CC BY
71
УДК 81-26 Е.Н. Мушникова
АНТРОПОНИМИЧЕСКИЕ ПАРАДИГМЫ, МОТИВИРОВАННЫЕ ИМЕНАМИ ЖИВОТНЫХ, В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А.П. ЧЕХОВА
Статья посвящена исследованию парадигматических отношений в группе анималистических лексем с прямым и переносным значением на материале произведений и писем А.П. Чехова. Описываются особенности ассоциативных отношений зоометафоры, как внутрисистемных, так и в границах всей тематической группы оценочных антропонимов.
В текстах и в личной переписке писателя обнаруживаются парадигмы, которые не свойственны в целом системе русской лексики, а также переосмысливаются некоторые метафорические значения зоонимов. При описании зоометафоры выявляется ее авторская часть, не закодированная в словарях и представляющая несомненную ценность для пользователей русского языка.
Таким образом, семантические окказионализмы в большой степени определяют тенденцию развития лексической системы, обогащающей и совершенствующей процесс коммуникации. Чеховская оценочная лексика пополняет антропонимическую аксиологию новыми семемам и является одним из ярких языковых средств выражения лаконичного, полагающегося на участие читателя стиля автора.
Ключевые слова: зооним, зоометафора, парадигма, синонимический ряд, эвфемизм, сема, антропоним, окказионализм, дериват, аксиологический.
Анималистические имена и их производные метафорические антропонимы входят в различные тематические парадигмы, отличающиеся характером внутрисистемных ассоциативных отношений. Так, обобщенно-собирательные и конкретные имена животных соотносятся как родовые и видовые понятия, образуя гиперо-гипонимическую парадигму [1. С. 98].
Дома застал я уныние. Мой самый умный и симпатичный мангус заболел и смирнехонько лежит под одеялом. Скотинка не ест и не пьет. Климат занес уже над ним свою холодную лапу и хочет убить его. А за что? (Чехов А. С. Суворину. 31 января 1891)
Так вот что значит устрицы! Я воображаю себе животное, похожее на лягушку. («Устрицы»)
Стоило ему [Васе] только вглядеться в даль, чтобы увидеть лисицу, зайца, дрохву или другое какое-нибудь животное, держащее себя подальше от людей. («Степь», IV)
Всякое животное должно жить на свободе, пользоваться жизнью; только не понимаю, как может свинья ходить, где ей угодно, без присмотра... («Печенег»)
Пищик. Что ж... лошадь хороший зверь... («Вишневый сад»)
Отношения общего и частного в приведенных предложениях очевидны между именами скотинка, животное, животина, зверь и конкретными названиями животных.
В случае употребления родовых имен зоонимов в собирательном значении эти отношения подчеркиваются и грамматически:
Того же лета (6956-1448), месяца июля, бысть мор на кони, и на всяку животину, и на люди. («Врачебное дело в России»)
- А вот другой пример, - продолжал Жмухин. - Как-то была тут сибирская язва, знаете ли; скотина дохла, я вам скажу, как мухи, и ветеринары тут ездили, и строго было приказано, чтобы палый скот зарывать подальше, глубоко в землю, заливать известкой и прочее, знаете ли, на основании науки. Издохла и у меня лошадь. («Печенег»)
В сравнении с прямыми номинативными значениями зоонимов их оценочно-метафорические антропонимические дериваты, независимо от позиции мотивирующих их значений в гиперо-гипонимической парадигме, вступают в иной вид отношений, в котором стираются представления о конкретных именах животных и формируются экспрессивные синонимические ряды, по большей мере с негативной коннотацией.
- Скотина я, скотина - проворчал он. - Протестуй ты, осел, ежели хочешь, но не смей не уважать старших! Что стоило тебе представить машину? («Либерал»)
- Вот они! Русь, братец ты мой! Настоящая Русь! Народ на подбор! И что за народ! Какому, прости господи, скоту немцу или французу сравняться? Супротив нашего народа всё то свиньи, тля!.. («Свистуны»)
- Дурак! Болван! Осел! Я тебя проучу, мошенника! Взял заказ две недели тому назад, а сапоги до сих пор не готовы! Ты думаешь, у меня есть время шляться к тебе за сапогами по пяти раз на день? Мерзавец! Скотина! («Сапожник и нечистая сила»)
Синонимический характер отношений антропонимов, образованных от обобщенных и конкретных анимализмов, подтверждается парадигматическими отношениями идиом, в которых метафорические субстантивы формируют еще один вид ассоциативных рядов, закодированный в словарях, -семантические варианты фразеологических единиц:
Толкачов. Какой я отец семейства? Я мученик! Я вьючная скотина, негр, раб, подлец, который все еще чего-то ждет и не отправляет себя на тот свет! Я тряпка, болван, идиот! («Трагик поневоле»)
За столом собралась вся местная интеллигенция: лесничий, фельдшер, инженер и техники с заводов - нескладные, бородатые обломы, «рабочая скотинка» Морозова (А. Серебров (Тихонов). «О Чехове», 2)
Он, как я уже сказал, высок, широкоплеч и плотен, как хорошая рабочая лошадь («Драма на охоте»)
Исследователи, когда отправляются в глубь острова, в тайгу, то берут с собой американские консервы, красное вино, тарелки, вилки, подушки и всё, что только можно взвалить на плечи каторжным, заменяющим на Сахалине вьючных животных. («Остров Сахалин», III)
Ты - муж, а слово «муж» в переводе на дачный язык значит бессловесноеживотное, на котором можно ездить и возить клади сколько угодно, не боясь вмешательства общества покровительства животных. («Трагик поневоле»)
Вероятно, Чехову принадлежит мотивированный анималистической идиомой мифолого-антропонимический фразеологизм, который можно считать эвфемизмом табуированного православием слова черт:
Нечистый дух в полной своей парадной форме (общечертовская форма: рога, хвост, огненные лампасы и таковая же подкладка) ходит по улицам и старательно обходит городовых. Рогатая скотина ехидно подмигивает и, видимо, чувствует себя на седьмом небе. («Осколки московской жизни». 1884, 23. 26 мая).
Названия животных и их метафорические дериваты обычно входят в противоположные по характеру коннотации парадигмы. Это выглядит особенно наглядно при употреблении их в границах одного сложного синтаксического целого:
Лошадей у талантов не бывает; хочешь не хочешь, иди пешком... Идет он жалкенький, в порыжелом пальто, быть может, даже без калош... У входа в меблированные комнаты дремлет швейцар; эта грубая скотина отворяет дверь и не глядит... («Открытие»)
В тексте имя животного употреблено с положительной коннотацией, актуализируемой уважительным отношением говорящего лица к лошади, обладание которой является и престижным, и удобным для человека. Метафора же, выраженная родовым по отношению к лошади именем скотина, вступает в новые, синонимические отношения с именем лошадь и выражает самые отрицательные чувства и мысли по отношению к оцениваемому ею лицу.
Осип. А я тебя и не вижу! Здорово, осел! Как поживаешь? <... > Ах ты, лошадь! Ах ты, свинопас! (Снимает с него шапку.) («Безотцовщина», 2, 1, VII)
В позиции противоположных точек аксиологической парадигмы зоонимов могут оказаться имена с общим и конкретным переносным антропонимическим значением. Правда, анималистических метафор с положительной коннотацией не очень много: это те из них, которые вызывают у человека чувство прекрасного, связанное с полетом, высотой, небом. Поэтому антонимия внутри метафор, характеризующих человека, не столь широко представлена. Она формируется между немногими именами, называющими летающие особи, и откровенно негативными с точки зрения экспрессии антропонимами:
Видишь ты, моя птичка, этот дом? Если бы можно было тебе раскрыть историю этого дома и взглянуть в нее, ты воскликнула бы: «Скотина человек!» - и ты, не знающая ни одного скверного слова, выбранилась бы так, как бранятся... разве одни только русские! («Ненужная победа», 1)
Антонимичные оценочные антропонимы способны создавать оксюморонный рисунок в характеристике персонажа, которым является собеседник, раздражающий своей несговорчивостью в ситуации, когда говорящему лицу нужно склонить его к определенному действию:
- Ну, ну, голубчик... - сказал художник и поцеловал его в шею. - Не капризничай... Гри-Гри, будь товарищем! Вместе пришли, вместе и уйдем. Какой ты скот, право. - Я могу подождать вас на улице. Ей-богу, мне здесь противно! («Припадок», IV)
Оксюморонный рисунок субстантивно-адъективного словосочетания с бранным зоонимом может выражать менее суровую, двойственную оценку, характеризуя сложную личность:
Что будет, если я жить буду? Стыд заест один... (Прикладывает револьвер к виску.) Finita la commedia! Одним умным скотом меньше! Прости, Христос, мне мои грехи! («Безотцовщина», 4, 11)
Укоры, адресованные себе, конечно, не кажутся серьезными и искренними на фоне высокого мнения о своем интеллекте. Чеховский персонаж вполне подтверждает евангельскую истину о том, что самобичевание паче гордости.
Семантические отношения между метафорическими значениями анималистических имен могут вступать в градационные отношения:
У Ольги Дмитриевны тоже мелкие и хищные черты лица, но более выразительные и смелые, чем у матери; это уж не хорек, а зверь покрупнее! («Супруга»)
Ироническая экспрессия оценочных зоонимов способна значительно усиливаться за счет ок-сюморонного характера их связи с адъективным словом:
Дорн. Да, ее папенька порядочная-таки скотина, надо отдать ему полную справедливость («Чайка», I)
Он истязует свою жену и имеет трех любовниц и всегда кормит рецензентов ужинами. Вообще скотина порядочная ... («В Москве»)
Словосочетание определения порядочный с определяемым скотина имеет экспрессивно-неоднозначный смысл. Словарь кодирует у прилагательного пять адъективных значений. В приведенных предложениях оно употребляется во втором, квантитативно-характеризующем значении: «довольно большой, довольно значительный по размеру, количеству, значению и т. п.» [3. Т. X. С. 1441-1442]. Это значение следует признать фразеологически связанным, ибо оно не реализуется в сочетании с другими словами анималистической парадигмы, например с зоонимами зверь, животное и т. п. Фра-зеологичность прилагательного подтверждается и некоторым плеоназмом количественной характеристики при бранном антропониме, который в силу своей яркой анималистической экспрессии не нуждается в дополнительных признаках для выражения и без того высочайшей степени отрицательной оценки. Связанность прилагательного, детерминирующая тесную связь с определяемым словом, значительно осложняет семный состав адъективного признака. Неожиданным, парадоксальным результатом отмеченной семантической спаянности слов стала актуализация в лексеме порядочный, помимо квантитативной семы большой, положительных квалификативных сем всех остальных значений: 1) придерживающийся порядка; 2) недурной, достаточно хороший, приличный; 3) достаточно высокий в моральном отношении; не способный на низкие поступки; 4) принадлежащий к дворянским слоям общества; по рождению благородный [3. Т. X. С. 1441-1442]. Таким образом, прилагательное воспринимается в диффузном значении, формируя оксюморонную связь, основанную на положительной и отрицательной коннотации слова.
В прозе А. П. Чехова широко отражены словарные значения зоометафоры скотина, мотивируемые в языке писателя самыми различными свойствами определяемых лиц. К ним относится грубость в отношении к близким людям, неуважение к старости, клевета, ложь, плохое исполнение служебных обязанностей, игнорирование гражданского долга, лень и т. п. Дурные человеческие свойства, провоцирующие грубую антропонимическую оценку, семантически многообразны в их конкретной речевой реализации, поэтому мотивация метафоры требует контекста:
1) А он, доктор медицины Топорков, важно шагал за кроватью и сердито морщился, что у него отнимают время на такие пустяки. И даже пальца не протянул, чтобы помочь дамам! Этакая скотина!.. («Цветы запоздалые», 1)
2) «Чёрт знает что! - подумал он. - Пойдет теперь, мерзавец, и насплетничает. На весь город осрамит, скотина...» («Клевета»)
3) Анна Петровна. Постой... Сейчас уйдут! Какой же скот этот Петрин! Как лжет! А та старая тряпка и верит... («Безотцовщина», 2, 2, 8)
4) Был я в Питере и, живя у Лейкина, пережил все те муки, про которые в писании сказано: "до конца претерпех"... Кормил он меня великолепно, но, скотина, чуть не задавил меня своею ложью... (Ал.»П. Чехову, 4 января 1886)
5) - На часах спишь, болван? - слышит Филипп чей-то громовый голос. - Спишь, негодяй, скотина? («Умный дворник»)
6) Платонов. Пойдешь, скот! Пойдешь! (Толкает его). Я не дам тебе спать! Да что ты в самом деле? Что ты строишь из себя? Отчего ты ничего не делаешь? Ради чего ты здесь проедаешься, проводишь свои лучшие дни и бездельничаешь? («Безотцовщина», 12)
7) - Допустим, что служить и торговать негде, но отчего он у себя дома не работает, чёрт бы его подрал! Послушай, разве у тебя дома нет работы? Погляди, скот! Крыльцо у тебя развалилось, тротуар ползет в канаву, забор подгнил. Взял бы да и починил всё это, а если не умеешь, то ступай на кухню жене помогать <... > Сад бурьяном зарос и почти высох, а на огороде мальчишки в мячики играют. Ну, не скот ли? Я вам скажу, у меня при квартире только полдесятины, но у меня вы всегда найдете и редиску, и салат, и укроп, и лук, а этот мерзавец покупает всё это на базаре. («Обыватели»).
Зоонимы в приведенных предложениях грубо осуждают отсутствие этики в отношении к женщине (1), сплетни (2), ложь (3, 4), безделье (5, 6, 7).
Контекст, детерминирующий метафорическое значение и, соответственно, обеспечивающий его понимание, иногда может быть ограничен только адъективным словом:
Вы пишете, что герой моих «Именин» - фигура, которою следовало бы заняться. Господи, я ведь не бесчувственная скотина, я понимаю это (А. С. Суворину, 27 октября 1888).
- Опять твоя баба ревет! Знать, ревнива, щекотки боится! Не люблю бабьего визгу. Как ножом режет! Эх, бабы, бабы! И на какой предмет вас бог создал? Для какой такой стати? Мерси за ужин, господа почтенные! Теперь бы винца выпить, чтоб прекрасные сны снились! У барыни твоей, должно полагать, вина того тьма-тьмущая! Пей - не хочу!
- Скот ты бесчувственный, Сенька! («Барыня», 1)
Я почувствовал наклонность к семейной жизни, пожелал быть отцом и - вдруг! Мне пишут, что невеста еще не нашлась! А ты, скот бесчувственный, не мог употребить власть и прикрикнуть на жену, чтобы она пристроила твоего друга! (Д. Т. Савельеву, 4 сентября 1884)
Иногда значение обнаруживается в каузальном взаимодействии субстантивно-адъективного словосочетания с остальным контекстом:
Например, Нотович - эта жирная, богатая скотина - мог бы сделать для Таганрога то, чего не в силах сделать ни я, ни Вы, так как у нас нет своей газеты и своего дома в Петербурге. (П. Ф. Иорданову, 31 октября (12 ноября) 1897)
Ну, конечно. А, кстати сказать, другого такого одра, как этот папаша, не сыскать днем с огнем. Вы не можете себе представить, что это за нечистоплотная, бездарная и неуклюжая скотина! («Три года», I)
Зоонимы с бранным значением чаще всего являются реакцией на какую-либо ситуацию, выражая при этом не столько характеристику лица, сколько субъективную оценку его конкретного поступка. В таких случаях их грубость несколько снижается общим модальным тоном текста, свидетельствующим о том, что адресат и адресант находятся в довольно близких отношениях, а зоомета-фора характеризует один из шутливо-амикошонских речевых моментов, возникших между любящими людьми. Таковы функции зоонимов скот, скотина в эпистолярных строчках А. П. Чехова:
1) Скотина Левитан, что не поехал со мной. (Чеховым, 20 июня 1890)
2) Сегодня отправляю мать с Мишей авангардом. Но скот Мишка не хочет ехать, ссылаясь на то, что университет не дал ему отпуска. Врет. По тону вижу, что малому хочется остаться в Москве. Он влюблен, и, кажется, в Верочку Мамышеву. Что за комиссия, создатель, быть опекуном! (А.С. Суворину, 22 апреля 1889)
3) Я тоже сержусь и по тем же причинам... Скотина! Штаны! Детородный чиновник! Отчего не пишешь? Разве твои письма утеряли свою прежнюю прелесть и силу? Разве ты перестал считать меня своим братом?.. (Ал. П. Чехову, 4 января 1886)
4) Когда будет лето? Зима мне опротивела, я озяб и немножко болен. Ликуся, я хочу лета, и если не будет лета, то я скотина (Л. С. Мизиновой, 19 декабря 1892)
В четвертом примере грустное состояние писателя, связанное с нелюбимой зимой, холодом, обострением болезни, никак не сочетается с парадоксально-шутливой конструкцией обусловленности, включающей в качестве семантического акцента грубовато-фамильярный предикат скотина, который, как полагает адресант, помогает ему скрыть и тоску по лету, и серьезность отношения к адресату.
Сложность чувств, вложенных в метафорические зоонимы, может подчеркиваться оксюморон-ной связью, корректирующей семный состав зоометафоры:
Ядринцев похож на суворинского Адашева. Ходыков сделан великолепно, дядюшка очень милая скотина... (М. И. Чайковскому, 16 февраля 1890)
Метафорическая оценка может быть мало мотивированной для читателя, потому что она в большей степени характеризует пристрастия, приоритеты и манеру общаться говорящего лица, чем является оценкой того, к кому он обращается с речью:
- Кой чёрт просил вас, дурака этакого, поступать в брандмейстеры и булки печь? Неужели вы, скотина вы этакая, не могли на земле найти что-нибудь поумнее и возвышеннее? Разве у людей нет наук, литературы? («Наивный леший»)
- А мой-то? Ты не знаешь моего! Брось ты, говорю ему, свою дурацкую физиологию, займись ты практикой! Практика даст тебе двадцать тысяч в год! Так нет, не соглашается, старая скотина! Для него, видишь ли, жалованья одного достаточно... («Дети»)
Знаешь, дядя, хотя ты и старик, но ты большая скотина. Отчего ты не предупредил меня, что мне придется переживать такие мерзости? Стыдно! («Без места»)
«Визиты делает! - подумал Фёдор Степаныч. - И тут, скотина, сумел примазаться... Знакомых имеет...» («Вор»)
Употребление зоометафор скот, скотина иногда характеризует говорящее лицо, которое в состоянии аффекта склонно срывать свой гнев на человеке, стоящем на более низкой ступени социальной лестницы:
Пётр Михайлыч понимал, что ему самому следовало бы распечатать письмо и прочесть его вслух, но им вдруг овладела злоба, какой он раньше никогда не испытывал; он выбежал на двор и крикнул верховому:
- Скажи, что ответа не будет! Не будет ответа! Так и скажи, скотина! («Соседи»)
- С-с-с-скотина! - бормотал Егорушка, который уже раз десять заходил к Аболтухову и спрашивал его, не может ли он выписать шампанского самого высшего сорта («Цветы запоздалые», 2)
- Подай уксус! - приказывал он. - То, бишь, не уксус, а прованское масло! - кричал он, топая ногами. - Куда же ты пошел, скотина? («Дуэль», 3)
- Ты что же это, скотина, принес? - спросил он у Кербалая, медленно выговаривая каждое слово («Дуэль», 6)
Контекст может актуализировать у зоонима скотина и выдающиеся физические свойства лица, завидное здоровье которого, как и его внешний вид, сопоставимы только с животным:
Товарищ прокурора. Смотрите, как бы ему дурно не сделалось.
Котельников. Сильная скотина. Выдержит. («Татьяна Репина»)
Зоометафора в таких случаях неизбежно приобретает фамильярно-пренебрежительную коннотацию. При этом в тематической группе анимализмов есть, безусловно, и такие имена, которые в функции оценки ими выносливости и силы лица актуализируют коннотацию, противоположную указанной. Таковы зоонимы лев, тигр и т. п.
Зоометафора с негативным значением в прозе писателя довольно часто адресуется говорящим лицом самому себе, актуализируя при этом различные коннотативные значения:
1) «Жизнь - канитель... - философствовал я, шлепая по грязи и пошатываясь. - Пустое, бесцветное прозябание... мираж... Дни идут за днями, годы за годами, а ты всё такая же скотина, как и был...» («Ночь на кладбище»)
2) Женившись, я стал рогатым скотом. Выбившись, наконец, на настоящую дорогу, я приобрел брюшко и стал торжествующей свиньей («Несколько мыслей о душе»)
3) Я секретарь... Я вам даже больше скажу, но... между нами, конечно... статью эту писал сам редактор... («К чему я, скотина, это говорю?» - подумал Кокин.). («Тряпка»)
4) - Сболтнул спьяна и сдуру... Прости, мамочка! Действительно, скотина! Сейчас я намочу холодной водой голову и буду трезв. («Жилец»)
5) - Тебе легко... стыдить других, когда живешь тут в городе и этих проклятых дач не знаешь... Еще воды дай... А если бы пожил на моем месте, не то бы запел... Я мученик! Я вьючная скотина, раб, подлец, который всё еще чего-то ждет и не отправляет себя на тот свет! Я тряпка, болван, идиот! Зачем я живу? Для чего? («Один из многих»)
Бранные оценки связаны с философским подведением итогов прожитой жизни (1, 2), с недовольством собой, своим поступком (3), иногда это просто похмельное откровение (4) или праздное самобичевание (5).
Персонаж последнего текста, представляя себя мужем, лишенным всех человеческих прав, остроумно закрепляет оценку своей безвольной жизни еще одной анималистической метафорой:
- Ты муж, а слово «муж» в переводе на дамский язык значит тряпка, идиот и бессловесное животное, на котором можно ездить и возить клади, сколько угодно, не боясь вмешательства общества покровительства животных. («Один из многих»)
В чеховских текстах обнаруживается и еще одна парадигма, не свойственная в целом системе русской лексики. Она связана с метафорой лошадь, которая в отношении оценки женщины имеет ряд откровенно отрицательных коннотативных помет: грубое, просторечное, адресованное некрасивой женщине, обычно старой [2. С. 400]. В чеховском тексте это значение имеет следующую реализацию: Осип. Красивей вас, говорю, отродясь не видал... Наша деревенская красавицаМанька, сотского дочка, говорю, супротив вас лошадь, верблюд... Нежности в вас сколько! («Безотцовщина», II, II, I)
Однако в эпистолярном жанре писателя этот зооним получает не отрицательную, а положительную коннотацию, являясь самым частотным обращением писателя к любимой женщине, которая была красивой, молодой и уж, конечно, не простолюдинкой. Судя по тексту писем, она вызывала самые нежные чувства адресанта:
Ну, крепко обнимаю мою лошадь и целую (О. Л. Книппер-Чеховой, 3 ноября 1903, Ялта) В письмах А. П. Чехова переосмыслено и другое метафорическое значение зоонима - собака. В словаре лексема закодирована с двумя отрицательно коннотативными значениями: «Простореч. О злом, жестоком, дурном и т.п. человеке» и оттенок его употребления с пометой бранное [3. Т. XIV. С. 7]. В письмах к О. Л. Книппер вокативы лошадь и собака оказываются близкими, взаимозаменяемыми синонимами, актуализирующими любовно-интимную коннотацию, адресованную единственному, избранному, самому близкому человеку. Писатель извлекает из семного состава производящих эти метафоры прямых номинативных значений все положительные семы, которые в них потенциально присутствуют, хотя и не участвуют в их словарных толкованиях: умение служить человеку, преданность ему, несомненная польза в хозяйстве и т. п.
Выбор писателем подобных вокативов вполне объясним общим тоном всего, что сообщается им о своей частной жизни. О ней он неизменно, до конца жизни не мог ни писать, ни говорить без шутки и иронии, даже если речь шла о мало приятных хлопотах или тяжелом состоянии здоровья. В эту палитру вполне вписываются зоонимы как имена, посредством которых он обращается к предмету своего обожания. Возможно, именно они помогают Чехову в письме признаться Ольге Леонардовне в своей любви, несколько снижая накал чувств шуточным вокативом:
Это ничего, что ты влюблена в другого и уже изменила мне, я прощу тебя, только приезжай, пожалуйста. Слышишь, собака? Я ведь тебя люблю, знай это, жить без тебя мне уже трудно <... > Ты мне ничего не написала об обедах, которые задавали вам, напиши же хоть теперь, хотя бы во имя нашей дружбы. Я тебе друг, большой друг, собака ты этакая. (Чехов О. Л. Книпппер, 7 марта 1901 г., Ялта)
Ты и представить себе не можешь, лошадка, как ты обрадовала меня этой телеграммой. Стало быть, успех? И большой успех? Молодцы! И письмо твое сегодняшнее такое хорошее, ароматичное, его можно раз десять прочесть, и оно не надоест. Пиши же мне, моя толстенькая жена, пиши, я ценю!
Меня кормят неистово. И природа отвечает на сие довольно непринужденно: сегодня я уже два раза был там, куда короли пешком ходят. Сегодня будет мой лейб-медик: Альтшуллер. Все-таки, как бы там ни было, здоровье мое поправилось и поправляется.
Я тебя люблю, лошадка.( Чехов О. Л. Книппер-Чеховой, 4 октября 1903 г., Ялта) Оценочная энантиосемия, которую получили зоонимы лошадь и собака в письмах Чехова, имеют беспрецедентное значение. Возможно, это своеобразные эвфемизмы с функцией, противоположной традиционной. Она заключается в замене ироничным, шутливым именем привычных романтично-сладких субстантивов, которые обычно адресуются любимой женщине (любимая, родная, милая, дорогая и т. п.).
Таким образом, можно сказать, что в отличие от закрытой системы имен животных анималистическая лексика с метафорическим значением является открытой динамичной системой, в которой складываются принципиально иные, чем в системе производящих имен, парадигматические отношения: актуализируются типичные для любой качественно-оценочной группы слов синонимичные, вариантные, антонимичные отношения, получают активное развитие эвфемизмы, энантиосемия.
* * *
1. Диброва Е.И., Касаткин Л.Л., Щеболева И.И. Современный русский язык. Анализ языковых единиц в трех частях. Часть 1. М.: Просвещение: Владос, 1995. С. 208.
2. Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка. М.: ООО «Издательство Аст-рель»: ООО «Изд-во АСТ», 2003. С. 1021.
3. Словарь современного русского литературного языка в 17 томах. М.; Л.: АНСССР. 1950-1965.
Поступила в редакцию 10.03.14
E.N. Mushnikova
THE PARADIGMS OF PERSONAL NAMES IN A. P. CHEKHOV'S WORKS MOTIVATED BY ANIMAL NAMES
This article is dedicated to the analysis of the paradigmatic relations in the group of animalistic units with direct and figurative meaning in A.P. Chekhov's works and letters. The peculiarities of the associative relations of a zoometaphor are described both in the system and in the whole thematic group of the evaluative anthroponyms. In the writer's texts and private correspondence there are such paradigms which are not common to the system of the Russian vocabulary, and some figurative meanings of zoonyms are rethought. In the process of description of the zoo-metaphor one determines its authors part which is not found in dictionaries and is of great value to the users of the Russian language.
Thus, semantic occasional words set the trend for development of the lexical system which enriches and advances the process of communication. Chekhov's evaluative vocabulary enriches the anthroponymic axiology with new sememes and it is one of the brightest means of language which shows the author's laconic stile that depends on the reader's participation.
Keywords: zoonym, zoometaphor, paradigm, synonymic row, euphemism, seme, anthroponym, occasional word, derivative, axiological.
Мушникова Елена Николаевна, аспирант кафедры общего языкознания
ГОУВПО «Таганрогский государственный педагогический институт»
347931, Россия, г. Таганрог, ул. Инициативная, 48 E-mail: [email protected]
Mushnikova E.N., postgraduate student of general linguistics department
Taganrog State Pedagogical Institute 347931, Russia, Taganrog, Initsiativnaya st., 48 E-mail: [email protected]
