CC BY
925
Key words: modern culture, carnavalization, a postmodern, a laughter, crisis, selforganizing.
Получено 11.05.2011 г.
УДК 141.32:130.122:159.923.2
A.A. Зиновьева, аспирант, 8(910)5574829,
rusalisa@rambler.ru (Россия, Тула, ТулГУ)
ДИАЛОГ С ДРУГИМ: М. БУБЕР И М.М. БАХТИН
Анализируются особенности рассмотрения проблемы диалога с Другим фило-софами-экзистенциалистами М. Бубером и М.М. Бахтиным.
Ключевые слова: Другой, Я, Ты, диалог, отношение.
В контексте философии диалог понимается как информативное и экзистенциальное взаимодействие между коммуницирующими сторонами, посредством которого происходит понимание. В современной философской литературе встречаются два основных типа диалога. Диалог может трактоваться либо как общение Я и Другого, выбор сторонами совместного курса взаимодействия, определяющего лица Я и Другого, либо как рационализированный диалог (коммуникация), когда на первый план выходит теоретико-информативный пласт. Кроме того, следует различать диалог логический и феноменологический: в логическом связь и понимание осуществ-ляяются через сферу общезначимого, через речь (логос) и гарантом понимания является полнота перевоплощения в речевого субъекта, феноменологическом — происходит непосредственный контакт между персональными целостностями, мирами, сохраняющими свои особенности. В феноменологическом диалоге взаимопонимание обусловлено смысловыми параллелями и сходными трансцендентальными структурами. Проблеме диалога с Другим в философии уделяется большое внимание. В этой статье мы рассмотрим взгляды на проблему диалога М. Бубера и М.М. Бахтина.
Диалог в философии M. Бубера - это отношение людей друг к другу, выражающееся в их общении. Поэтому подлинная коммуникация может обходиться без слов. Но всегда необходимо присутствовать в диалоге, необходима «взаимная направленность внутреннего действия»: участники диалога должны быть обращены друг к другу.
М. Бубер полагает, что язык - не является главной составляющей диалога. Основой коммуникации Бубер считает взаимную открытость: когда между людьми установилась открытость, пусть даже не в словах, начался диалог. Обычно, замечает философ, общение между людьми находит свое выражение в звуке, слове или иной знаково-семиотической системе, но может вестись и не в объективно постигаемой форме. В свои наивыс-
шие моменты экзистенциального прояснения диалог выходит за эти границы. «Он совершается вне сообщаемого или доступного сообщению содержания, даже самого личного по своему характеру, и все-таки не в виде «мистического», а в полном смысле фактического, пребывающего в общем мире людей и в конкретной временной последовательности события [1, с. 125]. В этом молчании, по мнению философа, диалог и монолог смешиваются друг с другом и одновременно противоборствуют.
Бубер различает три способа восприятия Другого, при этом не имеет значения его отношение к субъекту восприятия или самому факту восприятия.
Во-первых, - это наблюдение. Оно характеризуется тем, что наблюдатель стремится как можно точнее запечатлеть наблюдаемый объект. Наблюдающий активен, он сам ищет и отмечает нюансы. Бубер проводит аналогию с рисованием. Предмет наблюдения - это набор черт, за которыми что-то скрывается.
Во-вторых, созерцание. В отличие от наблюдателя, созерцатель пассивен. Он имеет определенную цель, но не ищет черты или особенности, а просто внимательно следит за тем, что ему будет дано увидеть. Общее между созерцателем и наблюдателем то, что они держат предмет восприятия на расстоянии, он не затрагивает их личности, ничего не меняет в их бытии.
В-третьих, проникновение. Его особенность состоит в том, что предмет восприятия воздействует на воспринимающего, «... говорит что-то мне, взывает как-то ко мне, входит сказанным в мою жизнь...Сам этот человек в его отношении ко мне никак не связан со сказанным, он не имеет отношения ко мне, он меня, пожалуй, даже не заметил. Говорит не он,. говорится оно» [1, с.130]. При этом я должен ответить, ко мне обращено слово, требующее ответа. Не обязательно здесь и сейчас, не обязательно этому конкретному человеку. Важно, подчеркивает мыслитель, что я беру на себя необходимость ответить.
Бубер полагает, что понятие ответственности необходимо вернуть из области этики в область диалога. «Подлинная ответственность, - замечает философ, - лишь там, где есть действительная возможность ответа». [1, 137]. Каждый отвечает на то, что с ним случается, что он видит и слышит. Точнее здесь сплетается этическое и фактическое. Человек отвечает каждому событию жизни, вместе с тем и несет ответственность за него. Я отвечаю Ты, обращаюсь к Ты. Таким образом, Я несу ответственность за Ты.
Ответственность, настаивает философ, фактически существует лишь в том случае, если есть инстанция, перед которой я ответственен, а ответственность перед самим собой реальна лишь в том случае, если мое Я, самость, ведет в безусловное, ведет к трансценденции, к Другому. По мысли Бубера, безусловное - это Бог. Не обязательно непосредственно воспринимать Другого, Другой присутствует в субстанции слова, обращенного ко
мне, принимает форму внутреннего чувства. Другой у Бубера предельно индивидуализирован - это «мое Ты».
Мир обращается к человеку непрерывно. Все происходящее есть обращение. Бубер полагает, что большинство знаков-обращений человек оставляет без внимания. Знаки обращения к нам не являются чем-то необычным. Все, что случается в мире беспрестанно, - все это знаки. Расшифровку знаков мыслитель сравнивает с гаданием. Но если в гадании значение событий подчинено определенным правилам, законам, то значение знаков-обращений сугубо индивидуально. «То, что происходит со мной, говорит мне что-то, но что оно мне говорит, не может быть мне открыто каким-либо тайным знанием, ибо до сих пор это никогда еще не говорилось и оно не состоит из звуков, когда-либо произнесенных» [1, с. 133]. Таким образом, с нами говорят знаками происходящей жизни.
Бубер полагает, что может быть диалог по форме и по содержанию, содержание превалирует над формой: только диалог, который является диалогом по содержанию, философ называет подлинным диалогом. Исходя из этого Бубер выделяет три вида диалога.
Подлинный диалог может быть выражен как в словах, так и в молчании. Его особенность в том, что каждый из его участников действительно имеет в виду Другого в его своеобразном бытии, к нему обращается, стремится, чтобы между ними установилось взаимопонимание. Подлинный диалог - большая редкость: «там, где он встречается, он свидетельствует о наличии органической субстанции духа» [1, с. 140-141].
Технический диалог вызван лишь необходимостью объективного взаимопонимания. Он является неотъемлемой частью современной жизни.
Под диалог может быть замаскирован монолог, в котором собеседники говорят сами с собой, слушают самих себя. Человек не видит Другого, собеседник остается Другим - объектом. В основе такой «беседы» лежит лишь желание самоутвердиться, потешить самолюбие. Бубер относится к этому крайне негативно и называет подобную ситуацию «адским сборищем безликих фантомов».
Соответственно живет монологической жизнью не тот, кто одинок, а тот, кто не замечает других людей. Даже в интенсивном общении нет выхода за пределы своей самости. Жизнь в диалоге - это жизнь с Другими во взаимности. Даже находясь в одиночестве, человек не перестает слышать других и отвечать им. По мнению Бубера, диалог - это не альтруизм и не любовь, но замечает, что «любовь без диалогичности, без действительного движения навстречу другому, без обретения другого и пребывания у другого, пребывающая в себе любовь есть то, что называется Люцифером» [1, с. 142]. Между тем в диалоге отправной точкой является Я. Диалог осуществляется между личностями, в то же время только опыт диалога делает из индивида личность.
Для осуществления диалога требуется открытость Другому. Но, настаивает Бубер, невозможно быть открытым каждому. Подобная открытость лишь кажущаяся, поскольку тот, кто открыт любому, не имеет внутренней духовной ценности. Между тем тот, кто богат духовно, но не может вступать в диалог, оказывается фактически бедным.
Основным движением Бубер называет сущностное действие человека, которое служит основой сущностного поведения, то есть поведения, которое выражает подлинное Я. Основное движение в диалоге - это обращение. Обращение - это испытание инаковости Другого, которая между тем не остается чужой, чуждой, а позволяет приблизится к ней. Эмоции, переживание инаковости и близости Другого Бубер описывает следующим образом: «мне казалось, что с моей кожей граничит элемент самой жизненности, нечто, что было не я, совсем не я, совсем не привычное я, а ощутимое Другое, не просто нечто другое, а действительно само Другое; и оно все-таки допускало меня к себе доверялось мне, просто общалось со мной, как Ты и Ты» [1, с. 144-145].
Основное движение монолога - это поворот назад. Оно обратно обращению: человек не видит Другого, не замечает его уникальности и особенностей. Поворот назад может сопровождаться наслаждением собой, эгоизмом. Другого можно нафантазировать, представить, но это не будет подлинный Другой. Поворот назад, полагает мыслитель, - это отказ от Другого.
Бубер ставит вопрос о соотношении двоичности и единства. Единство собственной самости понимается Бубером как особое бытие, а не бытие вообще. Между тем единство самости неотделимо от единства вообще. В диалоге человек приходит от единства собственного Я к единству с Ты. Для постижения собственного единства необходим диалог с Другим. «То, что я стал одним, - замечает философ, - я сам уже не могу понять по сю сторону индивидуации» [1, с. 147]. Когда человек переживает единство собственной самости, полагает мыслитель, он становится не выше, а ниже диалога. «Он не ближе к скрытости Бога, возвышающейся над Я и Ты, и дальше от обращенности Бога, которая дается некоему Ты, отдающему себя Я, и Я, отдающему себя Ты» [1, с. 147]. В диалоге единство самости переживается как единство жизни.
Как и М.М. Бахтин, Бубер полагает, что искусство диалогично. Автор художественного произведения, будь то музыкант, писатель или живописец, всегда обращается к Другому. Более того, философ настаивает, что мысль рождается во внутреннем диалоге с внутренним Ты. «Монологич-ного характера не имеют ни понимание основных условий, с которого начинается познающее мышление, ни постижение, ограничение и концентрация понимания, ни его внедрение в самостоятельную понятийную форму,. ни даже выражение и истолкование в языке. Не к себе обращается мыслитель на стадиях становления мысли, в ее ответственности, а к основ-
ному отношению.» [1, с. 148]. Это не разговоры с самим собой, но внутренний диалог с Другим.
На стадии проверки мысли также идет обращение к «внутреннему гению», к «образу-самости», который также по сути своей является другим внутренним Ты. Фактически Бубер говорит здесь о множественности внутренних Я, к которым всякий раз обращаются как к Ты. Понятие обретает определенность и точность, только отразившись от чужой мыслительной способности. «Речь уже идет не только о способном к восприятию и склонном к совместному философствованию Ты, а преимущественно о противостоящем и действительно Другом, по-другому и другое думающем,. когда непреложно воспринимается инаковость Другого, но с ней не ведется борьба как с существующим противником, ее структура вводится в собственное мышление, о ней мыслят и, мысля, ее высказывают» [1, с.149].
В отечественной философии вопрос диалога с Другим разрабатывал М.М. Бахтин. Его концепцию диалога в эстетике можно отнести к теориям экзистенциальной коммуникации с Другим. «Ведь диалогические отношения - явление гораздо более широкое, чем отношения между репликами композиционно выраженного диалога, это - почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение» [2, с. 71].
Свою концепцию диалога Бахтин развивает, опираясь па литературные произведения Ф.М.Достоевского. Этот писатель создал, по определению Бахтина, принципиально новую - полифоническую - форму романа. Достоевский относится к каждому своему герою как к Другому, диалогически обращается к герою как к Другом, который может ответить. Бахтин нашел в сочинениях Достоевского наиболее подходящие модели для философского осмысления феномена диалога.
Бахтин полагает, что бытие человека, бытие сознания диалогично. «Быть - значит общаться диалогически. Когда диалог кончается, все кончается. . Два голоса - минимум жизни, минимум бытия» [2, с. 434]. Как и М. Бубер, феномену диалога Бахтин придает универсальное значение. Диалогические отношения людей - не просто "одно из" проявлений их бытия, а явление, пронизывающее всю человеческую речь (и сознание), все отношения и проявления человеческой жизни, всё, что имеет смысл и значение. «Все в жизни диалог, то есть диалогическая противоположность» [2, с. 75].
Как и Бубер, Бахтин полагает, что каждый человек - субъект обращения. О нем нельзя говорить, - можно лишь обращаться к нему. «Овладеть внутренним человеком, увидеть и понять его нельзя, делая его объектом безучастного нейтрального анализа, нельзя овладеть им и путем слияния с ним, вчувствования в него. Нет, к нему можно подойти и его можно раскрыть - точнее, заставить его самого раскрыться - лишь путем общения с ним, диалогически» [2, с. 433].
В диалоге происходит утверждение чужого Я, а следовательно, и утверждение собственного Я. Утвердить чужое Я не как объект, а как другой субъект - это принцип, лежащий в основе диалога, в основе бытия, в основе самосознания.
Диалог, по Бахтину, - это противостояние Я и Другого. «Нет, дело идет о последней диалогичности, то есть о диалогичности последнего целого .. Он строится не как целое одного сознания, объектно принявшего в себя другие сознания, но как целое взаимодействия нескольких сознаний, из которых ни одно не стало до конца объектом другого» [2, с. 29]. Диалогическое противостояние безысходно. Противостояние понимается Бахтиным не как антиномии, не противостоянии отвлеченных идей, а о событийном противостоянии целостных личностей.
В диалог, по Бахтину, вступают субъективности: Другой как субъект и Я как субъект. Субъективность, с точки зрения философа, - это «особая точка зрения на мир и на себя самого, как смысловая и оценивающая позиция человека по отношению к себе самому и по отношению к окружающей действительности, то, чем человек является в мире, то, чем является для человека мир и чем является он сам для себя самого» [2, с. 79]. На этом строится восприятие Другого и самого себя в диалоге. Все, что раскрывается в диалоге, является не определенным бытием человека, не его твердым образом, но последним итогом его сознания и самосознания, последним словом о себе самом и о своем мире. Следовательно, восприятие и понимание Другого слагается не из особенностей действительности, но из значения этих черт для него самого, для его самосознания.
Я и Другой, полагает Бахтин, принципиально не могут быть заверше-ны. С другой стороны, Я и Другой могут быть полностью выражены. Эти особенности человека проявляются в экзистенциальном диалоге. Бахтин пишет: «нельзя превращать живого человека в безгласный объект заочного завершающего познания. В человеке всегда есть что-то, что только сам он может открыть в свободном акте самосознания и слова, что не поддается овнешняющему заочному определению» [2, с. 98-99]. Человек в диалоге с Другим ощущает свою внутреннюю незавершенность, свою способность сделать неправдой любое завершающее определение. «Пока человек жив, он живет тем, что еще не завершен и еще не сказал своего последнего слова» [2, с. 99].
В диалоге осуществляется и утверждается субъективность, осуществляется выход за пределы своего бытия. Если пользоваться терминологией экзистенциалистов, то в диалоге осуществляется трансценденция. Бахтин настаивает, что «подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения человека с самим собою, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли, «заочно». Подлинная жизнь лич-
ности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя» [2, с. 100-101].
Бытие понимается Бахтиным как «большой диалог»: вне диалога не осуществляется ни один поступок, ни одна мысль. Все в мире не противопоставлено сознанию, а диалогически отражено в сознании. Таким образом, мир - это в сущности сознание о мире. Единство бытия - это единство сознания. Но единство не следует подменять единственностью.
Поскольку в мире существуют и Другие, - другие сознания, другие точки зрения на мир, - то нет и не может быть единственной истины. «Вполне можно допустить и помыслить, что единая истина требует множественности сознаний, что она принципиально не вместима в пределы одного сознания, что она, так сказать, по природе событийна и рождается в точке соприкосновения разных сознаний» [2, с. 135]. Как и Бубер, Бахтин полагает, что истина диалогически едина, событийно едина. Истина, как и мысль, по своей природе диалогична: «идея интериндивидуальна и интерсубъективна, сфера ее бытия не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между сознаниями. Идея - это живое событие, разыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний» [2, с. 147]. По мнению Бахтина, правильнее говорить не об истине, а о правде. Правда глубоко личностна, а следовательно, диалогична.
Тоже относится к сознанию и самосознанию. Самосознание по своей природе диалогично - это внутренний Другой, «человек в человеке», с которым постоянно ведется автокоммуникация. Внутренний Другой также незавершен и неисчерпаем. «Сознание начинает жить, то есть формироваться, развиваться, находить и обновлять свое словесное выражение, порождать новые идеи, только вступая в существенные диалогические отношения с другими чужими идеями. Человеческая мысль становится подлинною мыслью, то есть идеей, только в условиях живого контакта с чужою мыслью, воплощенной в чужом голосе, то есть в чужом выраженном в слове сознании. В точке этого контакта голосов-сознаний и рождается и живет идея» [2, с. 147].
В идею диалога Бахтин вносит принцип карнавализации, а именно карнавального смеха. Смех - это единство противоположностей: рождение - смерть, хвала - брань, поражение - победа. Смех исключает всякую одностороннюю серьезность, догматичность, не дает абсолютизироваться ни одной точке зрения, ни одному полюсу жизни или мысли. Эти особенности делают смех важной составляющей диалога: «смех редуцирован, но он остается в структуре., в методах ведения диалога, но главное - в самой подлинной (а не риторической) диалогичности, погружающей мысль в веселую относительность становящегося бытия и не дающей ей застыть в абстрактно-догматическом (монологическом) окостенении» [2, с. 282]. Таким образом, по мнению Бахтина, основная функция смеха - не допустить превращение диалога в монолог. Кроме того диалог приводит к катарсису, к
очищению, поскольку в диалоге все устремлено к несказанному еще и не предрешенному «новому слову».
Итак, диалог понимается Бахтиным экзистенциально: он ставится им в основу бытия человека, и это ключ к пониманию всей философии Бахтина. В то же время диалог имеет свою структуру - слово. Философ выводит понятие слова из сферы изучения лингвистики: диалогические отношения, по мнению Бахтина, внелингвистичны. Но их никак нельзя оторвать от области слова, от языка как конкретного целостного явления. «Язык живет только в диалогическом общении пользующихся им. Диалогическое общение и есть подлинная сфера жизни языка. Вся жизнь языка, в любой области его употребления (бытовой, деловой, научной, художественной и др.), пронизана диалогическими отношениями. Но лингвистика изучает сам «язык» с его специфической логикой в его общности, как то, что делает возможным диалогическое общение, от самих же диалогических отношений лингвистика последовательно отвлекается. Отношения эти лежат в области слова, так как слово по своей природе диалогично, и поэтому должны изучаться металингвистикой, выходящей за пределы лингвистики и имеющей самостоятельный предмет и задачи» [2, с. 312].
Диалогические отношения совершенно невозможны без логических и предметно-смысловых отношений, но к ним не сводятся. Логические и предметно-смысловые отношения должны облечься в слово, стать высказываниями, получить автора (творца высказывания), стать выраженными в слове позициями разных субъектов.
Структурной единицей диалога, по мнению Бахтина, является высказывание. Всякое высказывание имеет автора, творческую позицию которого мы слышим. Автор - это Другой, это определенная позиция. В высказывании «мы слышим в нем единую творческую волю, определенную позицию, на которую можно диалогически реагировать. Диалогическая реакция персонифицирует всякое высказывание, на которое реагирует» [2, с. 314].
Диалогические отношения возможны не только между отдельными высказываниями, но и между любыми значащими частями высказывания, даже между отдельными словами, если каждое из них воспринимается не как безличное слово языка, а как знак чужой смысловой позиции. «Всем этим явлениям, несмотря на существенные различия между ними, присуща одна общая черта: слово здесь имеет двоякое направление - и на предмет речи как обычное слово и на другое слово, на чужую речь» [2, с. 316].
Вообще, там, где существуют две равноправные точки зрения, где появляется Другой, начинается диалог. «Ослабление или разрушение монологического контекста происходит лишь тогда, когда сходятся два равно и прямо направленных на предмет высказывания. Два равно и прямо направленных на предмет слова в пределах одного контекста не могут оказаться рядом, не скрестившись диалогически.. Два равновесомых слова на одну и ту же тему, если они только сошлись, неизбежно должны взаи-
моориентироваться. Два воплощенных смысла не могут лежать рядом друг с другом, как две вещи, - они должны внутренне соприкоснуться, то есть вступить в смысловую связь» [2, с. 322]. Слово в диалоге имеет важную особенность: оно чувствует рядом с собой чужое слово, говорящее о том же предмете, и это ощущение определяет его структуру [2, с. 335].
По мнению Бахтина, основная цель автокоммуникации и диалога вообще - это испытание мысли и идеи, в нахождении смыслов, в решении вопроса «Кто Я?», а вовсе не в развитии или становлении. Поэтому диалог вневременен, внесюжетен. Факты, социальные роли и прочее находятся не в ядре, а в оболочке экзистенциальной коммуникации. Основная схема диалога у Бахтина очень проста: противостояние человека человеку как противостояние Я и Другого. Другой может быть конкретным или абстрактным. Основная функция Другого - это диалог. «Здесь со всею отчетливостью выступают функции в диалоге другого человека как такового, лишенного всякой социальной и жизненно-прагматической конкретизации. Этот другой человек . выполняет свои функции в диалоге вне сюжета и вне своей сюжетной определенности, как чистый «человек в человеке», представитель «всех других» для «я». Вследствие такой постановки «другого» общение принимает особый характер и становится по ту сторону всех реальных и конкретных социальных форм (семейных, сословных, классовых, жизненно-фабулических)» [2, с. 457].
Итак, как мы видим у М.Бубера и М.М.Бахтина много общего в понимании диалога. Во-первых, диалог имеет универсальное значение, является основой бытия, само бытие диалогично. Во-вторых, диалог - это определенное отношение к Другому, поэтому ключевым моментом является взаимная открытость друг другу. Человек в диалоге - это субъект обращения. Через обращение утверждается субъективность Другого, а также собственная субъективность. В-третьих, самосознание, любая мысль, а также истина по своей природе диалогичны и вне диалога не существуют.
Между тем есть существенные различия. Различия касаются во-первых, понимания сути диалога. Если для Бубера диалог — онтологическое основание, призванное конституировать Я как носителя сознания, а основная цель диалога - достижение единства с Ты, то у Бахтина, наоборот, диалог - это утверждение субъективности через противостояние Я и Другого, позиция «напряженной вненаходимости» по отношению к Другому.
Во-вторых, различия касаются определения субъектов диалога. Для Бубера субъектами диалога являются Я и Ты, для Бахтина - это говорящие субъективности. Человек у Бахтина отталкивается от Другого, чтобы найти подлинного себя. Фактически это любой Другой, Другой вообще. Собеседник - это некое личностное бытие, на которое направлено экзистенциальное сознание. У Бубера собеседник есть «моё Ты». Это не любой
Другой, а только тот, который мне предназначен и для меня и посредством меня возникающий.
В-третьих, различия касаются относительно определения места и роли языка в диалоге. Язык у Бубера не является главной составляющей диалога. Для Бахтина язык становится выражением субъективности, а структурной единицей диалога является слово. Слово в диалоге - это всегда слово о Другом, с оглядкой на Другого, слово о присутствующем, слышащем его (автора высказывания) и могущем ему ответить. Эта особенность, по Бахтину - «безусловная последняя позиция» по отношению к Другому.
Список литературы
1. Бубер М. Диалог// Два образа веры. М.: ООО Изд-во ACT, 1999. С. 122-161.
2. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. третье. М.: Художественная литература, 1972. 471с.
A.A. Zinovieva
DIALOGUE WITH THE DIFFERENT: M. BUBER AND M.M. BAKHTIN
The features of the consideration of the problem of the dialogue with Another by phi-losophers-existentialists M. Buber and M.M. Bakhtin are analyzed in the article.
Key words: Another, I, You, dialogue, treatment.
Получено 11.05.2011 г.
УДК 316.462
М.М. Кожаев, аспирант, (4872) 23-24-18, erarot@rambler.ru (Россия, Тула, ТулГУ)
СОЦИАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПРАВИТЕЛЯ В ИНТЕРПРЕТАЦИИ ДРЕВНЕРУССКОЙ КОНЦЕПЦИИ «СИМФОНИИ ВЛАСТЕЙ»
Посвящена проблеме социальной ответственности политического правителя в рамках древнерусской концепции «симфонии» властей. Анализируются представления о властных полномочиях и личной ответственности правителя в древнерусской соци-алъно-философской мысли.
Ключевые слова: власть, правитель, социальная ответственность властителя, «симфония» властей, церковно-государственные отношения.
В комплексе идей русской религиозно-философской мысли XI -XVI вв. особое место занимало учение о политической власти. Данный вопрос был актуален как в связи с формированием целостного государства Киевской Руси в конце X в., так и в связи с зарождением, развитием и
