CC BY
22
ing]. In: Prosvetiteli [Enlighteners]. Cherkessk, 1981, рр. 96-101.
5. Chekalov P.K. Eshche raz o roli T.Z. Tabulova v sozdanii cherkesskoi i abazinskoi pis'mennostei [Once again about the role of T.Z. Tabulov in creation of Circassian and Abaza writing]. In: Tatlustan Zakiriev-ich Tabulov: Tvorcheskii portert v issledovaniiakh i vospominaniiakh [Tatlustan Zakiryaevich Tabulov: Creative portrait in studies and recollections]. Kara-chaevsk, 2010, рр. 30-39.
6. Tabulova T. Kh. Lichnost' T.Z. Tabulova v otrazhe-nii dokumentov [The personality of T.Z. Tabulov in reflection of documents]. In: Tatlustan Zakirievich Tabulov: Tvorcheskii portret v issledovaniiakh i vospominaniiakh [Tatlustan Zakiryaevich Tabulov: Creative portrait in studies and recollections]. Kara-chaevsk, 2010, рр. 17-26.
7. Bekizova L.A. Cherkesskaia sovetskaia literatura: (stanovlenie i razvitie) [Quote from the book of Bekizova L.A. Circassian Soviet literature: foundation and development]. Cherkessk, Stavropol Publishing House, 1964, 200 р.
8. Filial Respublikanskogo go sudar stvennogo arkhiva "Tsentr dokumentatsii noveishei istorii" [Branch of
State Archive of KChR "Center of the modern history documentation"]. F. 1. Op. 1. D. 50. L. 136.
9. Respublikanskii gosudarstvennyi arkhiv KChR [State Archive of KChR]. F. R-14. Op. 1. D. 41. L.128.
10. Filial Respublikanskogo gosudarstvennogo arkhiva "Tsentr dokumentatsii noveishei istorii" [Branch of State Archive of KChR "Center of the modern history documentation"]. F. 1. Op. 1. D. 60. L. 21-23.
11. Filial Respublikanskogo gosudarstvennogo arkhiva "Tsentr dokumentatsii noveishei istorii" [Branch of State Archive of KChR "Center of the modern history documentation"]. F. 1. Op.1. D. 89. L. 7.
12. Filial Respublikanskogo gosudarstvennogo arkhiva "Tsentr dokumentatsii noveishei istorii" [Branch of State Archive of KChR "Center of the modern history documentation"]. F. 1. Op.1. D. 98. L. 157.
13. Filial Respublikanskogo gosudarstvennogo arkhiva "Tsentr dokumentatsii noveishei istorii" [Branch of State Archive of KChR "Center of the modern history documentation"]. F. 1. Op.1. D. 100. L. 134.
14. Tatlustan Zakirievich Tabulov: Tvorcheskii portret v issledovaniiakh i vospominaniiakh [Taulustan Zakiryaevich Tabulov: Creative portrait in studies and recollections]. Karachaevsk, 2010, 302 р.
5 августа 2016 г.
УДК 947(470.6)
НЕВОЗДВИГНУТЫЙ ПАМЯТНИК П.Д. ЦИЦИАНОВУ: ИМПЕРСКАЯ ИДЕЯ В МЕМОРИАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КАВКАЗСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ ХХ вв.
Д. С. Ткаченко
Б01 10.18522/2072-0181-2016-87-3-68-73
Три первые четверти XIX в. занимают особое место в истории Кавказа, а их события вызывают непрекращающуюся дискуссию среди современных российских и западных исследователей. Споры вызывает буквально все: от трактовки отдельных фактов российско-горского противостояния до определения самой сути того явления, с которым мы имеем дело [1]. У каждого определения есть свои сторонники и своя более или менее основательно проработанная аргументация.
В рамках данной статьи автор считает целесообразным представить то, как в со-
Ткаченко Дмитрий Сергеевич - доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории России Северо-Кавказского федерального университета, 355029, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1, e-mail: tkdmsg@rambler.ru, т. 8(8652)956800;
знании современников изменялась память о выдающихся фигурах Кавказской войны, что наиболее ярко отражает история мемориальной деятельности второй половины XIX -XX вв. В связи с отсутствием в современном кавказоведении сколько-нибудь целостного изучения данной проблематики, интерес для исследования представляют многие аспекты: от попыток разобраться в целях и психологических механизмах имперской мемориальной деятельности, до разработки художественных проектов монументального строительства и сбора на них средств. При этом, по справедливой оценке Е.Ф. Кринко, акцентируя
Dmitry Tkachenko - North Caucasus Federal University, 1, Pushkin Street, Stavropol, 355029, e-mail: tkdmsg@rambler. ru, tel. +7(8652)956800.
общественное внимание на определенных событиях прошлого, мемориальные объекты наделяются новыми смыслами, актуальными только в рамках определенных социально-культурных условий и порой отличающихся от тех, которые изначально закладывались их создателями [2, с. 92]. В этом контексте, на наш взгляд, наиболее интересен сюжет о соответствии имперской идеологии реальным этнополитическим процессам в регионе, который ярко прослеживается через отношение населения того или иного места к возводимому у них памятнику, а точнее, к тому событию и личности, которых официальные власти считали достойным увековечить.
В этом плане крайне интересной может быть история "несостоявшихся" памятников -тех монументов, проекты которых разрабатывались, детали отливались и привозились в регион, но которые так и не были собраны воедино на мемориальных комплексах. К таким "мертворожденным" памятникам относится оставшаяся лишь на бумаге идея увековечения памяти об одном из первых российских строителей империи на Кавказе - П.Д. Цицианове.
Выходец из грузинского аристократического рода, чей дед попал в Россию в составе свиты царя Вахтанга VI, П.Д. Цицианов получил российское военное образование и с детства поступил на военную службу. Получив после присоединения Грузии пост Главноначальствующего в Закавказье, он проделал громадную работу как по объединению разрозненных грузинских княжеств вместе, так и по расширению их территорий, отодвигая при этом и российские границы за Кавказским хребтом дальше на юго-восток. П.Д. Цицианов заложил основы административного аппарата и культурно-просветительной политики, направленной на интеграцию местных элит в состав единой империи, который, по справедливой оценке Я.А. Гордина, носил "цивилизаторский оттенок с ориентацией на Россию как эталон" [3]. Однако по отношению к своим личным и государственным врагам он зачастую действовал крайне жестокими "восточными" методами, за что был одновременно и почитаем имперским правительством [4], и ненавидим теми, кто от его действий пострадал.
"Цицианов отличался острым умом, редкой проницательностью и дальновидностью... обладал железной волей, но в то же время был несколько суеверен, - пишет один из позднейших биографов Цицианова. -
Ради пользы русского дела в Грузии он не задумался арестовать свою двоюродную сестру, царицу Марию и выслать ее в Воронеж в монастырь. О той настойчивости, с какой он вел сражения, сложились легенды. Вместе с тем князь Цицианов прекрасно знал, с кем он имеет дело и умел говорить с кавказцами таким языком, какой внушал им величайшее почтение к России. . Горцам он писал воззвания вроде нижеследующего: «Истреблю вас всех с лица земли, пойду с пламенем и сожгу все, чего не займу войсками; землю вашей области покрою кровью вашей, но вы как зайцы, уйдете в ущелья и там вас достану и буде не от меча, то от стужи поколеете''. Такие многообещающие в будущем обращения действовали на горцев, которые прозвали Цицианова "Грозным князем"» [5, с. 253].
Строители империй - "прирожденные оптимисты, - пишет современный американский исследователь Чарльз Кинг, - они однозначно переоценивают собственные силы и недооценивают тех, кого твердо решили покорить. Они искренне верят тем надуманным титулам, которые приписали себе и своим подчиненным" [6, р. 20]. Обстоятельства гибели П.Д. Цицианова очень близко подходят под данный комментарий.
Погиб генерал глупой смертью - переоценив страх, который должно было, по его мнению, внушать врагам его имя, он отправился на переговоры с одним из закавказских владетелей - Бакинским ханом -без охраны, за что и поплатился жизнью. "Какое-то непонятное ослепление овладело Цициановым, - описывает эпизод А.А. Каспа-ри. - Должен же бы он был знать, чего стоила дружба этих закавказских владельцев! С непонятной доверчивостью Цицианов в назначенный день отправился сам в сопровождении всего только своего адъютанта и вестового казака к воротам бакинской крепости. Когда обе стороны сблизились, один из спутников хана быстро бросился вперед и почти в упор выстрелил в Цицианова. Князь был убит наповал. ... Жители Баку, стоявшие на крепостных стенах, радостными криками приветствовали это злодеяние. ... Гусейн-Али послал голову Цицианова. в Тегеран, а обезглавленное тело "грозного князя" было зарыто у ворот бакинской крепости с тем расчетом, чтобы прах его могли попирать своими пятами все проходящие через крепостные ворота" [5, с. 312-313]. Рассказы о мученической смерти Цицианова, подобные приведенному выше,
циркулировали в литературе второй половины XIX в., а детали о глумлении со стороны местных жителей над телом своего врага обрастали все новыми подробностями. При этом уже в первые десятилетия XIX в. смерть П.Д. Цицианова превращалась в своеобразный аргумент для оправдания проведения империей силовых мероприятий в Закавказье.
Вместе с тем история о прахе убитого главнокомандующего трагична. В 1806 г.у российские войска без боя вступили в Баку, вынудив местного хана бежать в Персию. Тело Цицианова было торжественно перенесено в православную армянскую церковь города, где без погребения находилось в течение нескольких лет, пока российская администрация решала вопрос о том, какой церемонии погребения следует удостоить погибшего. Лишь в 1811 г.у последовало распоряжение перенести прах Цицианова в Грузию для захоронения его в Тифлисском кафедральном Сионском соборе "тщанием его исправленном и украшенном" [7, с. 143], где Цицианов и был похоронен в январе 1812 г. Над его могилой установлен памятник, спроектированный инженер-полковником Кондратьевым.
Однако вид мемориала, названного официальным историком Кавказской войны В.А. Потто "более чем скромным" [7, с. 145] не соответствовал той роли, которую официальная имперская пропаганда отводила генералу. В 1830 г., в своей записке на имя военного министра Главнокомандующий Кавказским корпусом И.Ф. Паскевич отмечал, что старый памятник Цицианову воздвигнут "несовместимо с оказанными им в том краю правительству услугами" и просил военного министра "исходатайствовать у Государя Императора монаршего соизволения на сооружение сему генералу другого памятника" [8, л. 4-4 об.].
В 1832 г. император Николай I лично утвердил помпезный проект памятника архитектора Штауберта, который ранее был согласован Кавказской администрацией с Императорской Академией художеств [8, л. 4 об.]. "Из описания видно, - писал В.А. Потто, что для подножия памятника выбран был темно-зеленый порфир с замечательно красивым оттенком, а для карнизов - голубовато-зеленая яшма с нежно-розовыми узорами. На этом подножии, на шарах, предполагалось поставить саркофаг из узорчатой зеленой яшмы и на ней золоченые бронзовые украшения, составлявшие принадлежности военной армату-
ры... Все бронзовые вызолоченные украшения к памятнику: знамена, оружие, пушки и прочие арматуры заказаны были в Петербурге известному позолотчику Герину за 6 тыс. руб. Чтобы судить о грандиозности производившихся работ в каменоломнях достаточно сказать, что туда было отправлено множество туземных искусных каменотесов и до трехсот нижних чинов" [7, с. 148-149].
Реконструируя памятник Цицианову, власти преследовали сразу две пропагандистские задачи: напомнить местному населению не только о мощи империи, но и о визите Николая I в Тифлис - старались связать имя погибшего героя с именем ныне царствовавшего императора. Как отмечается в официальной переписке, "в 1837 г. по особому Государь-императора повелению, преступлено к сооружению памятника на том самом месте в Тифлисе близь Веринского спуска, где Его Высочество подвергнулся опасности" [8, л. 4 об.]. Власти не учли лишь одно - местное население видело в фигуре П.Д. Цицианова больше негативных, чем позитивных сторон и не приветствовало воздвижение памятника "грозному князю".
К концу 1847 г. работы по изготовлению деталей монумента были завершены, но, несмотря на личную симпатию наместника к человеку, под командованием которого он начинал свою военную службу на Кавказе и которого он считал одним из своих предшественников [9, с. 504], М.С. Воронцов приказал приостановить установку памятника и ограничился возведением на "высочайше указанном месте" лишь временного чугунного креста, присланного из Москвы, мотивируя свое решение сопротивлением местных элит, - тем, что "Высокопреосвященный Экзарх Грузии не дозволяет приступить к устройству фундамента" [8, л. 5-5 об.].
Представляется, что после включения в состав империи новых земель, военная администрация сталкивалась с кругом гораздо более насущных задач, чем мемориальная деятельность, и главной из них была выработка механизма интеграции земель в единое государство. По оценки Ч. Кинга, "русские начали практиковать искусство создания себе союзников, придумывая им титулы и реорганизуя их в строго узаконенную иерархию политических чинов внутри их-же владений. Как и любые строители империй до и после, они иногда выбирали из местных неправильные кандидатуры, ... но в XIX веке ... главным вопросом всегда было не то, как "разделить, чтобы
властвовать", а то, как наоборот, объединить чтобы ассимилировать" [6, р. 38.]. Гибкость политики и учет особенностей управляемых территорий при таком подходе имел первостепенное значение, а военные экспедиции были не тем событием, которое следовало бы афишировать; имперскому государству было гораздо выгоднее работать на интеграцию региона - внушать мысль о сопричастности его жителей к России, чем лишний раз напоминать об имевших место силовых методах включения территорий в состав страны и неизбежно связанных с этим военных эксцессах. Образ П.Д. Цицианова, который в Закавказье ассоциировался не с миром, а с войной, в 4050 гг. XIX в. приобретал достаточно двусмысленную окраску. Поэтому было решено убрать памятник со всеобщего обозрения, превратив в надгробие на могиле князя внутри Сионского собора. Но и это решение не устраивало местных жителей, которые в обращении к М.С. Воронцову аргументировали свое сопротивление техническими трудностями, не позволявшими реализовать этот проект, заявляя, что собор, "и без того не обширный, будет стеснен слишком на два аршина в ширину и более трех аршин в длину. Кроме того, для укрепления памятника нужно будет выломать стену более как на пол аршина и во всю величину памятника" [7, с. 151].
Учитывая сомнения, связанные с целесообразностью возведения мемориала П.Д. Цицианова в Тифлисе, М.С. Воронцов писал военному министру: "Памятник, сооруженный в честь вождя, прославившегося военными подвигами и положившего жизнь на поле брани, более приличиствует храму военному, нежели гражданскому" [см.: 7, с. 151], и предлагал отложить его сооружение до окончания строительства в Тифлисе "храма Кавказского военного корпуса", в связи с чем законсервировать на складе детали монумента. Их предлагалось "сохранять в закрытом месте, так как памятник этот, отделанный в некоторых частях бронзою, оставаясь на открытом воздухе на дворе военно-рабочих казарм мог от влияния непогоды подвергнуться порчи" [7, с. 151]. Детали монумента были переданы в Инженерное отделение при штабе Кавказского корпуса, где и были утеряны в складских подвалах, так как даже после окончания постройки российского военного собора, ни М.С. Воронцов, ни его приемники больше не возвращались к непопулярной мысли при-
дать в Грузии фигуре П.Д. Цицианова зримое воплощение в виде помпезного имперского монумента. "Этим, - писал в начале ХХ века В.А. Потто, - и оканчивается вся история постановки, по-видимому грандиозного, памятника князю Цицианову. Остается совершенно открытым вопрос, куда девались все эти камни и бронзовые украшения, стоившие так много физического труда и материальных издержек, так как памятника и поныне нет ни в Сионском, ни в Военном соборе" [7, с. 152].
Простой забывчивостью и халатностью властей этот факт, на наш взгляд объяснить нельзя, так как памятник П.Д. Цицианову в Закавказье, все-таки был воздвигнут, но не в Тифлисе, а в Баку - "на том самом месте, за городскими воротами, где было зарыто тело его врагами" [7, с. 152]. Он был весьма скромен и представлял собой "каменный обелиск, поставленный на возвышении, куда ведут две лестницы. Кругом раскинулся Цицианов-ский сквер. На передней стороне памятника -медальон... - эмблема покорения крепости, и сложенные на крест кинжал и пистолет -орудия мученической смерти Цицианова" [7, с. 152]. Интересно отметить, что в описании памятника, сделанном очевидцем в начале ХХ в. звучат не столько патриотические, сколько грустные мотивы, показывающие, что население современного ему Баку безразлично как к памятнику, так и к памяти того человека, которого власти решили увековечить. "Теперь уже нет этих ворот [возле которых был убит Цицианов], и город, полный кипучей промышленной деятельности, охватил своими постройками местность, где некогда виднелась могила русского главнокомандующего" [7, с. 152], - пишет В.А. Потто.
Не нашлось памяти генерала и достойного места среди экспонатов Кавказского Военно-исторического музея, созданного трудами самого В.А. Потто специально ради сохранения памяти о Кавказской войне. В "Храме славы" не был представлен даже портрет Главнокомандующего, а сведения стенда, посвященные ему, были крайне скудны и к тому-же содержали фактические ошибки (понижение военного чина Цициано-ва сразу на два ранга). "Очень показательная ошибка!", - восклицает В.А. Лапин [9, с. 508].
Она, на наш взгляд, свидетельствует не столько о нерадивости создателя Военно-исторического музея, сколько о стремлении В.А. Потто (возможно и не осознаваемом
им самим) сгладить неудобные с политико-идеологической точки зрения факты. И проявление подобного стремления можно проследить не только на отечественном материале Кавказской войны, но и в мемориальной деятельности других стран, чьи сюжеты "колониального прошлого" иногда удивительно перекликаются с отечественными.
«Все, кто после окончания Второй мировой войны вырос или состарился в Британии, проделал это в атмосфере непреодолимого упадка до такого состояния, при котором история империи выглядит как запах нафталина в давно не проветривавшемся платяном шкафу, - пишет в своем исследовании англичанин Джереми Паксман. - Ее свидетельства повсюду вокруг нас, - но кому до этого есть дело?! Всех интересует назначение пустого четвертого постамента в северо-западном углу Трафальгарской площади, а не тех трех, на которых стоят фигуры королей и имперских генералов. Спросите нас, что сделали эти генералы, - и мы потеряемся в догадках. Даже самые экзотичные строители империи ускользнули из нашего сознания. И Чарльз Гордон - лучший тому пример. Его опрометчивая миссия в Хартуме и последовавшее за этим обезглавливание возвысили его образ в Викторианской Англии до статуса "святого". Статуя, изображавшая великого мученика, сидящим скрестив ноги верхом на верблюде, была воздвигнута на середине перекрестка главной торговой площади Хартума, чтобы напоминать суданцам, кто здесь главный. После обретения независимости в 1956 г. местные жители ее снесли и отправили обратно в Англию, где статуя была вновь воздвигнута напротив одной из школ в Лондонском Вест-энде - той, что была основана королевой Викторией в память генерала. Здесь памятник стоит и по сей день - серый и позабытый. Рассказывают историю о мальчике, которого после воскресной службы в церкви родители водили к статуе, чтобы вместе почтить память национального героя. После нескольких недель такого преклонения, ребенок вдруг спросил: "Папа, а что это за человек сидит верхом на Гордоне?" Но даже эта шутка уже стала достоянием истории» [10, р. 2-3]. Пример с представителем подрастающего поколения, искренне верившим, что Гор -дон - это верблюд, а родители приводят его к монументу, чтобы он мог посмотреть на животное, экзотичное для серого Лондона, подсказывает некоторые обобщения.
Сопоставляя примеры преломления как в английской, так и в российской исторической памяти образов строителей империи, трудно не согласиться с мнением советского историка Н.И. Покровского, подметившего, что "колониальные войны" обычно не порождают в памяти последующих поколений ни образов гениальных полководцев, ни народных героев, в отличие от войн "оборонительных и справедливых" [11]. Даже участвовавшие в них яркие и неординарные личности, со временем изглаживаются из памяти потомков, где часто происходит своеобразное смешение образов "своего" и "чужого".
Одним из ярких примеров может служить записанный в начале ХХ в. В.А. Потто рассказ о штурме отрядами генерала Цициа-нова столицы Гянджинского ханства. "Целый месяц длилась осада; пять раз возобновлял Цицианов требование сдать город, но все было напрасно. "Я возьму крепость и предам тебя смерти", - писал он упрямому хану. "Ты найдешь меня мертвым на крепостной стене", -отвечал Джеват, и оба клялись исполнить обещание. . Приступ начался на рассвете 13 января 1804 года. .Колона из двух батальонов 17-го Егерского полка . вошла на стены со стороны Тифлисских ворот и овладела одна за другой тремя главными башнями. В одной из них Каджи-кале, был убит Джеват-хан, не захотевший искать спасения в бегстве. Видя безвыходность своего положения, он сел на пушку и с саблей в руках защищался, пока не был изрублен капитаном 17-го Егерского полка Каловским; но и сам Каловский был тут же изрублен татарами." [7, с. 99]. Приведенный эпизод уникален в своем роде - он запоминается не героизмом штурмующих Гянджу "своих" - русских войск, а наоборот - поведением защищающихся от них "чужих".
Показательно, что смешение образов в переименованной в Елисаветполь Гяндже произошло и во время мемориальной деятельности: тело Джеват-хана, было похоронено в "ограде мечети Шах-Аббаса со всеми подобающими почестями и над могилой установлена пышная надгробная плита" [7, с. 103], в то время, как русские "герои, павшие при взятии Гянджи: майор Бартенев, капитан Каловский, поручик Кейт и все нижние чины преданы были земле в двух братских могилах у армянской церкви. В настоящее время, -сокрушается В. А. Потто, - остались лишь едва заметные следы могильной насыпи, где погре-
бены нижние чины и потому не лишне было бы отметить ее, на память позднейшим поколениям, хотя бы простым крестом" [7, с. 100].
В приведенном эпизоде с захватом Гянджи, как и в истории с воздвижением памятника П.Д. Цицианову можно проследить попытки российской администрации выстраивания новых отношений с теми, кто отныне стали "своими". Представляется, что отсутствие помпезного памятника П.Д. Цицианову на Кавказе это - не столько "явное упущение потомков", как считает В. Лапин [9, с. 7]. С одной стороны, фигура Цицианова для Кавказа значительна и достаточно противоречива. Символически это отразилось и на судьбе нереализованного проекта памятника Цицианову. С другой стороны, отсутствие памятника - своеобразное свидетельство начала переосмысления современниками своих действий - стремление выработать не колониальную, а национальную политику. Показательно, что в 1901 г. во время обсуждения проекта очередного памятника, посвященному 100-летию вхождения Грузии в состав России, автором одной из статей было отмечено, что вид монумента должен способствовать сближению народов и правдиво, но деликатно рассказывать о событиях минувших дней, дабы "и грузину и русскому равно было бы любо проходить мимо памятника и указывать на него своим детям" [12, с. 45]. С этим нельзя не согласиться и сегодня, в условиях "войн мемориалов".
ЛИТЕРАТУРА
1. Дегоев В.В. Предпосылки Кавказской войны: была ли альтернатива? // Кавказский сборник. 2015. № 9 (41). С. 12-28.
2. См.: Клычников Ю.Ю. Современный исторический дискурс Кавказской войны // Антропология конфликта и мира в культуре народов Юга России, Кавказа / Сост. Н.И. Бондарь, А.И. Зудин. Краснодар: Книга, 2014. 334 с. С. 89-94.
3. Гордин Я. А. Кавказская Атлантида. 300 лет войны. М.: Время, 2014. 480 с. С. 96.
4. См.: Ковалевский П.И. Кавказ. Народы, история завоевания. Нальчик: Изд-во "М. и В. Котляровы", 2012. 232 с.
5. Покоренный Кавказ / Сост. А.А. Каспари. Пятигорск: Изд-во "Снег", 2010. 672 с.
6. King Charles. The Ghost of Freedom. A History of the Caucasus. Oxford: "Ox-ford University Press", 2008. 2921 p.
7. Потто В.А. Памятники времен утверждения русского владычества на Кавказе. Вып. I. Тифлис, 1909. 162 c.
8. Российский Государственный исторический архив. Ф. 932. Оп. 1. Д. 87.
9. Лапин В.В. Цицианов. М.: Молодая гвардия, 2011. 546 с.
10. Paxman. Empire. What Ruling the World Did to the British. London: "Penguin Press", 2011. 336 p.
11. Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М.: Российская политическая энциклопедия, 2000. 584 с. С. 103.
12. В.Д.К. Русско-грузинский памятник // Кавказский вестник. 1901. № 6. С. 43-47.
REFERENCES
1. Degoev V.V. Kavkazskiy sbornik, 2015, no. 9 (41), pp. 12-28.
2. Klychnikov Yu.Yu. Sovremennyy istoricheskiy diskurs Kavkazskoy voyny [The Caucasus War modern discussion]. In: Antropologiya konflikta i mira v kul'ture narodov Yuga Rossii, Kavkaza [Anthropology of conflict and peace in the culture of the peoples of the South of Russia, Caucasus]. Compilers N.I. Bondar', A.I. Zudin. Krasnodar, kniga, 2014, 333 p., pp. 89-94;
3. Gordin Ya.A. Kavkazskaya Atlantida. 300 let voyny [The Caucasus Atlantida. 300 ears of the war]. Moscow, Vremya, 2014, 480 p., p. 96.
4. Kovalevskiy P.I. Kavkaz. Narody, istoriya zavoevaniya [The Caucasus people and conquers]. Nal'chik, Publ. House of M. and V. Kotlyarov, 2012, 232 p.
5. Pokorennyy Kavkaz [The subjugated Caucasus]. Compiler A.A. Kaspari. Pyatigorsk, Publ. House "Sneg", 2010, 671 ps.
6. King Charles. The Ghost of Freedom. A History of the Caucasus. Oxford, "Oxford University Press", 2008, 292 p.
7. Potto V.A. Pamyatniki vremen utverzhdeniya russkogo vladychestva na Kavkaze. [The monuments of the epoch of Russian possessions foundation]. Issue 1. Tiflis, 1909, 162 p.
8. Rossiyskiy Gosudarstvennyy istoricheskiy arkhiv [The Russian State Historical Archive]. F. 932, Op. 1, D. 87.
9. Lapin V.V. Tsitsianov [Tsitsianov]. Moscow, Molodaya gvardiya, 2011, 546 p.
10. Paxman. Empire. What Ruling the World Did to the British. London, "Penguin Press", 2011, 336 p.
11. Pokrovskiy N.I. Kavkazskie voyny i imamat Shamilya [The Caucasus Wars and Shamyl imamate]. Moscow, Russian political encyclopedia, 2000, 584 p.
12. V.D.K. Russko-gruzinskiy pamyatnik [The Russian-Georgian monument]. In: Kavkazskiy vestnik, 1901, no. 6, pp. 43-47.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта "Российские историко-культурные памятники XIX - начала ХХ вв. на Северном Кавказе: научно-исследовательский ресурс". (№ 16-01-12012в)
22 июля 2016 г.
