CC BY-NC-ND
12
В некоторых случаях для решения вопроса нужно было подключить председателя Комитета (а позже — Комиссии) С.А. Ковалева. Это было крайне сложно — он всегда был занят. Юра придумал такой выход: в определенный день недели, как бы поздно ни освобождался Ковалев (часто это было уже ночью), мы с ним встречаемся и решаем накопившиеся вопросы. Городской транспорт обычно уже не ходил, нас развозила по домам машина.
Многим памятен просмотр фильма «Андрей Рублев», в организации которого активно участвовал Юра. В то время фильм был фактически под запретом. Организаторам грозили крупные неприятности, их вызывали на допросы, но обошлось. А в наше время Юра нередко звал друзей на коллективные просмотры фильмов, спектаклей и т.п. Последним был просмотр фильма «Анна Каренина» в очень маленьком зале. Этот фильм не запрещен, но и увидеть его не просто.
Несколько лет назад Юра попросил меня быть редактором одной из его математических книг. Концепция этой книги была мне совершенно чуждой. Менять ее он не собирался, но предложил мне написать предисловие «От редактора» и обещал поместить его без изменений. И поместил, хотя оно было весьма критическим.
За несколько дней до своей последней болезни Юра переслал мне статью А. Любарева «Галка о двух концах» с разбором всех пяти возможных вариантов поведения на выборах, с припиской: «Век живи — век учись!» Статья лишний раз убедила меня: бойкотировать выборы нецелесообразно.
Г.Б. Шабат
Юрий Александрович в РГГУ
Я познакомился с Юрием Александровичем в 1994 году, когда он начал работать в РГГУ; с тех пор мы регулярно общались с ним — до последних дней его жизни.
Уже после похорон Юрия Александровича я осознал, что заочно восхищался им десятки лет назад. Я учился в вольнодумной 2-й школе, где «Хронику» читали многие; нашим любимым учителем и кумиром был Анатолий Александрович Якобсон. Нам, свободомыслящим математикам, импонировал жестковатый, внешне не эмоциональный стиль «Хроники», ее честная, достойная, продуманная
© Шабат Г.Б., 2012.
Г.Б. Шабат
и логически безупречная позиция по отношению к властям: соблюдайте ваши законы (стоит ли говорить, что реакция властей не обладала ни одним из перечисленных качеств...). Когда после похорон связанные с «Хроникой» люди говорили, что Шиханович был одним из главных идеологов этого стиля, я немедленно «узнал» его. Тогда же объяснилось и то, что мы с друзьями заметили в начале 70-х: стиль «Хроники» изменился, появились истерические нотки. Оказывается, Шихановича посадили.
На внепрофессиональные темы мы с Ю. А. общались мало: всегда оставались профессиональные темы, требующие обсуждения. И остались. Не прощу себе, например, что так и не раздобыл для него точные сведения об указе французского министерства просвещения, согласно которому 0 — натуральное число.
Когда речь идет о таком человеке, как Ю. А., высокопарных слов не надо опасаться. Он был рыцарем Истины. Не допускал никаких прегрешений против особо почитаемой им строгости, замечал малейшие ошибки. Легким в общении человеком он не был. Он регулярно посещал мои лекции и мог позвонить за полночь, чтобы сказать: «Вы сегодня сформулировали неверное утверждение. Вот контрпример.»
Он не жалел времени для работы — в самом сильном смысле этих несколько затасканных слов. На вопрос, когда ему можно звонить, отвечал: «До часу точно. А если нужно — когда угодно». Это следовало понимать буквально. Консультации для своих студентов проводил регулярно и без ограничений времени. Когда узнал о моих правилах проведения экзаменов — можно пользоваться чем угодно и кем угодно — изумился, но уточнил: «И мной тоже?» После чего орды моих двоечников пользовались его помощью на экзаменах, ездили к нему домой за ответами на мои вопросы. Если Ю. А. считал вопросы некорректными или слишком трудными, без колебаний звонил, раз на пятый начиная с извинения за занудство. Это иногда раздражало, но теперь, когда телефон звонит гораздо реже, я понимаю, до чего не хватает человека, так преданного работе.
Ю. А. выстроил собственный мир, в котором действовали свои, строгие законы. Несгибаемый правозащитник преподавал математику десятки лет; почти все московские лингвисты нескольких поколений прошли его школу и на всю жизнь остались под его влиянием. Своеобразные взгляды на математику отразились в нескольких книгах, которые он успел написать за последние годы жизни. (На вопросы о летних планах отвечал: «На несколько дней уеду отдыхать туда-то. Остальное время буду писать то-то». Аномальная московская жара поколебать его планы не могла.)
У нас с ним были весьма существенные разногласия по многим вопросам педагогики и оснований математики. Мы регулярно критически просматривали тексты друг друга (он — с невероятной скрупулезностью, я, увы — иногда поверхностно) и, по настоянию Ю. А., в своих замечаниях не стеснялись в выражениях. То же касалось обсуждения текущих профессиональных дел. Характерная цитата: «Георгий Борисович, ведь мы с вами друзья?» (Требовался утвердительный ответ). «Тогда скажу прямо: идите к черту с вашим категорным подходом к математике! Студенты его никогда не поймут!»
Непримиримость Ю. А. поразительным образом сочеталась с особым даром понимания и редкой способностью к компромиссам. Возмущаясь некоторыми понятиями и обозначениями, которые я использовал на своих лекциях, он составлял замечательные их конспекты, лишь изредка выражая свое отношение вопросительными знаками на полях. Я узнал от него, что у него два любимых дела - преподавание и редактирование. Редактируя, он ставил себе жесткие сроки, и, разумеется, всегда их соблюдал (Шиханович вообще никогда и никуда не опаздывал; правда, с ним нельзя было договориться о встрече в 16:00 — только от 15:55 до 16:05). Ему могли быть чужды - а иногда и враждебны - излагаемые мной взгляды, но, вникнув в них, он спрашивал: «Ведь вы хотели подчеркнуть то-то?» И предлагал: «Тогда лучше выразиться так-то...»; предложения его, как правило, с благодарностью принимались.
Весьма острыми были наши разногласия по поводу преподавания математического анализа, одной из центральных дисциплин нашего курса. Ю. А. принадлежало следующее парадоксальное предложение: эксплицировав антагонистические взгляды, найти компромиссы и написать совместный учебник.
Это оказалось последним планом его жизни. 13 июля 2011 года он собирался приехать ко мне, чтобы начать работу над этим учебником. Впервые за время нашего сотрудничества назначенная встреча не состоялась: его отвезли в реанимацию.
.Ко мне перешла группа лингвистов-второкурсников, которых Ю. А. учил на первом курсе. Наше первое занятие состоялось на следующий день после его смерти. Мы почтили его память минутой молчания, после чего я, придав голосу деловую бодрость, спросил, как обычно: «Какие есть вопросы?» Одна девушка тихо попросила: «Расскажите про Юрия Александровича». Я отвечал минут двадцать. Не помню, чтобы когда-нибудь еще студенты слушали с таким вниманием.
