CC BY
27
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2010. № 3
Л.Ю. Назаренко,
доцент, кандидат филологических наук Университета Яна Евангелисты
Пуркине, г. Устье над Лабой, Чехия, доцент кафедры богемистики,
Карлов университет, г. Прага, Чехия, доцент кафедры русистики
и лингводидактики; e-mail: li.nazarenko@gmail.com
ДРАМЫ А.П.ЧЕХОВА В ЧЕШСКИХ ПЕРЕВОДАХ:
ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Прослеживается история переводов пьес А.П. Чехова на чешский язык. Уделяется внимание таким аспектам чеховских переводов, как безэквивалентная лексика, межъязыковая омонимия, перевод устойчивых фразеологических сочетаний и слов-реалий.
Ключевые слова: перевод, калькирование, эквивалентность, межъязыковые омонимы, слова-реалии, фразеологизмы.
Lilia Yu. Nazarenko,
Cand. Sc. (Philology), Associate Professor at the Department of Czech Studies, J.E. Purkyné University in Usti nad Labem, Czech Republic; the Department of Russian Language and Linguodidactics Charles University in Prague, Czech Republic; е-mail: li.nazarenko@gmail.com
Chekhov's Drama in Czech Translation: the History and the Present
The history of Chekhov's plays translations into Czech is traced. Special attention to such aspects of translation as non-equivalent lexicon, interlingual homonyms, translation of steady phraseological combinations and words-realie is paid.
Key words: equivalent, loan translation, interlingual homonyms, realia, phraseological units.
Пьесы А.П. Чехова занимают одно из центральных мест в ре-пертуарах профессиональных чешских театров. А.П. Чехова играют в Чехии много. Каждое десятилетие осуществляется в среднем двадцать новых постановок пьес русского классика в различных чешских театрах. Для такого сравнительно небольшого государства это значительное число. Впервые слово великого русского писателя зазвучало в 1889 г. со сцены театра На Вевержи (Na Veven) в г. Брно, где была представлена одноактная пьеса «Медведь». Годом позже состоялась премьера пьесы-шутки «Предложение» сразу в двух чешских театрах: в Национальном театре в Праге и в Муниципальном театре города Пльзень. С тех пор произведения русского драматурга не покидают чешских сцен и можно по праву говорить об уникальных чеховских театральных традициях Чехии. В историю чешского театра золотыми буквами вписали свои спектакли замечательные режиссёры разных эпох и поколений: от классических и одновременно новаторских постановок Й. Гроссмана,
О. Крейчи, Я. Качера, И. Раймонта до экспериментаторских работ П. Лебла и В. Моравка.
Первым переводчиком пьес А.П. Чехова на чешский язык стал Борживой Прусик (Borivoj Prusik), который вёл активную личную переписку с писателем. В последующие годы переводам драматических произведений А.П. Чехова посвятили свое творчество П. Папачек (P. Papácek), В. Червинка (V. Cervinka), Б. Матезиус (B. Mathesius), К. Мелихар-Скоумал (K. Melichar-Skoumal), Л. Фи-кар (L. Fikar), Й. Топол (J. Topol), Л. Сухаржипа (L. Suchanpa) и др. Многие драмы А.П. Чехова переводились неоднократно различными авторами. Каждый перевод отвечал потребностям своего времени и в значительной мере отражал уровень переводческого мастерства своей эпохи. Историю чешских переводов А.П. Чехова можно проследить на примере пьесы «Три сестры».
Первый перевод «Трёх сестер» сделал Б. Прусик в 1906 г., а уже в 1920 г. появился новый перевод П. Папачка. Для обоих переводчиков характерны старательное копирование оригинала, панический страх отступить от его буквы. При этом стремление сохранить как можно большую близость к лексическому и синтаксическому строю подлинника имело свою обратную сторону. Текст А.П. Чехова казался тяжеловесным, поскольку несвойственные для чешского языка причастные обороты и сложные синтаксические конструкции были последовательно сохранены. Лексика первых переводов тяготела к книжному стилю с налётом архаичности. Например, в переводе «Трёх сестер» Б. Прусика: Olga vidi vesnu (устар.); Mása si pise« bzucí (устар.); Jen jedenprelud (устар.) ve mne roste a sili; Jaká je to nicemnost (устар.); Zacali jsme se hubovati (устар.) hned od rána v sedm hodin a v devet jsem uderil (устар.) dvermi a odesel; Pomozis (устар.)mnë Búh!
Б. Прусик сохраняет в тексте перевода типичные для русской языковой культуры обращения, калькируя их: ba'usko, má'usko, ñánicko, holoubku, holoubku muj rodny. С одной стороны, эти апелля-тивы создают национальный колорит, но с другой стороны, они являются чужеродными элементами в ткани чешского перевода. К тому же здесь переводчика подстерегает опасность межъязыковой омонимии, характерной для родственных славянских языков. Так, ласковое обращение славная моя женщина Б. Прусик в точности воспроизводит slavná moje zeno, что в переводе с чешского означает «известная, прославленная моя жена». Стремясь слово в слово передать авторский текст и оставаясь «в плену» оригинала, переводчик допускает явные промахи, когда смысл чеховского текста просто искажается: чтобы насолить мужу — aby muzi nasolila (букв. чтобы мужу посолить); ну, что ты, Маша, плачешь, чудачка — proc, Máso, pláces, ty podivná (букв. почему ты плачешь, странная
Маша); Эх-ма, жизнь малиновая, где наша не пропадала! — Hejhá, zivot nás malinovy, ai uz bude tak ci tak! (букв. эх-ма, жизнь наша малиновая, хоть так, хоть эдак).
В 1949 г. выходит новый перевод «Трёх сестер» Ладислава Фикара. Этот перевод был несомненным шагом вперед в плане адекватного воспроизведения чеховского текста. В сравнении с предыдущим переводом «Трёх сестёр» П. Папачка 1920 г. лексика Л. Фикара была гораздо ближе к живому разговорному языку, его образы ярче, метафоры — сочнее. Сравним примеры из двух переводов: silny dést' se snehem — plískanice; vzpomínáme na to lehce — uz to skoro ani nebolí, bylo velmi chladno — ta zima tenkrát; vsechno zde ukonciti — skoncovat to tady, padal sníh — chumelilo (примеры из перевода Л.Фикара выделены курсивом). Текст Л. Фикара хорошо звучит по-чешски, читатель и зритель уже не спотыкаются на громоздких и тяжеловесных синтаксических конструкциях. Но переводчик порою перебирает в экспрессивности, которой он пытается компенсировать потери при передаче патетических и возвышенных русских интонаций более сдержанными, нейтральными языковыми средствами чешского языка. Ср.: Сегодня утром проснулась, увидела массу света, увидела весну, и радость заволновалась в моей душе, захотелось на родину страстно — Dneskajsem se probudila, toho svétla a ptákü! Jako by zpívali jitrní kohouti v slunci. Tancila jsem radostí. Jde jaro, jde jaro! Stisklo mi to srdce, strasné se mné chtélo zpátky, k nám, do Moskvy.
Перевод Л. Фикара так же, как и переводы его предшественников, грешит многими неточностями. Особые трудности вызывают у переводчика межъязыковые омонимы. Например, в одной только реплике Л.Фикар допускает две погрешности перевода: Теперь нет пыток, нет казней, нашествий — Prestávajípitky, opilství, káznice, loupeze. Здесь русское пытки переведено чешским межъязыковым омонимом pitky — «пьянки, попойки», а казни — чешским созвучным словом káznice, что означает «тюрьмы». Таким образом, в переводе получаем: «Теперь нет пьянок, нет пьянства (дополнено переводчиком), нет тюрем, грабежей». Смысл чеховского текста искажён. Еще один пример русско-чешской межъязыковой омонимии, который стал камнем преткновения в тексте перевода: В городе наступит тишина и спокойствие — Mésto züstane tiché a spokojené (букв. «в городе наступит тишина и удовольствие»).
У чешских переводчиков пьес А.П. Чехова возникают трудности при переводе русских фразеологических оборотов. Фразеологизм в реплике Соленого «барона кашей не корми, а только дай ему пофилософствовать» Б. Прусик калькирует: «nekrm kasí barona, ale nech ho filosofovati». У чешского читателя или зрителя эта фразеологическая калька вызовет лишь недоумение, поскольку каша не яв-
ляется ни распространённым, ни популярным чешским блюдом, и смысл русского фразеологизма остаётся неясным. «Кормит барона кашей» в своём переводе и Л. Фикар: «Kasí barona nekrm, takhle pofilosofování, toho mu prej». Несколько лучше справились с задачей воспроизведения этого фразеологизма К. Крауз и Й. То-пол в переводе «Трёх сестёр» 1966 г.: «Ty na barona chlebem, on do tebe filozofií». Но наиболее адекватным нам представляется последующий перевод Л. Сухаржипы с помощью частичного чешского фразеологического эквивалента i kdyby na sùl nebylo: «Baron si musí zafilosofovat, i kdyby na sùl nebylo». В этом случае в переводе полноценно воспроизведены не только семантика фразеологического оборота, но и его эмоционально-экспрессивные коннотации.
Воспроизведение фразеологических единиц в пьесах А.П. Чехова средствами чешского языка вообще не является сильной стороной чешских переводчиков. Например, фразеологизм в реплике «Эх-ма, жизнь малиновая, где наша не пропадала!» передаётся с помощью описательного перевода, при котором теряются и смысловые, и экспрессивные нюансы: «Ech, ty kráso nejkrásmjsí, kam ses nám jen podëla» — перевод Л. Фикара; «Ai si osladím zivot, co se s tím budu párat» — перевод К. Крауза и Й. Топола. Полным фиаско заканчивается перевод фразеологизмов в том случае, если переводчик не распознал устойчивое словосочетание в тексте подлинника и соответственно исказил его семантику в переводе. Ср.: «Вы сегодня немножко не в духе...» — «Dneska vás asi bolí duse» (букв. «сегодня у вас болит душа», перевод Л.Фикара); «Только вот остановка за бедной Машей» — «Tady, to je jen zastávka pro chudinku Másu» (букв. «вот, это остановка для бедняжки Маши», перевод Л. Фика-ра). Подобных ошибок избежали переводчики следующей генерации, например К. Крауз и Й. Топол. Реплику с фразеологизмом «Вы сегодня немножко не в духе...» они переводят описательно, верно сохраняя ее семантику: «Dneska nemáte zrovna nejlepsí náladu», а фразу «Только вот остановка за бедной Машей» переводчики воспроизводят с естественно звучащей чешской интонацией: «Jde vlastnëjen o to, co chudák Mása».
Развитие переводческого мастерства чешских авторов можно проследить также на примере перевода слов-реалий в тексте «Трёх сестёр». Если у Б. Прусика, П. Папачка и Л. Фикара текст перевода пестрит калькированными вёрстами, пудами, блинами, пирогами, квасом, земскими управами, то К. Крауз и Й. Топол заменяют русские реалии общеупотребительной чешской лексикой: pud — kilo, versta — kilometr, piroh — dort, blin — lívanec, kvas — pivo, zemská správa — okresní vybor. Возникает вопрос: не теряется ли при этом национальное своеобразие чеховского текста? С нашей точки зрения, авторы перевода справедливо отдали предпочтение простоте
и понятности текста для чешского зрителя. С той же целью переводчики либо совсем выпускают из текста типично русские обращения: батюшка, матушка, нянечка, голубчик, голубушка, мой родной, моя славная, либо находят подходящие чешские соответствия. Ср.: высокоблагородие — Excelence, батюшка — milostpán, голубчик — dëtina. Обращения по имени-отчеству обычно в переводе сохраняются, так как они прочно ассоциируется в сознании чехов с русской языковой и социальной культурой. В некоторых случаях авторы переводов прибегают к заменам, когда типично чешское обращение звучит в контексте более естественно: «Александр Игнатьевич из Москвы» — «Pan plukovník je z Moskvy». Такая замена представляется оправданной, так как для чешского речевого этикета неприемлемо обращение к военному офицеру по имени. В отдельных случаях переводчики семантизируют русские реалии, вводят объяснение непосредственно в текст пьесы: «Mám uz Stanislava druhé trídy, to uz je prece vyznamenání!»
Перевод «Трёх сестёр» К. Крауза и Й. Топола 1966 г., несмотря на довольно хорошее качество, грешит более частым использованием экспрессивной и обиходно-разговорной лексики в сравнении с подлинником, например: co se s tím budu párat, nastvat, jdem na to, baron se namazal, doktor se zas napálil, vzdyt je to fuk и т.д. Таким образом, язык дореволюционной русской интеллигенции в тексте перевода явно сближается с повседневной чешской обиходной коммуникацией. Однако здесь следует отметить, что перевод «Трёх сестёр» К. Крауза и Й. Топола создавался для конкретной театральной постановки пьесы А.П. Чехова режиссёром Отомаром Крейчей в Театре за воротами (Divadlo za branou). Концепция этого перевода возникла под влиянием общего режиссёрского замысла спектакля, который заключался не в том, чтобы в точности копировать оригинал, а в стремлении проникнуть в сущность чеховского текста, по-новому взглянуть на него непредубеждённым взглядом своих современников. Первым шагом на пути осуществления этой концепции стал новый текст перевода. Герои Чехова заговорили у К. Крауза и Й. Топола простым, но выразительным языком, лишённым сентиментального пафоса. Правильно уловив такие черты языка Чехова, как простоту, ясность, народность, переводчики, в отличие от своих предшественников, намного вольнее обращаются с оригиналом. Они уже не слепо следуют подлиннику, а стремятся найти более точные по смыслу и эмоциональному воздействию чешские соответствия. К. Крауз и Й. Топол, как и режиссер спектакля О. Крейча, не делают акцент на русских реалиях и атмосфере эпохи, а приближают чеховских героев к своим современникам, не теряя при этом уважения к авторскому тексту.
На рубеже 60-х и 70-х гг. ХХ в. на чешской сцене появились новые чеховские переводы Леоша Сухаржипы, который в 50-е гг. был студентом театрального института в Москве и уже с тех пор находился во власти мира А.П. Чехова. Л. Сухаржипа был не только великолепным знатоком русского языка и культуры, но также актером и сценографом, т.е. человеком, который хорошо знал театр изнутри. Его переводы чеховских пьес не только современны, но и тонки, сценичны, остроумны. По словам известного режиссёра Я. Качера, который работал над постановкой чеховских драм вместе с Л. Сухаржипой, переводчик перевернул представления чешского зрителя о русской классике: «Оказалось, что в переводе Л. Сухар-жипы Чехов предстал современно мыслящим человеком с тонким чувством юмора» [Patocková, 2007, с. 12]. Леош Сухаржипа перевёл все пьесы русского писателя, и его переводы стали основой лучших чеховских постановок последних четырёх десятилетий под режиссурой таких известных мастеров чешской сцены, как О. Крейча, Я. Качер, И. Раймонт, П. Лебл, В. Моравек. Особенный резонанс имели в 90-е гг. новаторские постановки «Вишнёвого сада», «Чайки», «Дяди Вани» и «Иванова» в переводах Л. Сухаржипы, осуществлённые Петром Леблом в пражском Театре на перилах (Divadlo na zábradlí).
В новом тысячелетии появились новые переводы А.П. Чехова — часто дискуссионные, неоднозначные (достаточно назвать тексты Я. Верниша или Я.А. Гайдлера). Но это свидетельствует прежде всего о том, что пьесы А.П. Чехова востребованы в чешских театрах и неизменно пользуются популярностью зрителей. Потому что постановка А.П Чехова — это всегда серьёзный творческий вызов, который предоставляет неограниченные возможности сценического воплощения авторского замысла, интерпретации сложной мозаики человеческих характеров и взаимоотношений.
Список литературы
Etlík J. Leos Suchafípa — clovëk divadelního myslení // Divadelní noviny. 1994.
N 3.
Patocková J. Krejcùv cesky Cechov (a jiní) na pfelomu sedesátych a sedmde-
sátych let // Divadelní revue. 2007. N 3. Suchafípa L. Pravidla hry. Praha: Nakladatelství Studia Ypsilon, 1998. Svejda M. Deset let s Cechovem // Divadelní noviny. 2000. N 3. Zmatlík I. Cechov a Mrozek aneb Listování v pamëti. Praha: Artur, 2001.
