CC BY
21
ранних изданиях акцент делается на страданиях пациента, а в более поздних - на симптоматике заболевания.
Подводя итог, автор отмечает, что язык боли, вопреки распространенному мнению, богат и разнообразен. Язык боли имеет историю, и описания болевого ощущения всегда исторически и культурно обусловлены. «Люди приходят в мир, который создан не ими; они должны ориентироваться в этом мире, и они делают это, используя не только уже существующие метафорические инструменты, но и свою способность образно создавать другие концептуальные домены из своего телесного опыта. Эти метафоры не просто отражают боль, но играют важнейшую роль в ее конструировании, в рамках контекстов социального взаимодействия» (с. 87).
А.В. Нагорная
2015.02.038. НАГОРНАЯ Е.Н. ЗООМЕТАФОРА В СИСТЕМЕ ЯЗЫКА И В ДИСКУРСЕ ЧЕХОВСКОЙ ПРОЗЫ. - Таганрог: Таганрог. гос. пед. ин-т им. А.П. Чехова, 2014. - 178 с. - Библиогр.: с. 165-178.
Ключевые слова: метафора; зоометафора; Чехов А.П.; язык и стиль.
В работе обсуждаются общетеоретические вопросы семантики метафоры, а также дается описание зоометафор, использованных в произведениях А.П. Чехова. Последние рассматриваются в системе деривационных, парадигматических и синтагматических отношений с выявлением их авторского своеобразия.
Монография состоит из введения, трех глав (1. «Теоретические основы исследования зоометафоры»; 2. «Зоометафора в лексической системе языка»; 3. «Зоометафора в дискурсе чеховской прозы») и заключения.
Автор, в частности, подчеркивает, что семантическая группа анималистических метафорических антропонимов представляет динамическую систему, отражающую социальные, культурные и индивидуальные преференции народа. Естественный интерес человека к денотативному компоненту значений имен животных, имеющему потенциальные, не закодированные в словарных толкованиях признаки, дает импульс для реализации новых переносов.
Исследование системных связей зоометафоры позволило показать механизм ее порождения. Он основан на признаках денотата, как включенных, так и не включенных в семный состав прямого номинативного значения, и этимологических деривационных отношениях производного имени и производящей лексемы. Зооним может отражать различные признаки денотата, приписываемые ему человеком.
В прямое номинативное значение могут входить самые разнообразные признаки денотата, так или иначе связанные с наблюдениями человека. Лексема волк, например, имеет этимологическую связь с глаголами волоку, волочить - тащу, тащить. Буквально значит «таскающий (домашний скот)». Данная истори-ко-деривационная база так или иначе используется в имени: волк -дикое хищное животное. Его переносное значение оказалось безразлично к доминирующему признаку прямой номинации, оно использовало потенциальные свойства денотата, не вошедшие в прямое номинативное значение. В метафоре появилось значение сочувствия к одинокому, полному злоключений образу жизни хищника, восхищение его способностью выживать и набираться опыта: «человек, много испытавший, привыкший к невзгодам, искушенный в каком-л. Деле». В толковании переносного значения намечены варианты в виде оттенков со следующими признаками: 1) испытавший невзгоды, 2) привыкший к ним, 3) искушенный в каком-то деле. Каждый из них может быть актуализирован в том или ином тексте. Лексема же в целом таит в себе много потенциальных возможностей для переосмысления, что успешно реализуется в языке.
Коннотация нового метафорического значения, мотивированного анималистическим именем, подвижна, поскольку окончательно формируется в оценочных парадигмах и синтагматических отношениях, имеющих самые различные границы, от словосочетания до целого текста. Субъективизм в восприятии концептуального содержания текста также влияет на осмысление коннотативного компонента зоометафоры.
Использование А.П. Чеховым анималистических лексем обогатило их семантическую структуру новыми семемами. Включаясь в систему зоометафор, они пополняют существующие оценочные парадигмы новыми единицами. С их помощью автор решает те или
иные прагматические задачи во всех жанрах своей прозы, раскрывая все новые потенциальные изобразительные возможности зоо-нимов. Это в значительной степени меняет семантическую структуру используемых лексем, включая в них новые метафорические семемы и пополняя оценочно-антропонимические семантические парадигмы. Иногда они вступают в антонимические отношения с закодированными в словаре переносными значениями, формируя своеобразную коннотативную энантиосемию.
Исследование эпистолярного чеховского наследия позволило выделить доминирующие анималистические вокативы, адресованные О.Л. Книппер. Новое авторское значение в качестве деривационной базы может иметь закодированную в словаре антропоними-ческую метафору или опираться на признаки денотата, не вошедшие ни в одно из зафиксированных в словаре значений. Положительному переосмыслению в целом подверглись зоонимы лошадь, собака. Они сохранили свое просторечно-разговорное звучание, но обрели позитивную, ласково-интимную коннотацию. В чеховском эпистолярном наследии зооним лошадь, адресованный О.Л. Книппер в качестве вокатива, никак не означает «неповоротливая, неуклюжая или неумная»1. В другом частотном анималистическом вокативе, адресованном О.Л. Книппер, адресантом тоже используются не включенные в толкование имени денотативные признаки. Вокатив собака, вопреки закодированному в словаре крайне негативному и даже бранному вокативному значению, приобретает в письмах к жене оттенок особой интимности, нежности. Однако у носителя русского языка функционирование этого обращения вызывает представление об одном из значительных признаков денотата, не закодированном в словаре, но вполне готовом, учитывая его частотность в компаративной конструкции (верный как собака), для формирования нового антропонима с доминирующими семами верность, преданность. Отмечена и еще одна ассоциация вокатива собака с антропонимическим переносным значением зоонима: «О знающем, ловком, искусном в каком-либо деле
1 Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. - М., 1987. -Т. 6. - С. 381.
человеке, знатоке своего дела»1. Автор полагает, что и этот признак, возможно, привнесен писателем в вокатив.
Таким образом, традиционные метафоры, получающие свое значение в чеховском тексте, все же поддерживаются системными связями соответствующей лексемы, становясь емкими в смысловом и экспрессивно-семантическом аспекте, что позволяет выделить два уровня их прочтения, на которые, видимо, рассчитывал писатель, всегда полагавшийся на сотрудничество с читателем. Поверхностный уровень прочтения актуализирует позитивные семы зоо-нимов лошадь, собака, не закодированные в антропонимических переносных значениях данных лексем, но вполне мотивированные многообразной палитрой свойств денотата, еще не использованных в процессе переносов. Глубинное же восприятие ориентируется не только на синтагматические отношения, но и на другие системные связи: все ступени деривации и все виды парадигм (синонимическая, антонимическая, лексико-грамматическая и тематическая).
Подвижное многообразие оценочных значений анималистической метафоры, широта ее экспрессивной амплитуды, располагающаяся на экспрессивно противоположных точках оценочной парадигмы, предполагает ее окончательное постижение в самом широком контексте, включающем тезаурус отношений жены-актрисы и драматурга.
В обозначенной системе проявления значений вокативов лошадь, собака обладают сложной семантикой, не имеют однозначной экспрессии в границах одного письма и значительно варьируют экспрессивно-семантическое значение в письмах, различных в концептуально-модальном содержании.
Метафорическая пара голубчик-голубушка имеет высокую частотность в функции обращений в многожанровой прозе А. П. Чехова (пьесы, рассказы, письма), отличающейся социальным, профессиональным, родственным, оценочным многообразием адресатов, а также степенью их знакомства с адресантом. Это позволяет сделать вывод о том, что данные обращения обслуживают любые коммуникативные ситуации, т.е. употребляются А.П. Чеховым как этикетные.
1 Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. - М., 1990. -Т. 14. - С. 7.
Частотность обращений голубчик-голубушка в прозе писателя показал их этикетный статус. Их системный языковой анализ доказывает закономерность их выбора писателем. Сама внутренняя организация переносных антропонимических значений лексем голубчик-голубушка, включающих семемы с противоположной коннотацией, предполагает их нейтрализацию, т.е. возможность потери ими экспрессивного компонента. Употребление данных зоонимов обосновано лингвистическими особенностями, которые особенно очевидны при сопоставлении их с другими вокативами, претендующими на статус этикетных.
О языковой приспособленности лексем голубчик-голубушка для использования в звательной функции, адресованной любому человеку, свидетельствуют и особенности перевода чеховских текстов на английский язык, в котором аналогами русских метафорических вокативов оказываются нейтральные лексемы. В пользу этикетного статуса обращений голубчик-голубушка говорит и предпринятое в работе сравнение их с вокативами, выраженными личными существительными мужчина-женщина, имеющими возрастные маркеры, и господин-госпожа, сударь-сударыня, обладающими яркой социальной детерминацией, неуместной в создавшихся условиях развития общества.
Тематическая группа зоометафоры является частью русской языковой картины, иногда полностью или частично совпадающей, а иногда абсолютно не совпадающей с подобной системой в других языках.
Анималистические вокативы в чеховской прозе представлены достаточно широко, они не ограничены ни возрастными, ни социальными, ни родственными признаками адресата и адресанта, ни степенью их знания друг друга. Их разнообразие позволяет писателю выразить и простые, и сложные отношения говорящего лица и собеседника. Наиболее универсальными обращениями в прозе А. П. Чехова следует признать анималистические лексемы голубчик-голубушка. Они уместны в любой речевой ситуации, предполагающей тему разговора, характер адресата и адресанта. В таких условиях употребления лексемы не могут не подвергнуться десе-мантизации, а следовательно, еще более приспособиться для функции обслуживания формул речевого этикета, имеющих явные лакуны в части заполнения их вокативами. Во всяком случае, данные
лингвистически обоснованные обращения с успехом могут заместить неудачные лексемы, используемые в звательной функции при обращении к незнакомому человеку. Способность выразить все многообразие отношений адресанта и адресата связано с гибким модально-семантическим значением анималистических вокативов, максимально детерминированным текстом, нейтральным или стилистически отмеченным.
Лексемы голубчик-голубушка имеют морфологическую предрасположенность к обслуживанию функции вокатива. Она заключается в том, что имя мужского рода не маркировано с точки зрения обозначения пола птицы. Оно может обозначать как особь мужского, так и женского пола. Этот признак тоже упрощает адаптацию зоонимов как этикетных. В чеховских текстах вокатив голубчик может адресоваться женщине, а голубушка - мужчине. Пример из письма к жене: Будь здорова, голубчик мой, пиши мне (А.П. Чехов О.Л. Книппер-Чеховой, 2 января, 1902). В диалоге на просьбу Иванова подождать с выплатой процентов следует ответная реплика: Голубушка, не мое дело... Поговори с Зюзюшкой, а я... я ничего не знаю... (А.П. Чехов, Иванов).
Широкая семантико-синтаксическая сочетаемость лексем голубчик-голубушка с различными оценочными согласуемыми с ними словами, способность вхождения в синтагму разнообразных по характеру вокативов тоже подтверждает возможность максимальной степени их адаптации для выполнения звательной функции в современном речевом этикете. Исследование чеховской зоометафо-ры, в том числе типичной для нее звательной функции на фоне употребляемых в речи обращений, свидетельствует о том, что у лексем голубчик-голубушка нет языковых запретов для введения их в современный речевой этикет. С точки зрения прагматики они имеют гибкую коннотацию, максимально приспосабливающуюся к ситуации, лишены социальных, возрастных, межличностных маркеров, затрудняющих употребление в какой-либо ситуации.
Автор считает, что «внедрение данных вокативов может зависеть от диктата лингвистов, занимающихся вопросами культуры речи. Их позиция в этом вопросе могла бы быть более активной, от нее должна зависеть речевая мода, что особенно актуально в условиях агрессивного сленга» (с. 162).
Зоометафора отражает связь между двумя лексическими системами: аксиологией человека и миром животных. Эти связи могут иметь и индивидуальный компонент, рождающий семантические окказионализмы с доминирующим в них собственным опытом создающего их лица, и когда они принадлежат выдающейся личности, то, несомненно, заслуживают внимания.
Процесс появления авторской метафоры связан, прежде всего, с индивидуальным стилем автора, но он в большой мере зависит и от экстралингвистических факторов: отношения к себе, к людям, к манере общения с ними в тех или иных ситуациях и т.п. Замечено, что чеховская система анималистических метафор весьма подвижна. Семемы одной и той же метафоры, одна из которых окказиональная, могут входить в различные коннотативные парадигмы. И эти контрасты дают возможность увидеть истинный взгляд Чехова на окружающий мир.
Завершается монография дифирамбом писательскому творчеству и критикой современных СМИ: «В процессе метафоризации велика роль мастеров слова, дающих мощный импульс развитию новообразований и их утверждению в языке. К сожалению, плоды настоящего творчества иногда не столь привлекательны для определенной части носителей языка, как грубо-просторечный сленг. И в этом, как кажется, имеет место большая недоработка средств массовой информации, представители которой с удовольствием, и в шутку, и всерьез, тиражируют сленговые выражения самого дурного толка, забывая при этом о бесценном богатстве литературы, сосредоточившей бесконечное множество высокохудожественных, остроумных, нетривиальных, неожиданных в своей компаративной ассоциации лексем. Данное исследование в том числе призвано напомнить о закодированных и еще не закодированных, нашедших реализацию лишь в авторском тексте значениях русского слова. Являясь потенциальными, они стали предметом творческого подхода мастера слова к лексеме в целом, при этом мотивированных его деривационными, парадигматическими и синтагматическими отношениями...
А.П. Чехов как новатор языка был им и в лексике, он передал нам, потомкам, обогащенный наименованиями животных новый оценочно-антропонимический мир. И создается впечатление, что если бы носители русского языка имели другую социальную исто-
2015.02.039-042
рию, то их сознание усвоило бы эффективнее все нравственные, а вместе с ними и языковые уроки великого мастера. Но, возможно благодаря именно этому, метафора, включающая в себя общее и индивидуальное сознание, становится одним из средств познания не только языка, но и человеческой личности во взаимодействии с ее окружением» (с. 163-164).
Перспективу дальнейшего исследования автор видит в возможности связать чеховские вокативы с современным речевым этикетом, который нуждается в пополнении запаса обращений, уместных в любых речевых ситуациях.
А.М. Кузнецов
2015.02.039-042. МЕТАФОРА КАК СРЕДСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТИ И ОТРАЖЕНИЯ КАРТИНЫ МИРА. (Сводный реферат).
2015.02.039. ЗВЕЗДИНА Ю.В. Метафорический художественный образ в современной русской прозе // Учен. зап. Забайкал. гос. унта. Сер. Филология, история, востоковедение. - Чита, 2014. -№ 2 (55). - С. 37-44.
2015.02.040. BAIZHANOVA A.H., KUSTUBAYEVA B.S., UTEGE-NOVA A.T. Peculiarities of rendering cognitive metaphor models from Russian into German and English // Intern. scientific j. «Science and world». - Volgograd, 2014. - Vol. 2, № 4 (8). - P. 70-71.
2015.02.041. АВАНЕСЯН Ж.Г. Метафора в английской и российской политической прессе: (На материале сопоставительного изучения онтологической метафоры в английском и русском газетном дискурсе) // Учен. зап. Национального общества прикладной лингвистики (НОПРиЛ). - М., 2014. - № 1 (5). - С. 49-60.
2015.02.042. ЯКОВЛЕВА С.Л., КАЗЫРО Г.Н. Сравнительный анализ метафорических моделей концепта «семья» в марийской и финской паремиологии // Фундаментальные исслед. - М., 2014. -№ 5.- С. 649-652.
Ключевые слова: метафора; метафорическая модель; художественный образ; картина мира; паремиология; русский язык; английский язык; немецкий язык; марийский язык; финский язык.
Исследованию средств художественной выразительности посвящена работа Ю.В. Звездиной (039). В частности, раскрывается
