CC BY
29
АФРИКА. БЛИЖНИЙ И СРЕДНИЙ ВОСТОК
ВЛАСТЬ
2011.04.011. БИЛИДЖИ М. «ЧЕРНЫЕ» ТУРКИ, «БЕЛЫЕ» ТУРКИ: О ТРЕХ НЕОБХОДИМЫХ УСЛОВИЯХ ТУРЕЦКОГО ГРАЖДАНСТВА.
BILICI M. Black Turks, white Turks: on the three requirements of Turkish citizenship // Insight Turkey. - Ankara, 2009. - Vol. 11, N 3. -P. 23-35.
М. Билиджи (John Jay College, Нью-Йоркский университет, США) предлагает по-новому взглянуть на широко распространенное в специальной литературе деление турецкого общества на «черных» и «белых» турок. Это противопоставление применительно к турецкому контексту было впервые введено Шерифом Мар-дыном в статье, опубликованной в 1973 г. в журнале «Дедал» («Daedalus») и касалось отношений центра и периферии. Анализ противоположности «белые»/«черные» показывает, что сравнения по уровню доходов, экономическим возможностям или такой расплывчатой категории как «уровень модернизации», не дает полного понимания сути проблемы. Необходимо подойти к вопросу с другой стороны и понять, какой подлинный смысл несут в себе термины «национальная идентичность» и «меньшинства» применительно к Турции.
Само понятие «турок» с годами претерпевало существенные изменения. В Османской империи турки были одной из многочисленных этнических групп и далеко не самой престижной. Только позже, с провозглашением республики, это понятие поднялось до уровня национального стандарта. Турецкая национальная идентичность, по мнению автора, включает в себя три обязательных компонента: мусульманское вероисповедание, признание себя турком и принятие законов светского государства - «muslimness,
turkishness and secularism» (с. 26). Подобное трехкомпонентное определение автоматически оказывается неприменимым в отношении целого ряда групп населения. В одних случаях это очевидно, в других - не очень бросается в глаза. Так, например, греки, армяне, евреи не могут соответствовать всем трем признакам. Поэтому они представляют собой некие внешние по отношению к нации в целом группы. Обособленность других групп, которые не так явно не вписываются в трехчленную формулу (курдов, например), официально не признается, но реально существует.
Турецкая Республика строилась на развалинах Османской империи и неизбежно усвоила элементы ее культурного, психологического и политического наследия. Несмотря на то, что после истребления армян в 1915 г. и обмена гражданами с Грецией в 1923 г. население стало более однородным, создателям нового государства все равно пришлось столкнуться с большим культурным многообразием. Нельзя забывать, что они приступили к строительству нового общества, будучи психологически травмированными сознанием потери прежнего величия (за последние 50 лет своего существования Османская империя лишилась 85% территории и 75% населения), опытом изнурительных войн и долгого существования в осаде у иноверцев. Следует также учитывать, что в политическом плане их предшественником в сфере государственных реформ был султан Абдулхамид, который считал мусульманскую религию одним из важнейших компонентов в деле сплочения подданных вокруг центральной власти.
Сама республиканская политическая и культурная элита, поставившая перед собой цель создать новую идентичность, была иммигрантского происхождения: в большинстве своем - выходцы с Балкан или Кавказа, а не этнические турки. Это означает, что они принадлежали к народам, испытавшим на себе гонения со стороны иноверцев, а их приверженность исламу была связана не столько собственно с верой, сколько с тем обстоятельством, что принадлежность к мусульманской общине давала им возможность переселиться в Османскую империю. На новой родине эти мусульмане нетурецкого происхождения стали воспринимать мусульманскую идентичность как турецкую. В результате нанесенной им (или их родителям) травмы естественная идентичность на основе религии преобразовалась в спасительную самоидентификацию. Как следст-
вие, они прониклись чувством, присущими людям диаспоры, -смесь «горечи» и национализма. Эта обостренная любовь к отечеству проецировалась на «новую землю», Анатолию, с которой они могли себя связать только узами религии. Таким образом, их национализм был «мусульманским национализмом», и в сознании ранней республиканской элиты он преобразовался в «турецкий национализм».
Взяв за основу турецкую идентичность, строители республики сконструировали новую нацию с особыми параметрами. В основе новой идентичности лежала специфическая концепция, в соответствии с которой национальная принадлежность (турецкая) подтверждалась религиозной принадлежностью (мусульманской). Классической иллюстрацией данной идеи стала практика обмена населением между Турцией и Грецией по конфессиональному признаку. К тому же предполагалось, что идеальный турецкий гражданин новой страны должен был бы одновременно ощущать себя мусульманином, турком и человеком светских взглядов. Каждая из этих идентичностей определялась специфическим образом. «Вам следовало быть мусульманином, но не религиозным. Вам следовало отуречиться (то есть принять турецкий язык в качестве основного и считать себя турком), но вам не обязательно было являться этническим турком, ибо даже этнические турки проходили через процесс отуречивания. Вам следовало придерживаться светских взглядов и одновременно поддерживать государственный ислам. К настоящему времени все эти элементы срослись настолько, что именно их неразрывное единство определяет границы турецкой национальной идентичности» (с. 27).
Вопрос о турецкой национальной идентичности был поднят в диалоге с Европой и стал составной частью Лозаннского мирного договора 1923 г. Наряду с ним остро встала проблема меньшинств. Обсуждая условия договора, великие державы вынудили основателей республики гарантировать меньшинствам особый статус. Поэтому в сознании республиканской элиты все, что было связано с меньшинствами, ассоциировалось с бесчестием, потерей суверенитета и иностранным вмешательством.
В Лозаннском договоре базовым критерием для определения принадлежности к меньшинствам считается религиозная принадлежность. Таким образом, оказав давление на турецкое руково-
дство в целях защиты меньшинств, европейские государства фактически создали основу для исключения последних из турецкой нации. В результате немусульманские меньшинства в Турции не оказались меньшинствами в чистом виде, но не стали и гражданами в полном смысле. Их стали воспринимать как «иностранцев» или «местных иностранцев», как будто бы в один прекрасный день они должны покинуть Турцию (как кто-то из них иногда и делает: греки уезжают в Грецию, евреи - в Израиль, армяне - в Европу или США). Восприятие граждан-немусульман в качестве некоей общности, находящейся вне нации, коренится в самой конструкции турецкой национальной идентичности. Но не являясь «турками» по определению, они, соответственно, не могут относиться и к категории «черных турок». Последние спрятаны внутри большинства и представляют собой полускрытые или скрытые меньшинства.
Наиболее многочисленную группу «черных турок» представляют курды. С момента образования Турецкой Республики их насильственно включили в состав турецкой нации, назвав «горными турками». Еще в 80-х годах XX в. понятие «курд» было запрещено, а язык считался диалектом турецкого. Только под влиянием мощного давления изнутри (террористическая деятельность Рабочей партии Курдистана, РПК) и извне (необходимость приведения внутреннего законодательства в соответствие с нормами, принятыми ЕС) в начале нового тысячелетия за ними признали право называться меньшинством и использовать собственный язык. В январе 2009 г. на государственном телевидении появился первый собственно курдский канал ТРТ - ШЕШ.
Полускрытые меньшинства, относящиеся к категории «черных турок», существуют внутри самой мусульманской общины. Прежде всего, это алевиты. Но это также и мусульмане-сунниты, не принадлежащие к признанному государством официально хана-фитскому мазхабу. Для курдов такое положение вещей составляет дополнительную проблему, так как большинство этого народа традиционно принадлежит не к ханафитской, а к шафиитской школе.
Таким образом, «черными турками» справедливо называть тех, кто отказывается ассимилироваться и подстраиваться под официальное определение «национальной идентичности». Все они испытывают на себе давление со стороны государства. Но если вдуматься в суть, станет ясно, что любого рода репрессии в отно-
шении несогласных (по сугубо религиозным или национально-культурным соображениям) являются инструментами насильственной ассимиляции, способом заставить «нетурок» стать «турками». В самом деле, как только курды или какие-либо приверженцы не признаваемых государством школ внутри ислама отказываются от этнической принадлежности или перестают упорствовать в выборе религиозной практики, они становятся полноправными членами турецкой нации. «Турецкий национализм в этом отношении следует культурной (французской), а не расовой (германской) модели национального строительства» (с. 29).
Светский характер Турецкой Республики сводится к тому, что воплощением секуляризма становится государственный ислам. Иными словами, «турецкий гражданин не должен быть атеистом, но должен быть нерелигиозным мусульманином. Его религиозная жизнь не должна выходить за официально определенные границы. В то время как абстрактный ислам всячески почитается, признается рациональным и совершенным учением ("Шшш17 акй ШшШг" -"наша вера есть вера разума")... любые негосударственные формы ислама считаются иррациональными, догматическими и политически опасными» (с. 31). Поэтому по отношению к истинно верующим государство занимает репрессивную позицию, лишая их тем самым элементарных демократических прав и превращая в некое невидимое меньшинство, в «черных турок».
Ситуацию, сложившуюся сегодня в Турции, принято описывать в виде конфликта между «политическим исламом» и «светским государством». Однако в этом есть подмена понятий. В современной Турции существуют два противостоящих течения, но их правильнее было бы идентифицировать так: государственный ислам против гражданского ислама - или государственная элита, воплощающая авторитарную идеологию XIX в., против масс, требующих новых стандартов либеральной демократии. Здесь традиция не противостоит современности, или ислам секуляризму. Скорее это противоречие между старой концепцией современности (как нисходящего авторитарного процесса) и новой концепцией современности (как восходящего демократического процесса). Судя по всему, первая концепция себя изжила, «иначе невозможно объяснить парадоксальную ситуацию, когда идею членства в ЕС с энтузиазмом поддерживают не записные модернизаторы (кемали-
сты), а жертвы кемалистского проекта, среди которых и курды, и верующие» (с. 32).
В заключение автор пишет о том, что политическое соперничество между правящей исламской Партией справедливости и развития (ПСР) и светским истеблишментом фактически отражает конфликт между Балканами и Анатолией. Элита, состоявшая из «белых турок», «выстроила Турецкую Республику на особом этосе диаспоры, что привело к несчастливому браку мусульманского национализма и наивного секуляризма девятнадцатого века. Их безудержный бросок в современность создал символический капитал, позволивший им считать себя благодетелями нации и распоряжаться всеми ресурсами. Сегодня, с появлением "черных турок", требующих поделиться властью, мы наблюдаем конфликт между двумя разными в культурном отношении "классами", которые представляют ценности и концепции современности, происходящие из разных времен и из разных мест» (с. 35).
Н.Б. Шувалова
2011.04.012. РУФ В. ИРАН КАК ОЧАГ КРИЗИСА.
RUF W. Krisenherd Iran // Welt Trends. - Potsdam, 2010. - Jg. 18,
N 70. - S. 47-53.
По мнению В. Руфа (Кассельский университет, Германия), рассуждения о путях демократизации Ирана предполагают глубокое понимание одновременно и значения этой страны в системе глобальной энергетической безопасности, и внутренней логики иранской политико-экономической системы.
Иран является одним из важнейших поставщиков энергоресурсов: на его долю приходится более 10% разведанных запасов нефти, и еще выше оцениваются объемы запасов природного газа (с. 47). Иран одновременно сотрудничает и с западными индустриальными державами, и с непосредственными конкурентами последних. «Договоры только с одним Китаем предусматривают инвестиции на следующие 25 лет в размере более 100 млрд. долларов» (с. 48). Уже заключен рад соглашений между Национальной иранской нефтяной компанией (NIOC) и Китайской национальной нефтегазовой корпорацией (CNPC) об освоении газового месторождения Южного Парса, являющегося одним из крупнейших в мире. Иранская нефть имеет ключевое значение не
