CC BY
174
оо
СТ1
по
=1
>1
ЗАГОВОРЫ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРИТКЕ/ПРЫЧЧЫ У БЕЛОРУСОВ И РУССКИХ
Т. В. Володина
Рассматривается глубокий своими мировоззренческими корнями комплекс представлений о своеобразной болезни прычча/притка. Объединяющим звеном является верование в опасность, которую представляет для человека чаще всего непреднамеренное вторжение в локус представителя иномирия (покойника, духа/хозяина локуса и под.). Восстановление равновесия строится по типичной модели дарообмена, хотя важным элементом является этическая составляющая данного комплекса - просить прощения.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: заговор, ритуально-магическая медицина, демонология, сглаз.
Заговоры и ритуально-магические способы избавления от немочи(-ей), известных у белорусов под названием прыч-ча, реже прытка, составляют совсем немногочисленную группу, и даже эти порядка трех-четырех десятков данных выявляют неоднородность как на уровне собственно симптоматики, методов устранения недуга, так и в плане заговорной структуры и образности. Единство группы размывается и за счет разбросанности данных по разным регионам Беларуси. И все же это не означает отсутствия в данной функциональной группе семантических связей и даже доминант. Дополнительные детали в конструировании семиотического теста притчи у белорусов с необходимостью привносит тот факт, что данные о недугах с таким наименованием встречаются у украинцев преимущественно полесской части и на огромных простанствах России.
Данные о притке/прыччы укладываются в несколько блоков. Первый из них — полевые записи, непосредственные объяснения носителей традиции. У белорусов в высказываниях информантов обозначение прычча может относиться к нескольким немочам: сглаз — «Удруг хто на вас падзiвiцца, i яно вам ш мшецца. Нада ета прагаварыць. Ета завецца "прытча"» (Зап. Лопатин Г. И. в 1995 г. в д. Казацкие Болсуны Ветковского р-на Гомельской обл. от Волковой Е. С., 1924 г. р.); «Прiчча — эта па старшушт, эта як падзiвюцца, а табе плоха станець, будзеш млець i усё» (Зап. Володина Т. В. (далее — ВТ) в 2013 г. в д. Родня Климовичского р-на Могилевской обл. от Шораповой В. Э., 1939 г. р.) [1]; детские болезни с широким спектром симптомов: «Баба i ад прычча шаптала. Капрызы — эта тожа прычча. Завалщца, нагамi дрыгаець, прычча у яго» (Зап. ВТ в 2012 г. в д. Печары Костюковичского р-на Могилевской обл. от Шаталенко В. П., 1947 г. р.); «Дзщёнак капрiзьнiчаець, становщца злым, нервным, не нравщца яму шчога. Эта i ёсь прггча. Лазшка адна не вылечыць, нада прiгаварiваць» (Зап. в 2013 г. ВТ в д. Титовка Климовичского р-на Могилевской обл. от Богачевой С. Н., 1941 г. р.); боли спины и конечностей: «Прытча нейкая, што стну вот лячыць, прытча неяк называлась. Яна неяк узяли накрыж пад адзш палец, гэта я помню, а загавора не знаю, i па ус1х суставах усё вымярала. А е^ ужо будзе прытча, то значыць будзе чалавек выцягваць руку i няроуна нешта на скос будзе» (Зап. в 2007 г. Володина Т. В. и Лобач В. А. в д. Шепелево Глубокского р-на Витебской обл. от Махальской Н. Ф.,
1937 г. р.); «Прычча — эта сярэдзша як каланець. Мне самой было, карову дака, паднялася i як саданула. У нас бабка была. Становкься во так во просцень-ка, руку падымаеш, а яна мераць. Гэдак яна мераць да аднэй нап, а тады падымаеш другую i да другой нап. Наперакрэст, той самай тткай. I на пл1чах, i ад плячэй 1 да пяснщы 1 тэй штачкай падпярэжаць» (Зап. в 2007 г. ВТ в д. Сороки Глубокского р-на Витебской обл. от Толкач А. С., 1933 г. р. и Кар-зевич Е. С., 1922 г. р.); кожные болезни — «Круп, а яшчэ, кажуць, гэта хвароба прытча завуць. Гэта васнауном, дзе сабака качаецца, щ грызуцца, i ты па гэтым пройдзеш. I тады прытча» (Зап. в 2009 г. Филипенко В. С. в д. Речные Докшицкого р-на Витебской обл. от Працукевич М. И.), «ад прычча... вот у вас хто-та памёр... вот нарыу, а тады пашоу такiмi кружочкамь Гаворыш: ".Як Праскоу, ну хто там у вас памёр, па этаму сьвету не хадзщь, травы не таптаць, расы не зьбiваць, так у таго... прычча не бываць, па касьщ не хадзщь"...» (Зап. в 2008 г. ВТ в д. Каменка Кормянского р-на Гомельской обл. от Погребенко С. Т., 1937 г. р.); «Прычча — татя як скулы садзшся» (Зап. Лопатин Г. И. в п. Пехтерев Чечерского р-на Гомельской обл. от Затурановой П., 1934 г. р.); недомогание без понимания причины — «Чалавеку случаюцца прычыны. Ён ня знае, ад чаго яму стала, рука там забалела» (Зап. в 1993 г. Лопатин Г. И. в д. Бартоломеевка Ветковского р-на Гомельской обл. от Етипневой М. Т., 1919 г. р.).
Впрочем, в текстах заговоров практически все эти недуги могут идти рядом — «Уговарюю, упрашую суроцы, притчи, скулу, статьцё, лихоть-цё жаноцькия...» [Романов 1891: 29]; «Прп-ка урочная, сурочная, калючая, балючая, ламучая, сьвярьбучая, сама выхадз^ кареньне вывадз^ не су-шы, не крушы белага лща, гарючай крьт i буйнай касьщ» (Зап. в 2012 г. ВТ в д. Забелышин Хотимско-го р-на Могилевской обл. от Андрюшкиной Т. Н., 1920 г. р.).
Достаточно полное объяснение этой лексемы находим в толковом словаре В. И. Даля, согласно которому «ПРИТКА ж. или притча, новг. причта (не от притыкать, а от притекать, притечь, при-точиться, случиться) и приток м. нечаянность, внезапный, нежданный случай, и притом дурной, несчастный; роковая помеха, помха, нечаян. препона» [Даль 1903: 1181]. Среди более конкретных значений этого слова В. И. Даль фиксирует следующие: 'внезапная болезнь, о которой говор. схватило, припадок'; 'женская болезнь, истерика или обмороки; кликушество'; 'черная немочь или падучая'; банная притка 'хворь, прикинувшаяся в бане', Бабьи притки, припадки и причуды; 'порча или сглаз, призор, озёв, урок' [Даль 1903: 1181]. Широкий обзор данных об этой лексеме с цитатами из заговоров, магических рекомендаций находим в Словаре русских народных
говоров [СРГН 32: 16-17]. Среди сининомичных наименований подобных внезапных и необъяснимых болезней — «притка, прикос, поглум, до-спешка — ушибы, уколы и другие травматические повреждения, случившиеся внезапным и странным образом и затянувшиеся в лечении на долгое время, причем начальная их причина приписывается нечистой силе, говорят: "поглумилось, доспелось"» [Попов 1903: 174].
Среди конкретных заболеваний именование притка в русских диалектных словарях получили: эпилепсия — Новг., Куйбыш., Влад., Калин.; притка 'болезнь родимчик' Пенз. [СРНГ 32: 17]; кожные нарывы, длительно не заживающие раны: банная притка 'случайное заболевание после того, как помоешься в бане, причиной банная вода (после моющихся), ни с чего пойдут по телу чиреи, пойдет зуд и высыпет сыпь' [Макаренко 1897: 69; СРНГ 32: 17]. В северно-русском заговоре упоминаются приточные раны: «Ой же вы, Семевонъ да Герасимъ! не стреляйте по сыру дубу, стреляйте по приточнымъ ранамъ, отстреливайте, откаливайте у раба Б. и притчи, призоры, приточ-ны оговоры.» [Материалы 1878: № 101]; испуг [СРГН 32: 17-19]; ушибы (случившиеся будто бы от дурного глаза): Яросл., Новг. «Притка, когда идет человек, ушибется, так ничего бы не было, а если охнуть или черт сказать, так заболит" Волог. [СРНГ 32: 17]; ломота (в спине и других частях тела), обычно внезапная, Нижегор., Казан., Влад. «Рублю, рублю, вырубаю, злую притку выгоняю, иди, притка, на леса, на сухие дерева, где птицы не летают, звери бегают, аминь, сорок аминь» [СРНГ 32: 17]. Очевидно, практически целиком совпадают конкретные болезни, которые получают эти названия у белорусов и в тех или иных областях России. Согласно указателю «Восточнославянские заговоры» [Восточнославянские заговоры. 2011], заговоры от притки (именно так обобщенно именован здесь данный недуг) представлены в следующих регионах — Елабу-га, Владимирская, Олонецкая, Петербургская, Нижегородская, Самарская, Казанская, Саратовская, Рязанская, Ярославская, Донецкая области. Более двух десятков текстов из Архангельской области известно благодаря сборникам Ефимен-ки [Ефименко 1878], Майкова [Майков 1869], ряд заговоров из Карелии представлен в сборнике «Русские заговоры Карелии» [Русские заговоры Карелии 2000].
Образы доброхожих и иных хозяев в «тексте» притчи. Представления о прыччы логично увязываются с блоком верований о доброхожих (имея в виду и сосредоточенность заговоров от притки как насланной болезни именно в ареале рассказов об этих мифологических персонажах). Е. Романов
и
и ^
а
со о
и ^
а
о ^
О!
иэ
-О -О
а
О!
о к
О! ^
со го н и
О!
а
-О
а о со о
о ^
о со
со
о
гм
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
в блок «От нечистыя силы, нарядки, падучей, беснования, притчи, сумасшествия, статьтя, подвея, поветрия, зъеду, сухоты» включает ряд заговоров, представляющих собой обращение к хозяевам (духам) природы, в число которых включаются и доброхожие, с просьбою помочь в исцелении человека: «Прошу я вас, Адамя, с отцами, з дзицями, каб вы ласковы были, мою хлеб-соль приняли, и молитву приняли и рабу божаму етаму помочи дали. Затем отнести Доброхоту» [Романов 1891: 139]; «Упрашую увесь мiр Господш, и упрашую хозяинов домовых и полявых. И наговорю от суроцы, поприт-чи, от женських...» [Романов 1891: 147]; «Три цари грозныя, а три браты родныя: одзин палявый, а другей домовый, а третцш лесовый, — вокряпили зямлю, вокряпиця раба божаго, русаго воласа» [Романов 1891: 141]; «Спомяни Господзи царя Давыда и усю кротось яго, усих цариков польских, лесовых, земських, водзяных, домовых, Трохимъя. Упрошаю я и умоляю, з раба божаго выговарюю с уроцы, с притчи, с приговору... » [Романов 1891: 148] и др.
Такое обращение сопровождается приглашением на угощение с приношением хлеба с солью и соблюдением необходимых правил (не креститься, кланяться до земли, идти в полночь на ростани, уходить не оглядываясь). «Як на мори Кянском, на горе на Сгяньской, ранняя зара, вячерняя зара, Абрамя, Храмя Ляксеевич, и ты, Марья Хвёдоровна, упрошаю вас, умоляю, не сам собою — кровъю своёю, прошу вас на хлеб, на соль, из жаной, из детками» [Романов 1891: 137-138]. У смоленских белорусов в селе Рудня В. Добровольский записал следующий заговор от притки: «Ж1у быу Захар Магдалинывич, жана Дарья, а сын Никита. Памаги-тя и пасабитя челавеку у кистях, у нутрях, у жилах и у пажилках, прашу я тибе! (Вазьми паклонься ни кстясь низка у землю). Такжа прашу дамавога, и пылявога, и вадянога (ипять у землю паклонься); хазяюшик: дамавую, палявую, лисавую, вадяную; де-тык ваших: князей и княгинь — аб етым чилавеки» [Добровольский 1891: 214].
Показательно, что данная традиция выявляет достаточную устойчивость и во времени. В Ветков-ском районе записан ряд свидетельств о приношениях доброхожим с целью избавления от неприятностей. «Пякл хлеб. Тры тражкь I хто умеу прыгаворы, наау на растанькь Засщлау платок белы, клау хлеб i соль, станавгуся на каленк i прасгу: "Добры дзень, добрыя людз^ вам. Мы прышлi к вам с просьбай. Хлеб-соль ад нас прымще, ад етага чалавека балезнь забярыце"» (Зап. в 1999 г. Лопатин Г. И. в д. Верхличи Красногорского р-на Брянской обл. от Грибановой П. А., 1920 г. р.). В ряде случаев обращение за помощью включает в себя извинение перед этими невидимыми соседями: «Взять хлебный мякиш и им выкатать больному
голову, грудь, руки и ноги (...). Потом, в полночь, когда не слышно ни одного звука, отнести этот хлеб на ростаньки, стать там, заложить руки на спину,— каб не перякстцитца — и по три раза на переднюю и боковыя дороги поклониться до земли и сказать три раза: «Свят Доброхот, хлеб-соль прими, а раба божаго просьци!» И на переднюю дорогу хлеб положить в чистой тряпочке» [Романов 1891: 138-139].
В Новгородской области, где не фиксируются представления о доброхожих, тем не менее рассказывают о немочи под названием доспешка 'внезапная болезнь от неизвестной причины, ломота суставов' — «Упадёшь, сругнешься и в сей же момент доспешка и пристанет», «выйдешь не в час и что-нибудь заболит». Больной должен просить прощения и себе здоровья у водяного, земляного и ветряного царей, а также у некто Дарьи: «Хожу я, раба Божия (имя), на зари, не с хитростям, не с мудростям, а с добрым здоровьем. Царь водяной, царица водяная, может, что неладно сделала я, раба Божья (имя)? Простите меня и дайте доброго здоровья. (Поклониться.) Царь земляной и царица земляная, может, что неладно сделала я, раба Божья (имя)? Простите меня и дайте доброго здоровья. (Поклониться.) Царь ветряной, царица ветряная, может, что неладно сделала я, раба Божья (имя)? Простите меня и дайте доброго здоровья. (Поклониться.) Надо встать и поклониться в землю на зарю, потом по кругу три раза. В обратную сторону кланяться и говорить: "Дарья, Дарья, дай мне здоровья"» [Фольклор 2005: 298]. Очевидна семантическая близость притки и доспешки по многим параметрам: внезапность проявления, симптоматика, этиология, персонажный ряд заговоров.
Евдоким Романов приводит комментарий знахаря к одному из заговоров, произносимому без относа: «Ето к живым к им. А на ростаньки — дак к святым к им, к мертвым. Дак то страшно» [Романов 1891: 139]. Возникает вопрос, возможно ли на основании этой реплики развести по разным полюсам духов-хозяев природы, в том числе и пребывающих в природном окружении доброхожих, как «живых», и духов земли, возможно, покойников — «святых, мертвых», категорично, однако, их не противопоставляя.
В любом случае заговорный комплекс, связанный с прыччай/приткой, позволяет обратиться к представлениям об этих «святых мертвых» и попытаться определить их роль в народномедицинских воззрениях.
Прычча и представления о покойниках. Самостоятельный и глубокий своими мировоззренческими корнями блок составляют семантические связи притчи с землею, которая может выступать причиною болезни и к которой обращаются
за исцелением. «Прашу я Бога 1 цябе, зямелька, ад цябе прытча стала. Кал! не дзiвiла — дак не дзiвi, а падзiвiла — дак адпусщ. За тваю дабрату хлеб-соль кладу. Прымай i здароуе надзяляй» [Замовы 1992: 153]. В нескольких районах Беларуси в разные годы с небольшими вариациями записан такой текст: «Дубовый столб, прост i отпуст раба Бо-жага от приш, от хикх Выйд^ прiгка, выйд^ хiгка, iз костей, iз мошчэй, iз становых жыл. Ва вею веков амшь. Святая вода, сырая земля, прост i огпусгi рабу Божому от притки, от хитки» (Зап. в 1993 г. Расторгуева С. в д. Фёдоровка Костюковичско-го р-на Могилевской обл. от Саверченко А. С., 1924 г. р.). Перед нами обращение прежде всего к земле с просьбой избавить от притки и простить больного. Ритуалы с таким смыслом у русских подробно описывает Г. Попов: «В Нижегородской губернии проститься ходят с тем местом, где кто-либо надорвался или где случился паралич, известный под названием "притки". Ходят на это место подряд три зари, три раза кланяются в землю и каждый раз приговаривают: "Свято место, прости меня, Христа ради". Обратно идут домой, не оглядываясь назад. В Пензенской губ. обряд этот, носящий название "прошение притки", сохраняется во всей своей первобытной и целостной нетронутости. В полночь больной или больная идут со старухой, знающей способ совершения этого обряда, на то место, где, по их мнению, приключилась болезнь. Помолившись дома Богу, выходят за ворота и кладут на все четыре стороны три земных поклона. Продолжая путь, на всех перекрестках делают то же. Приблизившись к известному месту, творят такие же поклоны и, падая на землю, целуют ее, приговаривая: "Мать сыра земля, прости ты меня, раба Божего (такого-то), окаянного, что ступил я на тебя нечистою ногою и тем оскорбил тебя. Прости, прости меня, мать сыра земля, аминь, аминь, аминь". Затем опять кладут три поклона в землю и трижды целуют ее. Такое прошение должно повторяться три ночи кряду» [Попов 1903: 200].
На русском Севере, в Карелии от разных болезней (призор, притка, оговор, худая дума и т. д.) предписывалось «выходить на крыльцо или на берег, поклониться на четыре стороны и сказать: Водяной царь, водяна царица, земляной царь, земляна царица, домовой хозяин, домова хозяйка с малыми детушками, простите меня рабу Божию (имя) в чем я о вас худо думал. Опять поклониться на четыре стороны» [Русские заговоры Карелии 2000: 324]. В Вологодской области записано следующее предписание: «Женщина была испорчена землей с кладбища. Старушка дала ей слова, отправила на кладбище с тем, чтобы она совершила ритуальные действия. Надо дождаться, когда будут хоронить женщину, вытереть лицо платком, закопать его в могилу
и сказать слова: "Я не в гости к вам пришла, А свою смерть принесла, Где ее получила, туда ее и возвратила. А вы, покойники, спите крепким сном, Спите, не вставайте, Мою болеснь не возвращайте"» [Этнография и фольклор] [2].
Подобные контексты напрямую увязывают болезненное состояние человека, именуемое приткой, с оскорблением им определенного элемента окружающей природно-космической реальности, прежде всего земли и относящихся к ней покойников. Нарушение равновесия предполагало прежде всего ритуал прощения, с необходимостью включающий жертвоприношение. Соответствующие приговоры целиком повторяли обрядовую мотивацию и оформлялись согласно формуле «хлеб-соль прими, а здоровье верни».
Прычча и стацце, прыпадзь. В районах, более западных по отношению к основному ареалу притчи, а именно в Белыничах Могилевской области, в заговоре притча идет рядом со статьем: «...вы-мераць, выговараваць з раба божаго и статьцё и притчо — статьцё водзяное, статьцё земляное, статьцё ветраное, статьцё огняное: земляное у зям-лю, а водзяное у воду, а огняное на 'гонь, а ветраное на вецер» [Романов 1891: 9]. В тексте определяются источники болезни и соответствующие локусы отправки ее из тела. Комплекс представлений о статье выступает логическим ареаль-ным и смысловым продолжением текста притчи. «Стаць у варотах на вулщы, плячыма к варотам стаць, тры разы перашаптаць i на чатыры галушачкь Хлеб той, адну галушачку кшуць цераз галаву у двор, а другую туда (показывает вперед.— Т. В.), а трэцьцюю направа, а чацьвёртую налева. Каб палучыуса крэсьщк. I сказаць: Зямлща-сырыца, хлеб-соль прым1, чыю (¡мя) душу прасьц1» (Зап. в 2011 г. ВТ в д. Щитковичи Стародорожского р-на Минской обл. от Стром Ф. М., 1924 г. р.). Согласно объяснениям информантов, «прыпадзь — тое самае што стацьце. Эта цябе круцщь-верцщь, плоха тожа» (Зап. в 2011 г. ВТ в д. Старые Дороги Стародорожского р-на Минской обл. от Дубик М. Г., 1934 г. р.). Видимо, наименования прыпадзь и стацце указывают на итог внезапного случая — «стала», «прыпала, зраб!лася». При выговаривании прыпадз1 также акцентируется «кладбищенский» аспект (прыпадзь кладавая). Наглядно соотнесение притчи как реакции на «обиду места» с прыпаддзю подчеркивает следующий заговор «ад земляной прыпадзЬ>: «Прыпадзь вадзяная, прыпадзь земляная, ты — прыдухна-матухна. У цябе вочы авыя, у цябе вочы сш1я, i старыя, i малыя, i маладыя. I хто клады зашмае, Адам i Ева, прыступщь, памажыце, (1мя) бол1 атшмще. Паутарыць трэба тры разы. Прыпадзь — сып такая красная на целе. Бывае ад мапльнаго пяску» (Зап. в 2003 г. Гамзович Р. С.
и
и ^
а
со о
и ^
а
о ^
О!
иэ
-О -О
а
О!
о к
О! ^
со го н и
О!
а
-О
а о со о
о ^
о со
со
о
гм
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
в д. Трубятино Любанского р-на от Цыцэня Н. И., 1932 г. р.). И в данном случае, как и при заговаривании от притчи, фиксируется обращение к царям-духам природы, которые отправляются, подобно болезням, в локусы, наполненные всякими благами: «Цар земляны, цар ветраны, лящ ты у чы-стае поле. У чыстым полi людзi багатыя, яны цябе устрачаюць, столт засьцiлаюць, кубачкi налiваюць. Там табе пщь i гуляцi, а у (iмя) прыпадзi не бывацi» (Зап. в 2011 г. ВТ в д. Старые Дороги Стародорож-ского р-на Минской обл. от Дубик М. Г., 1934 г. р.).
Прычча и «ад старых». Обращение в подобного рода текстах к покойникам и акцент на месте, где человеку случилось плохо, позволяет соотнести «текст» притчи и «текст» статьи (как оказалось, во многом синонимичные) с блоком магического лечения «от старых». Симптоматика этого заболевания довольно размыта и в целом сводится к бессоннице и общему недомоганию. Внутренняя форма наименования и поверхностные объяснения информантов причину такого состояния усматривают в «старых», т. е. покойниках, которых или испугался, или каким-то образом потревожил. Интереснее акцент на месте предполагаемого «случая»: «I як спужауся... Нада было на тоя места адидаць. Даецца так: "Зямля-зямлща, Божая памашнща, хлеб-соль прымх, (1мя) здароуе вярш". Тры разы так сказаць i адкшуць. Нада з рук астрыгчы ногцт, тады з на нагах, а перва-наперва во так во валасы крэсьщкам власоу панямножку. Цяпер каб была свойская штка. Во так абвесьщ i вот на руках, во тут, як упуд, чалавек жа сохня, i абрэзаць этыя штачкь Усё. I з валасамь I хлеба-солi туды палажыць i на тоя места панесьць Есьл на кладбшчы, проста просяць дзядоу 1 бабак. Можаш "Отча наш" прамалщца. А тады просяць дзядоу i бабак, тады бацькоу i ма-так, тады дзядзькоу i цётак, тады маладых хлопцау, маладых дзевак, тады маленькiх дзетак, "што у агне пагараны, што зямлёй прысыпаны, 1 што у вадзе. Прашу уах безвыборна, прашу i сваiх i чужых усех пакорна, хлеб-соль прымще, а здароуе вярнще". Эта на-зываецца "старыя" i ноччу адкiдаць» (Зап. в 2013 г. ВТ в. д. Вирков Кличевского р-на Могилевской обл. от Каледич Н. И., 1937 г. р.).
Таким образом, перед нами довольно богатый, глубокий своими мировоззренческими корнями комплекс, представленный рядом локальных воплощений — стацце, прыпадзь, старыя, прычча, до-спешка. Объединяющим звеном является верование в опасность, которую представляет для человека чаще всего непреднамеренное вторжение в локус представителя иномирия (покойника, духа/хозяина локуса и под.). Восстановление равновесия строится по типичной модели дарообмена, хотя важным элементом является этическая составляющая данного комплекса — просить прощения.
Белорусские и русские заговоры от притчи
демонстрируют яркие образцы сюжетного типа избавления от болезни с (1) подробным описанием ее самой, обозначением (2) способа удаления, указанием на (3) органы и части тела и (4) характеристикой места излечения или же изгнания, которое в данном случае являет собою показательную контаминацию сакрального центра и хаотического антимира, в который удаляются болезни: «Аб-мый раба божага прытча i шпадча, (1) музьское i жэньскае, хлапеччая i дзявоччая, i паньскае, i цы-ганьскае, 1 жыдоуськае; 1 ветраное, 1 нутраное, i намоунае i нагаворнае, i падумнае, i пагаднае, i ад усяых ад выпляткау чарадзейшкау. (2) I я выгава-рую, вымауляю у раба божага (3) iз буйныя галавы, iз ясных вачэй, iз чарных бравей, iз ращвога сэрца, iз с1лнага жывата, iз кашчэй, iз машчэй, iз жыл, iз па-жыл, i з воласу, i з голасу. I выгаварую-вымауляю, (4) на рэк на суток! ссылаю. На рэках, на сутоках ляжыць белы камянь; на тым белым камянi стаяць сталы чэсавыя, што на тых сталах скацерсцi бялыя, панал1ваны кубкi вшныя, там стаяць карвацi чэсавыя, на тых карвацях падушк пухавыя. Там табе, прытча, гуляць, жоуты пяск вымуваць, за сталом сядзець, вшныя чары сатваць i на чэсавых карвацях у пуховых падушках аддыхаць, а у раба божага ня бываць» [Замовы 1992: 260-261].
Среди заговоров этой группы встречаются тексты с описанием пути субъекта в сакральный центр, а находящийся там персонаж способствует в избавлении от притчи: «Устану я рана на утрэ-няй зарэ раба Божая ^мя), Госпаду Богу памалю-ся, Святым Крастом перахрышчуся, Прысвятой Багародзщы пакланюся, i пайду я, выйду у чыстае поле на шырокую дарогу. У тым чыстым пол1 на раздоллi ляжыць белы латыр-камень. На тым камеш сядзiць прыкрасная дзявща, чэшыць свае русыя косы белым рыбЧм грабушком i прыгава-рывае: Як на мае на русыя косы не прыстаюць ш прытчы, т прывок^ ш прызоры, ш прыгаво-ры, так няхай жа на маю дачку (або сына) (1мя) не прыстаюць ш прытчы, ш прывою, нi прыгаворы, да с1х пор па мой прыгавор 1 угавор» [Замовы 2009: 187-188]. А вот в севернорусских заговорах от притчи субъект заговора отправляется в мифологический центр, где сакральный помощник станет отстреливать болезнь-притчу: «Станетъ рабъ Божш (имярекъ), по утру и ввечерЪхъ, благосло-весь, умоется утренней зарей и вечерней, утрется б%лымъ свЪтомъ, во лбу пекетъ красное солнце, въ затылкЬ светлый м%сяцъ, по косицамъ частныя мелкя зв%зды разсыпаются; пойдетъ изъ дверей дверьми, изъ сЬней сЬньми, изъ воротъ воротами, выйдетъ далече въ чистое поле, станетъ на четыре ростани, станетъ во встокъ лицомъ, на западъ хребтомъ. Во встокЬ св%тъ истинный Христосъ,
на синемъ море белый камень, на беломъ камни белый челов%къ, въ беломъ платье, светъ-Георгш храбрыи, у Георпя света храбраго два молодца, два гораздо удалыхъ, великихъ стрельца: одинъ сынъ Симiонъ, другой Герасимъ, ходятъ со тугимъ лукомъ, стрЬляютъ по сырому дубу. Ой же вы, Се-мевонъ да Герасимъ! не стреляйте по сыру дубу, стреляйте по приточнымъ ранамъ, отстреливайте, откаливайте у раба Б. и притчи, призоры, приточны оговоры, вптренны переломы, отъ черной печени, отъ ретиваго сердца» [Материалы 1878: 219].
Реже действие сразу разворачивается в мифологическом центре и строится согласно обращению к событию-прецеденту. «На синим мори латырь камень. На латри камни прячистая маць сядзела, Исуса Христа дзержала, Ирданьскою водою змы-вала, сцирала раба божаго Сидора от притчи, от су-роцы, от худого, от лихого.» [Романов 1891: 150]. Заметное место в этой группе занимает и вступительное обращение к воде: «Ты ж царица-водзица, прекрасная дзявица, божжая помошница, водзица-востошница, усяму свету помошница. Выцекала ты с сшяго мора, узнималась со мхов з болотов, с-под крутых берягов, размывала ты жовтыя пяски, обмывала сырое кореньня, белое каменьня, чорное кременьня. Обмый раба божаго притча и шпадча, музьское и жэньское...» [Романов 1891: 16]. Кстати, заговоры с обращением к воде-водице омыть болезнь особенно популярны на Русском Севере, к примеру «Господи Боже, благослови! Вода водица, красная девица, какъ течешь, омываешь красны бережочки, желтые песочки, пенья и коренья, часты пустовья и белы каменья; такъ омой раба бож1я N. притчи и уроки, и монокосы и оговоры, вптряны переломы, изъ лицъ и изъ косицъ...» [Ефименко 1878: 216].
В архангельских заговорах притча идет в ряду разных насланных болезней — «всякую скорбь и болезнь, и всякш притчи и призоры, и прикосы, и оговоры, и ветренные переломы, и ветренные пострелы и всяшя грыжи» [Ефименко 1878: 218]. В заговорах русского населения Карелии притча упоминается наряду с иными видами порчи в ритуально-магическом лечении младенца: «Сама мать несла, сама родила, сама грыжу отняла; все притчи, призоры, лихи оговори, худы свои думы, худы свои мысли, отойдите от младенца, от раба Божия (имярек)» [Русские заговоры Карелии 2000: 55]. Притка на Русском Севере оказалась зафиксированной уже в XVII веке в Олонецком сборнике, где заговоры с ее упоминанием обычно носят название «Заговор от порчи и сглаза», «Заговор от колдунов, злых людей и порчи» [Русские. 2010: 501]. Уже в этих наиболее давних фиксациях заговоров от притки присутствуют большинство мотивов, характерных для белорусских заговоров от притчи, когда она
понимается как итог злоумышленной деятельности иного человека.
Кроме того, ряд точек пересечений белорусских и русских заговоров от притки/прыччы усматривается в комплексе представлений об утине (боли в пояснице), которая и у белорусов, и у русских могла носить именно это наименование. В заговоре из Каргополья оба названия встречаются в пределах одного текста: «А штобы спина не болела, это: "Овини да овин, возьми мой утин, во веки веков. Амин. Причище, урочище (там на кавоветь, как человека зовут) мою болезнь"» [Каргополь-ский.]. Как правило, утин высекался, т. е. больного укладывали на порог и топором якобы рассекали на его спине веник, палочку и т. д. см. подробно [Валодзша 2008: 342-347]. Аналогичным образом высекают и притку: «Хворага трэба пакласщ на парог жыватом, галавой да выхаду. На стну кладуць дровы i робяць выгляд, што сякуць iх. Хворы пытаецца: — Каго, братка, рубш? — Прытку, прытку. — Руб1 крапчэй, каб было лягчэй, руб1 шыбчэй, каб хваробы не было» (Зап. Ярмалкович Н. в д. Ходцы Сенненского р-на Витебской обл. от Аль-химёнок А. А., 1922 г. р.). Практически такой же текст записан у старообрядцев Литвы [Фольклор 2009: 310]. У русских Сибири притка также понимается как боль в пояснице и «высекается» на том месте, «где боль пояснице приключилась» [Виноградов 1915: 397], что вписывает весь этот блок притка-утин в общий комплекс о притче.
В украинской традиции о наименованиях типа притча упоминается в словаре Аркушина: прич (прич, прич', при'ч') 'боль в суставах': «Прич' св'ачоним ножом св'ат'ат' знахорк'Ь> [Аркушин 2000, 2: 91] и волынских заговорах, где причу посредством магического счета выговаривают три девицы и отправляют в пустынные места: «Прилагайте сьвятп янголи, заберите Антоншу на крили. Пршшло три дiвицi прiмоуляти рабу Божому (...) прiчу. Н одна пр1ча, ш дв1 пр1ч1, ш тр1 пр1ч1, ш чотири пр1ч1, ш пйать, ш ш1сть, ш с1м — одшде пр1ча зоус1м. Забергге й, занеате за крути гори, за густп лка, де люде не ходять, де туш не тють. Там ш спокш (прочитати 9 разiв)» [Мойаенко 1996: 164].
Для лексемы притка (притча) усматриваются словообразовательные связи с глаголом тыкать. О семантических основаниях такой связи рассуждает Меркулова: «Логично предположить, что первичным и простейшим значением отглагольного имени притка, притча должно быть 'прикосновение', а затем 'болезнь в результате прикосновения'. Первичный признак легко стирается, и слова этого рода начинают обозначать 'болезнь в результате злого умысла вообще'. Сопутствующим значением можно считать 'несчастье', 'несчастный случай', отраженное во всех восточнославянских языках»
и
и ^
а
со о
и ^
а
о ^
О!
иэ
-О -О
а
О!
о к
О! ^
со го н и
О!
а
-О
а о со о
о ^
о со
со
о
Г\|
го
го
Ol
а
(К
го
<V
о о
[Меркулова 1969: 165]. Таким образом, комплекс представлений о притке включает семантические модели, отражающие представления о магическом воздействии слова, взгляда и прикосновения. Наиболее устойчивым сегментом семантики болезни является указание на внезапный и необъяснимый характер ее проявления.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Расшифровки бесед хранятся в Коллекции фольклорных записей Центра исследований белорусской культуры, языка и литературы НАН Беларуси.
2. Материалы экспедиции в д. Белый Ручей Вытегор-ского района Вологодской области, 2007 год.
ЛИТЕРАТУРА
Аркушин Г.Л. Словник зах1днопол1ських гов1рок: у 2 т. Луцьк, 2000.
Валодз1на Т. В. Уцш: асаблiвасцi мапчнага лекавання 1 арэаль-ная характарыстыка // Пытанш мастацтвазнауства, этналоги 1 фалькларыстык1. Вып. 4. М1нск, 2008.
Виноградов Г. С. Самоврачевание и скотолечение у русского старожилого населения Сибири: (Материалы по народной медицине и ветеринарии). Восточная Сибирь, Тулуновская волость, Нижеудинский уезд, Иркутская губерния // Живая старина. Вып. IV. 1915.
Восточнославянские заговоры: Аннотированный библиографический указатель / сост. Т. А. Агапкина, А. Л. Топорков. М., 2011.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1903. Т. 3.
Добровольский В. Н. Смоленский этнографический сборник. М.-СПб., 1891. Ч. 1.
Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. Ч. 2 // Известия Имп. общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. 1878. Т. ХХХ. Кн. 5. Вып. 2.
Замовы / уклад.: У. А. Вас1лев1ч, Л. М. Салавей; уступ. арт. Л. М. Салавей. Мшск, 2009.
Замовы / уклад., астэм. тэкстау, уступ. арт. i камент. Г. А. Барташэв1ч. Мшск, 1992.
Каргопольский фольклорный архив Лаборатории фольклористики РГГУ CD.
Майков Л. Великорусские заклинания // Записки Имп. рус. географ. общества по отделению этнографии. СПб., 1869. Т. П.
Макаренко А. А. Материалы по народной медицине Ужур-ской волости Ачинского округа Енисейской губ. // Живая старина. 1897. Вып. 1.
Материалы. 1878. №101.
Меркулова В. А. Народные названия болезней. I // Этимология. 1967. М., 1969.
Мойаенко В. Полкьи замовляння // Древляни: Зб. ст. i мат. з кторп та культури Полкького краю. Льв1в, 1996.
Попов П Русская народно-бытовая медицина. По материалам этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. СПб., 1903.
Романов Е. Р. Белорусский сборник. Витебск, 1891. Вып. 5.
Русские заговоры из рукописных источников XVII — первой половины XIX в. / сост., подг. текстов, статьи и коммент. А.Л. Топоркова. М., 2010.
Русские заговоры Карелии. Петрозаводск, 2000.
СРНГ — Словарь русских народных говоров / под ред. Ф. П. Филина и Ф. П. Сороколетова. Вып. 32. СПб., 1998.
Фольклор Новгородской области: история и современность / сост. О. С. Бердяева. Новгород, 2005.
Фольклор старообрядцев Литвы: тексты и исследование. Т. 2. Народная мифология. Поверья. Бытовая магия / подгот. издания Ю. Новикова. Вильнюс, 2009.
Этнография и фольклор Олонецкой и Архангельской губерний. URL: http://ethnomap.karelia.ru/charm_ source.shtml.
Центр исследований белорусской культуры, языка и литературы НАН Беларуси. Поступила в редакцию 10.03.2014 г.
UDC 398.3 BELARuSSIAN AND RuSSIAN CONSPIRACIES AND IDEAS ABOuT PRITKE / PRYCHCHY
T. V. Valodzina
The complex of ideas about illness prychcha / pritka has deep worldview roots. The unifying element is the belief in the danger posed to humans often unintentional invasion locus representative of Newerth (deceased, spirit/host of locus and etc.). Rebalancing is based on the typical model of gifts' exchange; though the important element is the ethical component of the complex — to ask for forgiveness.
KEY WORD S: Conspiracy, ritual magic medicine, demonology, evil eye.
