CC BY
101
Байминова - земные смертные люди, но высокие и сильные духом, своей любовью к Родине, готовностью жертвовать жизнью ради правого дела - победы над смертельным врагом. В коротком перерыве между боями, во сне Жамбалу приходит видение: из облаков, излучая яркий солнечный свет, - это спускается на землю мифический богатырь, сын тэнгэри Шаргай ноен на боевом коне. По мифологии бурят, сыновья тэнгэри становились хозяевами местностей, восседая на горных вершинах. Например, бурятские пятьдесят пять хатов - хозяева местности обитают в Восточных Саянах, а сорок четыре хата - в горах Бархана (Баргузин) [1, с. 155]. Небесный воитель Хан Шаргай ноен, покровительствующий людям и защищающий их от Зла, передает Жамбал батору знамение - весть о скорой победе над врагом.
В третьей главе-эпилоге поэмы Ш. Байминов рисует архетипический образ дерева - старой сосны. Жамбал Тулаев любуется красотой и мощью сосны, видит в ней символ прекрасной природы Тункин-ской долины. Деревья в бурятских обрядах и верованиях как объекты культового и мифологического почитания выступают в следующих аспектах: как носители жизненной силы; как воплощение древесного духа; как один из пяти элементов мироздания; в качестве пути, дороги, по которой осуществляются связь человека с потусторонним миром; наконец, как символ круговорота времени [2]. Народного героя хоронят по его завещанию под этой величавой сосной. Архетип дерева в поэме символизирует мысль о непрерывности жизни, о нерушимой связи поколений, ради жизни и счастья которых совершал свои подвиги Жамбал Тулаев.
Включенные Ш. Байминовым в поэтическую ткань произведения традиционные архетипические образы богатыря, улигершина, дерева, мифологемы рода, небесного воителя Хан Шаргай ноена, элементы, свойственные мифам (рефрены-повторы), а также народные песни, благопожелания, соло (хвалебные песни), заклинания - все выполняют важные литературные функции в изображении национального характера, особенностей национального быта, мировосприятия и художественного мышления, в создании глубоко национального поэтического образа мира.
Литература
1. Базаров Б.Д. Тайна посвящения в шаманы // Вершины. - Улан-Удэ, 1999. - № 1.
2. Бабуева В.Д. Материальная и духовная культура бурят. - Улан-Удэ, 2004.
Literature
1. Bazarov B.D. Secrets of shaman initiation // Vershini. Ulan-Ude, 1999. - № 1.
2. Babueva V.D. Material and spiritual life of buryats. Ulan-Ude, 2004.
Самбялова Туяна Владимировна, заместитель генерального директора ГУП «Издательский дом “Буряад унэн”»
Sambyalova Tuyana Vladimirovna, deputy general director of publishing house «Buryat Unen»
Tel.: (3012) 216808; e-mail: unen@mail.ru
УДК 8.09 (571.54)
ББК 83.3 (2 Рос. Бур) Н 203
В.А. Найданова
Зарождение и становление литературной критики Бурятии
В статье представлен процесс зарождения и становления бурятской литературной критики, выявляются имена первых критиков, литературно-критическая деятельность которых способствовала становлению критики Бурятии, раскрываются особенности творчества отдельных литературных критиков начального периода.
Ключевые слова: истоки бурятской литературной критики, история критики, жанры литературной критики, литературно-критический обзор, статья, интерпретация, комментарий.
VA. Naydanova
Peculiarities of literary criticism's foundation and formation in Buryatia
The process of development and formation of tne buryat litrature criticism is represented in the article. The work deals with the names of first buryat critics, who’s activity favour the formation of criticism in Buryatia and with the peculiarities of their art.
Key words: the beginnings of buryat literatury criticism, the criticism history, the genre of literatury criticism, the lit-erary-criticism review, the interpretation, comment(ary).
Становление бурятской литературной критики происходило в период сложных общественных процессов, напряженной идеологической борьбы, столкновения старой и новой культур, постепенной и неуклонной консолидации творческих сил молодой бурятской литературы. Это наиболее сложный пери-
од из всех этапов художественного развития литературы и литературной критики Бурятии, отразивший и эпоху национально-освободительного движения 1905 г., Октябрьской социалистической революции, репрессий 1937 г. и др.
Первые сведения о бурятской литературе и, следовательно, о состоянии ее критической мысли мы находим в статьях С. Туя, М. Саридака начиная с 1920-х гг.: «О бурят-монгольской народной поэзии» (1921); «О бурят-монгольском эпосе и шаманской поэтике» (1923); «Литературные заметки (О бурят-монгольских пьесах)» (1926); «О развитии бурят-монгольской национальной литературы» (1928); «О бурят-монгольской драматургии» (1936) С. Туя; «Прислушайся!» (1927), «Два слова о двух словах», «Учиться надо!» (1928) М. Саридака. Также в журнале «Сибирские огни» в 1922 г. была напечатана рецензия И. Смирнова о сборнике стихов Солбонэ Туя «Цветостепь». В 1923 г. в журнале «Восток» была опубликована рецензия В. Котвича о «Цветостепи». Эти рецензии были первыми критическими выступлениями в печати о творчестве бурятского поэта и, судя по ним, преобладающее положение в критике тех лет занимали поэтические обзоры и литературные портреты.
В одной из первых литературно-критических статей бурятской литературы «О бурят-монгольском эпосе и шаманской поэзии», оценивая героический эпос бурят-монгольского народа «Гэсэр» и такие поэмы, как «Алтан-Шагай», «Мэргэн», «Шоно-Батор», один из первых бурятских критиков С. Туя отмечает: «Мы можем смело сказать, что изучения бурят-монгольского шаманизма с точки зрения художественной ценности до сих пор не было и нет. До сих пор заклинания шамана представляются каким-то бессмысленным исступлением. Между тем, сколько здесь поэзии, сколько чувств и переживаний, как мастерски, порою тонко музыкально - в начале и в конце строки - срифмованы стихи!» [1].
С. Туя предстает перед нами в качестве тонкого ценителя стихотворного творчества, при этом критик советует опираться на огромное богатство народного творчества: «Пора признать, что и самая маленькая народность имеет свою небезынтересную историю, на поверхности которой порою выращивались драгоценные литературно-художественные зерна, имеющие общечеловеческое значение» [1]. С. Туя руководствуется известным пушкинским определением: «Критика - наука открывать красоты и недостатки в произведениях искусств и литературы». Одним из условий успешного развития бурят-монгольской литературы он считает переводы. С. Туя озабочен тем, что «такой интересный героический эпос бурят-монгольского народа, как “Гэсэр”, до сих пор художественно не переведен на наш общегосударственный язык, и о нем, за небольшим исключением востоковедов, почти никто не имеет хотя бы общего представления» [1]. Автор призывает к более систематической разработке и собиранию народных произведений национальных меньшинств, к изучению произведений устного народного творчества, так как в произведениях устного народного творчества он видит размах фантазии, оригинальность стиха, ритма и рифмовки, музыкальное богатство и высокие гуманистические мотивы. По его мнению, в этом плане особенно отличается бурятский народно-героический эпос «Гэсэр», который необходимо неустанно изучать и у которого надо учиться искусству стиха и гуманизму.
Как видим, истоки профессиональной критики начинаются с осмысления фольклора, его роли и значения в становлении литературы в целом. Перу С. Туя принадлежит ряд литературно-критических работ, посвященных анализу отдельных художественных произведений, проблемам развития литературы и искусства Бурятии «О бурят-монгольском эпосе и шаманской поэзии», «Мунко Саридак», «Литературные заметки», «О бурят-монгольской драматургии» и др.
Одним из лучших литературно-критических статей С. Туя является статья «Мунко Саридак (Б. Найдаков)», посвященная памяти поэта и критика. Этой статьей начинается в определенном смысле новый этап в становлении и развитии критической мысли Бурятии - появляется новый жанр критики - литературный портрет. С. Туя поддерживает «любовь к жизни солнечной, к животворному труду», новые образы, поэтику новой жизни, характерные для творческого наследия его друга М. Саридака. «Не будучи знакомым с ним, - пишет С. Туя, - и не зная, кто скрывается за этим псевдонимом, я долго пытался узнать автора статьи. Я был тогда уверен, что эта статья принадлежит перу, несомненно, зрелого литерато-ра-критика, достаточно знакомого с вопросами литературы и вполне грамотного по-русски. Но каково было мое изумление, когда через четыре или пять месяцев после появления этой статьи, ко мне в Буруч-ком явился семнадцатилетний бурят-комсомолец и познакомился со мной, как Найдаков, в скобках “Мунко Саридак”. Совершенно не ожидая, что безусый комсомолец-бурят окажется автором такой серьезной, стилистически выдержанной статьи, как “Прислушайся!”, я бросил в его сторону удивленное восклицание: “Вы Мунко Саридак?!”» [2].
Как литературный критик С. Туя известен современному читателю гораздо в меньшей степени, нежели как поэт. Однако анализ литературно-критических выступлений в контексте его творчества говорит о том, что именно с критических выступлений С. Туя начинается бурятская критика, у которой были порыв и силы для создания новой литературы, ее понимания. Хотелось бы обратить внимание на тот факт, что национальная критика, как показывает историко-литературное развитие, закладывалась самими писателями, т. е. в их лице мы имеем и художников слова, и их интерпретаторов - критиков.
Следует особо остановиться на литературно-критических статьях М. Саридака, которого читатель
тоже больше знает как поэта. Его выступления в основном были обращены к начинающим писателям и раскрывали специфику литературного творчества, его задач и указывали на важнейшие качества литературного мастерства, необходимость усилий для занятий литературным трудом, умений открывать «красоты и недостатки» (Пушкин) в произведениях художественной литературы.
В 1927 г. появилась первая критическая статья «Прислушайся!», привлекшая внимание С. Туя яркостью мысли, блеском стиля, искрящимся остроумием. В ней критик подчеркивает необходимость правдивого отображения действительности, призывает писателей служить своим трудом важному делу построения новой жизни. Статья состоит из трех небольших разделов: «Из старой тетради», «Стройка новой жизни», «Бодро вперед!» и носит острый полемический характер, в анализе содержания стихотворения О. Левицкого «Прислушайся», адресованный Солбонэ Туя. Конечно, и сам С. Туя мог ответить автору, но М. Саридак это сделал с не меньшим удовольствием, остро и откровенно.
В статье «Учиться надо!» (1928) он развивает и конкретизирует основное направление поэзии: «Пролетарские писатели говорят: “Довольно неба и мудрости вещей, давайте побольше простых гвоздей”. И это правильно. С этим критерием мы должны подходить к творчеству со стороны его социальной значимости» [3]. М. Саридак призывает писателей и поэтов приблизиться к нуждам и насущным проблемам реальной жизни, осуждая «некоторое влияние символизма, далекое от жизни, недоступное пониманию “простых людей”, отнюдь не являющееся признаком пролетарской утонченной культурности...» [3].
Критик анализирует творчество поэтов Азаргаева, Иванова, А. Байкалова, И. Абгулдаева, Я. Мо-гильникова, хвалит одного из них: «Сказано довольно метко и искренне; стихи не надуманны, написаны из “нутра”»; у другого отмечает “байкальскую прозрачность и привлекательность», вскрывает недостатки каждого: «.слабы эпитеты, ритмика и рифма ничем не блещут.»; «.Содержание этих стихов недурно, только написано не особенно хорошо.», «Тема богатая и хорошая, но сюжет развивается вяло, художественности мало». И не только новизну темы поощряет он в стихах молодых поэтов, но и ее лирическое наполнение: «.А вот новая для наших поэтов тема в искренних, ласкающей свежей лиричностью стихах.» [3]. Можно сделать вывод, что статья выдерживает основные критерии литературнокритического анализа, т. е. открывает как достоинства, так и недостатки художественных произведений.
М. Саридак, будучи сам поэтом, понимал, что стихи рождаются из поэтического ощущения, что стихотворные строки «льются»: «Когда поэзия настоящая, стихи должны, как вода, свободно, как дыхание, именно литься. Вспомним Пушкина - еще минута, стихи свободно потекут, или Есенина - льется листьев кленов медь.» [3]. М. Саридак, оценивая поэзию молодых, достаточно метко отмечает непро-думанность рифмы, неграмотное построение строфы.
Поэт, критик М. Саридак, борясь за богатое художественное содержание бурят-монгольской поэзии, выступал против надуманности и риторики, мелочности личных переживаний, в которых нет настроения, голоса эпохи. Он писал в статье «Два слова о двух словах», что молодая бурят-монгольская поэзия должна выражать новые чувства и переживания людей, рожденные новым временем, социалистическим строительством. Вот почему «петь только о трелях соловья, о юности под земным светом луны справа и слева, или писать о том, чего у нас вовсе не было и нет, когда страна лихорадочно растет, коммуна за коммуной рождается, когда улус слагает новые песни, нам совершенно не пристало. Творения некоторых начинающих страдают надуманностью» [4]. Отвергая риторичность, схематичность, борясь с поэзией, не имеющей плоти и крови, М. Саридак ратовал за правдивость, душевную теплоту и подлинный лиризм поэзии: «Стихи-то можно писать всякому, но. пропеть в них не всякому удается: ловко сложенные и срифмованные стихи могут быть лишенными художественности и внутренней как-то ласкающей мягкости и в то же время динамичности. Кроме технически хорошо развитой темы, в стихах ценим их созвучный эпохе лиризм, социальную обусловленность и глубокое социальное содержание» [4]. Если говорить о главной задаче бурят-монгольских поэтов, то они, как писал М. Саридак, должны в первую очередь изображать тип нового человека, его характер. «Надо заглянуть в душу нашего степняка и выразить его переживания, переходить от кампанейских тем к человеку - сыну степного раздолья и с его своеобразной психологией и лирой красоты, надо показать бурята, имеющего свою личную жизнь и интимные переживания, и его восприятия новой обстановки, нового строя», - писал он, обращаясь к писателям [4]. М. Саридак начинает обращать внимание на национальное своеобразие бурятской литературы и предлагает разнообразить тематику произведений. В его поэзии современники могли найти пример художника, стремящегося воплотить эти требования, призыв придать творчеству утверждающий пафос. Литературовед А.Б. Соктоев отмечал: «Не следует забывать, что вся бурятская литература того времени, за исключением может быть, только творчества Ц. Дона, как завороженная, поглощена была одной темой - темой трагического прошлого угнетенного народа. А постоянным мотивом этой литературы было оплакивание участи людей обездоленных и бесправных. В противовес этому яркими солнечными лучами светилась и живым искрометным ключом била и сверкала жизнерадостная поэзия Мунко Саридака» [5].
В статьях «Учиться надо!», «Два слова о двух словах», «Прислушайся!» М. Саридак подвергал критике тех, кто в своей поэтической практике был далек от живых вопросов современности, кто отворачивался от современной тематики в своих произведениях. Критик радовался первым росткам националь-
ной поэзии, говорил с любовью о подкупающих «своей простотой и непосредственной теплотой воспоминаний» стихотворениях Г. Сахарова, об «обладающих неподдельным языком и чувством» стихах Б. Базарона, Д. Дашинимаева, приветствовал поворот к современной тематике поэтов С. Туя, Г. Дагурова. Таким образом, зарождение и становление бурятской критической мысли основывалось и развивалось благодаря открытиям и находкам в поэзии. Необходимо отметить, что в большинстве своем критические статьи начального периода посвящены поэтическим произведениям - от шаманской поэзии до первых поэтических сборников на русском и бурятском языках: «Цветостепь» С. Туя, «Наранай туяа» (Сияние солнца) Б. Абидуева.
Критические материалы этого времени показывают, что наиболее часто в литературной критике выступали писатели, такие как Ц. Дон, С. Туя, М. Саридак и др. В своих статьях они стремились отметить успехи и подвести итог пройденному бурятской литературой пути, сосредоточить внимание на нерешенных задачах. Являясь первооткрывателями многих тем в бурятской литературе, они обращались к бурятским писателям с призывом больше показывать тружеников новой Бурят-Монголии - колхозников, рабочих, людей умственного труда, шире и глубже отражать новые явления и процессы в жизни бурятского народа, беспощадно отличать пережитки прошлого в быту и сознании людей. Т аково содержание статей С. Туя «О развитии бурят-монгольской национальной литературы», «Ответственная задача», М. Саридака «Прислушайся!», Ц. Дона «Улам дээшээ хугжэхын тулее тэмсэхэ» (Бороться за дальнейшие достижения), «Агууехэ хугжэлтын зам дээрэ» (На пути большого подъема) и др.
С конца 1920-х гг. появляются статьи, связанные с отражением культурных, политических процессов, происходящих в стране и Бурятии: Вопросы сценического искусства бурят-монголов» Б. Барадина (1924); «Бытовые черты в эпических произведениях эхирит-булагатов» М. Забанова (1929); «Но гражданином быть обязан» (1928) Н. Саганова; и др. В них литература рассматривается в непосредственной связи со всеми областями духовной культуры народа, с вопросами развития языка, культуры, музыки, театра. Эти статьи бурятских критиков были написаны под воздействием социалистических идей, той нови, которая наступала на старый быт, а также под воздействием русской литературы, новой социалистической культуры.
В 30-е гг. особенно активной была критическая деятельность С. Туя, общественно-политического деятеля, редактора первой бурятской газеты в Чите «Голос бурят-монгола», одного из создателей Союза писателей Бурятии, делегата I съезда писателей СССР. Его выступления в основном были обращены начинающим писателям, указывали на важнейшие условия, необходимые тем, кто занимается литературным трудом. Так, в статье «О моем творчестве и некоторых вопросах художественной литературы БМАССР» [6] он называет следующие качества, необходимые писателю: овладение техникой литературного мастерства, овладение общим знанием, культурой, хорошее владение родным языком.
Все чаще появляются литературно-критические работы молодых критиков, получивших специальное образование. Здесь следует назвать имена трех критиков - Никиты Занданова, Санжи Ширабона и Алексея Хамгашалова, которые оказали немалое влияние на литературный процесс тридцатых годов. Нельзя сказать, что литературно-критические работы молодых критиков обладали высоким уровнем эстетического анализа художественных явлений, верностью в осмыслении истории, литературы и характера развития литературного процесса тех лет. В них допускались характерные для того времени прямолинейность, крайности в оценке отдельных литературных произведений, творчества писателей старшего поколения, роли и значения литературно-художественных традиций прошлого в развитии и становлении современной литературы, но это был шаг вперед литературно-критической мысли в республике. Это выразилось и в количественном увеличении печатных критических выступлений, и в появлении первых литературоведческих работ.
На рубеже 1920-1930-х гг. начинается дифференциация критики и литературоведения. Появление первых бурятских литературоведческих работ было обусловлено следующими факторами: во-первых, бурятская литература накопила определенный опыт, во-вторых, существовала настоятельная необходимость, опираясь на достижения российского литературоведения, используя в качестве примеров произведения бурятской и русской литературы, дать начинающим писателям, литературной молодежи элементарные представления о литературной теории.
Н. Занданов отличается от других критиков более профессиональной аналитичностью в интерпретации произведения. Если писательская критика М. Саридака, С. Туя и Ц. Дона по-своему художественна, то критика Н. Занданова более обстоятельна в оценке литературного процесса. Он предлагает серьезный аналитичный разговор о состоянии бурятской литературы в ее историческом развитии. «В некоторых пьесах сильны настроения отчаяния, пессимизма; все настоящее отвратительно, необходимо вернуться к прошлому - вот, что в основном можно сказать о дореволюционной бурятской рукописной литературе» [7]. Специфика литературных портретов, созданных Н. Зандановым, обусловливается прежде всего их прямой обращенностью к индивидуальности писателей С. Туя, М. Саридака, Д. Дашинимаева, Б. Абидуева, Б. Базарона, Ж. Балданжабона, Д. Мадасона, Ц. Дона. Подробно останавливаясь на главных недостатках и удачах каждого, критик указывает на трудности, советуя работать над языком, охватывать
реальную действительность, учиться знанию устной народной словесности, знакомиться с русской классической и европейской литературой, искать новые формы стихосложения, черпать материалы из жизни, учиться мастерству. К его литературным портретам относится статья «Поэт-орденоносец», посвященный жизни и творчеству талантливого писателя, одного из основоположников бурятской литературы Х. Нам-сараева. Н. Занданов пишет: «Хоца Намсараев как народный поэт, как самородок, несомненно, имеет большие заслуги в развитии молодой бурят-монгольской литературы. Им написаны десятки стихов, ряд рассказов, которые по нескольку раз перечитываются в улусах, колхозах. Вряд ли можно найти хотя бы мало-мальски грамотного бурята, который бы не читал <^бгэн гэлэнэй угэ» (Слово старика гэлэна), рассказы «Хэшэг» (Богатство, подарок), «Хара шарайта» (Чернолицый), <^ншэдэй ухэл» (Смерть сирот) и т.д. Кто, наконец, не читал первую часть повести «Цыремпил» - самое позднее произведение Х. Намса-раева, где он показал свой огромный литературный рост» [7]. В его таланте показывать жизнь критик выделяет новые черты - народность, типичность и др.
В целом литературно-критическая деятельность Н. Занданова носит теоретико-литературный характер. Наряду с критическими обзорами критику удается достаточно обоснованно установить истоки различных аспектов творческой деятельности отдельных писателей - Н. Занданов прежде всего был кри-тиком-исследователем и наставником молодых писателей и его статьи имели важное значение в развитии бурятской литературы 1930-х гг. Его работа в области литературной критики была прервана арестом в 1937 г. Реабилитирован он был в 1957 г. и по существу до последних лет остался не известным массовому читателю. На этой стадии развития уже можно отметить появление основных компонентов критики: описание - анализ - оценка, но еще в зачаточном состоянии, без обязательного «подробного рассмотрения предмета» и «обоснованного приговора о нем». Авторы пока лишь констатируют, почти не мотивируя и не оценивая, соответствуют ли называемые произведения тому или иному критерию. И у нас есть все основания говорить о том, что основы литературной критики закладывались самими писателями, людьми, которые осознавали процесс творчества интуитивно, на художественном уровне. Вероятно, процесс критического осмысления литературного процесса самими художниками слова следует считать явлением типичным, свойственным всем национальным литературам.
Т аким образом, на начальном этапе, этапе зарождения и становления бурятской критики, статьи о состоянии бурятской литературы и о путях ее дальнейшего развития создавались и публиковались самими писателями: С. Туя, М. Саридаком, Ц. Доном. Они поднимали важные вопросы литературной жизни Бурятии, в которых выражалась забота о судьбе национальной литературы. Начав свой путь с аннотаци-онных, информационно-библиографических заметок (Б. Барадин, С. Туя, М. Саридак, Ц. Дон), к концу рассматриваемого периода критика уже выработала определенные эстетические критерии в оценке произведений, освоила жанры проблемных, аналитических, обзорных и обобщающих статей (С. Ширабон, Н. Занданов, А. Хамгашалов). Критические материалы о бурятской литературе стали появляться и в центральной печати. Благодаря тому, что у истоков зарождения литературной критики в республике стояли талантливые поэты, прозаики, драматурги, с самых первых шагов зарождения критика была достаточно адекватной уровню самой литературы, о чем свидетельствуют статьи С. Туя и М. Саридака. В них идет профессионально грамотный разговор о современном литературном процессе со знанием стихотворных законов, требований эпического или драматического жанра и др. Период зарождения и становления критики в 1920-1930-х гг., несомненно, подготовил почву для восхождения ее на новую ступень, связанную с формированием профессиональной критики и появлением профессиональных критических и литературоведческих исследований о бурятской литературе.
Литература
1. Туя С. О бурят-монгольском эпосе и шаманской поэтике // Сибирские огни. 1923. № 5-6. - С.246.
2. Туя С. Моя совесть чиста: стихотворения, статьи. - Улан-Удэ, 1992.
3. Саридак Мунко. Учиться надо // Бурят-Монгольская правда. - 1928. - 22 апр.
4. Саридак Мунко. Два слова о двух словах // Бурят-Монгольская правда. - 1928. - 1 апр.
5. Соктоев А.Б. Заметки о бурятской литературе // Дружба народов. - 1959. - № 11.
6. Туя С. О моем творчестве и некоторых вопросах художественной литературы БМАССР // Новая Сибирь. -1935. - Кн. 2.
7. Занданов Н.И. Растет литературная Бурятия // Весна республики. - Кн. 2. - Улан-Удэ. 1935. - №2.
Literature
1. Tuya C. About the Buryat-Mongolian and shaman poetic // Sibirskie ogni. 1923. № 5-6.
2. Tuya C. My conscience is clean: poems, articles. Ulan-Ude, 1992.
3. Munko Saridak . You need learn // Buryat-Monqolskaya pravda. 1928. April 22.
4. Munko Saridak. Two words about two words // Buryat-Mongolskaya pravda.1928. April 1.
5. Soktojev A.B. Notices of the buryat literature // Druzhba narodov. - 1959. - №11.
6. Tuya C. About my creative work and some questions of literature in BMASSR // Novaya Sibir. 1935. Book 2.
7. Zandanov N.I. The Buryat literature grows up // Vesna respublki. Book 2. Ulan-Ude. 1935. № 2.
С.С. Имихелова. Роман И. Калашникова «Чингисхан» в художественном сознании современных бурятских прозаиков (на материале прозы А. Гатапова)
Найданова Виктория Аюшеевна, ассистент кафедры бурятского языка Национально-гуманитарного института Бурятского государственного университета
Naydanova Viktoriya Ayusheevna, assistant of departament of buryat language in the National-human institute of Buryat State University
Tel.: (3012)611640; e-mail: victiriy2001@mail.ru
УДК 82.02
ББК 83.3 Бу
С.С. Имихелова
Роман И. Калашникова «Жестокий век» в художественном сознании современных бурятских прозаиков (на материале прозы А. Гатапова)
В статье рассматривается историческая проза современного бурятского писателя А. Гатапова, созданная не без влияния предшественников.
Ключевые слова: историческая проза, концепция национальной истории, образ Чингисхана.
S.S. Imihelova
«Zhestokii vek» by I. Kalashnikov in artistic consciousness of modern Buryat prose writers
(on the material of A. Gatapov’s prose)
The article reviews the modern Buryat writer A.Gatapov’s historical prose influenced by the predecessors.
Keywords: historical prose, the concept of national history, image of Chingis-khan.
В последнее время в литературе Бурятии появился ряд прозаических произведений, отмеченных интересом к истории. Достаточно назвать романы «Девятый рабджун» и «Бальжин-хатун» Владимира Гармаева, «Три меркита» Цыдыпа Цырендоржиева, повести и рассказы Самбу Норжимаева, Алексея Га-тапова. Интересно, что развитие исторического жанра в творчестве этих и других писателей свидетельствует о том, что литературный процесс в республике идет своим чередом, несмотря на пессимистические, чуть ли не апокалиптические заявления о том, что современной бурятской литературы нет, что полноценный литературный процесс отсутствует. Т ем не менее по-прежнему литература живет и развивается, по-прежнему «литературный молодняк» учится у своих предшественников, как классиков, так и тех, кто в последнее время пополнил пантеон литературных богов, многому их учит современная действительность, и все это, разумеется, помножено на индивидуальный талант. Закон преемственности в любых более или менее заметных текстах современных бурятских литераторов отчетливо проявляет себя, и по-другому быть не может: ничто не появляется из ничего. Доказательством тому может служить проза Алексея Гатапова. В его лице новое поколение бурятских писателей продолжает благое дело: воспитание в современниках чувства истории. Чтобы увидеть отличие произведений А. Гатапова, посвященных эпохе и личности Чингисхана, от известного романа И. Калашникова «Жестокий век», достаточно сравнить две концепции истории и исторической личности, каждая из которых обусловлена не только временем написания, но и национальной ментальностью.
А. Гатапов - историк по образованию, для него особый интерес представляет история древних племен Центральной Азии. Говоря о своих предшественниках, он называет два имени: И. Калашников и В. Митыпов. Их романы «Жестокий век» и «Долина бессмертников», по его признанию, послужили импульсом для творчества, а настоящими учителями для него стали русские писатели-психологи Л.Н. Толстой и М. А. Шолохов.
Сегодня исторический писатель, живущий в Бурятии, вряд ли может пройти мимо личности Чингисхана, сыгравшего огромную роль в истории многих народов, - масштаб этой личности изначально предполагает не просто интерес художника к исторической эпохе, а возможность выразить глубоко личную тему. О том, что эта историческая личность позволяет затронуть очень важную внутреннюю задачу, свидетельствуют высказывания современных бурятских ученых. Известный историк-археолог Б. Даши-балов не раз выражал свое отношение, окрашенное чувством гордости, к тому, что хоринские монголы (т. е. хоринского происхождения), кочевавшие по берегам реки Онон, были предками великого полководца по материнской линии: ученый называет имя предка Чингисхана - Хорилартай-Мэргэн [1]. А литературовед Б. Д. Баяртуев, исследуя первое литературное произведение бурят - легенду о Бальжин-хатун, заметил, что одной из важных мотиваций судьбоносного выбора бурятских племен - их присоединения к Российской империи стала гордость бывших чингисидов, не возжелавших стать подданными маньчжуров, в свое время побежденных Чингисханом [2, с. 121].
Обращение Гатапова к данной теме во многом можно объяснить этим же историко-культурным дискурсом, связанным с периодом национально-культурного возрождения, проектом коллективной
