CC BY
90В.А. Редькин
ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО В ПОЭЗИИ Н. РУБЦОВА
Время в искусстве, как заметил Д.С. Лихачёв, «объект, субъект и орудие изображения»1. Воплощение реального времени в творчестве писателя - это проблема его концепции мира и человека.
В поэзии Н.М. Рубцова время жизни лирического героя неотрывно от времени жизни народа; художественное пространство неотделимо от национального пространства; категория хронотопа глубоко содержательна. За внешней простотой стиля Рубцова скрывается сложная, философски насыщенная структура произведения, с помощью которой он сумел передать волнующие раздумья о нашем времени и вечности, о сложных нравственных проблемах, о судьбах России и мира в целом, о Боге и его творении, о жизни и смерти, о прошлом, настоящем и будущем человечества. В творчестве Н. Рубцова время почти не выступает непосредственно как тема произведения. Поэт исподволь в образе, развернутой метафоре приходит к мысли о связи времен, стремится философски осмыслить эту связь.
В духе философии «общего дела» Н.Ф. Фёдорова поэт соизмеряет настоящее с прошлым, поддерживая миф о минувшем золотом веке человечества. Старину, древность он не только поэтизирует, но прямо признается в любви к прошлому, будь это прошлое человечества, России или его собственные детство и юность. Его душа хранит красоту былых времен. В стихотворении «Вологодский пейзаж» (1969) он пишет о «таинственном величье своей глубокой старины». Даже «полусгнивший пустой сарай» «помнит свой сенокосный рай» («Ночь на перевозе», 1964). Поэт
1 Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. - Л., 1979. - С. 209.
вопрошает: «На крыльях в прошлые года / Твоя душа лететь устала?» («Цветок и нива», 1964-1965).
Былая Русь поэтизируется в стихотворении «По вечерам» (1970). Говоря о Пасхе, поэт грустит о том, что всенародный праздник остался в прошлом («Промчалась твоя пора!»). Он пишет об утратах национального мира. Время несет разрушение прошлому. Возникают образы «сгнившей лесной избушки», разрушенной дворянской усадьбы, полусгнившего сенного сарая. С грустью он замечает, что чаще слышны новые советские песни и «Все реже -грустной старины» («На сенокосе», 1964).
Время прошлого всегда конкретизируется у Рубцова пространственными образами деревни:
... И так легки былые годы, Как будто лебеди вдали На наши пастбища и воды Летят со всех сторон земли!..
(«Уединившись за оконцем», 1966)
И еще:
... Было все - любовь и радость. Счастье грезилось окрест. Было все - покой и святость Невеселых наших мест..
(«Наслаждаясь ветром резким...», 1966)
Ориентация поэта на традиционные духовные ценности проявляется в составе его лексики. По словам поэта, он «предпочитал использовать слова только духовного, эмоционально-образного содержания, которые звучали до нас сотни лет и столько же будут жить после нас»1. С этим связано и его обращение к традиционным жанрам, к фольклору: «Не будь у человека старинных настроений, не будет у него в стихах и старинных слов, вернее, старинных поэтических форм»2.
События играют у Рубцова роль реалистической мотивировки; они так же, как конкретные пространственные реалии, выполняют вспомогательную роль. Поэту важно, например, передать
1 Рубцов Н.М. Видения на холме: Стихи, переводы, проза, письма. - М.: Сов. Россия. 1990. - С. 358.
2 Там же. - С. 360.
именно состояние души лирического героя в момент расставания, а не то, как и в какой временной последовательности оно происходит. Смена переживаний в душе лирического героя играет главную роль в конструкции хронотопа. Прямые лирические признания и зарисовки с натуры, насыщенные бытовыми деталями, обладают огромным потенциалом поэтической энергии:
... С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, Чувствую самую жгучую, Самую смертную связь.
(«Тихая моя родина», 1963)
Н. Рубцов добивается острой конфликтности и лаконизма своих произведений благодаря тому, что в основе их хронотопа лежит пересечение времен («У церковных берез», «Шумит Катунь») или пространственных плоскостей («Грани», «Изба»). Время рисуется с помощью символических пространственных образов. Многие его стихи появляются на перекрестье движения или развития мысли во времени и пространстве («Что вспомню я?», «Купавы», «Гуляев-ская горка», «Сосен шум»).
Его раздумчивые, философски насыщенные пейзажи неотрывны от темы русской деревни. Проникновенны строки Рубцова из его автобиографических стихотворений, связанных с этой темой: «Тихая моя родина» (1963), «Родная деревня» (1964), «В сибирской деревне» (1966), «Детство» (1967) и др. С его точки зрения, «Мать России целой - деревушка.» («Острова свои обогреваем», 1966).
А в стихотворении «Грани» (1962) поэт признается:
... Но хочется
Как-то сразу
Жить в городе и в селе!
Ах, город
Село таранит!
Ах, что-то
Пойдет на слом!
Меня же терзают
Грани
Меж городом и селом.
Мироощущение на стыке городского и деревенского переведено Рубцовым в философско-религиозную ипостась. В его
стихах существует градация родного пространства: детский дом, школа, деревня, малая родина, родной Вологодский край, родной Север, родина - Россия, родина - земля, родина - мироздание, родина - небо.
Диалектика творчества поэта заключается в сочетании покоя, созерцания жизни сквозь призму основательной, связанной с прошлым, подлинно народной морали и движения, изменчивости окружающего, устремленности в будущее. Отсюда образы белой церквушки, священной обители, собора, детского церковного хора, символизирующие духовные основы народной жизни. Но в настоящем они скованы, подавлены.
«Спит былая Русь», «моросит дремотный дождик», «дремлет темный лес»; перед наступлением ночи «гробовое затишье», «покоем веют старческие нравы». И так чуть ли не в каждом стихотворении. Но вместе с тем у поэта возникает образ мчащегося поезда «посреди миров несокрушимых»:
... Вот он, глазом огненным сверкая, Вылетает... Дай дорогу, пеший! На разъезде где-то, у сарая, Подхватил меня, повез меня, как леший!..
(«Поезд», 1969)
Это движение носит явно негативный, разрушительный характер.
Довольно часто стержнем стихотворений Н. Рубцова являются образы движения и покоя в их единстве:
Скачет ли свадьба в глуши потрясенного бора, Или, как ласка, в минуты ненастной погоды Где-то послышится пение детского хора. Так - вспоминаю - бывало и в прежние годы!.. (1970).
Порой поэт стремится приостановить быстрое движение, чтобы обратить внимание человека на красоту мира («Подорожники», «Купавы»):
.Я им кричу: - Куда же вы? Куда вы?
Взгляните ж вы, какие здесь купавы! -
Но разве кто послушает меня. (1967).
С движением связаны мотивы дороги, пути («В дороге», «Дорожная элегия», «У размытой дороги.»). Трагизм лирического героя в том, что он подчас теряет свою дорогу, не видит пути вперед:
.Я не знаю, куда повернуть, В тусклом свете блестя, гололедица Предо мной обозначила путь.
(«Гололедица», 1969)
И еще:
Я повода оставил. Смотрю другим вослед. Сам ехал бы
и правил Да мне дороги нет. («Мы сваливать не вправе...», 1970)
Несомненно, такое внутреннее состояние лирического героя социально обусловлено переломным характером эпохи. Искренность, бескомпромиссность, честность, чуткость к веяниям нового, стремление постигнуть жизнь народа во всей его духовной глубине - все это позволило поэту неразрывно связать движение лирического героя в пространстве и движение народа во времени.
В поэзии Н. Рубцова создается звуковой, ритмический образ времени и пространства. Ритм как повторяющийся элемент стиха широко используется Рубцовым в передаче времени каких-то реальных процессов: труда, движения и покоя, что свойственно реалистическому стилю. «Дорожная элегия», к примеру, написана двустопным амфибрахием. Каждое слово оказывается под ударением, что помогает передать быструю смену впечатлений:
Дорога, дорога, Разлука, разлука. Знакома до срока Дорожная мука. (1970).
Однако чтобы выразить замедление движения усталого пешехода, Рубцов переносит один безударный слог во вторую строку, увеличивая ее длительность: «Устало в пыли / Я влачусь, как острожник». В стихотворении «Плыть, плыть.» (1969) движение передает акцентный стих. Созерцательно-размышляющее начало в
стихотворении «Осенние этюды» (1965) призван выразить пятистопный ямб, а в стихотворении «У размытой дороги» (1968) -пятистопный дактиль.
Хотя хронотоп у Рубцова моделирует реальные время и пространство, мы встречаемся и с некоторой их трансформацией. Поэт включает в свои стихи условное пространство мифов, видений, преданий:
... Мне мерещится в темных волнах Затонувший какой-то флот.
(«Ночь на перевозе», 1964)
Мне странно кажется, что я Среди отжившего, минувшего, Как бы в каюте корабля, Бог весть, когда и затонувшего.
(«Бессонница», 1969)
И мерещится мне, что в жилище Кто-то пристально смотрит всю ночь.
(«Зимняя ночь», 1969)
Особенно характерно с этой точки зрения стихотворение «Видения на холме» (1960-1964). Видения позволяют представить историческое время не только как прошлое: «В крови и жемчугах / Тупой башмак скуластого Батыя.»; но и как составную часть национального мира в настоящем:
.Со всех сторон нахлынули они, Иных времен татары и монголы. Они несут на флагах черный крест, Они крестами небо закрестили.
Видение - не только один из жанров древней литературы, но и художественный прием, часто используемый в фольклоре и романтической поэзии. У Рубцова сны наяву имеют именно этот источник:
И в этом сне картины нашей жизни, Одна другой туманнее, толпятся, Покрытые миражной поволокой Безбрежной тишины и забытья.
(«Осенние этюды», 2, 1965)
В стихах поэта часто передается ощущение жизни как сна наяву («В лесу», «Осенние этюды», «Душа хранит»). То ли сон, то ли страшный бред лежат в основе стихотворения «В гостях» (1964). Так возникают характерные для поэта сравнения и метафоры: «Костер, как мимолетный сон природы» («Прощальный костер»); «Меня навек затянет сном. / Как будто илом или тиною.» («Бессонница»); «Сон золотой увяданья.» («Листья осенние»); «Лежат развалины собора, / Как будто спит былая Русь» («По вечерам»); «И над родиной, полной покоя, / Опускается сон золотой!» («Чудный месяц плывет над рекою»).
Для поэзии Н. Рубцова характерно единство хронотопа, стремление к соответствию художественного времени реальному, воспроизведение времени и пространства как объективной данности. Время и пространство в поэзии Рубцова всегда конкретны: обычно указывается время года, суток, место действия («В полях сверкало. Близилась гроза.», «Вечернее происшествие», «В горнице», «По вечерам», «Утро», «Ночь на родине», «Листья осенние», «Наступление ночи», «Зимняя ночь», «Осенние этюды», «Вологодский пейзаж», «Стоит жара» и т.д.).
Поэт утверждает единство земного пространства и небесного, времени и вечности. Именно это дает ощущение полноты бытия, а значит, счастья:
Как весь простор, небесный и земной, Дышал в оконце счастьем и покоем, И достославной веял стариной, И ликовал под ливнями и зноем!..
(«Привет, Россия!», 1969)
Национальное и конкретно-историческое в творчестве Рубцова неотделимо от вечного и общечеловеческого.
Особенностью поэзии Н. Рубцова является воссоздание им национально-исторического времени и национального пространства. Для Рубцова время среды важно с точки зрения конкретики национальной истории; при этом географическое пространство всегда прямо или косвенно детализировано.
Национальное пространство рисуется с помощью описаний природы. Если в произведении нет точного географического названия, то реалистический пейзаж, породы деревьев, названия птиц и животных, приметы быта так или иначе показывают, что все происходит в России, как правило северной, на Вологодчине.
Важна здесь не каждая деталь в отдельности, а их совокупность. Рубцов пишет о русских огородах, русских березах, полях и реках, болотах и лесах. В его стихах обитают коростели, кукушки, грачи, воробьи, зайцы, медведи. Да и растительный мир тоже конкретизирован (встречаются осина, ива, сосна и ель, а также лебеда и ромашки). Национальное пространство символизируют и ель и белый гриб. В стихотворении «Сосен шум» поэт слышит «глас веков» в сказаньях «старинных сосен», «древнего» бора. И все это не имеет отношения к сословному или классовому началу. Не случайно в стихотворении «В старом парке» поэт сочувственно пишет о тоске старого русского барина по родной усадьбе и парку:
. Дряхлея на чужбине, Об этой сладкой Вспомнил он малине, И долго слезы Катятся из глаз. (1967).
Поэт утверждал «святость родного захолустья»: «.родимая землица / Надо мной удерживает власть» («Ось», 1962-1965). В его стихах многократно предстают детали национального быта: баня, поленница дров, коромысло, колодец, горница и т.п. Пальмы юга остаются недостижимой, виртуальной реальностью в сравнении со снежной вьюгой родного мира.
Звезда, цветы, лодка, заря, лес, солнце, ива, река, соловьи -все это не просто словесные обозначения и реальные приметы жизни, близкой к природе, но и некие символы, носители ее вечной ценности и красоты.
В стихах конца 60-х годов Н. Рубцов стремился к созданию целостного образа национального мира, гармоничного и прекрасного:
Неподвижно стояли деревья, И ромашки белели во мгле, И казалась мне эта деревня Чем-то самым святым на земле.
(«Ферапонтово», 1970)
«Хронотоп как формально-содержательная категория определяет (в значительной мере) и образ человека в литературе; этот
образ всегда существенно хронотопичен»1. В стихах Н. Рубцова нарисованы колоритные фигуры ролевых героев - представителей русского народа, носителей основных черт национального характера. Трудно живут эти люди, но неисчерпаема их доброта («Добрый Филя», «Русский огонек», «На ночлеге», «Старик» и др.). Поэт создает образ православного русского человека с его видением Божьего мира, «с душою светлою, как луч»:
. Глядит глазами голубыми, Несет котомку на горбу, Словами тихими, скупыми Благодарит свою судьбу
(«Старик», 1967)
В соотношении с образами этих персонажей создается образ лирического героя, имеющего ярко выраженный национальный характер и органически близкий ролевым героям. Национальный характер воплощается и в образе предполагаемого читателя.
В поэзии Н. Рубцова нетрудно заметить тесную взаимосвязь и взаимопроникновение исторического времени и национального пространства. Показывая старину или современность, изображая русскую природу, быт и обычаи народа, его борьбу за национальную свободу и социальную справедливость, Николай Рубцов стремился вскрыть древние корни народной эстетики, источники нравственных ценностей и духовного своеобразия национального характера. Ни городские, ни деревенские жители, отказавшиеся от традиционной христианской системы ценностей, не вызывают у него симпатий. В стихах Рубцова происходит демифологизация русского народа («Зимним вечерком», «Фальшивая колода»). Русский народ, если он отказывается от доброты и копит в душе зло, превращается в стадо («Кого обидел?» (1962).
В 1960-е годы нарастало отчуждение народа от власти; углублялись противоречия государственной системы. В народном сознании это проявилось в чувстве сиротства. По словам В.Н. Баракова, «сиротство в российской жизни» приобретает в поэзии Рубцова «символический смысл»; его личная судьба, «его трагическое восприятие жизни совпали в своих основных чертах с народным миро-
1 Гей Н.К. Время и пространство в художественном произведении // Контекст - 74. - М.: Наука, 1975. - С. 213.
ощущением»1. В стихотворении «Встреча» Рубцов сиротою называет всю Россию; та же мысль выражена в стихотворении «Русский огонек»: «.И вдруг открылся мне / И поразил / Сиротский смысл семейных фотографий.».
В суете времени поэт не забывает о вечном. Национальный мир в стихах Рубцова предстает как страдающий: несмотря на все перемены «... вечный дух крушины / Все так же горек и уныл» («Загородил мою дорогу», 1957). В.Н. Бараков подчеркивает: «Ценностно-смысловая ориентация в его художественном мире, его "тема души" совершенно сознательно направлена на современность, но . являющуюся лишь "мгновением вечности" во всей жизни Родины»2. Гармоничный мир прошлого тесно связывается в сознании поэта с вечными ценностями духовного мира, мира природы, неба, звезд, любви. При этом к вечности, истине ведут страдания, что соответствует христианской аксиологии:
. Россия, Русь - куда я ни взгляну. За все твои страдания и битвы Люблю твою, Россия, старину, Твои леса, погосты и молитвы, Люблю твои избушки и цветы, И небеса, горящие от зноя, И шепот ив у омутной воды, Люблю навек, до вечного покоя.
(«Видения на холме», 1960-1964)
Опорные семы его стихотворений - страдания, любовь, вечность. Поэт обращается с молитвой и к высшим силам:
. И я молюсь - о, русская земля! -Не на твои забытые иконы Молюсь на лик священного Кремля И на его таинственные звоны.
(«О Московском кремле», 1968)
Путь к Богу у Рубцова лежит не столько через воцерковле-ние, сколько через духовную национальную традицию, державную историю, национальные святыни. За то, что Иван Грозный «исце-
1 Бараков В.Н. Чувство земли. - М.; Вологда: Русь, 1997. - С. 33.
2 Бараков В.Н. Отчизна и воля: Книга о поэзии Николая Рубцова. - Вологда: Кн. наследие, 2005. - С. 45.
лял невзгоды государства, скрывая боль своих душевных ран», поэт не только оправдывает, но и возвеличивает монарха.
В этом смысловом контексте пространство в поэзии Н. Рубцова предстает в трех ипостасях: земное (социальное и природное), психологическое пространство (души, мыслей и чувств) и духовное (Неба, Бога, Храма). Суть своей жизни поэт выразил в строках:
Живу вблизи пустого храма, На крутизне береговой, И городская переправа Открыта вся передо мной.
(«Вологодский пейзаж», 1969)
Здесь передано религиозное сознание поэта, живущего в социальном мире духовной пустоты перед лицом переправы, которая ассоциируется в контексте его творчества как переправа в иной мир. Земное пространство у Рубцова открыто в «простор тревожный, беспредельный».
В стихотворении «Во время грозы» (1968) поэт созерцает «Зловещий праздник бытия, / Смятенный вид родного края», но, рисуя небесную силу, рассекающую земную тьму, он показывает, что земная тварь трепещет и теряется перед этой стихией и только церковь остается несокрушимой и твердой опорой душе:
И туча шла гора горой! Кричал петух, металось стадо, И только церковь под грозой Молчала набожно и свято. Молчал, задумавшись, и я.
(продолжает поэт, как бы невольно приобщая себя к церкви).
По словам В.В. Кожинова, «в поэзии Николая Рубцова есть отблеск безграничности, ибо у него был дар всем существом слышать ту звучащую стихию, которая несоизмеримо больше и его, и любого из нас, - стихию народа, природы, Вселенной»1. Но, по сути, безграничность присуща только Богу. Вот это Божественное начало и стремился передать Рубцов.
В.В. Кожинов также писал о «светоносности» поэзии Рубцова. «Стихия света, - по его словам, - уже сама по себе есть нечто
1 Кожинов В.В. Статьи о современной литературе. - М., 1982. - С. 163.
такое, что в равной мере свойственно миру и человеческому духу»1. Природа этого света не материальная, не физическая, а духовная, Божественная, что соответствует христианской аксиологии.
Злое и доброе, темное и светлое в стихах Рубцова имеют четкие очертания: с одной стороны, черная ночь, мрак, жуть, нечисть, а с другой - светлое и возвышенное начало, святость: «И черный дым летел за перевалы / К стоянкам светлых русских деревень.»; «Светлы по ночам небеса»; «светлые вырубки»; «светлая печаль»; «вода недвижнее стекла, и в глубине ее светло»; но - «темное печальное крыльцо»; «темный разъезд разлуки»; «темное прощальное авто»; «темнота закоулков» и т.д.
Окружающий мир в поэзии Н. Рубцова полон несказанных тайн и загадок, он как бы ощущает возможность чуда, а порой испытывает чувство мистического ужаса. Ему мерещится «что-то тайное» в окружающем мире, он воссоздает пейзаж «Во всем таинственном величье / Своей глубокой старины» («Вологодский пейзаж», 1969). Обращаясь к библейским образам, Рубцов постигал духовность в глубинах народного сознания. «Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны, / Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!», - писал он в стихотворении «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны» (1963). Здесь белая церковь символизирует светлое духовное начало в национальной культуре прошлого. И эта духовность, возвышенность предназначения распространяется на человека и природу.
Поэт с теми, «Кто воздавал земной красе / Почти молитвенным обрядом» («Прощальный костер», 1964). Он подчеркивает: «.узрела душа Ферапонта что-то божье в земной красоте», и деревня кажется ему «чем-то самым святым на земле» («Ферапонто-во», 1970). Не случайна перекличка образов: «купол священной обители» и «в святой обители природы», «небесный синий свод» и «небесный купол, полный славы» и др.
В стихотворении «Взглянул на кустик» (1967) поэт утверждает, что «истину постиг». В чем же эта истина? А в том, что кустик сладкой малины, как источник радости и любви, питает солнышко и «поит его родник». Возникает ощущение Божьей Благодати, когда жизнь полна небесного тепла и питается живительными соками родной земли. А рядом «худые деревца» на «скудной лужайке». Они тоже тянулись к солнцу и обожглись: слишком дерзко они стремились в солнечную высь, но их духовная основа
1 Кожинов В.В. Статьи о современной литературе. - М., 1982. - С. 178.
была слишком скудной. Их «нечаянная мука» - наказание за дерзость. Стихотворение прочитывается как развернутая метафора жизни, как притча о наказании человека за гордыню.
Материальный мир и душевный мир незримо связаны у Н. Рубцова с духовным. Особенно ярко это проявляется в разработке темы смерти. Кажется, что поэт никогда не забывает о ней; ее образ возникает не в одном десятке стихов. Смерть рисуется как переправа на другой берег, мифологически символизирующая переход в иной мир («Село стоит на правом берегу.», 1970), а путь на кладбище - последний путь в земной жизни:
И самый грустный все же И нелепый Вот этот путь, Венчающий борьбу И все на свете.
Поэт пишет о небесной каре («Гроза»), а подчас у него возникает сакраментальный вопрос: «За что?» В стихотворении «Плыть, плыть, плыть...» жизнь представляется движением в мир иной: «... Мимо могильных плит, / Мимо церковных рам, / Мимо семейных драм.». Могильные плиты и оклад иконы - это все земное и временное.
Во многих стихах речь идет о личной смерти («Последний пароход», «В гостях», «Идет процессия», «Я умру в крещенские морозы»). Человек приходит из иного мира и уходит туда же: «Он нас на земле посетил, / Как чей-то привет и улыбка» («Памяти Анциферова»). Горе личной потери снимается обращением к народной песне, в которой заключена душа народа («Утро утраты»). Смерть приобщает человека к народной душе и к душе природы: «Он умер без крика, без слова, / Он знал, что в дороге умрет. / Он умер, снегами отпетый.» («Неизвестный»). Но, так или иначе, смерть им воспринимается в традициях православия: «Каждому на Руси / Памятник - добрый крест!» («Плыть, плыть, плыть.»). О смерти поэт пишет как о «Божьей милости», как о «высшем счастье»; «Чтоб в смертный час рассудок и душа, / Как в этот раз, друг другу улыбнулись.» («Философские стихи», 1964).
Тема смерти у него связана с мыслью о вечной жизни, могила заставляет вспомнить о небе: «И неизвестная могила / Под небеса уносит ум», - утверждает поэт в стихотворении «В святой обители природы» (1966). Выражая народно-православный взгляд,
автор пишет о просветлении в момент смерти («Конец», 1970); с приходом смерти, если она естественна, вовсе не обязательно печалиться («Осенний этюд»). С иным, небесным миром связано понятие Благодати:
И откуда берется такое, Что на ветках мерцает роса, И над родиной, полной покоя, Так светлы по ночам небеса!
(«Чудный месяц плывет над рекою.»)
Поэт призывает «принять душой, как благодать», чистую детскую радость, которой не мешает даже смерть («Девочка играет»).
Пространство поэзии Николая Рубцова - это пространство любви. Она обнимает земной и небесный миры, Бога и человека. В стихотворении «Давай, земля, / Немножко отдохнем.» (1965) поэт прямо утверждает это. «Но все равно, / Как самый лучший жребий, / Я твой покой любил издалека, - обращается автор к Земле и продолжает, - И счастлив тем, / Что в чистом этом небе / Идут, идут, / Как мысли, облака». Он готов «славить эти небеса». Вся его жизнь вращается «вокруг любви». Я все шепчу: «Люблю, люблю.», - признается поэт. «Люблю твои березы!» - обращается он к родной земле. Но это не просто любовь, а святая любовь, связывающая пространство души с духовным миром. «Свято я в жизни любил», - подчеркивает автор в стихотворении «Тот город зеленый» (1969).
Когда Рубцов в стихотворении «Гость» пишет: «Взгляд блуждает по иконам. Неужели бога нет?» - это, конечно, не отрицание Бога. Это голос не лирического, а ролевого героя, воспитанного в советское атеистическое время. Все творчество поэта показывает, что сам он не сомневался в присутствии Бога в мире.
Н. Рубцов передает в стихах соборность мира, его хоровое начало: «Что грустно так поют суровым хором / И темный лес, и стаи журавлей / Над беспробудно дремлющим угором». Хоровое начало - суть национального мира. «И пенья нет, но ясно слышу я / Незримых певчих пенье хоровое», - подчеркивает автор, воссоздавая облик России в стихотворении «Привет, Россия». «Одно поют своим согласным хором / И темный лес, и стаи журавлей», - пишет он в стихотворении «Последний пароход», утверждая соборность неба и земли. Национальное пространство объединяет Церковь. Именно церкви не хватает ему в сибирском пейзаже («Сибирь, как будто не Сибирь!). У церковных берез происходят встречи и прощания.
В стихотворении «Душа хранит» (1966) поэт подчеркивает, что Божий храм - это глубинная основа национального мира:
О, вид смиренный и родной! Березы, избы по буграм И, отраженный глубиной, Как сон столетий, Божий храм.
Стихотворение «Выпал снег» (1969) прочитывается как глубоко религиозное по своему смыслу: речь идет об исцелении души. Что же врачует душу? Только ли выпавший снег? Нет. Душу возвышает чистота, красота, гармония с миром (лад), добро, о которых, собственно, идет речь в произведении. И ассоциативно связано это с «красотою древнерусской», с храмом Софии, с радостной вестью Христа о вечной жизни:
Снег летит на храм Софии, На детей, а их не счесть. Снег летит по всей России, Словно радостная весть.
Не случайно здесь возникает разговор о детях, которым, по словам Христа, принадлежит Царство Божие, о Руси, которая в православном представлении святая, Дом Богородицы.
Природа для Н. Рубцова - живая, одухотворенная, полная таинственных сил стихия. Не случайно он широко использует олицетворения. У него «Грустно маленькой березке / На обветренной скале»; «И стонут ивы над головою.»; «И вьюга злая жалобно скулит.»; «Приуныли нынче подорожники./ Приуныли в поле колокольчики.»; «Дремлет на стене моей / Ивы кружевная тень.»; «Огонь в печи не спит, перекликаясь / С глухим дождем, струящимся по крыше.»; «Как воет ветер! Как стонет ветер!.. / Как выражает живую душу!»; «Звездный небосвод / Полон светлых дум»; «Миры глядят с небес, / Свой излучая свет, / Свой открывая лик, / Прекрасный, но холодный» и т.д.
Мир природы воплощается поэтом как Божий мир; он как бы освящен верой, церковью:
. А есть укромный край природы, Где под церковною горой В тени мерцающие воды С твоей ласкаются сестрой.
(«Ива», 1969)
Колокольный звон, иконы, церковь, церковный хор - символизируют присутствие духовного мира в земном, материальном, телесном мире. Говоря о своем полном слиянии с природой, когда хочется сказать: «Я был в лесу листом!», «Я был в лесу дождем!», поэт не забывает о небе, которое озаряет, освящает природу: «Я так люблю осенний лес, / Над ним сияние небес.». Природа для него - «святая обитель».
Поэт воспринимает мир как Божье чудо, он ощущает его таинственность и явно не приемлет материалистически-утилитарный взгляд, когда теряется глубина осмысления бытия. Он видит в земной жизни непреходящее и вечное. Его движение уподобляется стремительной скачке святого отрока по Святой Руси. В духовном мире остаются нетленными и разрушенный людьми «храм старины, удивительный, белоколонный», и нравственные ценности советского времени, когда «сам председатель. требовал выпить за доблесть в труде и за честность»:
. О, сельские виды! О, дивное счастье родиться В лугах, словно ангел, под куполом синих небес! Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица, Разбить свои крылья и больше не видеть чудес! Боюсь, что над нами не будет таинственной силы, Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом, Что, все понимая, без грусти пойду до могилы. Отчизна и воля - останься, мое божество!
(«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны», 1963)
Природа в стихах Рубцова удивительно соответствует душевному состоянию героя. В стихотворении «Ночь на родине» (1967) эта параллель дана в виде непосредственного сравнения:
И всей душой, которую не жаль Всю потопить в таинственном и милом, Овладевает светлая печаль, Как лунный свет овладевает миром.
Божественное начало воплощает «купол синих (светлых) небес», куда устремлена душа поэта. Это - сквозной образ у Рубцова. В «Философских стихах» (1964) поэт приходит к мысли, что счастье - в единстве рассудка и души. Стихотворец не просто утверждает приоритет душевного над рассудочным («Живой душе пускай рассудок служит! / В душе огонь - и воля и любовь!»), но
фактически выходит на уровень духовного. В контексте всей поэзии Рубцова душа ведет - к Небу, к Богу:
. Но я пойду! Я знаю наперед, Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает, Кто все пройдет, когда душа ведет, И выше счастье в жизни не бывает!..
В стихотворении «Прощальный костер» (1965) поэт отмечает присутствие в душе небесного света и чистоты, единства с Божьим миром природы:
Душа свои не помнит годы, Так по-младенчески чиста, Как говорящие уста Нас окружающей природы.
В стихотворении «Русский огонек» (1963) он утверждает свет и добро русской души, которые исходят из традиционной веры; поэт благодарит «скромный русский огонек»: «.Среди тревог великих и разбоя / Горишь, горишь как добрая душа, / Горишь во мгле - и нет тебе покоя».
Это единство поэт символически воплощает в стихотворении «Левитан» (1960): «Над колокольчиковым лугом / Собор звенит в колокола!.. / И колокольцем каждым в душу / До новых радостей и сил / Твои луга звенят не глуше / Колоколов твоей Руси.». В стихотворении «Старая дорога» (1966) поэт прямо пишет о духовности: «Здесь русский дух в веках произошел.».
В.Н. Бараков полагает, что соединение образа души у Рубцова с огнем и светом, птицей, звездою, дымом, ветром восходит к мифологической древности, к язычеству. Думается, что, когда Рубцов писал всерьез, то обращался к концепту души, имея в виду не «разные значения» ее «взаимосвязанности с миром»1, но стремился воплотить единую, христианскую концепцию.
В творчестве поэта ярко проявились черты реалистической поэзии с ее конкретностью, точностью детали, национально-историческим временем и национальным пространством. В то же время поэт выражал тягу к недостижимому романтическому идеалу, что ярко проявилось в стихотворении «Зеленые цветы» (1966): «Но даже здесь. чего-то не хватает. / Недостает того, что не
1 Бараков В.Н. Отчизна и воля... - С. 49.
найти». Однако иррационализм присущ не только романтическому видению мира, но и человеку, верующему в Бога, чувствующему его присутствие, знающему на основе своего духовного опыта, что существует иной мир.
В свое время С.Н. Булгаков утверждал: «Бог есть навеки неведомая, недоступная, непостижимая, неизреченная Тайна, к которой не существует никакого приближения»1. Это ощущение тайны (Бога, мира, человека) и составляет особенность духовного реализма Н. Рубцова. В глубине его строки явно ощутим мерцающий и непостижимый смысл бытия. По словам русского религиозного философа Б.П. Вышеславцева, предельная глубина человека закрыта «в значительной степени и для него самого»2. И только в творчестве раскрывается глубина личности, «бездна сердца».
Анализ организации времени и пространства в поэзии Николая Рубцова показывает, что насущные проблемы века - социальные, политические, исторические, нравственные - поэт преломил сквозь призму поиска истины на основе традиционного для русского народа Православия.
Былая Русь поэтизируется в стихотворении «По вечерам» (1964). Говоря о Пасхе, поэт грустит о том, что всенародный праздник остался в прошлом («Промчалась твоя пора!»). Поэт пишет об утратах национального мира. Время несет разрушение прошлому. Возникают образы «сгнившей лесной избушки», разрушенной дворянской усадьбы, полусгнившего сенного сарая. С грустью он замечает, что чаще слышны новые советские песни и «все реже - грустной старины».
1 Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. - М.: Республика, 1994. - С. 91.
2 Вышеславцев Б.П. Значение сердца в религии // Путь: Орган русской религиозной мысли. - М., 1992. - Кн. I. - С. 66.
