CC BY
103
ОБРАЗОВАНИЕ. КУЛЬТУРА. СМИ
В. ЛЕОНТЬЕВА, докт. филос. наук Харьковский национальный технический университет
Вопрос, вынесенный в название статьи, в равной мере актуален и для теоретиков (культурологов, социологов, философов), и для практиков (педагогов, полиграфистов, специалистов в области компьютерных наук). Он был одним из центральных на «круглом столе» «Книжная культура в условиях информационного общества», проведенном в рамках IV Российского философского конгресса в мае этого года в Москве. Говорилось о появлении принципиально новой - электронной - формы книги, с гораздо бульшими возможностями, нежели печатный кодекс, но в содержательном отношении остающейся именно книгой (каковой, с этой точки зрения, являются и папирусные свитки, и глиняные таблички, и компакт-диски, и Интернет-сайты) [1]. Подчеркивалось, что «переведенная на электронный носитель книга продолжает осуществлять функции общения автора и читателя, передачи знаний и все свои другие функции. ... К очевидным преимуществам электронной книги относится ее гипертекстуальность и мультимедийность. К недостаткам - зависимость от высоких технологий, трудность соблюдения авторских прав, большие возможности для пиратского репродуцирования электронных книг, в сравнении с традиционными» [2].
Однако заслуживает внимания и диаметрально противоположный подход в проблеме соотношения книги и интернет-сайта: будучи рассмотренными как два разных типа культурных текстов, они предстают в качестве универсальных текстов-моделей, задающих образцы семиозиса для всех сфер культуротворчества, преобразовывая их «по своему образу и подобию» [3].
Первым условием возможности (осно-
Вытеснит ли экранная культура книжную?
ванием) сохранения традиционно высокого статуса книги как типа культурного текста является то, что книга и сайт задают в семиосфере различные типы семиозиса. Первая стремится к одноязычности, второй - к полиязыковым текстам; в первом случае из трех основных элементов единства «автор-текст-аудитория» наибольшей активностью наделен автор, аудитории же отводится роль адресата, воспринимающего текст как некую нормативно-смысловую целостность. Во втором активность характерна как для адресата, так и для адресанта, роль передающего имеет тенденцию сокращаться до служебной, а текст - лишь повод, провоцирующий смыслопорождаю-щую игру.
Вторым и не менее важным основанием являются неустранимые различия в психологическом переживании и процесса творения (написание книги или создание гипертекста), и процесса чтения/прочтения соответствующего текста. Приведем лишь один пример: для людей, профессионально занимающихся литературой (или просто пишущих) персональный компьютер - и источник разнообразной информации, и техническое средство,заменившее «вечное перо».На первый взгляд, умная машина - это замечательный помощник: орфографию (и даже стилистику!) сама проверит и написанное сразу же в лучшем виде оформит, сэкономив и чернила, и бумагу, и даже физические усилия. Но именно здесь и заключена проблема словесного творчества: мысль, рождавшаяся «на кончике пера», теперь рождается как-то иначе, и на экране монитора (и тем более на бумажных страницах, прошедших через принтер) остаются «окончательные варианты» мыслей и целостных образов, несущие ин-
Образование. Культура. СМИ
89
формацию, очищенную от тех смысловых добавок, которыми сопровождался собственно процесс письма: «С каждой записью, пометкой, пусть потом десять раз перечеркнутой, у человека возникают какие-то ассоциации, мысли и в результате - поступки. Я очень сомневаюсь, что при виде кипы одинаковых отпечатанных бумажек и монотонного текста на них у кого-либо из нас в памяти возникнут яркие воспоминания ... Сейчас я очень удобно сижу перед монитором и пишу данную статью. Ко мне приходит множество разных мыслей, которые я вначале записываю, а потом просто удаляю. Но ведь завтра мне было бы очень интересно перечитать зачеркнутое и, может быть, оставить и развить в другом направлении. Но мысли пришли, ушли и нигде не зафиксировались» [4]. Кроме того, что «Компьютер забирает воспоминания» (так называется работа, из которой приведена цитата), здесь есть еще одна серьезная проблема: за напечатаннымтекстом не видно характера человека, его чувств, в конце концов, манеры письма. «Стандартный шрифт на стандартной бумаге, - продолжает Л. Никульцева, - всех уравнивает и заставляет обращать внимание исключительно на содержание написанного, а не на душевные терзания писавшего» [Там же]. Известно, что по почерку можно определить настроение, с каким человек писал данный текст, да и некоторые основные черты характера писавшего. В этом отношении весьма показателен и потрясающе интересен один из персонажей Мишеля Турнье (роман «Лесной царь»), оказавшийся «обладателем двух почерков: праворуким - благопристойным, деловым, призванным скрыть индивидуальность, подменив её социальной маской, и леворуким - мрачным, искаженным своеобразием гениальной личности, с прозрениями и провалами.» [5, с.40-41].
При «смене пера на клавиатуру» проблема, однако, заключается не только в повышении степени рационализации написанного за счет элиминации эмоциональности и нивелирования индивидуальности писавшего - для читателя. На наш взгляд, большую
проблему представляет то, что традиционное «писательство», прежде всего эпистолярный жанр и дневниковые записи, бывшие в эпохи письменных кодов наиболее гибкими и ёмкими остенсивными культурными формами, смысловая направленность которых - личностное становление, взращивание в себе «Я-культурного», по-видимому, в условиях экранной культуры обречены на умирание. Информационному обществу предстоит найти/создать им замену. И пока трудно предположить, насколько оправдана надежда, что таковая будет полноценной.
Наконец, в-третьих, не просто возможность, но долженствование сосуществования двух типов культурного кода - книжного и экранного - вытекает из необходимости стабилизации структуры культурот-ворческого процесса, в котором мера инсти-туциализации культурных смыслов и их оформленности/аффирмации утрачивает свое системообразующее значение. Дело в том, что для цивилизаций европейского культурного региона эпоха письменного (книжного) кода - это период, в течение которого культуротворческие процессы «стремились» к максимальному соответствию логике формирования культуротвор-ческой системы (остенсивные формы ®им-перативные ® аксиологические). Поэтому каждый раз, когда обострялась тенденция вытеснения остенсивно оформляемых смыслов на периферию культурного пространства, когда обнажался разрыв содержательных связей между стихийно-повседневной и институциализированной (профессиональной) культурной деятельностью, система культуротворчества изменяла свое качественное состояние, восстанавливая относительное «искомое» соответствие и устанавливая новую меру институциализации культурных форм и смыслов. Думается, можно признать, что именно доминирование книжного кода обусловило приоритет императивных культурных форм в культу-ротворчестве цивилизованной Европы, начиная с эпохи Средневековья.
90 Высшее образование в России • № 9, 2005
Наращивание цивилизацией черт информационного общества сопряжено с существенными структурными трансформациями культуротворческого процесса. Экран компьютера, «компьютернаястраница» - не просто закономерный итог эволюции книги и того культурного кода, который держится на линейном способе письма, но субстратно-функциональная основа закрепления кодов новой - экранной - культуры (к которым применяется то же название и переход к которым характеризует «постсовременность»), становление которой связано с изменениями в логике и содержании куль-туротворческого процесса. Одной из главных характеристик экранного кода является то, что он не нуждается в обязательном -институциализированном - воспроизводстве некоего культурного образца (как нормативно-ценностной целостности), создавая условия для изменения «меры институ-циализации» культуры, которая играет роль системообразующего основания куль-туротворчества.
Каким образом все вышесказанное проявляется в образовательном процессе?
О позитивах внедрения компьютерных технологий в образовательный процесс написано немало [6]. Однако необходимо принять во внимание, что тенденции повсеместного внедрения информационных технологий в процесс обучения неоднозначны, в том числе и по причине еще недостаточно высокого уровня их развития.
Казалось бы, культуротворческая способность получает как бы дополнительные возможности развития, что обусловлено большей свободой учащегося в выборе материала и темпоритма его усвоения, активным использованием методов группового обучения и самообучения и т. п.
Между тем «полная компьютеризация» чревата опасностью потери тех смыслов и навыков, которые принципиально неформа-лизуемы - они от мастера переходят к ученику лишь при личном контакте, поскольку отличаются многомерностью, индивидуальностью. Будучи синкретичными, они
могут быть переданы лишь остенсивным способом, а попытки сделать это с помощью компьютера действительно могут привести к «стиранию индивидуальности, упрощению, редукции («сплющиванию») и унификации», поскольку «язык компьютерных систем неадекватен некоторым из-мерениямчеловеческого существования, не способен к отображению практического рассудка, опирающегося на неявные, скрытые формы знаний» [7, с. 60, 61]. Здесь есть и другая сторона, относящаяся не столько к овладению профессиональными знаниями и навыками, сколько к личностно-ком-муникативному аспекту. Оказывается, при известной доле работы в Интернете в процессе обучения, «несмотря на культивируемый в обществе плюрализм мнений, учащиеся практически не умеют строить проблемную коммуникацию и вообще перестают ценить живое общение» [8, с. 178].
Эти амбивалентные влияния компьютеризации на процесс обучения уже начали подвергаться систематическому анализу [9,10].
В частности, исследователями подмечено, что в то время как культура модерна, признававшая принципиальную неполноту человеческого знания, для его применения создавала «спрос» на творческую личность, способную не просто использовать имеющееся знание, но дополнять его новым, ситуация постмодерна провоцирует установку «на пользователя», ориентацию на потребление знания, умение работать синфор-мационными сетями - при молчаливом допущении, что «информации достаточно». Книжная культура стимулировала развитие творческих способностей как способности «открывать окно в будущее»; экранная культура, делая доступными существующие знания путем предъявления их каждому пользователю, поощряет их извлечение из глобальной электронной сети, что позволяет заменить производство новых знаний (что всегда сопряжено с определенной долей риска) «более надежной» системой поиска уже существующих. В результате «вертикальная» открытость будущему заменяет-
Образование. Культура. СМИ
91
ся «горизонтальной» открытостью разных культур [11]. Интересно, что эту тенденцию не только реализуют, но и осознают представители студенческой субкультуры: «Наиболее технически продвинутые студенты давно уже научились сохранять свой статус учащихся вузов именно благодаря тем рефератам, контрольным или шпаргалкам, которые они находили в бескрайних просторах Сети. Ведь, воспользовавшись уже имеющейся информационной базой, можно без всяких походов в библиотеки, бессонных ночей над книгами или бесконечных часов письма получить такой желанный зачет» [12, с. 231]. Иными словами, происходит половинчатая, однобокая, лишь «внешняя» аффирмация смыслов - «для другого» (для преподавателя, для допуска к экзамену, etc., etc.) - без их внутреннего принятия и утверждения в своем духовном космосе, то есть кажимость аффирмации.
Необходимо обратить внимание и на то, что у бытия-в-культуре есть своеобразный «антагонист», сила которого растет с теми же процессами, которые порождают рассматриваемую онтологическую реальность. Речь идет о так называемой «информационно-образной наркомании» как следствии предельной технологизации, перепроизводства информации и нарастания «шума» (избыточной, бесполезной - для потребителя - информации). Эта проблема, исследование которой началось всего несколько лет назад [13], заключается в подавлении психики телеинформацией, перегрузке человеческого сознания готовыми образами и утрате способности самостоятельного их генерирования, что создаетпредпосылки не только для управления и манипуляции сознанием, но и для «трансформации социоп-сихической сущности человека и его деятельности в системе культуры» [14, с.115]. И если не учитывать (и тем более даже не предполагать) в качестве альтернативы однонаправленному воздействию «социотех-носа» (т.е. информационной сферы) на человека активной аффирмации (акт которой всегда фиксирует личностное «здесь-
и-теперь») смыслов, то можно прийти к выводу, что в социотехносе «не нужна культура как механизм поддержания социальности, она заменяется массовой культурой, которая есть искусственно сформированное и подверженное управлению и контролю явление» [14, с.116-117].
Трудно согласиться с этим выводом, поскольку, во-первых, влияние новых технологий на культуротворчество, неотделимое от субъективности и интерсубъективности, амбивалентно (ср.: «машинное производство субъективности может работать и к лучшему, и к худшему. Лучшее - это созидание, изобретение новых универсумов референции; худшее - отупляющая масс-медиатизация, на которую сегодня обречены миллиарды индивидуумов» [15, с. 153]). Во-вторых, вывод сделан, на наш взгляд, без учета (и даже предположения) культурот-ворческой природы человека и, по-видимому, при отождествлении культуротворче-ства и «творчества» в классическом - узком - смысле, на наш взгляд, ограниченном и, следовательно, неправомерном. В-третьих, указанные тенденции, действительно существующие и действительно угрожающие «целостности личности», могут быть интерпретированы как инерция (вплоть до агонии) той системы культуротворчества, которая предшествовала эпохе постсовременности: ведь практически против тех же «технико-технологических врагов» боролась контркультура 60-70-х гг., те же тенденции должны были, по мысли ее теоретиков, преодолеть участники контркультурного движения в ходе «революции сознания» [16, с.172-188].
Итак, влияние компьютерных технологий на культуротворчество и переход к экранному типу культурного кода амбивалентны: создаются как дополнительные возможности для развития культуротворческой способности, поднимая планкуличной ответственности, стимулируя как принятие самостоятельных решений и приобщение к профессиональным видам творчества, так и соблазны половинчатых форм культуротворчества, и даже
92 Высшее образование в России • № 9, 2005
провоцируя псевдо-культуротворчество. Однако там, где есть внеинституциональный информационный доступ к культурным достижениям (а это, как правило, стабильная повседневная возможность в границах экранной культуры), допустима - и реализуется - «инверсия порождения» смыслов, ранее характерная лишь для целенаправленного культу-ротворческого процесса. Происходитне только «восхождение» от остенсивных- через императивные - к аксиологическим культурным формам, но и обратный процесс: аксиологические формы, содержание которых выбрано и усвоено индивидом стихийно (внеинсти-туционально), порождают новое - для него -содержание форм императивных, которое без вмешательства государства, церкви, указаний начальства и т. п. «перетекает» в повседневно производимые остенсивные формы. Современный (постсовременный) человек получил, благодаря новым информационным технологиям, возможность влиять на содержание опыта, транслируемого целенаправленно, не повнешней «необходимости», т.е. всоответ-ствииспредписаниями социальногоинститу-та и/или его представителя, но по собственному «свободному волению», обеспечивая темсамым, подчеркнем ещераз, возможность воспроизведения/порождения себя - каж-дый-раз-заново в каждом «здесь-и-теперь» - как Личности, как Я-культурного.
Подводя итог сказанному, нельзя не признать, что выявленная амбивалентность (на всех рассмотренных «уровнях») свидетельствует о том, что экранная культура не способна всецело заместить книжную, что необходимо найти/создать условия для их полноценного и полноправного сосуществования.
Литература
1. Белевич А.В. К вопросу о вероятном буду-
щем книги // Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского конгресса (Москва, 24-28 мая 2005 г.). Том 4. - М., 2005. - С.676.
2. Бушуев С.В. Электронная книга: пробле-
мы и перспективы // Философия... - С.677.
3. Козыменко Л.Н. Книга и сайт как два типа
культурных текстов // Вкник Хармвсь-кого нащонального ушверситету iMern
B.Н. Каразша. Серiя «Теор1я культури i фiлософiя науки». Вип. 644. - Харюв, 2004.
- С. 50-54.
4. Никульцева Л. Компьютер забирает вос-
поминания. - http://www.globus.nsk.su/ computer/Club/cclub05.htm
5. Турнье М. Лесной царь / Пер. с фр. - СПб.,
2000.
6. Леонтьева В.Н, Щербина М.М. Компью-
теризация и «креативная педагогика» // Высшее образование в России. - 2001. -№3. - С.138-141.
7. Абрамова Н.Т. Ценности образования, но-
вые технологии и неявные формы знания // Вопросы философии. - 1998. - №6. -
C. 58-65.
8. Громыко Н.В. Интернет и постмодернизм
- их значение для современного образования // Вопросы философии. - 2002. -№ 2. - C. 175-180.
9. Штанько В.И. Виртуальное образование
в информационном обществе: возможности и иллюзии // Новий колепум. - 2003.
- № 3. - С. 34-38.
10. Sanbothe M. Media philosophy and media education in the age of the Internet // J. of philosophy of education. - Oxford, 2000. -Vol.34. - № 1. - P.53-69.
11. Судас Л.Г. О методическом повороте в исследовании духовной сферы общества // Социально-гуманитарные знания. -2000. - № 2. - С. 37-55.
12. Гонтарь С.И. Интернет - информационный конец истории // Матерiали реп-ональнот студентськот науково-теоретич-нот конференцп «Укратна на шляху онов-лення i незалежноси». - Харюв, 2001. -С. 229-231.
13. Кордобовский О.С. Телемания и ее социально-психологические корни // Человек.
- 2001. - № 4. - С. 99-113.
14. Тарасова О.И. Информационные аспекты социокультурной системы // Вестник национального технического университета «ХПИ» - 2002. - № 5. - С. 112-117.
15. Генис А. Глаз и слово // Иностранная литература. - 1995. - № 4. - С. 226-229.
16. Леонтьева В.Н. Культуротворческий процесс: основания и начала. - Харьков, 2003.
