Kavkazskaia voina XVIII - XIX vekov v istoricheskoi pamiati // Rossiia XXI. - 2007. - № 6. - S. 82-101.
8. Образы времени и исторические представления: Россия - Восток - Запад / Под ред. Л.П. Репиной. - М., 2010.
Obrazy vremeni i istoricheskie predstavleniia: Rossiia - Vostok - Zapad / Pod red. L P. Repinoi. - M., 2010.
9. Потто ВА. История 44-го драгунского Нижегородского его императорского высочества государя наследника цесаревича полка. - СПб., 1894. - Т. IV.
Potto V.A. Istoriia 44-go dragunskogo Nizhegorodskogo ego imperatorskogo vysochestva gosudaria naslednika tsesarevicha polka. - SPb., 1894. - T. IV.
10. Потто ВА. Памятники времен утверждения русского владычества на Кавказе. -Тифлис, 1909. - Вып. I - II.
Potto V.A. Pamiatniki vremen utverzhdeniia russkogo vladychestva na Kavkaze. -Tiflis, 1909. - Vyp. I - II.
11. Приказ по Кавказскому военному округу № 114. 4 мая 1885 г. Тифлис. Prikaz po Kavkazskomu voennomu okrugu № 114. 4 maia 1885 g. Tiflis.
12. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИA). Ф. 1058. Оп. 1. Д. 210.
Rossiiskii gosudarstvennyi voenno-istoricheskii arkhiv (RGVIA). F. 1058. Op. 1.
D. 210.
13. РГВ^. Ф. 38. Оп. 7. Д. 188. RGVIA. F. 38. Op. 7. D. 188.
14. Слепцов ВА. Один из Кавказских героев // Исторический вестник. - 1901. - № 12. - С. 951-969.
Sleptsov V.A. Odin iz Kavkazskikh geroev // Istoricheskii vestnik. - 1901. - № 12. -
S. 951-969.
15. Тенгинский полк на Кавказе. 1819 - 1846 / Сост. Д.В. Ракович. - Тифлис, 1900. Tenginskii polk na Kavkaze. 1819 - 1846 / Sost. D.V. Rakovich. - Tiflis, 1900.
16. Томкеев В.И. Памяти Василия Aлександровича Потто // Кавказский сборник. -Тифлис, 1912. - Т. 32. - Ч.1. - С. 1-9.
Tomkeev V.I. Pamiati Vasiliia Aleksandrovicha Potto // Kavkazskii sbornik. - Tiflis, 1912. - T. 32. - Ch.1. - S. 1-9.
17. Центральный государственный архив республики Северная Осетия-Алания (ЦГА РСО-Алания). Ф. 15. Оп. 1. Д. 269.
Tsentral'nyi gosudarstvennyi arkhiv respubliki Severnaia Osetiia-Alaniia (TsGA RSO-Alaniia). F. 15. Op. 1. D. 269.
Конышева Ю.Е. (Орёл)
УДК 947.07 (093)
ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ РПЦ И ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ «РУССКОГО КАТОЛИЦИЗМА» В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В XIX ВЕКЕ
В статье анализируется смысловая составляющая термина «русский католицизм», истоки и ключевые моменты развития данного явления в русской истории. Автор делает попытку проследить общую логику развития «русского католицизма» в исторической динамике, дать характеристику многоплановости этого сложного явления, исследовать причины расцвета филокатолических настроений в российском обществе в XIX веке. Проблема взаимоотношения и взаимовлияния православия и католичества имеет давнюю историю. Раскол произошел в 1054 году, и богословы до сих пор спорят, патриарх ли Керулларий увел византийскую церковь в сторону от истины, или Рим отпал от православия. Трещина постепенно превратилась в пропасть, вместе с церквами разделив и народы.
К середине XIX века Россия сталкивается со странным феноменом - часть русских аристократов начинает переходить в лоно римско-католической церкви. Как же стало это возможным в стране, где православные традиции так строго охранялись? Если переход православного в католицизм рассматривался как государственное преступление?
Примером настороженно-враждебного отношения к католицизму можно считать творчество Ф. М. Достоевского. Так, герой одного из его произведений князь Мышкин решительно объявлял католичество нехристианской верой.
Феномен «русского католицизма», видимо, берет свое начало еще в середине XVIII века, когда императрица Екатерина II приютила в России орден иезуитов. Пансионы, колледжи, предлагавшие опытных учителей и прекрасное образование, вызвали интерес у русской знати. И значительное количество молодых представителей аристократических семейств получило образование именно в этих учебных заведениях.
Ключевые слова: русский католицизм, конфессиональная либерализация, русская католическая церковь византийского обряда, католическая церковь.
In article the semantic component of the term "Russian Catholicism", sources and the key moments of development of this phenomenon in the Russian history is analyzed. The author does attempt to track the general logic of development of "the Russian Catholicism" in historical dynamics, to give the characteristic of diversity of this difficult phenomenon, to investigate the reasons of blossoming of phylocatholic moods in the Russian society in the XIX century. The problem of relationship and interference of Orthodoxy and Catholicism has an old story. Split has taken place in 1054 and theologians still argue whether the patriarch Kerullary has taken away the Byzantine church from truth aside, or Rome has disappeared from Orthodoxy. The crack has gradually turned into an abyss, together with tserkva having divided also the people.
To the middle of H1H of a century Russia faces a strange phenomenon - the part of the Russian aristocrats begins to pass into a bosom of the Roman Catholic Church. How it has become
