CC BY-NC-ND
34
разговоре употреблял слово «зануда», все точно знали, о ком идет речь.
Замечу, что у меня был прекрасный случай оценить пользу и достоинство нашей точности. Литовское следствие, когда я сидел в Вильнюсе, предприняло небывало массовую отчаянную попытку уличить «Хронику» во лжи. Смешно и приятно было читать в протоколах регулярные ответы на запросы следственной бригады: «...сообщение (номер выпуска, месяц, страница) клеветнического антисоветского издания «Хроника текущих событий» о .(эпизод). в основном соответствует действительности».
Шиханович был одним из самых значительных людей, благодаря влиянию которых «Хроника» заняла то место в истории страны, и, я бы сказал, то место в истории мировой правозащитной культуры, которое она заняла.
Хочется также упомянуть о его теплой дружбе с А.Д. Сахаровым и Е.Г. Боннэр.
При всей своей строгости и концентрированности на интересах дела, он был человек открытый и веселый. По-своему. Очень по-своему. Манера и стиль только ему присущих юмора и сдержанного веселья были приятны и трогательны.
У Юры Шихановича была еще одна доминирующая черта характера — он был до удивления заботлив, трогательно и тактично внимателен к людям. Он никогда не забывал о нуждах друзей, ненавязчиво, но настойчиво и вовремя напоминал тебе о твоих собственных нуждах и сроках, готов был потратить все свое время для того, чтобы помочь.
Имя Юрия Александровича Шихановича не подлежит забвению. Никогда не помышляя о своей роли, не стремясь к тому, он, тем не менее, вошел в историю. Там его место.
Я благодарен ему за дружбу.
М.И. Белецкий
Педагог, правозащитник, ценитель поэзии
Мне трудно вспомнить, когда я познакомился с Юрием Александровичем Шихановичем. Возможно, мы как-то пересекались еще в годы обучения на мехмате МГУ (1951—1956), где я учился курсом младше, чем он. Не помню. А вот особенно сблизились много позже, когда я уже жил и работал в Киеве.
© Белецкий М., 2012
Сблизили нас два круга интересов.
Во-первых, преподавание математики лингвистам. Где-то в конце 60-х годов я начал преподавать математику на вновь образованном отделении математической лингвистики филологического факультета Киевского университета. К тому времени уже несколько лет как вышла книга Шихановича «Введение в современную математику», ставшая настольной для тех, кто преподавал математику студентам-гуманитариям, в первую очередь — на возникающих отделениях математической лингвистики. Вообще эта книга и сама личность Юрия Александровича наложили неизгладимый отпечаток на преподавание на этих отделениях в самых разных городах Союза, и его влияние здесь, наверное, продолжается по сей день. (Добавлю, что несколько позже я увидел, что это «Введение» служит учебником и для студентов-кибернетиков КГУ.) Сам я познакомился с этой книгой, подаренной автором, задолго до начала своей преподавательской деятельности и независимо от нее, так что, приступая к работе, хорошо представлял себе значимость используемого в ней подхода для моей цели — введения будущих гуманитариев в мир математики. Им ведь нужно не навыки, скажем, в дифференцировании и интегрировании, а понимание простых, но глубинных сущностей, лежащих в основе математики, таких понятий как «множество», «функция», «отношение». Я не ошибусь, высказав предположение, что названная книга, дающая такое понимание, была положена в основу вводного курса, с которого начиналось изучение математики едва ли не на всех отделениях математической лингвистики в стране. На ее базе строились следующие математические курсы, знакомящие с основами конкретных дисциплин: математического анализа, алгебры, математической логики. И весь этот в общем-то объемный набор курсов был направлен на ознакомление с математикой как языком и методом мышления. Много позже Ю. А. издал материалы всех математических курсов, прочитанных им студентам-лингвистам в 1960-е и в последующие годы; эти 5 томов вышли из печати уже в 2000-х годах, последний из них в 2011-м, незадолго до его смерти.
Но это предстояло еще нескоро. А в те годы, с которых я начал рассказ, мы, преподаватели отделений матлингвистики в разных городах, согласовывали планы курсов в переписке или в поездках друг к другу. Яркое впечатление осталось у меня уже от первого посещения занятия (или лекции) Ю. А., к которому я, готовя свои курсы, приехал с целью «перенять опыт». Одним из первых вопросов, который мы обстоятельно обсудили перед лекцией, был о форме обращения друг к другу. Решено было (по его предложению) обращаться на «ты», но по имени-отчеству: «ты, Юрий Александрович»,
«ты, Михаил Иванович». Но что меня поразило — то, что он и всех своих студентов, юных первокурсников, тоже величал по имени-отчеству — вряд ли много таких примеров наберется со времен Октябрьской революции.
Со многими из его бывших студентов, мне доводилось общаться впоследствии, и для каждого из них впечатление от личности Ю. А. осталось одним из самых ярких за время обучения в университете. Начиная с манеры держаться — абсолютная логичность во всем, общая невозмутимость, безукоризненная законченность каждой фразы. Экзамен у Шихановича относился к числу тяжелейших испытаний для студентов — у каждого проверялись знания по всему курсу. И когда у экзаменатора возникало сомнение относительно выбора между двумя оценками (а оно, как правило, возникало), студенту для получения более высокого балла давалась достаточно сложная задача, и время на ее решение не ограничивалось. Себя же Ю. А. не жалел совершенно: начав экзамен с утра, он чаще всего не успевал окончить его к моменту закрытия здания, после чего экзаменатор с оставшимися экзаменующимися переходили в расположенное поблизости здание Центрального телеграфа. Все это знаю по рассказам его бывших студентов. Казалось бы, воспоминание о такого рода экзаменах не должно было настраивать на особо теплые чувства по отношению к экзаменующему. Но нет, вспоминали его с теплотой и симпатией. Думаю, в большинстве своем они осознавали, что обучение у Шихановича изменило сам метод их мышления. А уж в трудах тех из них, кто по-серьезному занялся наукой, явно ощущается его влияние.
Второе пересечение наших интересов происходило в совершенно другой плоскости.
Конец 60-х — начало 70-х годов было временем расцвета самиздата. Приходя в каждый московский интеллигентский дом, наряду с последними новостями о том, кого посадили, кого выгнали с работы и тому подобное, гость и хозяин обменивались и самиздатски-ми, а то и тамиздатскими новинками, магнитофонными записями. В эти годы существенно расширился диапазон самиздата: в нем все чаще стали появляться произведения большие по объему — как аналитические тексты, так и воспоминания, и художественная проза. Основной формой издания оставались машинописные копии на папиросной бумаге, для удобства чтения переложенные листами чистой. Реже встречались фотокопии, в том числе с зарубежных изданий. Особо редкие книги, а также те, спрос на которые резко обгонял предложение, давались на очень короткий срок, например на одну ночь, и тогда счастливый читатель эту ночь уже не спал.
А если в его руках оказывалась книга с расшитыми листами, то рядом с ним сидели его домочадцы и приглашенные друзья, передавая друг другу прочитанные страницы. Технология работы с короткими текстами была другая. Там хорошим тоном считалось не только прочесть текст, но и увеличить его тираж. Многие перепечатывали его на 10 листах папиросной или на 5 обычной бумаги, один экземпляр оставляли себе, часть оставшихся отдавали хозяину исходного, а часть — своим знакомым для дальнейшего распространения. Так что эти короткие тексты распространялись достаточно быстро и широко. Конечно, широта и скорость распространения были не только прямо пропорциональны интересности текста, но и обратно пропорциональны его опасности. К тому времени распространение самиздата стало на промышленную ногу. Печатали нанятые машинистки, обычно знакомые, говоря по-нынешнему, менеджеру работ, что обеспечивало надежность.
Я довольно часто приезжал из Киева в Москву, у меня здесь было много друзей и соответственно — много возможностей приобщения к самиздату. Но очень скоро его главным источником для меня стал Шиханович. К тому времени он потерял работу в МГУ. Его уволили, если не ошибаюсь, в 1968 году с абсурдно звучащей по отношению к нему формулировкой: «в связи с профессиональной непригодностью». Но всем было ясно, что реальной причиной были подписанные им письма протеста против начавшихся репрессий — такая форма расправы с «подписантами» приобретала характер нормы. Так Юрий Александрович был на четверть века (!) отлучен от преподавательской деятельности.
Мне довольно скоро стало ясно, что распространением самиздата Юра занимается, можно сказать, профессионально. (Отойдя от научно-преподавательской темы, я позволю себе, как было естественно принято, называть его просто по имени.) Если у остальных я мог получить мелкую вещицу случайно, то у Юры набор последних материалов был весьма широк, и значительную часть наименований можно было взять с собой. Если у других с каким-либо крупным произведением можно было только коротко познакомиться (на прочтение просто не хватало времени), то у Юры его можно было заказать или купить готовым. Кстати сказать, изготовление и распространение самиздата было делом отнюдь не прибыльным. В цену конечного продукта входила только оплата труда машинисток (по стандартной таксе — риск, которому они подвергались, в расчет не принимался) и стоимость бумаги — без всякой прибавочной стоимости.
Так через Юру я раздобыл массу самиздата, к которому приобщал уже своих киевских друзей и знакомых. Думаю, если бы поставить его рядом на полке, на полметра набралось бы. Были здесь про-
изведения всех жанров. В частности, отдельные номера «Хроники текущих событий», которую, в отличие от остального самиздата, я у себя не хранил, а передавал дальше в надежные руки, — кажется, это был единственный из перевозимых материалов, воспринимаемый мною как особо опасный. В основном же была мемуарная и художественная литература (например, воспоминания Надежды Яковлевны Мандельштам, Максимов, практически весь появлявшийся Солженицын). Особо запомнилась одна из последних дошедших для меня самиздатских книг — «Август четырнадцатого» Солженицына. Это был настоящий шедевр: на хорошей бумаге, с четкой печатью (очевидно, в закладке было 5 страниц и не жалели копирки), хорошо переплетенный, а главное с огромным количеством фотографий исторических действующих лиц — и Николая, и Александры, и Николая Николаевича, и Брусилова, и многих военачальников, и просто эпизодов войны, и, конечно, с портретом автора. Это уникальное издание показывало, до каких вершин мог бы дойти самиздат, если бы его не остановили.
А в январе 1972 года власть нанесла удар. 13 января по Би-Би-Си прозвучали первые сообщения о массовых обысках и арестах в Москве и в Украине. Через два дня среди тех, у кого проводились обыски в Москве, я услышал имена двух своих друзей — Кронида Любарского и Юрия Шихановича. А еще через два дня Кронид был арестован.
В следующие полгода с небольшим мы с Юрой продолжали иногда видеться в мои короткие приезды в Москву. Конечно, сейчас речи о передаче самиздата уже не могло быть, эта деятельность свернулась. Главным содержанием наших бесед, как и вообще бесед московской интеллигенции, было обсуждение тревожных событий, прежде всего — судеб арестованных, среди которых были наши друзья и немало так или иначе знакомых людей. А в сентябре арестовали самого Юру.
Ни обыск, ни арест Юры меня не удивили — я связывал его с тем, что он был активным распространителем и, судя по всему, организатором распространения самиздата. И только много позже, уже после распада Союза, в 1990-х, а то и 2000-х годах я узнал, что претензии к нему были гораздо серьезнее. Сегодня, порывшись в Интернете, можно узнать, что Ю. Шиханович начиная с января 1972-го года принимал участие в подготовке «Хроники текущих событий». С января 1972-го — то есть сразу же после первых арестов, прошедших как раз по делу о «Хронике» и затронувших первую группу ее активистов, в том числе и Кронида Любарского, о причастности которого к «Хронике» я тоже не знал. На смену им и при-
шел Шиханович. И продолжал работу над «Хроникой» до самого последнего номера. Цитирую Википедию: «Издание "Хроники текущих событий" прекратилось после ареста 17 ноября 1983 г. Юрия Шихановича, в течение многих лет игравшего существенную роль, а с мая 1980 г. — одну из определяющих при выпуске бюллетеня».
Обращаю внимание читателя: все это я узнал из Интернета. Пока существовала советская власть, о деятельности такого рода не принято было рассказывать даже друзьям, и это естественно — таковы элементарные и необходимые требования конспирации. Но Юра не рассказывал мне об этом и после крушения Союза, хотя мы время от времени виделись, говорили на разные темы, включая историю правозащитного движения. Единственное возможное объяснение — его абсолютная скромность, не позволяющая рассказывать о себе что-либо «героическое».
Итак, в январе 1972 г. в жизни Юры начался новый период — работы над «Хроникой», ареста, психушки, нового ареста, лагеря — окончившийся освобождением только в годы перестройки, в феврале 1987 г. Пятнадцать лет.
В эти годы наше общение не было интенсивным: мне реже случалось бывать в Москве, а к переписке в те годы относились с осторожностью. Из редких разговоров и писем я узнавал немногое. В частности, то, что Юра дружил с Сахаровым и ездил повидать своих сосланных друзей.
Опосредствованный «привет» от Юры я получил осенью 1972 г. в ближайшие месяцы после его ареста. Меня вызвали в Киевское областное управление КГБ на улице Розы Люксембург («на свидание к Розе», как говорили киевляне), и вежливый молодой человек спросил: «Что вы можете рассказать о Юрии Александровиче Шихановиче?» Ну, здесь мое положение было несложным — было очевидно, что все их сведения о наших отношениях ограничивались моим адресом, обнаруженным в записной книжке или на почтовом конверте. Так что моим объяснениям, что наши отношения носили чисто профессиональный характер, гебистам нечего было противопоставить.
Часто отношения двух людей развиваются по такой схеме: в юности дружат, затем связи постепенно ослабевают, а к старости они совсем теряют друг друга. У нас с Юрой шло по противоположной схеме — с течением лет связи становились теснее и теплее. Здесь нужно сказать доброе слово в адрес Интернета, которому мы этим обязаны. Оба мы по натуре люди более письменные, чем устные, а электронная почта предоставляет возможность мгновенного письменного общения. (Кстати, о нашем общении на расстоянии. Мы с
Юрой родились в один день, но с разницей в два года, он старше. Так вот, у нас установилась давняя традиция — в наш общий день рождения звонить друг к другу с поздравлениями.)
Возвращаюсь к электронной почте. В последние три-пять лет мы обменивались письмами едва ли не ежедневно, а то и по нескольку раз в день. В основном это были сообщения приобретающего популярность жанра — линки на разные интересные сообщения в Интернете и обмен комментариями по этим сообщениям, время от времени перерастающий в развернутую дискуссию. Сейчас, просмотрев последние письма, я обратил внимание на то, с каким вниманием Юра следил за событиями в Украине, расспрашивал о них у меня и зачастую дискутировал со мной.
И была в нашем общении последних лет еще одна тема, за обсуждение которой я Юре очень благодарен. Работая над своими воспоминаниями, я каждую готовую часть посылал нескольким друзьям, в том числе и ему. Посылал просто для прочтения, надеясь, что это им будет интересно. Юра же не ограничивался прочтением, он со свойственным ему педантизмом отмечал все места, которые необходимо или желательно исправить или дополнить. Его замечания касались и языковых промахов, и содержания. В последнюю нашу встречу он выложил передо мной три листа, исписанных его характерным четким почерком, — несколько десятков замечаний.
Особенно ценными были замечания, касающиеся описания общественной ситуации 60-70-х годов, правозащитного движения — эти темы занимали у меня существенное место. А уж в этих вопросах Юра был носителем богатейшей информации, зачастую уникальной. Как жаль, что он не написал об этом сам!
В последний раз мы с Юрой встретились в июне 2011 года, за несколько месяцев до его смерти. Встретились в Киеве, который он давно собирался снова посетить. Здесь он родился, кончал школу, начинал учиться в университете. Юра любил Киев. Как-то он сказал, что здесь отношения между людьми, даже незнакомыми, теплее, чем в Москве.
И вот в июне он вместе с дочерью Катей на три дня приехал в Киев. Здесь он наметил несколько маршрутов по знакомым местам. Ходил он уже медленно, сердце не позволяло быстрее. Меня удивляло, что, тем не менее, за день он проходил много — не меньше, чем обычно прохожу я со своим здоровым сердцем. В последний день мы все вместе ходили в окрестностях Бабьего Яра. И все эти дни у меня было ощущение, что Юра приехал с Киевом прощаться.
А последнее впечатление от Юры для меня было совсем неожиданным. Примерно за полчаса до выхода из нашего дома на вокзал
Юра начал читать стихи — я никогда не слышал, чтобы он это делал раньше. Читал в основном неизвестные стихи поэтов Серебряного века, и читал великолепно. И уже в дверях, в ответ на наши восторженные отзывы: «Чтение стихов — моя вторая профессия». Многим ли посчастливилось увидеть и такого Шихановича?
А.Б. Сосинский Вспоминая Юру Шихановича
Я познакомился с Юрой Шихановичем, вернее, узнал о его существовании в конце пятидесятых. Будучи студентом мехмата МГУ, я ходил на почти все курсы по математической логике и посещал знаменитый семинар Андрея Андреевича Маркова, где обратил внимание на Шихановича, аспиранта кафедры математической логики.
Собственно говоря, не заметить Юру было довольно трудно: он был одним из самых активных участников семинара, внимательно слушал и конспектировал все доклады и часто задавал вопросы. Вопросы его не были общими или концептуальными, они, как правило, касались деталей формулировок или доказательств и часто раздражали докладчиков, а иногда и самого Андрея Андреевича. Но Юра их задавал не из крохоборства или придирчивости, а только тогда, когда чего-либо не понимал. А это бывало часто — Юра катастрофически не принимал нестрогие, нечеткие высказывания, очень плохо видел полутона, плохо воспринимал нюансы.
Эта его черта, мне думается, во многом определила и выбор профессии (недаром он стал логиком), и его общественную позицию (не мог же он спокойно относиться к лицемерию, демагогии и лжи советской власти).
Тогда мы мало общались, и я очень удивился, когда в самом начале шестидесятых (точный год мне вспомнить не удалось) Юра пригласил меня вести практические занятия по курсу математического анализа, который он читал на филфаке, на недавно созданном Отделении структурной и прикладной лингвистики. Я охотно согласился — получившийся приработок оказался совсем не лишним для моей семьи (жены и годовалого ребенка), живущей на аспирантскую стипендию.
Курс Юрия Александровича Шихановича на Отделении структурной и прикладной лингвистики и обстановка вокруг него до© Сосинский А.Б., 2012.
