CC BY
60
УДК 821.512.31
© А.Л. Ангархаев, Г.Ц.-Д. Буянтуева
Тенденция историко-философского направления в современной бурятской литературе
Рассматриваются некоторые тенденции историко-философского направления в бурятской прозе и поэзии последних лет.
Ключевые слова: история, монголо-тюркское «пограничье», национально-этнический менталитет, поэтические параллели, поэтические философские интонации Востока, верлибр.
A.L. Angarkhaev, G.Ts.-D. Buyantueva
Tendency of modem historical and philosophical directions in the modern Buryat literature
This paper discusses some tendencies of historical and philosophical trends in the Buryat prose and poetry of recent years.
Keywords: history, the Mongol-Turkic "borderlands", national ethnic mentality, poetic parallels, poetic philosophical tones of the East, free verse.
Изображение исторических событий и исторических личностей в новейшей литературе становится целым направлением, требующим пристального внимания исследователей. Так, широкий размах приобрела тема Чингисхана: пишутся книги, ставятся пьесы и фильмы. Вполне понятен интерес мон-голоязычных писателей к этой эпохе. Обозначим некоторые тенденции художественного отображения истории в бурятской литературе, вызванные новыми условиями социально-политической, культурной жизни.
В современной бурятской литературе интерес к образу великого предка монголов проявился в последние годы, начиная с пьесы Б. Гаврилова «Чингисхан» (2000). Величие его личности представляется в пьесе и спектакле согласно законам драматического искусства, герой изображен в конкретных, детализированных проявлениях, упор делается больше на перипетиях его интимной жизни. Недавно опубликован роман А. Гатапова «Тэмуджин» (2010), где показаны детство и юность Темуджина и его формирование, которое уже дает представление о рождении будущего хана, великой личности.
Понятно, что обращение к личности Чингисхана для писателей представляет определенную ответственность не только в выборе идейно-художественных средств, но и в понимании того, что расти-ражированый интерес к теме по прошествии лет и в исторической, и литературно-художественной сферах может обернуться как положительным, так и отрицательным багажом. Творческая раскрепощенность, на наш взгляд, неоднозначна, желание исследовать свой объект, используя и «телескоп», и «микроскоп», не обращая внимания на какую-либо идеологию, - в этом видятся основные ориентиры нового подхода к литературе на историческую тему.
Заслуживает внимание разработка исторической темы Д. Эрдынеевым в пьесе и спектакле «Баль-жин хатан» (2005), в романах В. Гармаева и С. Норжимаева, которые отражают конкретные исторические события в жизни хоринских родов. Продолжением этой темы можно считать роман Ц. Цырен-доржиева «Гурбан мэргэд» («Три меркита») (2005). Писатель поставил трудную задачу осветить историческое место племени меркитов в XIII в. и их этногенетическую роль в формировании бурятского народа. Показана сложная трагическая судьба племени во взаимоотношениях с предками Чингиса, впоследствии с его Домом. У историков возникает немало вопросов, особенно в связи с хори-туматами, о существовании тесных и долговременных отношений между этими племенными образованиями. С литературной точки зрения в романе виден поиск новых изобразительных средств прежде всего в объемной детализированности и психологичности в обрисовке быта, характеров и поведения людей древнего племени.
На наш взгляд, следы меркитов можно найти у народов Средней Азии, о чем есть свидетельства в романе-трилогии якутского писателя Н. Лугинова «По велению Чингис-хана» (1998). И здесь желательно было бы задуматься над проблемами изучения монголо-тюркского «пограничья» в литературно-художественной сфере. Расширение тематики в литературе обхватом событий межрегионального масштаба закономерно приводит к художественному осмыслению исторической жизни ближних и
ВЕСТНИК БУРЯТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
10/2014
дальних народов, что мы наблюдали в романах «Похищенное счастье» Д. Батожабая, «Жестокий век» И. Калашникова. Художественное осмысление такого «пограничья» требует от литературоведов новых подходов к творческим открытиям писателей-романистов.
Но расширение намеченной нами тенденции наблюдается прежде всего в поэзии - именно здесь можно обнаружить глубину философского осмысления исторической темы.
Так, одним из первых обращений на поэтическом языке к этногенезу бурят стала поэма Л. Тапхае-ва «Угайм туухэ» («Моя родословная») (1973). Затем в творчестве целой плеяды поэтов - Б. Дугаро-ва, С. Тумурова, Г. Базаржаповой, Д. Доржиевой, Г. Раднаевой и других - исторические горизонты народа становятся главным импульсом в осмыслении философских вопросов. Именно в современной бурятской поэзии тенденция художественного смысления истории отличается отсутствием идеологических ограничений, стремлением постичь исторические истины, полагаясь на творческие, художественные открытия не только в рамках национально-этнического менталитета, но и в русле масштабного общекультурного постижения вечных истин, что отвечает особенностям и сути поэтических жанров.
В этом дискурсе, мы считаем, наиболее выразительным будет рассмотрение поэзии Сергея Туму-рова. Поэтическая интонация в его лирике навеяна душевными откровениями восточного человека. Это «и душа, и земля, и таинство солнца - эхо совершенства...»; «то ли вздох, то ли стон - объятья ночи торжества - Кукушки состояния присутствия божества»; и сдвинувшиеся «миры» в день рождения Далай-ламы XIV, и Кукушка из буддийского трактата «Дзогчен», и чистый свет Бодхисаттвы - во всем этом обнаруживаем «присутствие» высоких поэтических и философских «интонаций» Востока. Так и напрашиваются ассоциации с японской поэзией, например, с поэтическими образами Басё (1644-1694), которые символизируют знаки времени, истории как знаки вечности: олененок, появившийся на свет в день рождения Будды, крик кукушки, улетающей в сторону далекого острова, всплеск в тишине от прыжка лягушки в старый пруд, отзвук замолчавшего колокола, плывущий аромат вечерних цветов.
Со строкой Басё «И «Запад, Восток - всюду одна и та же беда, ветер равно холодит.» [Басё, с. 755] перекликается строфа у С. Тумурова: «Я на Запад смотрю, я смотрю на Восток - все одно, все едино: чужое вино - худое веселье.» [Тумуров, с. 36]. Кстати, человека, ушедшего и на запад, и на восток - одновременно, можно найти и у русского поэта Юрия Кузнецова.
В стихах С. Тумурова присутствует щемящая душу грусть - восточная и, казалось бы, глубоко индивидуальная, а на самом деле в ней всегда присутствует обеспокоенность историческими переменами, которые грозят глобальным бедствием, неустроенностью человеческой жизни. Ведь поэзия - выражение сиюминутного состояния души. Откуда же у поэта, перешедшего в двадцать первый век, «белый иней в сердце»?
Вспомним ощущение современности как поступи истории в лирике русскоязычного бурятского поэта Мунко Саридака, в 1920-е гг. протестующего против наступления «железного века», потому что «бесчеловечно в чугун одеть леса» [Мунко Саридак, с. 20-21]. Поэт всегда интуитивно чувствует отражение во внутреннем мире человека нерешенных политических, гуманитарных, технических проблем, реакцию на враждебные, несбалансированные отношения между людьми, государствами, народами, будь они великие или второстепенные. Поэзия - это не политическое эссе. Поэзия - выражение человеческого духа. Поэтому мы в поэзии С. Тумурова чувствуем глобализм и историзм человеческой грусти. Точно такие же оттенки чувства слышны у Дондока Улзытуева - в 60-е гг. прошлого века, в 70-е - у Лопсона Тапхаева. Состояние грусти, которое неминуемо наступает, когда мысль и душа обращаются к вечности и бренности под солнцем и луной, составляет общее настроение в поэзии Бориса Сыренова, которая еще не получила заслуженной оценки, и Намжила Нимбуева, ныне широко известного поэта. Течение все той же реки, берущей начало с древних времен, - в «накатывающих волнах» Баира Дугарова и «всплесках» Даши-Дондопа Очирова - все это одна симфония, одна музыка, вобравшая в себя разнообразие национальной мелодики и новизну индивидуального голоса, откликающегося на изломы времени.
По Басё, «отзвук колокола» долго еще плывет во времени и пространстве, восходя до категории вечности, отзвук колокола равно и созвучно воспринимается разными народами и конкретными индивидуумами в координатах человеческого существования. Вот почему бурятская поэзия питается корнями из западной и восточной культур. Древнему кочевнику вся жизнь представлялась на земной тверди, но время привнесло в его понятие о человеческом бытии убеждение в том, что океаны - бескрайние морские владения - не разъединяют народы, а соединяют, объединяют их. Мы сегодня в бурятской поэзии находим и отзвуки поэзии островной Японии и континентальной Америки. В стихах
Дондока Улзытуева и Даши Дамбаева мы найдем широту и экспрессивную силу творчества и испа-ноязычного Пабло Неруды, и североамериканца Уолта Уитмена.
Таким объединяющим началом в области формы может быть верлибр. Дондоку Улзытуеву принадлежит, может быть, первый опыт использования верлибра в бурятской поэзии. Еще более близок к этой форме Борис Сыренов, который в своих стихах был настолько раскован, что простер их «свободу» до поразительной степени выразительности и утонченности, так что трудно было отделить в его творчестве более или менее общепринятую форму свободного стиха или отклонение от нее. Вслед за Намжилом Нимбуевым, Баиром Дугаровым Сергей Тумуров активно осваивает ее, считая, что форма никогда не ограничивает самовыражение поэта, проявление нового качества поэтической мысли - в ее изощренности и «интонационности».
С. Тумурову подвластен свободный стих. Поэтому он и говорит в стихотворении «Верлибр»: Поэзия - одна -
улыбалась у дороги. Исчезло ощущение неясной вины
за свое несовершенство, за несовершенство друга, людей вокруг, народов, с их вечной претензией
на величье и некую святость... [Тумуров, с. 55]
В этом чувстве «неясной вины» встает то, что можно назвать чувством историзма: это вина за «смешение рас», за «России миражи. на стыке двух тысячелетий», за «боль цинизма», за «расщепившийся атом в пенале расового познания», за «заблудившегося маленького дракона ... в поисках родительской любви.». И все же на место «неясной вины» приходят «мысли., стекая синим говором с небес» о том, что «светлой тяжестью наполнена Россия - Евразией беременна она», и ей «угодно - между делом - править полумиром.».
И в «светлой тяжести» стихотворений С. Тумурова внутренним слухом можно расслышать звуки «гудящих сосен» Николая Дамдинова, «поющий атом» Даши Дамбаева. Так в поэзии С. Тумурова отразились поиски лучших бурятских поэтов, откликающихся на зов истории. Так в ней звучит голос истории, ее «неслыханные перемены, невиданные мятежи» (А. Блок). Именно в этом чувстве истории заключена загадочность поэзии, ее необъятность, ее философичность. Современной бурятской прозе также необходимы эти качества, обретя которые историко-философское направление будет только крепнуть.
Литература
1. Басё М. Стихотворения // Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. - М.: Художественная литература, 1997.
2. Тумуров С.Н. С белым инеем: стихи. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2008.
3. Мунко Саридак. К 100-летию со дня рождения. - Улан-Удэ: Буряад унэн, 2009.
Ангархаев Ардан Лопсонович, доцент кафедры бурятской литературы, директор Центра монголоведных исследований Бурятского государственного университета, доктор исторических наук.
Angarkhaev Ardan Lopsonovich, а880иа1е рго£е880г, department of Buryat literature, director of Center of Mongolian research, Buryat State University, doctor of historical sciences. Тел. +7-902699885.
Буянтуева Гэрэлма Цырен-Доржиевна, старший научный сотрудник Центра монголоведных исследований Бурятского государственного университета, кандидат филологических наук.
Buyantueva Gerelma Tsyren-Dorzhievna, senior research fellow of Center of Mongolian research, Buryat State University, candidate of philological sciences. E-mail: [email protected]
