CC BY
30С.Ю. Николаева
«ЗВЕЗДА» Н.М. РУБЦОВА
В НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ
Поэзию Н.М. Рубцова традиционно относят к «тихой лирике», возникшей во второй половине 1960-х - начале 1970-х годов, и тем самым определяют (а точнее - ограничивают) ее место в современной русской литературе1. Однако в русском литературном процессе более обширного периода, в истории литературы XIX и XX вв. значение рубцовского наследия еще далеко не осмыслено; и требует исследовательских усилий. Хотя основные подходы к изучению поэзии Н.М. Рубцова намечены, но до конца не реализованы. Говорилось о необходимости сравнительно-типологического анализа рубцовских текстов и произведений русского устного народного творчества2. Ставилась задача проникновения в «особенный язык» Рубцова, простота которого мнимая, кажущаяся и который «не сводится к образам и словам, а лишь создается с их помощью, на их основе» . Наконец, как одна из самых актуальных рассматривается проблема связей с предшественниками, современниками и потомками Рубцова. Обозначены такие имена, как В. А. Жуковский, К.Н. Батюшков, И. А. Бунин4, а
1 Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 1950-19290-е годы: В 2 т. - М., 2003. - Т. 2: 1968-1990. - С. 47-57.
2 Редькин В.А. Фольклор и художественная система Николая Рубцова // Художественный опыт советской литературы: Стилевые и жанровые процессы. -Свердловск, 1990. - С. 83-95.
3 Кожинов В.В. Статьи о современной литературе. - М., 1982. - С. 167.
4 Ефремова И.Л. Поэзия Н. Рубцова: Вопросы жанра и стиля; Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1988. - С. 16.
также В. Высоцкий, И. Бродский, В. Астафьев1. В данной статье речь пойдет лишь об одном структурном элементе своеобразия рубцовского языка, являющемся и органическим структурным элементом русской поэтической традиции.
В филологической науке последних двух-трех десятилетий особое внимание уделяется проблеме соотношения языка и мышления, воссозданию «национальной языковой картины мира» -и прежде всего национальной картины мира, представленной в творчестве того или иного художника. При этом ученые используют термины «концепт», «концептосфера», понимая под ними обобщение в языке духовного и практического опыта нации, «ментальные образования», «сгустки культурной среды в сознании человека», «осадок национально-культурной жизни разных эпох» (Ю.С. Степанов2). В искусстве слова, в поэзии концепт - это мельчайшая, неделимая единица памяти поэта, фрагмент картины мира, возникающей в творческом сознании художника, инструмент для создания художественного мира. Концепт может быть репрезентирован в отдельном слове, словосочетании или метафоре. Именно этого термина, кажется, недоставало В.В. Кожинову, когда он писал о том, что рубцовский язык не состоит из слов и образов, а создается, возникает на их основе.
Совершенно очевидно, что русская языковая картина мира в XX в. испытала на себе влияние Н. Рубцова. Об этом свидетельствует новейший опыт составления словаря языка поэта3. И важнейшим концептом в его творчестве представляется образ-символ «звезда», который является константой его художественного мира. Этот образ сохраняет свое значение на протяжении всего творческого пути поэта. Более того, он часто доминирует, т.е. подчиняет себе разные концепты.
Принципиально важно, что инвариант данного концепта у Рубцова сводится лишь к одному из четырех значений слова «звезда», зафиксированных в современном словаре. Поэт отвергает «звезду»:
1 См.: Бараков В.Н. Отчизна и воля: Книга о поэзии Николая Рубцова. -Вологда, 2005. - С. 73-118.
2 Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. - 3-е изд. - М.,
2004. - С. 42-67.
3 Сидоренко М.И. Словарь языка и рифм поэзии Н. Рубцова. - Череповец,
2005. - 440 с.
как знак, «имеющий форму многоугольника, с лучами, исходящими из центра, имевший особое символическое значение в древних культу1рах, а в настоящее время являющийся знаком отличия у военных»1;
как предмет, «внешние очертания которого воспроизводят геометрическую фигуру с остроконечными выступами, равномерно расположенными по окружности, фигуру с лучами, исходящими из центра»2;
как геометрическую фигуру «с остроконечными выступами, равномерно расположенными по окружности; фигуру с лучами, исходящими из центра»3.
Однако Н. Рубцов сохраняет «звезду» как небесное тело, «представляющее собой раскаленный газовый шар, видимый человеческому глазу с Земли как светящаяся точка»4 и тщательно разрабатывает его вариативную часть. Это позволяет сделать вывод о том, что в художественном мире Рубцова концепт «звезда» лишен предметных, конкретных, знаковых социально-исторических и тем более политических семантических признаков и ассоциативных связей, его признаки реализуются в философской, религиозной, символической сферах. При этом ассоциативное поле концепта «звезда» у Рубцова довольно широкое, его структура обусловлена влиянием как фольклорной, так и литературной традиции, а также индивидуальными авторскими интенциями.
Поэт использует две основные когнитивные модели: «звезда - человек» и «звезда - Бог». В первом случае художественная мысль Рубцова развивается в направлении познания того, как соотносится человеческая жизнь с высшими законами бытия («земной ангел»), во втором - как высшие силы влияют на бытие человека («небесный человек»).
В рамках когнитивной модели «звезда - человек» ассоциативное поле концепта включает в себя образ лодки-судьбы. Звезда часто является человеку, оказавшемуся в лодке, т.е. в момент какой-либо жизненной перипетии: «Буду поливать цветы, / Думать о своей судьбе, / Буду до ночной звезды / Лодку мастерить себе»
1 Большой толковый словарь русских существительных: Идеографическое описание: Синонимы. Антонимы / Под ред. проф. Бабенко Л.Г. - М., 2005. - С. 181.
2 Там же. - С. 245.
3 Там же. - С. 297.
4 Там же. - С. 120.
(«В горнице...», 1963)1. Появление звезды, так же как и ее угасание, ассоциируется с началом жизненного пути или с его завершением, указывает на некие сроки и рубежи в земной жизни человека, плывущего в лодке по морю житейскому: «Пустынно мерцает померкшая звездная люстра, / И лодка моя на речной догнивает мели» (с. 12). Отсутствие или исчезновение звезды означает отсутствие божества, богооставленность лирического героя, конец пути, исчерпанность источников жизни: «Боюсь, что над нами не будет таинственной силы, / Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом» («Я буду скакать.», 1963; с. 12).
В рамках этой же когнитивной модели концепт «звезда» приобретает такой признак, как мотив пути, способность быть путеводной. Поэт думает о «погаснувшей звезде», сделав остановку в пути, когда, казалось бы, «все улеглось» - и «шум», и «суета», и «пыльные хвосты» - но вдруг обнаружилась некая пустота, лакуна: «Остановившись в медленном пути, / Смотрю, как день, играя, расцветает. / Но даже здесь. чего-то не хватает. / Недостает того, что не найти. / Как не найти погаснувшей звезды.» («Зеленые цветы», 1967; с. 84).
Невозможно до конца осмыслить жизнь, слишком много в ней непостижимого, таинственного, ирреального, подобного «зеленым цветам». И все-таки «путь на земле» герой находит благодаря «звездному свету», благодаря тому, что Млечный Путь и пути земные связаны незримыми нитями: «В черной бездне / Большая Медведица / Так сверкает! Отрадно взглянуть. / В звездном свете блестя, гололедица / На земле обозначила путь» («Гололедица», 1969; с. 100).
Судьбы человеческие записаны на небесах, и звезда может обернуться судьбой путешественника или даже судьбой бунтаря, разгулявшегося в «пугачёвских вольных степях». Но на каком-то этапе жизни лирического героя уже не прельщает «одинокая странствий звезда»: «Пролетели мои самолеты, / Просвистели мои поезда. / Прогудели мои пароходы, / Проскрипели телеги мои» («Посвящение другу», 1967; с. 70). Поэт осознает свое земное предназначение: «Не порвать мне мучительной связи»; чувствует, что исполняются сроки: «Замерзают мои георгины». Он навеки связан с этой - русской - землей.
1 Рубцов Н.М. Видения на холме: Стихи, переводы, проза, письма. - М., 1990. - С. 23. Далее все ссылки на произведения Н. Рубцова даны в тексте по этому изданию с указанием страниц в скобках.
Судьба человека в его собственном восприятии редко бывает счастливой, радостной, чаще всего размышления о судьбе вызывают печаль, горечь потерь, ощущение жизненного краха или, по меньшей мере, безвозвратно утраченной юности. Поэтому звезда у Рубцова тоже печалится не просто «над крышей сарая», но еще и «у размытой дороги», сочувствуя лирическому герою:
Плачет звезда, холодея, над крышей сарая.
О, моя жизнь! На душе не проходит волненье.
Нет, не кляну я мелькнувшую мимо удачу,
Нет, не жалею, что скоро пройдут пароходы.
Что ж я стою у размытой дороги и плачу?
Плачу о том, что прошли мои лучшие годы.
(«Уразмытой дороги»», 1968, с. 117)
Лирический герой Рубцова - действительно «земной ангел», «таинственный всадник», «неведомый отрок», родившийся под звездами Руси: «О, сельские виды! О, дивное счастье родиться / В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!» (с. 12). Внутренний взор рубцовского лирического героя устремлен в небо, небесный купол для него - это купол храма.
Вторая когнитивная модель, реализованная Рубцовым, -«Звезда - Бог» - раскрывает тему «иных миров». Звезда - это всегда проявление присутствия высших сил, это проводник человеческой мысли и веры на пути к божеству. Лирический герой всегда ощущает себя «Под куполом светлых небес» (с. 154), он созерцает «дальних звезд мерцание» (с. 280), «звездную бездну» «С человеческой вечной тоской» (с. 141), на него «Миры глядят с небес, / Свой излучая свет, / Свой открывая лик» (с. 186), для него «Звездный небосвод / Полон светлых дум» (с. 161), «Светлый покой / Опустился с небес / И посетил мою душу» (с. 209), «В бездне таится небесной / Ветер и грусть октября» (с. 204), «Небо звезды роняет без шума / Над умолкшей заснеженной чащей» (с. 341), «В горнице моей светло, - / Это от ночной звезды» (с. 327).
Звезда изливает свой свет на землю, превращая лирического героя в «небесного человека», заставляя его «взглянуть чуть-чуть повыше» над садами и крышами домов: «Как ярко там горят огни!» И Звезда-Бог позволяет увидеть в обыденном необычное - не лопухи, не древнюю соседку, у которой от старости на землистом лице «растет какая-то трава», а высокое и прекрасное:
.И все ж прекрасен образ мира, Когда в ночи равнинных мест Вдруг вспыхнут все огни эфира, И льется в душу свет с небес.
(«Уже деревня вся в тени», 1970, с. 205)
Герой Рубцова навсегда сохраняет это духовное зрение, несмотря на жизненные метели и вьюги, несмотря на то, что из жизни нечто важное «ушло навсегда» и стало «далеким» и недостижимым:
... И все же, глаза закрывая, Я вижу: над крышами хат, В морозном тумане мерцая, Таинственно звезды дрожат.
(«Далекое», 1969, с. 206)
Одним из вариантов образа «небесного человека» становится в стихах Рубцова «небесно-земной Дионисий», который сумел разглядеть «что-то божье в земной красоте» и «возвысить» эту красоту «До черты, небывалой досель»:
И однажды возникло из грезы, Из молящейся этой души, Как трава, как вода, как березы, Диво дивное в русской глуши!
(«Ферапонтово», 1970, с. 203)
Будучи ролевым героем, Дионисий словно бы сходит с небес, является из дальних краев, чтобы внести божественное начало в земную жизнь - построить храм, который навеки свяжет Русь с Богом:
.О, вид смиренный и родной! Березы, избы по буграм И, отраженный глубиной, Как сон столетий, Божий храм. О, Русь - великий звездочет! Как звезд не свергнуть с высоты, Так век неслышно протечет, Не тронув этой красоты.
(«Душа хранит», 1966, с. 24)
Звездный небесный купол - покров Руси, знак того, что она не оставлена Божьим Промыслом: «И надо мной - бессмертных
звезд Руси, / Спокойных звезд безбрежное мерцанье. (с. 21); «И над родиной, полной покоя, / Так светлы по ночам небеса» (с. 212). Звезда Руси ассоциируется с такими ментальными признаками, как «светлый покой», «радостный покой», «светлые думы», «человеческая вечная тоска», смирение, тишина, «сон столетий», «молящаяся душа», «безбрежное мерцанье», наконец, способность восходить и гореть «и ярче, и полней». С помощью образа звезды Рубцов воссоздает особое душевное и духовное состояние русского человека - состояние внутреннего нравственного сосредоточения, состояние видения Бога и постижения божественной «тихой» красоты русского мира. «Звезда полей» воспринимается как звезда Руси, как сам Бог, хранящий Россию: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
Итак, Николай Рубцов в своем поэтическом языке максимально концептуализировал тему человеческой судьбы, формирующейся и складывающейся в России в 1960-1970-е годы, т.е. в эпоху разрушения русской деревни, традиционной национальной культуры, русского менталитета. Его лирический герой существовал в условиях безрелигиозного общественного сознания, когда личность оказалась в фокусе борьбы между традициями русской духовности, соборности, с одной стороны, и агрессивными, индивидуалистическими идеологическими тенденциями - с другой. Герой Рубцова сохраняет свою национальную «самость», свою русскость, и это находит выражение в его психологии, настроении, стремлении к Богу. В рубцовском поэтическом языке это явление материализуется, воплощается в слове «звезда» - оно становится именем соответствующего концепта, вариативная часть которого представлена в двух моделях: «звезда - человек» и «звезда - Бог».
Следует признать, что до Рубцова данный концепт разрабатывала вся русская литература, поэты и прозаики, но, пожалуй, именно Николай Рубцов основал на образе звезды весь свой глубоко оригинальный художественный мир, сделал этот образ концептуальным, доминирующим.
Русская литература, начиная с древнерусской, конечно же усвоила христианскую традицию описания Вифлеемской звезды и многократно варьировала его, породив множество поэтических ассоциаций, вариантов, дериватов. Не случайно М.П. Лобанов в свое время заметил, что он от «звезды полей» шел «к Вифлеемской звезде, к нравственным ценностям»1. Н. Рубцов оказался наслед-
1 Лобанов М.П. Стихия ветра // День поэзии - 1972. - М., 1973. - С. 181-182.
91
ником богатейших литературных традиций, и его необходимо воспринимать именно в национально-культурном контексте. Осознавая, что всесторонний анализ данного аспекта проблемы -задача более крупного исследования, обозначим лишь наиболее яркие литературные параллели и переклички.
Но прежде чем выделять черты эстетической общности и образного родства поэзии Рубцова с творчеством его великих предшественников, отметим, что наиболее распространенной метафорой, репрезентирующей концепт «звезда», в русской элегической традиции была «звезда любви». Достаточно вспомнить некоторые строки П. А. Вяземского («Южные звезды! Черные очи!», «Ты светлая звезда таинственного мира», «Моя вечерняя звезда, / Моя последняя любовь!), А.С. Пушкина («Звезда пленительного счастья», «Звезда печальная, вечерняя звезда!», «Звезда стыдливая любви»), Е.А. Боратынского («Ту назови своей звездой, / Что с думою глядит»), И.С. Тургенева («Звезда дрожит в огнях заката, / Любви прекрасная звезда»), А.А. Григорьева («Светишь ты из-за туманной дали / Звездой таинственною мне», «И в хоре звезд не слиться нам / В созвучий родственный аккорд», «Останься навсегда той чистою звездою, / Которой луч мне мрак душевный осветил»), И.Ф. Анненского («Среди миров, в мерцании светил / Одной Звезды я повторяю имя»), И.А. Бунина («Она сойдет к воде. / И закачается у берега звезда»), А.А. Блока («Не замечу ль по былинкам / Потаенного следа. / Вот она - Зажглась звезда!»).
Размышляя о Божием величии, М.В. Ломоносов когда-то восхитился звездной бездной: «Открылась бездна, звезд полна, / Звездам числа нет, бездне - дна!» Можно констатировать, что именно Ломоносов основал философскую традицию поэтического воспевания звездного неба, которая позднее станет истинно «рубцовской».
Вслед за Ломоносовым натурфилософский и религиозный аспекты звездной темы затронул А.А. Григорьев, интерпретировавший движение «хвостатой звезды» - кометы - как творческую силу, как часть Божественного мироздания, происходящую «Из лона отчего, из родника творенья». И хотя существует мнение о том, что космические силы у Ап. Григорьева олицетворяют «стихийную и таинственную природу любви»1, все-таки подобное олицетворение становится возможным только благодаря философической природе созданного поэтом образа:
1 Громов М.П. А.А. Григорьев // Как сердцу высказать себя..: Антология.-М., 1986. - С. 317.
Комета полетит неправильной чертой, Недосозданная, вся полная раздора, Невзнузданных стихий неистового спора, Горя еще сама и на пути своем Грозя иным звездам стремленьем и огнем, Что нужды ей тогда до общего смущенья, До разрушения гармонии?.. Она Из лона отчего, из родника творенья.
(«Комета», 1843)
Николаю Рубцову, конечно же, чужды «Невзнузданных стихий неистовые споры», изображенные Ап. Григорьевым; звездный небосвод у него задумчив, покоен, созерцателен и смиренен, но, подобно «Комете», небо и звезды воспринимаются как царство Божие. Рубцов противополагает «неистовству» Ап. Григорьева «тишину», восходящую скорее к поэзии М.Ю. Лермонтова: «Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, / И звезда с звездою говорит» («Выхожу один я на дорогу.», 1841).
Лирический герой Рубцова, тесными нитями связанный с деревенским бытом и природой и, казалось бы, такой приземленный, устремляется душой в небо и ощущает внутреннее родство с Божьим миром: «Ах, я тоже желаю / На просторы вселенной! / Ах, я тоже на небо хочу!» («Песня», 1969; с. 32). Эта мысль перекликается с известными строками А.С. Хомякова: «Хотел бы я разлиться в мире, / Хотел бы с солнцем в небе течь, / Звездою в сумрачном эфире / Ночной светильник свой зажечь.. ,»\
Поэзия Хомякова вписывается в традицию философской лирики, именуя звезды «Божьими очами», читая в «небесной книге» древние «писанья галилейских рыбаков», т.е. библейские новозаветные предания и высшие истины (Х., с. 138). Она созвучна стихам Рубцова, вспоминающего о «Пасхе под синим небом» (Х., с. 31), о празднике Покрова Богородицы («Снег летит на храм Софии, / На детей, а их не счесть. / Снег летит по всей России, / Словно радостная весть» (Х., с. 93).
По-видимому, рубцовскому мировосприятию вообще был близок поэтический мир А. С. Хомякова с его вниманием к русским национальным началам, к православным мотивам. Настроение ли-
1 Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. - Л., 1969. - С. 72. - Далее ссылки на произведения Хомякова даются в тексте статьи по этому изданию с добавлением в скобках прописной буквы Х.
рического героя поэта XIX в., восхищенного русским простором («Ах! я хотел бы быть в степях / Один с ружьем неотразимым, / С гнедым конем неутомимым / И с серым псом при стременах»; Х., с. 76), как бы передается рубцовскому герою, радующемуся первому снегу («Ах, кто не любит первый снег / В замерзших руслах тихих рек, / В полях, в селеньях и в бору, / Слегка гудящем на ветру!»; «Первый снег», 1955; с. 222). Образ родины, раскинувшейся привольно под звездным небом, отзывается в русской песне Хомякова:
. то песнь родного края,
Протяжная, унылая, простая,
Тоски и слез и горестей полна,
Как много дум взбудила вдруг она
Про нашу степь, про звонкие метели,
Про радости и скорби юных дней,
Про тихие напевы колыбели,
Про отчий дом и кровных и друзей (Х., с. 92).
Топика этого стихотворения, как и многих других, повторяется и варьируется у Рубцова:
И над родиной, полной покоя, Так светлы по ночам небеса! Словно слышится пение хора, Словно скачут на тройках гонцы, И в глуши задремавшего бора Все звенят и звенят бубенцы.
(«Чудный месяц плывет над рекою...», 1963, с. 212)
Еще один предшественник Николая Рубцова в разработке «звездной» темы - Иван Бунин, чья поэзия сейчас не на слуху и может показаться неактуальной, но на самом деле определяет одну из магистральных линий в развитии русской словесности. Пожалуй, у Бунина концепт «звезда» реализован наиболее многогранно и полно, он встречается едва ли не в каждом стихотворении, практически всегда в максимально обобщенном, метафизическом значении. У Бунина разнообразие метафор, в которых отражен концепт «звезда», необычайно велико. В русской поэзии до Н. Рубцова только И. Бунин создал целостную художественную систему, основанную на концепте «звезда», и тем самым предварил рубцовский феномен.
Прежде всего стоит отметить, что у Бунина доминируют те же модели: «звезда - человек» и «звезда - Бог»:
Звезда дрожит среди вселенной. Чьи руки дивные несут Какой-то влагой драгоценной Столь переполненный сосуд? Звездой пылающей, потиром Земных скорбей, небесных слез Зачем, о господи, над миром Ты бытие мое вознес?1
Звезды сопровождают лирического героя Бунина на протяжении всего жизненного пути: в детстве они «мерцают сказкою», в юности напоминают о любви, в старости благодаря звездам происходит слияние «земных надежд» с «небесной тайной» (Б., с. 165).
В мире Бунина есть звездная «бездна бездн» (Б., с. 371), Млечный Путь, Вечерняя Звезда, Сириус, Юпитер, Альдебаран, Вифлеемская звезда (Б., 334, 436), созвездие Ориона, Плеяды, «звезда весны» (Б., с. 145), Звезда Морей (Б., 345, с. 464). Все эти звезды - путеводные, предопределяющие судьбу человека или олицетворяющие Бога: например, «душа людская» подобна «мерцанью звезд» (Б., с. 347); Млечный путь ведет в «запредельное небо», в «бездну Вечных Ночей» (Б., с. 160); Вечерняя звезда пророчит горе - «Закат в огне, звезда дрожит алмазом. / Нет, рыбаки воротятся не все!» (Б., с. 180); «меж звезд, туманами повитых», царит Саваоф (Б., с. 300); сам Бог «содрогается» «синим блеском звезд / В лазури неба, чистой и огромной» (Б., с. 300).
Лирический герой Бунина, как и герой Рубцова, трепетно любит родину, ощущает с ней «смертную связь», и звезда напоминает об этой связи в дни разлуки: «Она горит в душе моей, / Она зовет, - я это знаю / С первоначальных детских дней, - / К иной стране, к родному краю!» (Б., с. 473).
Характерно положение звезды в художественном пространстве Бунина и Рубцова. В бунинских стихах она всегда «дрожит среди вселенной» (Б., с. 451), «искрится» «над темными далекими
1 Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. - М., 1965. - Т. 1. - С. 451. - Далее ссылки на стихотворения Бунина даются в тексте по этому изданию с добавлением в скобках прописной буквы Б., а в отсылках к цитатам из Рубцова здесь добавляется буква Р.
лесами» в ночной тишине (Б., с. 155), освещает «Простор полей и кротость синей дали» (Б., с. 151).
Рубцовская «звезда полей» горит «над золотом осенним», «над зимним серебром» (Р., с. 221), «над крышами хат» (Р., с. 205), «над родиной, полной покоя» (Р. с. 212). При свете Вечерней Звезды бунинский герой беседует с Богом (Б., с. 151), так же как герой Рубцова, глядя в «немеркнущие небеса», ощущает душевный покой (Р., с. 30).
Подчас между текстами произведений Бунина и Рубцова возникает перекличка, своеобразный диалог. Например, Бунин высказывает мысль о том, что понимание вечных истин доступнее тем, кто страдает: «Из рудников, из черной бездны / Нам звезды видны даже днем. / Гляди смелее в сумрак звездный - / Предвечный свет таится в нем!» (Б., с. 158).
«Звезда полей» у Рубцова тоже горит прежде всего для «тревожных жителей земли»: «Но только здесь, во мгле заледенелой, / Она восходит ярче и полней, / И счастлив я, пока на свете белом / Горит, горит звезда моих полей.» (Р., с. 221). В знак завершения какого-то жизненного этапа у Бунина «Осыпаются астры в садах» (Б., с. 62), у Рубцова «Замерзают мои георгины» (Р., с. 70). «Погаснувшая звезда» Рубцова символизирует ситуацию нравственного поиска и распутья, расставание с прошлым. Это в равной мере относится и к образно-концептуальной системе Бунина:
Ту звезду, что качалася в темной воде Под кривою ракитой в заглохшем саду, -Огонек, до рассвета мерцавший в пруде, Я теперь в небесах никогда не найду. В то селенье, где шли молодые года, В старый дом, где я первые песни слагал, Где я счастья и радости в юности ждал, Я теперь не вернусь никогда, никогда (Б., с. 76).
Есть и примеры своеобразной полемики Рубцова с предшественником. Иногда в стихах Бунина настроение тоски и отчаяния начинает преобладать - «звезды гаснут»:
Вьется путь в снегах, в степи широкой. Вот - луга и над оврагом мост, Под горой - поселок одинокий, На горе - заброшенный погост.
Ни души в поселке; не краснеют
Из-под крыш вечерние огни;
Слепо срубы в сумерках чернеют.
Знаю я - покинуты они (Б., с. 105).
Очевидно, что рубцовский пейзаж (примеров множество) почти тождествен бунинскому; однако очевидны и примеры контраста в мировосприятии двух лирических героев. Бунинский герой безнадежно одинок. Герой Рубцова ощущает не только одиночество, но и причастность к жизни на этой земле, глубинную связь с живущими здесь простыми людьми и надежду на их понимание и сочувствие:
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
(«Зимняя песня», 1965, с. 90)
Итак, опыт анализа поэзии Николая Рубцова всего лишь в одном аспекте - с точки зрения воплощения в его художественном мире концепта «звезда» - позволяет сделать выводы о подлинном масштабе рубцовского творческого наследия, об уровне мышления поэта, о философском - по преимуществу - характере его стихов и о преемственности Рубцова по отношению к художникам философского склада. Истинное значение творчества поэта будет углубляться по мере расширения историко-литературного контекста его изучения.
