CC BY-NC-ND
22
политической точки зрения, сколько с точки зрения строгой логики законности происшедшего тогда переворота. Такую логику вносил он впоследствии во всю свою диссидентскую и правозащитную деятельность, нередко ставя в тупик своих гонителей и мучителей. Когда в конце 1960-х годов я узнал об этой стороне его жизни, я в очередной раз был поражен завораживающей парадоксальностью этого человека, а в дальнейшем — его мужеством и стойкостью. Надо сказать, что в дальнейшем, уже после его возвращения из второго заключения, когда я неоднократно высказывал ему изумление и восхищение ими, всякий раз на его лице появлялось выражение скуки и даже легкого раздражения. Да простит мне его душа повторение этого...
Н.В. Браккер
О Шихановиче
Я поступила на ОСиПЛ в 1963 году. Узнала об этом отделении случайно — что-то не очень понятное, но там нужен язык и математика. Английский я знала лучше, чем обычные выпускники школы, и по математике была четверка, ну и пошла.
Первое занятие по математике вел Владимир Андреевич Успенский. Было это очень необычно и странно, в диалоге со студентами. Он нарисовал на доске точку и сказал: «Кто сможет нарисовать точно такую же точку, сразу получит пятерки по математике за все 5 курсов». Многие пытались. Я плохо понимала происходящее. Владимир Андреевич представил нашего преподавателя по математике — Юрия Александровича Шихановича.
Шиханович — легенда отделения. Только о нем и разговоры. Говорят, принимает экзамены сутками, когда закрывается университет, то уходят сдавать на Центральный телеграф.
От старших пришли стишки. От Саши Раскиной:
Шиханович нам задал задачи И велел к четвергу их решить. Пожелайте нам, братцы, удачи, А еще тот четверг пережить.
От Вики Раскина::
Если мы возьмем носилки И на них положим дом, Мы его перевернем В силу ложности посылки Тривиальным образом.
© Браккер Н.В., 2012
Викин стишок Ю. А. потом вставил в свою первую книгу.
На первом занятии Шиханович знакомился с нами, записывал в тетрадочку имена-отчества, а еще спрашивал, в какой аудитории каждый сдавал математику. Потом он всех называл по имени-отчеству (быстро выучил), это было очень смешно в наши 17 — 18 лет.
Для меня самым трудным и поэтому самым главным была математика. Шиханович каждую неделю устраивал консультации, которые длились ровно столько, сколько было нужно для обсуждения всех вопросов всех студентов, то есть очень долго. На первой консультации все были активны, задавали разные вопросы, а я тихо сидела в углу. Когда почти все уже разошлись, Шиханович обратился ко мне: «А у Вас, Надежда Викторовна, есть вопросы?» И я заплакала: «Нет у меня никаких вопросов, я просто ничего не понимаю, и вообще Вас боюсь». Он сумел вывести меня из этого состояния, а по поводу «боюсь» посоветовал ходить на консультации и общаться. Я так и делала. Постепенно Юрий Александрович научил меня формулировать, чего я не понимаю, и подводил к тому, чтобы я сама находила ответ на свой вопрос.
Про строгости Шихановича. Если студент пропускал занятия без уважительной причины, на следующее занятие Юрий Александрович его допускал только с разрешения деканата. И вот такой случай: на время лекции по математике назначается комсомольское собрание. Мы сообщаем об этом Шихановичу. Он говорит: «Вы в сложной ситуации, вы должны быть одновременно в двух местах. Но если вы пойдете на собрание, на следующее занятие я вас допущу только с разрешения деканата». Кажется, никто на собрание так и не пошел. Он отправлял студентов за разрешением в деканат часто — если занятия пропускались без уважительной причины. Представляете, как деканат его любил!
Экзамены длились, действительно, очень долго. Правда, на Центральном телеграфе, который не закрывался на ночь, я никогда не сдавала. Экзамены были продолжением учебного процесса. В результате как-то удавалось обозреть пройденный курс, увидеть все в целом, а не фрагментарно. Ю. А. давал задание, если справишься, говорил: «На тройку Вы уже сдали. Хотите попробовать на четверку?» Ну, а затем на пятерку.
Итак, понимать Шихановича я в конце концов научилась. Постепенно мы подружились. Юрий Александрович занимался с теми, кто с ним дружил, не только математикой. Водил в кино, например, на «Айболита-66». Советовал что-то почитать, в основном, стихи. Но пока мы были студентами — никакого самиздата. Приходил на дни рождения, когда студенты его приглашали. А позже — и на свадьбы. С этих времен остался его портрет, который нарисовала Лена
Зотова, преподнесла Шиху, а он надписал на нем: «Возмутительно!»
Друзей-студентов Ю. А. называл по имени и на Вы. А вот после окончания университета он предложил выбрать: либо он нас по имени — и мы его по имени, либо уж по имени-отчеству, и мы его, и он нас. Вот так и стали мы с Юрой друзьями на всю жизнь.
А та тетрадочка с именами-отчествами сохранилась. Он записывал туда все, что разузнавал позже о своих учениках. Вот и на 50-летие ОСиПЛ он принес эту тетрадочку. К нему подходили пожилые дяди и тети, вернее, уже бабушки и дедушки, рассказывали о себе, и все это теперь в этой старой тетрадочке.
Наш курс был последним, который Ю. А. довел до конца. В 1968 году его уволили за подпись письма в поддержку А.С. Есенина-Воль-пина. С этого времени и до 1995 года, когда начал работать в РГГУ, он не мог заниматься тем, что любил больше всего и умел лучше всего — преподавать математику.
Мне кажется, с возрастом он немного изменился, но не в главном. Вот одна история. Студент РГГУ на зимних каникулах прочитал его книгу «Минимум по теории алгоритмов для нематематиков» и нашел 20 ошибок. Пошел к Шихановичу. Конечно, Шиханович его принял, несколько часов разбирались. Шиханович поблагодарил только за одно замечание: в наборе оказалась ошибка, и пара страниц поменялись местами. Студент ушел со словами: «Какой же я дурак!»1.
Еще хочу написать о том, как я была в Белом Доме, единственный раз. Юра работал в Комитете Верховного Совета РСФСР по правам человека. Не помню точно, какой это был год, между 1990 и 1993-м. Юра выписал мне пропуск, и я пришла в комнату, в которой он работал. Комната была завалена письмами заключенных о нарушениях и притеснениях в тюрьмах и лагерях, типа «не додали норму масла». Юра отвечал на письма и заносил все это в базу данных, работая на компьютере своей искалеченной в лагере рукой. Потом он повел меня в столовую. По длинному коридору шли шикарные мужчины в дорогих костюмах, на фоне которых наш Юра в своем старом пиджачке выглядел не на месте. Я подумала, что
не долго существовать этому Комитету и Юре в Белом Доме — не вписывается.
Я уже давным-давно лингвистикой не занимаюсь, сложилась совсем другая жизнь. Но меня научили формулировать и задавать вопросы всегда, когда мне что-то не ясно. И не бояться показаться дурой. Это редкое умение помогает мне всю жизнь. И другого такого друга у меня не было, и теперь уже не будет.
Примечания
1 А вот дополнение от этого студента, моего внука, Георгия Мороза, в этом году оканчивающего Институт лингвистики: «Со временем он действительно изменился. Большинство занятий у нас вел Георгий Борисович Шабат, и Юрий Александрович пару раз его заменял. Он сидел на наших занятиях с Георгием Борисовичем и записывал все, что происходило в аудитории, стараясь как-то разобраться, так как математики Георгия Борисовича и Юрия Александровича различались, что порой вызывало вопросы Юрия Александровича. Эту разницу вряд ли можно четко очертить, однако студентка, которая раньше училась на ИскИнте, где математику преподают куда интенсивнее и в разы разнообразней, была несколько раз послана подумать, так как "у нас это определялось немного иначе".
И вот, когда как-то раз Георгий Борисович куда-то уехал, наступила суббота, и мы пришли на занятие к Юрию Александровичу. Разницу было невозможно не заметить. Мы сидели по струнке и все вольности (еда, сон, другие занятия), которые мы могли себе позволить на занятиях Георгия Борисовича, были отброшены еще при входе. Все побаивались Юрия Александровича, хотя поводов к тому он не давал никаких. Видимо, нам этот страх достался от старших курсов.
Присутствие у нас не проверялось, однако Георгий Борисович завел традицию пускать тетрадку по рядам и записываться, чтобы поставить рядом с фамилией плюсик, если человек активно работал на занятии. Однако присутствие или отсутствие на занятии не влекли за собой никаких последствий. И вот занятие началось с того, что все записались в тетрадку, а Юрий Александрович спросил, нет ли у кого-то вопросов. Вопросов, естественно, ни у кого не было. Правда, потом они появились у Юрия Александровича, а так как мы на его вопросы ответить не могли, — он нам объяснил еще раз то, что творилось на последних занятиях, а в конце еще раз всех по очереди (нас и своих учеников в РГГУ он называл по имени) спросил, чтобы проверить понимание.
Единственное, что нам мешало на нашем занятии, это то, что все время входили незнакомцы с вопросом, можно ли взять стул, видимо, где-то на этаже была контрольная и на занятие пришло неожиданно много студентов. Стульев Юрий Александрович брать не разрешал, а после третьего вторжения (прошло около 7 минут от занятия) он спросил: "Вы не знаете, мы никого сегодня больше не ждем?" Получив отрицательный ответ, он встал, взял со стола ключ и запер аудиторию изнутри. Когда он отпускал нас на перемену, он нас попросил вернуться вовремя, что и было сделано. Видимо, все боялись, что он снова запрется и не впустит опоздавших сытых студентов».
