CC BY-NC-ND
9
Ю.А. Шихановича не были формальным актом, поскольку помощь его друзьям и коллегам всегда была и большой, и действенной.
Юра всегда стремился поделиться с друзьями тем, что было ему самому интересно, и тем, что считал важным. Он приглашал друзей в театры и на просмотры фильмов, в музеи и на выставки. Он любил делиться с близкими ему людьми прочитанным, посылая многочисленные тексты по электронной почте. Ему был интересен процесс общения, обмен разнообразной информацией и мнениями о ней. Когда я стал заниматься невербальной семиотикой — наукой о невербальном знаковом коде и моделях невербального человеческого поведения, — его заинтересовали общие методы и конкретные способы телесной знаковой практики в преподавании. Я многое ему рассказывал об этом, о том, насколько эффективной может быть такого рода деятельность, и всегда передо мной был не только внимательный, но и заинтересованный слушатель.
Известно, что темнокожее население Нового Орлеана на похоронах улыбается и шумно смеется. Люди радуются! Они радуются тому, что покинувший наш мир человек встретится там, в другом мире, со своими ранее ушедшими родными и близкими. Наверное, хороших людей там никак не меньше, чем здесь, и осознание этого, видимо, хоть как-то примиряет людей с потерями. Я такого поведения понять не сумел и, думаю, никогда не сумею. Для меня потеря близкого человека — всегда боль и трагедия, особенно, когда смерть такая неожиданная и безвременная...
А. Раскина
Без экзамена
С Юрием Александровичем я была дружна полвека. И вот что я хочу сказать. Спору нет, Юрий Александрович был и борец, и герой. Но для нас, его первых студентов, он был прежде всего Учителем. С большой буквы. Он не просто преподавал математику, он помогал нам формировать наше мышление.
Часто вспоминают, как, мол, Шиханович терзал бедных студентов, принимал у них экзамены до 12 часов ночи, последние часы — уже на Телеграфе. Но уж тогда давайте вспомним, как мы приходили к нему на консультацию, и он помогал нам, сидел с нами часами, отвечал на все наши, нередко глупые, вопросы — всегда всерьез! — проходил с нами вместе, шаг за шагом, доказательство
© Раскина А., 2012.
А. Раскина
теоремы на эпсилон-дельта языке, — и никогда мы не чувствовали, что ему скучно или надоело. Он не притворялся: ему действительно было интересно, как течёт наша мысль. И это подымало нас в наших собственных глазах.
Летом 2011 года я была в Москве и виделась с Юрием Александровичем. Мы беседовали, и я напомнила ему, как когда-то давно он сказал мне, что не мечтал бы иметь в своей группе гения. Я тогда не спросила, почему, а в этот раз спросила. И он ответил: «Я ничего не мог бы дать ему.»
Я не знаю, так ли это. Хочу только сказать, что и мне, и многим-многим моим друзьям-лингвистам — видимо, не гениям, ну так и бог уж с ним — Юрий Александрович дал очень и очень много. И будем
благодарны судьбе за то, что он был у нас в нашей жизни.
* * *
Я надеюсь, что рано или поздно выйдет сборник воспоминаний о Ю. А., где каждый, не будучи ограничен трехстраничным объемом, сможет рассказать всё, что он хочет, и всё вместе это даст полную картину. Пока это время еще не наступило, и придется довольствоваться отрывочными эпизодами.
О каких-то, с моей точки зрения важных, моментах, связанных с Ю. А., я уже рассказала в записках о нашем отделении, тоже опубликованных в «Вестнике РГГУ»1. Попробую кое-что добавить.
В университете я была очень увлечена математикой. То, как нам ее преподавали Успенский и Шиханович, по-видимому, было нужно моим мозгам и питало их. И хотя я очень боялась экзаменов и каждый раз мне удавалось убедить родителей, что я ничего не знаю, и что они должны быть готовы к двойке, — я получала какое-то удовлетворение и на экзаменах. Сидишь, решаешь задачки. Потом умные люди, Успенский и Шиханович, часами с тобой разговаривают на интересующие тебя темы, такое интеллектуальное переживание; потом тебе говорят: «А вы попробуйте еще вот такую вещь доказать», — думаешь-думаешь и догадываешься. Как теперь говорят, адреналин в крови увеличивается. Но я прекрасно сознавала, что это мне просто повезло, и не для всех это складывается так удачно, как для меня. Мы с моей однокурсницей и отличницей Олей Крутиковой (Кривновой) то и дело просили за некоторых наших не так уж любящих зачеты и экзамены товарищей, чтобы их не мучили часами. И чтоб уже поставили этот, скажем, зачет. В общем, безуспешно. И Успенский, и Шиханович считали, что экзамены полезны: во время экзамена студент учится и чему-то научается. Это верно, но нервные-то клетки не восстанавливаются.
И вот, я была уже на втором курсе, и мы с Ю. А. уже, можно сказать, дружили (хотя дистанция учитель — ученик, разумеется, всегда оставалась, и после университета тоже) — и я попыталась убедить Ю. А. (который в то время один у нас преподавал, без Успенского), что экзамен это не то место, где надо студента огорошивать, давать ему что-то новое, неизведанное, заставлять догадываться и т. д., — потому что студент боится, нервничает, от этого хуже соображает и т. д. Ю. А. говорит: «Ну, вот вы же не боитесь на экзамене, не нервничаете?» Я говорю: «Как это не боюсь? Я очень боюсь! И нервничаю.» — «Ну и что, вы согласились бы на тройку без экзамена?» — «Нет, с какой стати? Зачем мне тройка?» — «Ну, а на четверку — согласились бы?» Ситуация была сложная. Сказать, что на четверку не согласилась бы, значило бы, что я считаю, что знаю предмет на пятерку, а я этого, разумеется, утверждать не могла. И вообще это противоречило бы тому, за что я билась. Я говорю: «На четверку бы согласилась.» — «Ну хорошо, вот весной будет у нас экзамен по алгебре — я предлагаю вам четверку без экзамена, согласны?» — «Ну, — говорю, — согласна.» А куда деваться?
Была зима, до сессии полгода, и на эти полгода Ю. А. перестал со мной разговаривать. Как меня и нет. Жуткое дело! И ведь, что интересно, я, вроде, ходила на занятия, слушала, делала упражнения, но, видимо, как-то умственно расслабилась и алгебру — без экзамена или же без знания, что надо будет сдавать экзамен, — так до конца и не поняла.
К чему я рассказала этот эпизод? Чтоб показать, как Ю. А. относился к экзаменам, какое это было для него важное действо, как много души он туда вкладывал, как хотел разбудить мысль студента, — и поэтому, видимо, расценил мой такой оппортунизм как чуть ли не предательство. Или там вероотступничество.
К осени у моего папы вышла детская книжка «Как папа был маленьким», он надписал ее по моей просьбе Юрию Александровичу, я ее ему 1 сентября принесла, Ю. А. был растроган, и снова стали мы с ним разговаривать.
Кое в чем мы были несогласны и спорили. Ну, кто пытался спорить с Ю. А., знает, как это было трудно. Однажды мне показалось, что всё, Ю. А. приперт к стенке и сейчас скажет: «Что ж, вы, пожалуй, правы.» А он взял да и сказал: «А я не утверждаю, что моя система непротиворечива.» Вот и поспорь тут...
Ну вот, подходят к концу мои 3 страницы. До встречи в сборнике воспоминаний о Юрии Александровиче.
Примечания
1 Раскина А. Из воспоминаний об ОСиПЛе // Вестник РГГУ. Серия «Языкознание / Московский лингвистический журнал». 2008. № 6(10). С. 199-210.
