CC BY
33
ЛИНГВИСТИКА LINGUISTICS
УДК 801.3
Воронежский государственный архитектурно-строительный университет Старший преподаватель кафедры русского языка и межкультурной коммуникации, канд. филол. наук Воронова Т. А. Россия, г.Воронеж, тел. + 7(4732)71-50-48; e-mail: tati82@inbox.ru
Voronezh State University of Architecture and Civil Engineering
The chair of Russian language and cross-cultural communication, senior lecturer, candidate of philological sciences, Voronova T.A. Russia, Voronezh, tel. +7(4732) 71-50-48; e-mail: tati82@inbox.ru
Т.А. Воронова
ГОГОЛЕВСКИЕ АЛЛЮЗИИ В ПОЭЗИИ А.А. ТАРКОВСКОГО
В статье рассматривается использование и творческое преломление образов, взятых из произведений Н.В. Гоголя, в поэтических текстах Арсения Тарковского.
T.A. Voronova
ALLUSIONS TO N.V. GOGOL'S WORKS IN A.A. TARKOVSKY'S POETRY
The article is devoted to the usage and creative interpretation of images taken from N.V. Gogol's works in A.A. Tarkovsky's poetry.
Приверженность Арсения Тарковского к классической традиции неоднократно отмечалась многими исследователями его творчества. Русская классическая литература активно присутствует в поэзии Тарковского за счет аллюзий, ассоциаций, прямых и косвенных цитат, ономастических перекличек и т.д. Однако список классических авторов, с которыми поэт ведет такую «перекличку», вовсе не так обширен: в этом отношении Тарковский избирателен. Первое место в этом списке занимает Пушкин: имена его персонажей появляются в стихах Тарковского чаще других, ему посвящен цикл «Пушкинские эпиграфы» - своеобразный диалог с поэтом. За ним следуют Лермонтов, Гоголь, Державин и Достоевский.
© Воронова Т.В., 2009
Нельзя, однако, сказать, что Тарковский и Гоголь близки как художники; совпадения в творческих установках и мировоззрении двух мастеров слова найти трудно. В прижизненных интервью с Тарковским, его статьях и заметках высказываний о Гоголе мы не находим; о степени интереса Тарковского к творчеству Гоголя судить нелегко. Отсылок к произведениям Гоголя в поэтических текстах Тарковского немного, несмотря на общность «малой родины»: оба они родились на Украине. Народная украинская, в более широком смысле - южнорусская культура в поэзии Тарковского кодируется именем другой личности - философа XVIII века Григория Сковороды. Однако те немногие аллюзии, которые мы находим, опираются именно на «украинскую», стихийную струю в творчестве Гоголя. Эти аллюзии мы обна-
руживаем в трех поэтических произведениях Тарковского: в стихотворениях «Чем пахнет снег» и «Тянет железом, картофельной гнилью...», а также в поэме «Чудо со щеглом».
В первом из упомянутых произведений творчество Гоголя входит в текст за счет оригинального сочетания эпитетов: Зима висит на хвойных лапах, По-праздничному хороша, Арбузный гоголевский запах -Ее декабрьская душа. Содержание, вложенное поэтом в прилагательное «гоголевский», раскрывается через «соседство» с необычным определением «арбузный». Его поэтическое значение можно понять двояко. С одной стороны, его можно истолковать как «нереальный», «призрачный»; именно такая точка зрения предложена нами в первом томе «Словаря лирики Арсения Тарковского» [1]. Призрачность, фантастичность - одна из характерных черт гоголевского творчества; тем более что «арбузный запах» чудится автору в декабре, то есть в совершенно нереальное для этого время года. Однако в расширенном контексте оба прилагательных приобретают несколько иное значение: «праздничный» или «ярмарочный». Описание гуляния ряженых, следующее в тексте Тарковского, отчасти перекликается и изображением Сорочинской ярмарки в одноименном произведении Гоголя:
В бумажных колпаках и шляпах, Тряпье в чулане вороша, Усы наводят жженой пробкой, Румянец - свеклой; кто в очках, Кто скалку схватит впопыхах, И - в двери, с полною коробкой Огня бенгальского в руках. Факир, вампир, гусар с цыганкой, Коза в тулупе вверх изнанкой, С пеньковой бородой монах Гурьбой закладывают сани, Под хохот бьется бубенец. Для сравнения приведем отрывок из повести Гоголя:
«. В вихре сельской ярмарки. весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и по тесным улицам, кричит, го-
гочет, гремит. Шум, брань, мычание, блеяние, рев - все сливается в один нестройный говор. Волы, мешки, сено, цыга-ны, горшки, бабы, пряники, шапки - все ярко, пестро, нестройно; мечется кучами и снуется перед глазами» [2].
Можно также обнаружить ассоциативную связь между отрывком из стихотворения Тарковского и повестью «Ночь перед Рождеством», где описывается тот же народный обычай.
Другая аллюзия, более мрачная и одновременно более семантически сложная, присутствует в двух следующих произведениях Тарковского, упомянутых нами выше. Это перекличка с повестью «Вий», точнее, с персонажем, по имени которого она названа.
Сам Гоголь в сноске в данному произведению пояснял: «Вий — есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли1». Андрей Синявский комментирует: «От глаз Вия (согласно народным повериям), когда он их подымает, летят молнии и вихри». Окончательная погибель Хомы Брута совершается с «финальным появлением Вия с его удесятеренными глазами-перископами, воздвигнутыми из преисподней» [6]. Взгляд Вия смертоносен. Однако в поэме «Чудо со щеглом» Тарковский берет этот элемент и искусно обыгрывает, помещая в юмористический контекст.
Сюжет поэмы незамысловат: хозяйка дома - одинокая немолодая женщина, к тому психически не совсем здоровая -страстно влюблена в одного из своих квартирантов, оперного певца, снимающего комнату вместе с женой. В своей воображаемой страсти она доходит от отчаяния и пытается напугать постояльца:
Вошла хозяйка. Страшным
взглядом,
Как Вий, окинула певца. Глаза, впечатанные рядом В пергамент желтого лица,
Горели отраженным адом, И нож сверкал в руке. Однако «страшное» лишь кажется страшным и оборачивается благополучной и веселой развязкой: преступление на почве ревности не доводится до конца из-за обморока хозяйки, а затем, благодаря находчивости одной из квартиранток, отыскивается способ излечить героиню от «идеи-фикс».
Поэма «Чудо со щеглом» была создана Тарковским в 1977 году. Однако в стихотворении, написанном на 30 лет раньше и опубликованном спустя полвека, имя таинственного и мрачного гоголевского персонажа появляется в совершенно ином контексте.
Уже процитированный нами Андрей Синявский в исследовании, посвященном Гоголю, удивляется и размышляет, почему имя третьестепенного героя - подземного карлика - вынесено писателем в заглавие повести. Тарковский предпринимает смелый поэтический ход: взяв у Гоголя характерные детали и ключевую фразу, он как бы переписывает исходное произведение, вводя «на главную роль» самого Вия -точнее, реальную историческую личность, обозначенную именем гоголевского персонажа.
Для полного проникновения в замысел автора следует процитировать данный текст целиком:
Тянет железом, картофельной гнилью,
Лагерной пылью и солью камсы. Где твое имечко, где твои крылья, Вий над Россией топорщит усы.
Он говорит: подымите мне веки! -Слободы метит железным перстом, Ржавую землю и ольхи-калеки Метит и морит великим постом.
Он говорит: подымите мне веки! -Как не поднять, пропадешь ни за грош.
Дырбала-арбала, дырбала-арбала, Что он бормочет еще, не поймешь.
Заживо вяжет узлом сухожилья, Режется в карты с таежной цингой,
Стужей проносится по чернобылью, Свалит в овраг, и прощай, дорогой.
В трехтомном издании сочинений Арсения Тарковского, составленного А.П. Лавриным, четвертая строка звучит несколько иначе: «Вий по-ордынски топорщит усы» [3]. Однако вариант, процитированный нами, очевидно, следует считать первоначальным, так как именно в таком виде цитирует стихотворение дочь поэта, М.А. Тарковская: «Родители жили в то время, когда вокруг исчезали родные, друзья, знакомые. Мама... часто ездила с подругами за город отправлять посылки их мужьям в лагеря - на московских почтах такие посылки не принимались. Папа был осторожен. <...> Стихотворение 1946 года о Сталине (выделено нами. - Т.В.) долго лежало в его письменном столе: «Тянет железом, картофельной гнилью, Лагерной пылью и солью камсы. Где твое имечко, где твои крылья, Вий над Россией топорщит усы» [5]. Как видим, в приведенной цитате «Вий» назван реальным именем.
Возможно, эпитет «по-ордынски» был поставлен под сомнение самим поэтом. Облик гоголевского карлика с трудом вяжется с образом грозного монгола-завоевателя; а ведь именно из гоголевского текста взяты и тяжелые веки, и требование их немедленно поднять, и «железный перст». Самые первые слова стихотворения уже воскрешают в сознании читателя, знакомого с произведением, зловещий образ: лицо у Вия тоже железное. Однако заимствованные элементы «работают» в новом тексте совершенно иначе.
Железный палец, который гоголевский карлик наставляет на Хому Брута, превращается у Тарковского во всесильное смертоносное орудие (для сравнения: у Гоголя Хома умирает просто от страха). Само прилагательное «железный» теряет прямое значение и обрастает дополнительными смыслами: «тяжелый» или «безжалостный». Фраза «подымите мне веки» превращается в
бессмысленное, бесцельное требование, неисполнение которого, тем не менее, грозит гибелью. Одновременно к создаваемому образу подключаются иные детали, которых не было, да и не могло быть в первоначальном тексте. По этим штрихам воссоздается не менее зловещий образ современной автору эпохи: «лагерная пыль» (см. выше), «камса» (мелкая рыба, которой из-за дешевизны чаще всего кормили содержащихся в тюрьмах), «великий пост» (очевидно, голод, постигший страну после войны), «таежная цинга» (снова намек на лагеря) и, наконец, «усы» - наиболее узнаваемая черта внешнего облика человека, ставшего символом времени.
Такой прием - помещение литературного или мифологического персона-
жа в современность, сочетание художественных деталей с реалиями конкретного исторического периода - характерная черта поэзии Арсения Тарковского. В данном случае выбор образа и сюжета продиктован общей тональностью гоголевского произведения и безысходностью его финала. То же самое можно сказать и о рассмотренном тексте Тарковского, в том числе о заключительном его «аккорде»: «Свалит в овраг, и прощай, дорогой». Итак, образ, созданный Гоголем, приобретает как бы новое смысловое измерение: Вий становится метафорой Сталина, элементы фантастического сюжета оказываются встроенными в «портрет эпохи».
Библиографический список
1. Воронова Т. А. Словарь лирики А.А.Тарковского. Часть 1 (А - Йота) - Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2004. - 296 с.
2. Гоголь Н.В. Сорочинская ярмарка. // Гоголь Н.В. ... К нам едет ревизор. - М.: Мол. гвардия, 1979. - 447 с.
3. Тарковский А. А. Собрание сочинений в 3 т. - М.: Художественная литература, 1991.
4. Тарковский А. А. Белый день: Стихотворения и поэмы. - М.: ЭКСМО-Пресс - ЯУЗА, 1998. - 348 с.
5. Тарковский А. А.: «Я по крови - домашний сверчок» / Подг. публ. И. Зайчик // Огонек. - 1998.- № 9. - С. 36 - 40.
6. Синявский А.Д. (Абрам Терц). В тени Гоголя. // Синявский А.Д. (Абрам Терц). Собр. соч. в 2-х томах. Том 2. - М.: СП «Старт», 1992.
References
1. Voronova T.A. The vocabulary of A.A.Tarkovsky's verse. Part 1. - Voronezh, 2004. - 296
P.
2. Gogol N.V. Sorochin fair. // Gogol N.V. ... The inspector is coming to us. - M., 1979. -447 P.
3. Tarkovsky A.A. Mected works in 3 vol. - M., 1991.
4. Tarkovsky A.A. In broad daylight. - M., 1998. - 348 p.
5. Tarkovsky A.A. "I'm a home cricket by my blood." / Published by I.Zaitchick. // Ogo-nyok. - 1998.- Vol. 9. - P. 36 - 40.
6. Sinyavsky A.D. In Gogol's shadow. // Sinyavsky A.D. ^Mected works in 2 vol. Vol 2. -M., 1992.
