Научная статья на тему 'Юнна Мориц: «Московский» неоакмеизм как «Ренессанс» акмеизма'

Юнна Мориц: «Московский» неоакмеизм как «Ренессанс» акмеизма Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY-NC-ND
1198
160
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЛИРИЧЕСКАЯ ГЕРОИНЯ / LYRICAL HEROINE / НЕОАКМЕИЗМ / ЮННА МОРИЦ / YUNNA MORITS / "БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ" / "THE DIVINE COMEDY" / АННА АХМАТОВА / ANNA AKHMATOVA / ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНТЕКСТ / LITERARY CONTEXT / NEO-ACMEISM

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Фетисова Екатерина Эдуардовна

Данная статья иллюстрирует на отдельных примерах отличительные особенности лирического мироощущения Ю. Мориц в межтекстуальной коммуникации с неоклассицизмом и традиционным акмеизмом. В центре сопоставительного подхода – сходство выразительных средств и авторской стилистики, от литературоведческих приемов, общих фраз, цитат вплоть до общности авторской концепции художественного пространства, сходным образом представленного в стихотворениях Ю. Мориц, «Божественной комедии» Данте и лирических циклах А. Ахматовой.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Yunna Morits: “Moscow” neo-acmeism as a “renaissance” of acmeism

Using individual examples, the present article illustrates characteristic features of Yu. Morits’ world perception in the intertextual communication with neo-classicism and traditional acmeism. The centre of the comparative approach is the similarity of expressive means and the author’s stylistics starting from literary devices, common phrases and citations and ending with the common author’s conception of an artistic space that is similarly represented in Yu. Morits’ poems, Dante’s “The Divine Comedy” and A. Akhmatova’s lyrical cycles.

Текст научной работы на тему «Юнна Мориц: «Московский» неоакмеизм как «Ренессанс» акмеизма»

Е.Э. Фетисова

ЮННА МОРИЦ: «МОСКОВСКИЙ» НЕОАКМЕИЗМ КАК «РЕНЕССАНС» АКМЕИЗМА

Данная статья иллюстрирует на отдельных примерах отличительные особенности лирического мироощущения Ю. Мориц в межтекстуальной коммуникации с неоклассицизмом и традиционным акмеизмом. В центре сопоставительного подхода - сходство выразительных средств и авторской стилистики, от литературоведческих приемов, общих фраз, цитат вплоть до общности авторской концепции художественного пространства, сходным образом представленного в стихотворениях Ю. Мориц, «Божественной комедии» Данте и лирических циклах А. Ахматовой.

Ключевые слова: лирическая героиня, неоакмеизм, Юнна Мориц, «Божественная комедия», Анна Ахматова, литературный контекст.

Поэтическое творчество Ю. Мориц, неоакмеистки-«шестидесятницы», во многом опирается на традицию акмеистической эстетики, поэтики и мифологии, проецируя их в элегическую плоскость и привнося новизну формы.

В эпиграфе-посвящении к философскому этюду «Между Сцил-лой и Харибдой» 1975 г. Ю. Мориц вводит неологизм «ахмацвет», обозначающий «единицу женской силы в русской поэзии», пытаясь «поверить гармонию алгеброй» и проводя смелый эксперимент в области поэтической формы. Однако подобное стилистически неординарное решение призвано подчеркнуть неразрывность связей между творчеством Ахматовой и поэзией «некалендарного Двадцатого века», которая жива ее открытиями.

Ю. Мориц использует нетрадиционный ход, прибегая к термину из области физики, чтобы показать, что именно она является последователем и учеником мэтра акмеизма: «Быть поэтессой в России - труднее, чем быть поэтом: единица женской силы в русской поэзии - 1 ахмацвет»1. В связи с этим в стихотворении не случаен подбор имен поэтов, а также фигур и явлений, зна-

© Фетисова Е.Э., 2013

чимых для акмеизма и неоакмеизма. В одном ряду оказываются Пушкин и Данте, Муза и Кассандра (причем последние являются определенными гранями «ахматовского мифа», лирическими ипостасями авторского «я»), Белла Ахмадулина - неоакмеистка-«шестидесятница», журнал «Гиперборей» - программный журнал акмеизма, на страницах которого печатались его представители: «И, дыша гипербореем, / Проплываем каравеллой / Между Женей и Андреем, / Между Беллой и Новеллой» (с. 374). Вслед за эмигрантской критикой, Ю. Мориц противопоставляет Анну Ахматову Марине Цветаевой, подобно двум противоположным, «крайним полюсам» русской поэзии, лирический ряд которой сосредоточен в пределах Сциллы (Ахматовой) и Харибды (Цветаевой): «Но кровавою корридой / Угрожает путь старинный / Между Сциллой и Харибдой - / Между Анной и Мариной» (с. 375).

Между поэзией Ахматовой и Цветаевой нет и не может быть компромисса: «Золотою серединой / Отродясь не обладаем - / Между Анной и Мариной, / Между Польшей и Китаем» (там же).

В программном стихотворении «В логове голоса...» 1989 г., открывающем одноименную поэтическую книгу, Ю. Мориц вновь экспериментирует с формой: поэтическое Слово-Логос - ключевая доминанта философии акмеизма - получает многоипостасное тройное истолкование (подобно граням кристалла), маркирующее триединую, божественную природу Слова, которое и является поэзией в чистом виде: «В логове голоса, / в слогове логоса, / <...> / будешь ты Богово / голоса логово, / логоса слогово!..» (с. 291). Ю. Мориц словно дает инструкцию по сочинению стихов начинающим поэтам, расставляя необходимые акценты, знаменующие рождение поэзии: 1) «в слогове логоса» - рождение божественного разума («логоса») из набора («сора» - см. известное стихотворение А. Ахматовой) слов поэтической речи; 2) «Богово голоса логово» - словесная составляющая («голос» поэта) проникается божественным разумом (провидением); 3) «логоса слогово» - непосредственно поэзия, «слагание» («слогово») слов, разумно и стилистически правильно подобранных, подобно «Рождению трагедии из духа музыки». Таким образом, содержание и форма в поэзии выступают в тесной взаимосвязи, и одно не существует без другого.

Тайна жизни и смерти, бессмертия, жизни после смерти - «вечные темы» поэзии Ю. Мориц. Дантовские образы Ада, Рая и Чистилища воссоздают картину посмертной человеческой судьбы, как в стихотворении «С надеждою и верой» (1984): «... мы коренимся в переменах, / в незримо бьющейся волне / на вулканическом огне / в чистилищах бездонных!..» (с. 369), однако их использование в

творчестве Ю. Мориц оказывается во многом созвучно поэзии Ахматовой. Так, для ранней лирики Ю. Мориц характерен образ «бытового» рая, рая двух любящих сердец; ср. ее стихотворение «Дует ветер из окошка...» 1969 г. («Капля сока, хлеба крошка - / Для тебя и для меня. / В рай волнистая дорожка / Для тебя и для меня.», с. 46) и поэтическое пространство «Вечера» и «Четок» Ахматовой.

«Отчий ад» воссоздается во втором стихотворении «Из цикла "Медный бык"» с характерным названием «И этот опыт я пережила.» 1988 г.: «На полужизни ставя горький крест, / одна как перст я обживала местность, / откуда нет возврата в отчий ад.» (с. 84). Лейтмотивный образ «гробовой ладьи», восходящий к ладье перевозчика Харона в «Божественной комедии» Данте, появляется в стихотворении «Снег фонтанами бьет на углу.» 1978 г.: «Что к моим облакам головой, / Головой к моим таинствам алым, / Он поклянчит в ладье гробовой / Плыть со мной под одним покрывалом.» (с. 94). Его назначение - утвердить, увековечить бессмертие человеческой любви.

Образы ада и рая в стихотворении «Снегопад» 1963 г. создаются в метафизическом, отчасти фантазийном ключе и не имеют непосредственного отношения к дантовским коллизиям: «В тумане, как в бане из вопля Феллини, / Плывут воспарения ада и рая, / Стирая реалии ликов и линий, / Я - черная птица, а ты - голубая.» (с. 137). Любовь стирает границы ада и рая, узница ада - лирическая героиня, превратившаяся в черную птицу, все равно неразлучна со своим возлюбленным, избранником небес, «голубой птицей».

Ад как олицетворение низшего (профанного) бытия противопоставлен высшему, божественному провидению в стихотворении «Аллеи душные в пыли.» 1989 г.: «У высших сил на поводу / собака лапою босою / скребет помойный бак в аду, / где все стоят за колбасою, / виясь в кудрях очередей, / завитых чародеем пыток, / клещами пламенных вождей, / которых здесь переизбыток. / <.> / для нас блаженство - сознавать, / что мы незрелы для свободы, / что взор не в силах оторвать / от наших ужасов народы» (с. 175). Образность данного стихотворения во многом является редупликацией ахматовского «Реквиема»: безвинно страдающий народ, зажатый тисками номенклатуры и прихотей вождей, «пыточная» очередь, ужасы уходящего века: «Любимой сластью стал страшок, / что этот век, от крови пьяный, / еще себе на посошок / наполнит кладезь наш багряный.» (там же).

Наконец, ароматный рай яблока, сохранившего «маленький» домашний рай лирической героини, в стихотворении «Мускул воды» 1986 г. архетипически проецируется на ветхозаветный Эдем,

символом и непреложным атрибутом которого является яблоко с Древа познания Добра и Зла: «И в своем ароматном раю / Безгрешные эти плоды / Не забудут бессонную душу мою, / Поющую - как мускул воды.» (с. 157).

Онейросфера (сфера сновидений) занимает значительное место в поэзии неоакмеизма, и особенно в поэзии Ю. Мориц, которая все время стремится проникнуть в потустороннее, познать непознаваемое. В стихотворении «Раздвинув занавес потусторонний.» 1978 г. лирическая героиня видит во сне своего умершего отца, ощущает его любовь, удивляясь тому, что он способен предсказывать ее будущее: «Откуда мог он видеть, знать заране / Глухие тайны, скрытые во тьме / Моих грядущих дней? Какое знанье / В своем загробном он держал уме?..» (с. 205). Образ Ада, созданный в этом стихотворении, восходит к православной традиции: «Там вечер был. Там чмокал тихий омут, / Давясь куском тяжелым, ледяным. / Мне дали знать, что здесь горят и тонут. / А свет был черным. А отец больным.» (там же), однако предвидение будущего узником Ада (отцом героини), безусловно, отсылает нас к Песне Х дантовс-кого «Ада». Грешникам в Аду присуще особое видение прошлого и будущего, при котором категория настоящего времени утрачивает смысл, что прекрасно подтверждается диалогом Данте с еретиком графом Кавальканти: «Как я сужу, пред вами разомкнуты / Сокрытые в грядущем времена, / А в настоящем взор ваш полон смуты»2. Аналогичным образом и душа лирической героини стихотворения оказывается в состоянии связать воедино прошлое и будущее при помощи воспоминания и предсказания, пророческого предвидения событий, а ключом к разгадке служит «огромная загробная любовь» отца: «Он крепко спал и видел сновиденья / О семени своем. И ведал он, / Какая сила сочетает в звенья / Судьбу и звезды там, где нет времен, / А есть лишь вечность в образе кристалла, / Где гаснет жизнь и вспыхивает вновь, - / Покуда нас любить не перестала / Отца огромная загробная любовь» (там же).

В стихотворении «Сегодня лодочка причалила ко мне.» из цикла-диптиха «Чем горше опыт - тем слаще путь» 1987 г. лирической героине снится ладья перевозчика Харона. Свой сон героиня пророчески толкует как окончание земного пути и переход в потусторонний мир: «Сегодня лодочка причалила ко мне. / Она мне душу опечалила во сне. / В ее глубокий, темный глаз / я вся сполна бы улеглась, / но влага страшная / текла у ней на дне. / По этой влаге да с монетою в зубах, / чтоб заплатить за свой последний перевоз, / плывут лишь мертвые в гробах.» (с. 268). Как и в поэзии А. Ахматовой (особенно в итоговой «Поэме без героя»), лирическая

героиня Ю. Мориц способна предсказывать будущее при помощи сна, выступающего в роли семиотического окна, связующего звена между миром земным и миром небесным. При этом образы Ада, Чистилища и Рая, а также ключевой для акмеистической культуры образ Данте Алигьери в произведениях Ю. Мориц переводятся в православный контекст, знаменуя христоцентричность мира (Данте становится новым, воскресшим Мессией) и всего человеческого бытия.

Данте Алигьери, последний поэт Средневековья и первый поэт эпохи Возрождения, автор «Божественной комедии» и трактата «Новая жизнь», изгнанный из Флоренции и умерший в Равенне, так и не переступивший больше черты родного города, центральный образ программных статей и художественных произведений акмеистов, - становится главным героем стихотворения «Изгнанье Данте Алигьери» Ю. Мориц. Суровый и гордый Дант отождествляется с Иисусом Христом, распятым за «Слово» (здесь очевидна отсылка к Ветхому Завету и Бытию: «Вначале было Слово, и Слово это было Бог» - 1-я Книга Моисеева: Бытие 1:1-13).

Имя Данте является здесь символом изгнания (в том числе и эмиграции, поэтов-эмигрантов, осиянных светом Христовым), синонимом подлинного таланта, Гения, поэта-титана, возвысившегося над бездной «серости» и обыденности: «Дант - двери ада -хлоп! - и эмигрант! / Изгнанью имя - Данте Алигьери. / Вся мерзость в том, что здесь ничто не ново, / молчанье - золото, оно же - гной и грязь. / А Слово - Бог, но Бог распят за Слово, / ручьями, струнами во мраке серебрясь.» (1978).

В основе мифопоэтики Ю. Мориц лежит центральный акмеистический миф о Гиперборее (акмеисты почитали себя хранителями храма Аполлона): «Славно жить в Гиперборее, / Где родился Аполлон, / Там в лесу гуляют феи, / Дует ветер аквилон» (стихотворение «Античная картина» 1970 г., с. 241). В стихотворении «Я цветок назвала - и цветок заалел.» 1978 г. лирическая героиня уподобляется библейскому Адаму, дарующему имена всему, сотворенному Богом. Волшебство поэта остается тайной и, по мнению Ю. Мориц, заключается в номинации, оживляющей и одухотворяющей плоть Мироздания: «Я еще назову кое-что из того, / Что пока безымянно, темно. / Проще пареной репы мое волшебство, / Но останется тайной оно», с. 6).

Мифопоэтика Ю. Мориц многогранна и неоднозначна. Как и в поэзии акмеизма, несомненный приоритет приобретают библейские (ветхозаветные и новозаветные), а также античные (особенно древнегреческие) мифы, которые Ю. Мориц зачастую включает

в современный (фантастический) контекст. Однако практически впервые поэт использует неомифы, в основе которых лежит антиутопическое сознание. Миф о птице Феникс и о бессмертии искусства, несомненно, восходит к поэзии Ахматовой: «Мне некогда ждать - я сто раз сожжена, / Сто раз задохнулась, всплывая со дна, / Сто раз распахнула курган моровой. / Кровавые розы войны мировой / Цветут над моей головой.», 1979, с. 15).

Особо выделяются отсылки к античной мифологии и вообще к античным сюжетам. Так, стихотворение «Случай с Афродитой» 1974 г. отсылает к мифу о рождении Афродиты из пены морской: «Эта женщина вышла из пены морской, / Наготу на свету заслонила рукой / И в толпе затерялась людской.» (с. 37). Миф о прикованном Прометее становится основой для стихотворения «Прометей» 1973 г.: «Орел на крыше мира, словно кошка, / Взъерошен ветром, дующим с Кавказа. / Титан казнимый смотрит в оба глаза / на Зевса зверского. Так выглядит обложка / бессонницы. И соки пересказа / клубит луны серебряная ложка.» (с. 70).

Следует также упомянуть древнегреческие совмещенные мифы «Орфей и Эвридика» и «Смерть Орфея»: «Обагренный кровью, упал Орфей на землю, отлетела его душа, а вакханки своими окровавленными руками разорвали его тело. Голову Орфея и его кифару бросили вакханки в быстрые воды реки Гебр. <.> Все дальше и дальше уносил Гебр голову и кифару певца к широкому морю, а морские волны принесли кифару к берегам Лесбоса. С тех пор звучат звуки дивных песен на Лесбосе. Золотую же кифару Орфея боги поместили потом на небе среди созвездий»3. Отсылки к ним появляются в стихотворении «На такой глубине расцветает коралл.» 1977 г. («На куски был разорван несчастный Орфей / На такой глубине, в гробовой тишине, / Но висит его Лира в такой вышине, / Что не может быть речи о низкой цене!», с. 134), где ключевым становится образ созвездия Лиры со звездой первой величины Вегой, олицетворяющий собой бессмертие искусства, а также в стихотворении «Разъятый плод» 1979 г., где абрикос, разделенный пополам, олицетворяет собой убитого певца («<.> / за - что из чего растет в этой гуще мясной и лиственной, / за обменом веществ Орфея в тени олив и орешников, / где уже напились вакханки и похотью рыщут, празднуя, / кого бы разъять на такие куски, чтоб -вынутость, / выемка.», с. 293).

Древнегреческий миф об Аполлоне-Фебе появляется в уже процитированном стихотворении «Античная картина» 1970 г.; под упоминаемым в нем «Гипербореем» в данном случае подразумевается античный храм искусств.

Излюбленный мифологический сюжет «буколик» - «Дафнис и Хлоя» - встречается в стихотворении «Пчела» 1974 г.: «В пчелином брюхе золотом / Жужжит струна о жизни сладкой, / Где водонос грохочет кадкой / И Дафнис нежен со скотом.» (с. 42), а также в стихотворении «Дафнис и Хлоя» 1976 г.: «Сердце Хлои - как заноет, / Руки-ноги отнялися! / Трехметровый гуманоид / Смотрит в Хлою, как сквозь листья.» (с. 232), в котором античный сюжет разворачивается в фантастическом контексте.

Легенда об основании Древнего Рима в реликтовом виде реализуется в стихотворении «К своей благодати.» 1987 г.: «Ни перса с гаремом, / Ни Ромула с Ремом / нельзя принуждати, / ни чью-нибудь душу, / ни море, ни сушу / к своей благодати..» (с. 67).

Обратимся к библейскому пласту в творчестве Ю. Мориц. Ветхозаветный миф о Всемирном потопе и о ковчеге Ноя (сюжет «Потоп. Ной строит ковчег» - Бытие 6: 5-18) отражен в последнем стихотворении лирического цикла «Памяти Андрея Тарковского» 1987 г. («Однако же! это - как раз то немногое, / мглисто-прозрачное, строгое, / лиственно-водяное, / таинственное, родное, / ноющее в потопе и в Ное, / независимое / и звездно висимое / то возлюбленно невыносимое.», с. 76), а также в стихотворении «Осенняя мелодия» 1975 г. («Скрипит в глуши твой дом с трубой, / Как тот ковчег, / Пойдешь за хлебом - дождь с тобой, / Вернешься - снег.», с. 102). Центральный сюжет Нового Завета - «Распятие Иисуса» (Лк 23:46, Мф 27:51-54) - воспроизводится в стихотворении «Толкование Евангелия» 1985 г.: «Когда бы Он пошевелил перстом / для своего телесного спасения - / остался б магом, но не стал Христом / и не объял бы Тайну Воскресения.» (с. 97). Важнейшие новозаветные сюжеты - «Благовещение о рождении Иисуса» (Лк 1:26-35) и «Рождение Иисуса Христа» (Лк 2:1-7) - важны для понимания стихотворения «Мария» 1984 г.: «Так широк твоей юбки цветастый подол, / И такое тепло от колен, / Что младенец, чей дух беззащитен и гол, / Не боится плохих перемен, - / <.> / Так посей же, Мария, и мир на земле, / Потому что уже невтерпеж!» (с. 353).

Миф о первозданном Эдеме опосредованно (через образы-символы) воссоздается в стихотворении «Яблоко» 1979 г.: «Такое серое, осеннее, большое / Лежало яблоко всю ночь - с открытым глазом. / В какой-то жизни был с его душою / Мой личный путь глубоким чувством связан!» (с. 208) и в стихотворении «Мускул воды» 1986 г.: «Зеленое яблоко, алый гранат / Со мной провели эту ночь, / <.> / И в своем ароматном раю / Безгрешные эти плоды / Не забудут бессонную душу мою, / Поющую - как мускул воды.» (с. 157). Отсылка к ветхозаветному мифу об Адаме и Еве встре-

чается также в раннем стихотворении «Дует ветер из окошка.» 1969 г.: «Капля сока, хлеба крошка - / Для тебя и для меня. / В рай волнистая дорожка / Для тебя и для меня» (с. 46).

В этом контексте интересно обращение Ю. Мориц к мифу об Адаме, дарующем имена предметам окружающего мира, в стихотворении «Поэзия жива свободой и любовью.» 1982 г., где Мандельштам приравнивается к античному Титану, держащему на своих плечах всю мировую Поэзию: «<.> / и спросит юный внук у бедного Адама: / - А где ты был, Адам, инструктор ПВО, / когда стерег Руслан4 безумье Мандельштама? / - Я был, где большинство, а он - где меньшинство. / У черта на рогах, в трубе и в готовальне / спасаются стихи по воле меньшинства, / чтоб совесть большинства была еще кристальней, / когда промчится слух: Поэзия - жива!..» (с. 279). Миф о божественном Слове-Логосе (отсылающий к доктрине акмеизма) появляется в упоминавшемся стихотворении «В логове голоса.» 1989 г.

Как уже было отмечено в начале статьи, миф о «Страдающем Боге», «крестной муке и жертве» возникает в стихотворении «Изгнанье Данте Алигьери» 1978 г., в котором Данте предстает новым Мессией, воскресшим Иисусом Христом. Мифы из книги «Деяния апостолов», посвященные апостолу Павлу («Первое миссионерское путешествие Павла - на Кипре и в Малой Азии», «Второе миссионерское путешествие Павла - в Македонии и Греции», «Павел в Афинах», «Третье миссионерское путешествие Павла - три-четыре года по пути», «Прощание апостола Павла с пресвитерами Ефес-ской церкви», «Павел перед правителем Фестом», «Павел на пути в Рим», «Павел в Риме», «Послания апостола Павла» - «Любовь», «Дела плоти и плод Духа», «Молодой христианин Тимофей»), лаконично отражены в поэме Ю. Мориц «Зимняя фантазия» 1972 г. Деяния апостола Павла здесь спроецированы на контекст современности: «Но все в поэте оставляет след, / И лучше всех об этом знает Павел, - / Известно, что недаром долгих лет / Свидетелем Господь его поставил / И книжному искусству вразумил.» (с. 252). В противовес апостолу Петру, Павел предстает не созерцательным, а деятельным, активным учеником Иисуса Христа, древнейшим Поэтом, прародителем Поэзии на земле: «Задолго до того, как мир прославил / Известного поэта, он кормил / Его стихами, смутными как древность, / Мой ранний дух. И этим вызвал ревность, / Устроил боль, и этим стал немил.. » (там же). Новозаветные сюжеты - «Рождение Иисуса Христа» (Лк 2:1-7), «Дары мудрецов и избиение младенцев» (Мф 2:1-12, 16-18; Иеремия 31:15), «Бегство в Египет» (Мф 2:13-15) - становятся «кумулятивным центром»

стихотворения «Два поколения изменят взгляд на вещи.» 1987 г.: «И наши трепеты надежд воспоминая, / они печально улыбнутся нам вослед, - / как бы улыбкой милосердья пеленая / младенцев, Иродом порубленных чуть свет. / А непорубленный. Сегодня воскресенье / и прутья вербные в серебряной воде - / одно-единственное, может быть, растенье, / в котором теплится надежда, как нигде» (с. 193). Сюжеты «Тайная вечеря» (Лк 22:8-20), «Погребение Иисуса» (Мф 27:62-66; Ин 19:31-42) и «Христос воскрес!» (Мф 28:1-8; Мк 16:1-7; Лк 24:1-7) поэтическими средствами воплощены в стихотворении «Там, другое», написанном в июне 1980 г.: «Что ты видишь там, куда ты смотришь? / Вижу я ту сторону вопроса, / за которой - Месяц и Венера, / Пятница Страстная с погребеньем / и Святое Воскресенье с Пасхой» (с. 322).

Немаловажно и то, что Ю. Мориц впервые обращается в своем творчестве к неомифу, спроецированному, как правило, на антиутопический контекст. Так, неомиф о «земле обетованной», «блаженной стране», отсылающий нас к «Единому Государству» Е. Замятина (роману «Мы») воплощен в стихотворении «Аллеи душные в пыли.» 1989 г.: «Мы - главные поставщики / какой-то нови людоедской. / Что б ни болтали языки, - / сильны мы лютостью простецкой, / для нас блаженство - сознавать, / что мы незрелы для свободы, / что взор не в силах оторвать / от наших ужасов народы» (с. 175). Однако он приобретает антиутопическую заостренность в стихотворении «Что нового?» 1983 г.: «Забытая Богом страна, - / что нового? Бред и расправа. / Ты вечно от крови пьяна, / и в ней - твоя страшная слава, / угроза для стран и племен, / которым видна твоя дикость. / Никто, кроме нас, не влюблен / в твою роковую великость. / Никто, кроме нас, не родит / Детей для твоих пожираний.» (с. 184).

Лирический цикл-диптих «Полночные картины» 1973 г. (I. «Небес пыланье полночь прервала.»; II. «Зелень яблонь в лунном свете.») Ю. Мориц, а также лирический цикл «Ночные песни», состоящий из тридцати восьми стихотворений, типологически восходят к «Полночным стихам» А. Ахматовой. Стихотворение «Интермедия» 1988 г. отсылает к «Интермедии» ахматовской «Поэмы без героя»; лирический цикл «Несгораемое» из тридцати четырех стихотворений формально и тематически напоминает цикл А. Ахматовой «Из сожженной тетради».

Будучи тематически и концептуально ориентированной на традиционный акмеизм, поэзия Ю. Мориц в жанровом отношении - явление уникальное. Помимо традиционных для «старших» неоакмеистов жанров лирического и философского этюда,

эпитафии, поэмы, встречаются стилизованные фольклорные жанры баллады, колыбельной песни и т. п. Ю. Мориц вводит новый жанр «лирической экскурсии» на стыке жанровых «валентностей» (термин Л.Г. Кихней) воспоминания («Вновь я посетил.» А. Пушкина), элегии и поэтического рассказа. Жанровая система поэзии Ю. Мориц представлена ниже.

1) Лирический этюд: «Бледен сад, леденеют качели.» (1969); «Чернильные цветы в стене произрастали.» (1986); «Тумана мокрою рогожей.» (1989), «Раскаленные булыжники.» (1987); «Одна звезда - фонариком зеленым.» (1987), «Ладья» (1978); «Сизые деревья. Сизая трава.» (1983); «Резкий ветер зарю погасил.» (1978).

2) Философский этюд: «Офелия плывет.» (1974); «Есть беспощадное условье.» (1978); «Линия» (1984); «Когда отхлынет кровь и выпрямится рот.» (1965); «Ты молод и свиреп, но знай, что будешь.» (1979); «Не столько полюбили Тютчева.» (1986); «Толкование Евангелия» (1985); «В серебряном столбе.» (1970); «Читая "Фауста"» (1976); «Таланты и умы грядущих дней» (1983); «Пора дождей и увяданья» (1968); «Страшна не грязная волна.»

(1979); «Мускул воды» (1986); «Романтики мучают близких.» (1988); «Два поколения изменят взгляд на вещи.» (1987); «Есть силы тайные.» (1976); «Раздвинув занавес потусторонний.» (1978) (с жанровой «валентностью» баллады); «Мне прутья протянул багульник.» (1984); «В корыстной дружбе - много скверны.» (1985); «Как хрупки мошки! Как же быстро мрут.» (1986); «Бездны холодок под хлопком.» (1987); «На грани выдоха и вдоха» (1984); «Минутное дело - солгать.» (1984); «С надеждою и верой» (1984); «Между Сциллой и Харибдой» (1975); «Трудно светиться и петь нелегко.» (1980).

3) Лирический рассказ: «Я цветок назвала - и цветок заалел.»

(1978), «Горькое горе» (1985); «К заутрене в звенящей полумгле.»

(1980); «Та ведь боль еще и болью не была.» (1977); «В апреле бывает нашествие.» (1986); «Страна вагонная, вагонное терпенье.» (1987); «Как пытали в школе малых деток.» (1988).

4) Лирическое воззвание: «Черемуха, дай надышаться.» (1976); «О ремесле» (1979); «На Трафальгарской площади ночной.» (1979); «Ты, Гамлет, спишь!.. Ты, мальчик, видишь сон.»

(1979); «В логове голоса.» (1989).

5) Воспоминание: «Вечерний свет» с посвящением «Памяти Симона Чиковани» (1967); «Памяти Андрея Платонова» (1967); «После войны» (1980); «Чудное мгновенье» (1986); «Детства тихая улочка» (1988); «Ахматова и Петровых» (1989); «В юности, в пасти огня.» (1976); «Свирель» (1968); «Встреча» (1979); «Июль восем-

надцатого. В Москве.» (1980); «Но моя-то память простиралась.» (1971); «Памяти поэта Сергея Дрофенко» (1976); «До скрипа, до блеска, бывало.» (1989); «Трамвай-убийца» (1987); «Если комната сырая.» (1986); «Воспоминание к дождю» (1962) с посвящением «Гиви Гегечкори»; «Мне легче вспоминать.» (1985).

6) Лирическая исповедь: «Мне некогда ждать - я могла умереть.» (1979); «Мне нравятся бледные лица.» (1983); «Следить за болью уходящей. Замереть.» (1986); «Сперва мне казалось: умру.» (1979); «... еще жива! Как Польша не сгинела.» (1989); «Я с гениями водку не пила.» (1979); «Мое созвездье - Близнецы.» (1978); «Ночь поэзии» (1980); «Моя Арктика» (1982) (с жанровой «валентностью» воспоминания); «Длина листа мне служит шириной.» (1976); «Мне недоступна сладость униженья.» (1984); «Лучше я выгляжу в худшие дни.» (1987).

7) Элегия: «Пригород» (1973); «... Картины, нарисованные мною.» (1987); «Камень ласковый в ладони.» (1988).

8) Послание: «Ласточка, ласточка, дай молока.» (1980) с посвящением «Сергею и Татьяне Никитиным»; «Бессмертный лес, и мельница, и ветер.» (1964) с посвящением «Повсюду жизнь и я...» Н. Заболоцкого; «Я встал, разбуженный сороками не в срок.» (1975) с посвящением «"Я встал, разбуженный сороками не в срок..." Антон, 11 лет»; «Положи этот камень на место.» (1977) с посвящением «Сыну»; «Мария» (1984) (с семантической «валентностью» лирического гимна); «Любви прелестная служанка.» (1989); «Твою храбрятину читая.» (1980); «Над телом смертным, над бессмертным идеалом» (1983) с посвящением «Памяти школьной учительницы Д.Я. Таран».

9) Лирический экспромт: «На тему Снегурочки» (1964); «Кармен» (1975); «Игра на цитре» (1978); «Случай с Афродитой» (1974); «Глаза сужает терпеливый бог.» (1988); «Злая весна» (1987); «Трамвай» (1956); «Голубоваты семь утра.» (1989); «Купальщица» (1988); «Мерцает в небе ледяном.» (1974); «Пахнут сумерки белилами.» (1973); «Природа кончилась. Обои.» (1989); «Паршивый день» (1988); «Какой нерусский дух - в попреках.» (1985); «В единый миг прозрачной стала тьма.» (1987); «Отраженья ветвей в пруду.» (1986).

10) Лирическая песня: «Песенка» (1982); «Роза и рыцарь» (1981); «Ночная песня» (1976).

11) Диптих: «Стрелочник» (1982).

12) Лирическая фантазия: «Рождение крыла» (1964); «Мята в твоем зеленеет глазу.» (1977); «Дафнис и Хлоя» (1976); «Родная тоска» (1987); «Разъятый плод» (1979); «Кто здесь ворочался?

В твердыне.» (1986); «Плавучая тоска преджизненных темнот.» (1989); «Ангел с белым крылом и с крылом помраченным» (1989).

13) Лирический монолог: «Там - воздух, солнце, звезды и луна.» (1975); «Дует ветер из окошка.» (1969); «Твой свет доходит до меня.» (1976); «Я - хуже, чем ты говоришь.» (1977); «Монолог Винтика» (1987).

14) Лирический монолог-послание: «Голубая рассада» (1974); «Когда читатель за тебя домыслит.» (1986); «Я не замерзла, это дрожь.» (1983).

15) Баллада (стилизация): «Весело было нам на моих поминках.» (1988); «По дороге на Восток» (1974); «Провансальская баллада» (1978); «Койка в шотландском замке» (Четыре баллады для виолы и волынки) (1978); «Над волнами каспийской пучины.» (1983) (с семантической «валентностью» лирического гимна).

16) Молитва: «Кто-то гвоздь.» (1986); «... стены плачут.» (1975); «Молитва» (1989); «Гипсовая плоть Аменхотепа.» (1986).

17) Лирическая исповедь-молитва: «Из цикла "Медный бык"» (I. «Что мне стоило стать коростелью.» (1975); II. «И этот опыт я пережила.») (1988).

18) Интермедия: «Интермедия» (1988).

19) Лирическая повесть: «Что откуда берется?..» (1989) - стихотворение написано свободным стихом (верлибром); «В дверь, приоткрытую ветром» (1974).

20) Ретроспекция: «Читая рыцарский роман» (1988); «Читая греческий кувшин» (1987).

21) Лирический диалог: «Снег фонтанами бьет на углу.» (1978); «Там другое» (июнь, 1980); «Весьма подающий надежды.» (1977); «За стеной» (1985).

22) Надпись на портрете: «Портрет девочки» (1968).

23) Лирический цикл: «Полночные картины» (1973) (I. «Небес пыланье полночь прервала.»; II. «Зелень яблонь в лунном свете.»); «Армения» (1983) (I. «Три дерева сливались, образуя.»; II. «Художника размазали по стенке.»); «Чем горше опыт - тем слаще путь» (1987) (I. «Сегодня лодочка причалила ко мне.»; II. «Чем горше опыт - тем слаще путь.»); «Общий вид» (1987) (I. «Новизны лихорадка. Хлам.»; II. «Первый врет, второй смеется.»); «Из цикла "Воля высших сил"» (I. «Добыча», 1986; II. «Сутин», 1987); «Вечер поэзии» (1985) (I. «Старый лысый пупсик.»; II. « - Поэт, расскажите свою биографию!..»).

24) Лирический цикл-триптих: «Эдгар По» (1986) (I. «К чащам кровожадным.»; II. «Взломали дверь. Убили топором.»; III. «Глаза горят, он бродит по лесам.»).

25) Поэтический гимн: «Моцарт» (1967); «Точильщик ножей» (1975).

26) Песня (стилизованная): «Эстонская песня» (1975); «Сербская песня» (1976).

27) Колыбельная песня: «Колыбельная» (1979).

28) Песня-вальс (стилизация): «Полонез» (1976).

29) Притча: «Притча» (1985).

30) Исторический этюд: «Незнакомка» (1986); «Коррида» (1986).

31) Историческая хроника: «Весной, когда воздух звончат.» (1988); «Вечно ждать кровавых новостей.» (1975); «Неуязвимость» (1987).

32) Эпитафия: «Паруйр Севак» (1985).

33) Поэма: «Зимняя фантазия» (Поэма) (1972).

34) Лирическое интервью: «Длина листа мне служит шириной.» (1976).

35) Лирический дневник: «Из дневника» (1987).

36) Лирическая миниатюра: «Миниатюра» (1986).

37) Философский этюд-миниатюра: «Только любовь и вода.» (1985).

38) Свободный стих (верлибр): «Когда все наши всех не наших перебьют.» (1989).

39) Лирическая «экскурсия»: «В музее фарфора» (1983); «Индеец» (1986).

«Старшие» неоакмеисты (Арс. Тарковский, М. Петровых, Г. Оболдуев) и поэты «фронтового поколения» (Д. Самойлов, С. Липкин, Ю. Левитанский) образуют плеяду «классических» неоакмеистов, отмеченную пафосом трагедийности, историзма и философичности «семантической поэтики» (мифологизации поэтического Слова-Логоса, опоры на русскую классическую традицию и библейские архетипы, наделенные глубоким онтологическим содержанием). Перечисленные поэты образуют смысловое ядро и центр неоакмеизма (на первый план выдвигаются мифологические и культурные архетипы, синхронно-реминисцентный хронотоп, библейская образность). Важна также четкая ориентация жанрово-стилевой системы на канон классицизма (внимание к крупным жанрам - оде, стихотворной драме, библейской притче, стилизованной поэме).

В содержательном-тематическом аспекте Ю. Мориц воскрешает догматы традиционного акмеизма, но наряду с неоакмеистами-«шестидесятниками» своего поколения (Б. Ахмадулиной, А. Куш-нером, И. Лиснянской, О. Чухонцевым, Л. Лосевым) преобразует

акмеизм в романтическую эстетику. Поэзия «старших» неоакмеистов и Б. Ахмадулиной, а соответственно - поэзия А. Ахматовой и М. Цветаевой, и явились теми «крайними», но основополагающими полюсами, на которых основывалась поэзия Ю. Мориц. Именно Б. Ахмадулина (поэзия которой в большей степени тяготела к поэзии М. Цветаевой, нежели А. Ахматовой, и характеризовалась в целом сменой ритма, монтажным принципом построения стиха), являясь идейным вдохновителем среднего («шестидесятническо-го») поколения, создала «романтический вариант» неоакмеизма: «В этом же направлении двигались и такие поэты, как Юнна Мо-риц, Инна Лиснянская, Юрий Левитанский. Так что опыт Ахма-дулиной при всей его индивидуальности одновременно обладает и типологической значимостью»5.

Таким образом, в тематическом плане очевидна ориентация Ю. Мориц на акмеизм в традиционном понимании («адамизм») и на творчество продолживших его «старших» неоакмеистов (Арс. Тарковского, Д. Самойлова и др.), развивающих классический канон акмеизма. Но в жанровом отношении акмеистические догматы в поэзии Ю. Мориц трансформируются в романтическую (элегическую) эстетику, спроецированную на контекст современности и формально обновленную.

Примечания

1 Мориц Ю.П. В логове голоса: Книга стихотворений. М.: Московский рабочий, 1990. С. 374. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы в скобках.

2 Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. с итал. М. Лозинского; вступ. ст. К. Державина. М.: Правда, 1982. С. 64.

3 Созвездие Лиры со звездой первой величины Вегой // Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима / Сост. А.А. Нейхардт. М.: Правда, 1987. С. 234.

4 Собака из повести Г. Владимова «Верный Руслан». (Примечания автора).

5 Лейдерман Н.Л. Современная русская литература: 1950-1990-е годы: В 2 т.: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. 1968-1990 / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий. 2-е изд., испр. и доп. М.: Академия, 2006. Т. 2. С. 315.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.