CC BY-NC-ND
55
Е.Н. Басовская
«ВСЕ ТЕ ЖЕ»: ЗАМЕТКИ О ЛИНГВОЭКОЛОГИИ И ЯЗЫКЕ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ*
Автор рассматривает лингвистические особенности современной русской литературы сквозь призму критических замечаний, которые в разные годы высказывала в адрес языка художественной словесности советская пресса. На многочисленных примерах демонстрируется устойчивость тенденций, неоднократно объявлявшихся чуждыми и вредными, но по сути соответствующих природе литературы, которая отражает сознание человека и его восприятие окружающей действительности. Сделан вывод о неэффективности борьбы за «чистоту» языка художественной литературы и о том, что лингвоэкологические публикации часто служат формой выражения философских, этических или политических взглядов.
Ключевые слова: язык художественной литературы, советская пресса, лингвоэкология.
Будучи официальной партийной трибуной, советская пресса на протяжении всей истории своего существования осуществляла строгий контроль за всеми сферами жизни, выявляла недостатки и намечала пути их исправления. Не было исключением и развитие русского литературного языка. В разные периоды СМИ определяли те или иные лингвистические явления в качестве «сорняков», борьба против которых расценивалась как защита языка и, соответственно, одна из форм участия в построении коммунизма. «Язык, сочетающий простоту с богатой образностью, язык прямой, открытый, с точным смыслом - только такой язык может
© Басовская Е.Н., 2013
* Подготовлено при поддержке Программы стратегического развития РГГУ. Автор благодарит Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ и лично С.А. Филатова за идею проведения исследования, которое легло в основу этой статьи.
быть мощным проводником коммунистического мировоззрения, орудием подлинной социалистической культуры», - указывала газета «За коммунистическое просвещение» в 1934 г.1
Вредные языковые тенденции фиксировались в различных речевых сферах, но чаще всего в текстах художественной литературы. Партийная печать со всей определенностью указывала писателям, в каких изменениях нуждается их стиль. В отдельных случаях авторы, подвергшиеся разгромной критике, публично заявляли о согласии с полученными замечаниями и рапортовали о принятых мерах. Но чаще всего на лингвоэкологические выступления на страницах газет и журналов, а также в радиоэфире не следовало никакой конкретной реакции. Поэтому определить, насколько эффективной была борьба советской прессы за улучшение языка художественной словесности, чрезвычайно трудно. В данной статье, носящей экспериментальный характер, предпринимается попытка сопоставить важнейшие высказывания советской печати о лингвистических «сорняках» и о необходимости очищения от них языка художественной литературы с сегодняшними речевыми фактами.
В результате анализа публикаций таких изданий, как «Правда», «Литературная газета», «Учительская газета» (1930-1937 - «За коммунистическое просвещение»), «Культура и жизнь», определены основные группы так называемых сорняков. С учетом того, что тексты советских СМИ имеют пропагандистский характер, выявлены скрытые смыслы, содержащиеся в лингвоэкологических высказываниях прессы. Наконец, показано бытование тех же речевых явлений (в больших или меньших масштабах) в российской литературе конца ХХ - начала XXI в.
1. Иностранные слова
В марте 1931 г. популярный прозаик Ф.В. Гладков поместил в газете «За коммунистическое просвещение» заметку «Бью тревогу». Возмущение писателя было вызвано подачей материала в учебнике Н.Н. Попова по истории ВКП(б). По мнению Гладкова, в книге для подростков недопустимо использовать такие трудные слова, как «ортодоксальный», «консолидация», «ревизионизм». Писатель подчеркнул, что нельзя сформировать сознание молодежи путем «зубрежки неудобоваримых формул»2. Это было лишь одно из множества выступлений советской прессы против иностранных слов.
Осуждение заимствований закономерно достигло пика во второй половине 1940-х годов, в период борьбы с «космополитизмом».
Так, в 1946 г. газета «Культура и жизнь» критиковала предисловие профессора М.Д. Эйхенгольца к собранию сочинений Г. Флобера: подчеркивалось, что ученый позволил себе использовать не понятные массовому читателю иностранные слова «эрудит», «мифологизировать», «пейзаж», «тенденция», «гротескный», «перипетии», «экспозиция» и др.3
В 1948 г. «Литературная газета» дважды использовала один и тот же заголовок - практика необычная для центрального средства массовой информации. Видимо, формулировка «Сорняки низкопоклонства» оценивалась редколлегией как безупречно точная и выразительная. Под этим названием была сначала напечатана статья А. Добрянского о том, что авторы технических книг и переводчики научных текстов должны способствовать развитию научного стиля «сообразно с правилами русского языкосложения, оберегать его от неумеренного введения иностранных терминов и наименований»4, а затем - беседа с председателем комитета технической терминологии АН СССР академиком А.М. Терпигоревым, утверждавшим, что для развития русского научного словаря языковеды обязаны изучать живую речь заводов и фабрик, а писатели - помогать ученым в словообразовании5.
Критика словесного «низкопоклонства» всегда имела отчетливо пропагандистский характер. В первые десятилетия советской власти разговор о не понятных массам иностранных словах способствовал дискредитации «антинародной сущности» интеллигенции. Позже неприятие заимствований превратилось в одну из форм идеологической поддержки «железного занавеса», противопоставления советского мира всему остальному - чужому и враждебному.
При этом следует обратить внимание на тот факт, что претензии, связанные со злоупотреблением иностранными словами, предъявлялись чаще всего не художественной словесности, а научной и научно-учебной литературе.
Современная литература широко и свободно пользуется заимствованиями, в том числе новейшими и недоосвоенными, причем это в равной мере характерно и для массовой паралитературы, и для серьезной прозы, адресованной интеллектуалам.
С одной стороны, «бутик», «бойфренд», «гламур» и «фэшн» -характерные лексические приметы легкой женской прозы, рисующей с помощью этих средств богатую столичную жизнь, одинаковую в Москве, Лондоне и Париже.
С другой стороны, без терминов иностранного происхождения невозможно представить себе, например, прозу Л. Улицкой, у которой среди персонажей немало людей умственного труда. По-
казателен фрагмент романа «Казус Кукоцкого», получившего премию «Русский Букер» в 2001 г.: «Обычно Гольдберг приезжал на Новослободскую часов в десять вечера, Павел Алексеевич доставал бутылку водки, и они до поздней ночи вели чисто мужской разговор. Не о войне, лошадях и питейных подвигах - о генетике популяций, о генофонде, о дрейфе генов и о тех проблемах, которые Илья Иосифович через некоторое время назовет прежде неизвестным словом "социогенетика"...» (подчеркнуто здесь и далее мною. - Е. Б.)6.
Активное, ничем не лимитируемое использование иностранных слов в современной литературе отражает процесс глобализации, затрагивающий области моды, технологий, науки и многие другие.
2. Вульгаризмы
Советская пресса была равно непримирима по отношению как к «чуждым народу» трудным терминам, так и к собственно народным, просторечным словам и выражениям. Постоянно высказываясь от имени трудового народа, партийная печать не признавала тем не менее его права на свободный выбор речевых средств.
Традицию борьбы с вульгаризмами заложил М. Горький. В его программной статье «О языке», опубликованной в 1934 г. в газете «Правда» и перепечатанной другими изданиями, говорилось: «С величайшим огорчением приходится указать, что в стране, которая так успешно - в общем - восходит на высшую ступень культуры, язык речевой обогатился такими нелепыми словечками и поговорками, как, например: "мура", "буза", "волынить", "шамать", "дай пять", "на большой палец с присыпкой", "на ять" и т. д. и т. п.»7.
Одной из ключевых идей развернувшейся в 1934 г. дискуссии о языке была недопустимость буквального перенесения в художественную литературу реальных черт простонародного языка. «Что такое народный язык? - ставит вопрос А.Н. Толстой и сразу же скептически уточняет: - Чаво и тово, ядрена вошь - это тоже ведь народный язык»8.
В 1935 г. «Литературная газета» обрушилась с разгромной критикой на редакцию «Толкового словаря русского языка», возглавлявшуюся Д.Н. Ушаковым. Среди важнейших недостатков нового издания К. Казимирский и М. Аптекарь - авторы рецензии с саркастическим названием «Игруны» - отмечали, что в нем много «ругательных и вульгарных выражений, приводимых как в терминах, так и в примерах» («вшивый черт», «катись колбасой», «кишка тонка», «киношка», «втрескаться» и др.)9.
А через два с лишним десятилетия, в 1958 г., «Литературная газета» опубликовала под общим заголовком «Кляксы» подборку читательских писем, посвященных нарушению языковых норм в текстах художественных произведений. Среди примеров подобных «клякс» преобладали выражения, стилизованные под простонародную речь: «знавал одного забубённого весельчака», «был с живинкой», «слыл за тороватого», «в погодливый день сумерничало», «охочий до дальних плаваний»10.
Советская пресса рисовала фантастическую картину сосуществования двух народных языков - прекрасного истинного и вульгарного, грязного, не отражающего народной души. Писателям рекомендовалось воспринять поэтическое богатство народной речи и закрыть глаза на ее грубость.
Современная литература, издающаяся без цензуры, практически не знает стилевых ограничений. Многие ее страницы документально точно фиксируют жесткий характер народной речи. Даже если воздержаться от цитирования текстов, включающих в себя обсценную лексику, открытость для вульгаризмов несложно проиллюстрировать: «Работали без выходных, но на 7 Ноября загуляли, да так крепко, что и 9-го отказались идти в лес, два дня пили без просыпу. Никто уж и не помнил, когда в общагу втерся коротышка в танкистском шлеме, на потешной физиономии его с детства, наверное, оттиснулось желание "пошшупать" баб да повизжать вместе с ними. С собой он принес четыре бутылки питьевого спирта и накачал бригаду "до усрачки", она и потянулась утром 9-го в магазин...»11 (А. Азольский. «Клетка». Премия «Русский Букер» 1997 г. ).
Следует обратить внимание на то, что как иностранное книжное, так и вульгарное народное слово в приведенных текстах подаются писателями как чужие, в формате полупрямой речи. При этом слово авторское пребывает над книжно-письменной и народной устной речевой стихией, подпитываясь из этих источников, но не размываясь ими.
3. Неблагопристойность
С проблемой вульгаризмов неразрывно связан вопрос о «неприличии», задевающем этическое чувство читателя. В 1935 г. в редакционной заметке «Литературной газеты», посвященной переизданию словаря В.И. Даля, говорилось об отрицательном опыте И.А. Бодуэна-де-Куртене, дополнившего знаменитый словарь «неприличными словами, сквернословиями, мерзостями площадного
жаргона»12. Советская пресса вообще была нетерпима к откровенному изображению интимных сторон жизни, свидетельством чему может служить прошедшая в 1920-х годах дискуссия о так называемой порнографической литературе13. С этого времени и на протяжении всего советского периода истории от художественной литературы безусловно требовалось целомудрие, а деликатные моменты человеческой жизни допускалось отражать лишь иносказательно.
Сегодня ситуация может быть охарактеризована как противоположная. Значительным числом современных писателей, причем прежде всего претендующих на высокое качество литературного продукта, реалистическое изображение мира толкуется как натуралистическое. Описание различных физиологических отправлений и сексуальных отношений обходится без умолчания и намека. Ярким примером может служить фрагмент из повести З. Прилепи-на «Санькя»: «И грудь Яны не была яблочной, жесткой, и соски -острыми. Нет, напротив, грудки ее колыхались молочно, малые, по-детски мягкие и почти без сосков - только с розовыми полукружиями.
"А в одежде соски казались острыми, наглыми... " - мелькнуло у Саши.
... И позвоночник ее то исчезал, то проявлялся остро, оттого, что Яна, вывернувшаяся таки из-под Саши, выгибала спину хищно и тут же расслаблялась бессильно.
Легким движением бедер она высвободилась от Саши.
Он подумал, что - случайно, и попытался вернуться назад, но Яна вновь отстранилась - чуть-чуть - на несколько сантиметров, покачивая при этом бедрами: "Нет-нет, не так... "
Яна не сказала ни слова, и когда Саша догадался, она застыла -так застывает умное животное, когда ему делают укол или извлекают когтистую занозу, - кося напряженным и немного испуганным глазом, легко, еле заметно подрагивая всем влажным, легким телом.
"Сссс..." - произнесла Яна и чуть придержала Сашу рукой, тонкими, изящно выгнутыми пальцами, за бедро. Но спустя мгновение сама сделала такое движение, что ушло мягко и глубоко, глубже».
Интересно отметить, что прорисовка деталей половых отношений достигается здесь без использования табуированной и вообще стилистически сниженной лексики. Если советская пресса в свое время фактически приравнивала друг к другу такие явления, как грубость и неблагопристойность, то сейчас мы сталкиваемся с феноменом стилистически нейтрального натурализма, суть которого заключается не в словесной резкости, а в фотографической точности отображения жизненных фактов.
4. Диалектизмы и провинциализмы
Местные слова и выражения, находящиеся за пределами литературного языка, были в середине 1930-х годов помещены М. Горьким и его последователями в один ряд с вульгаризмами и расценивались официальной прессой как «языковая шелуха» и «словарное отрепье»14. Борьба против диалектизмов и провинциализмов имела отчетливый социально-политический подтекст. Местные словечки, наиболее характерные для крестьянской речи, соответствовали неразвитому сознанию масс. Рисуя идеализированный образ советского народа, единого в стремлении к коммунизму, пресса вполне идеалистически пыталась исправить людей путем улучшения их речи.
В ходе широкомасштабной кампании за чистоту языка разгромной критике подвергся автор романа «Бруски» Ф. Панферов, в текстах которого в обилии встречались такие слова и грамматические формы, как «баить», «бычачий», «гуторить», «зыбка», «калужина», «кой» (какой), «неча» (нечего), «обкургузиться», «покажьте», «по-сечка», «робяты», «своех» (своих), «серина» (серость), «ще» (еще) и т. п.15
Вскоре после этого сибирский прозаик Е. Пермитин в «Письме М. Горькому» клялся, что, редактируя собственную новую книгу, «выжег из нее весь отвратительный. словесный областной мусор», «заменил идиотские. областные слова вроде: "без усику" - напря-моту, "не волташись" - не суетись и т. д. .Выбросил ряд сальных словечек, брошенных, хотя бы и в озлоблении, на собрании. Я понял, - заверял пролетарского классика сибирский прозаик, - что словесная небрежность, многословие вредно уже потому, что портит вкус читателя, отнимает лишний труд у наборщиков, лишнюю бумагу у издателей»16.
Ситуация принципиально изменилась в позднесоветский период с появлением так называемой деревенской прозы и формированием идеологии «неопочвенничества». Сторонники традиционных ценностей В. Белов, В. Распутин, В. Солоухин и другие сделали устаревшие и устаревающие местные слова символом русской самобытности. Так, в статье, опубликованной «Литературной газетой» в 1971 г., писатель В. Липатов рассказывал о том, как стал свидетелем разговора женщин, раздраженных «непонятностью» художественного текста: «Мне было тоскливо от того, что интеллигентный русский человек не стыдится незнания слов кожух, шкворень, прясло, босошлепый, городьба, плетень и т. д.». По мнению В. Липатова, во многом виноваты авторы словарей, выбрасываю-
щие эти истинно народные слова из литературного языка «с грозной пометой "областное"»17.
В современной литературе отмечаются два типа использования местных слов. В одних случаях это классическое средство стилизации и создания местного колорита. В этом смысле мало что изменилось по сравнению с первой половиной прошлого века, разве что критика не обращает столько пристального внимания на малодоступные для широкого круга читателей тексты, реалистически отражающие речевую культуру российской деревни, как, например, в повести В. Килякова «Балагур»: «Молодожёны жили в новом брусковом доме, ходили на праздники под руку, - как сказали бы рожновские жители, "под крендель"».
Высокий, сухопарый, суетный Круглов от темна до темна стерег стадо, стрелял, как из ружья, конопляным кнутом с повивкой конского волоса.
За лето скотина выбивает выгоны. Осенью в поисках отавы Тимофей уходит далеко от села. Все ложбины, лесные куртинки пролезет, а овец накормит, напоит свежей водой»18.
В творчестве других писателей диалектизмы становятся средством создания новой, альтернативной реальности, стилистическим маркером иного мира. Этот прием может быть назван одним из ключевых в романе А. Иванова «Сердце Пармы»: «Хакан остановился на пороге и провел пальцем по фигурным пластинам замка на двери, а затем, прищурившись, оглядел жилище пама. Старый шаманский керку был сложен из огромных, уже замшелых бревен с врезанными в них тамгами. Под самыми стропилами в узком волоковом окне синели звезды <...> Стол был завален кусочками кожи, обрезками кости, черепками. На чувале, в котором догорали угли, громоздился древний позеленевший котел со щербатиной на краю и обломанным ухом <...> Покосившиеся полки были заставлены драгоценными булгарскими, персидскими, арабскими блюдами, туесками и горшочками с зельями. Один угол керку занимала груда коробов, в другом друг на друга были навалены резные чурки-иттармы, в которых жили души былых шаманов Мертвой Пармы, предшественников пама. В земляной пол были втоптаны угли, обрезки кожи и отщепы костей, перья птиц, уже ответившие на вопросы пама и больше не нужные. Над входом топырились огромные лосиные рога»19.
Если в первой половине ХХ в. диалектизмы в художественном тексте могли восприниматься как попытка заигрывания с малообразованным читателем, для которого деревенская речь была «своей» и более доступной, чем правильная литературная, то сегодня
применение местных слов и выражений дает скорее противоположный эффект. Затрудняя понимание, многочисленные диалектизмы обладают способностью деавтоматизировать процесс чтения, придавать ему черты интеллектуальной игры
5. Жаргонизмы
Жаргон - молодежный, фабричный, уголовный - был отнесен М. Горьким к разряду «паразитивного хлама», которому ни при каких обстоятельствах не место в литературной речи и художественных текстах. Пик активности советской прессы в борьбе против жаргона пришелся на 60-е годы ХХ в., когда в условиях относительной либерализации в СМИ и беллетристику проникли многочисленные черты живой и, как оказалось, отнюдь не идеальной речи. «Литературная газета» обвиняла в нелюбви к родному языку тех, кто позволяет себе выражения «в трест подскочить», «подбрось меня», «железно нарубался борща»20.
В этот же период К. Чуковский писал о том, что жаргон «не только вызван обеднением чувств, но и сам, в свою очередь, ведет к обеднению чувств». Правда, исследователь сразу же уточнял: «Каковы бы ни были те или иные жаргоны, самое их существование доказывает, что язык жив и здоров. Только у мертвых языков не бывает жаргонов»21.
Современная литература восприимчива к жаргону лишь в отдельных своих формах. Например, уголовный и милицейский жаргон широко представлен на страницах детективов, а школьный и студенческий - в книгах для подростков.
Так, в адресованных подросткам произведениях В. Крапивина преобладает литературный язык, лишь поверхностно декорированный школьным жаргоном: « - Не, мам. хочу тот испытанный в походах прикид. В нем лучше ощущается лето. И к тому же - ради солидарности.
- Опять эти словечки! "Прикид" <...> А что за солидарность? -спохватилась мама.
- Да есть у нас Чибис. Максимка Чибисов. Его тетушка гно-бит.
- Клим, опять жаргон?
- Ну, правда, гнобит. Додумалась. - И я коротко рассказал о невзгодах Чибиса»22.
Нельзя не отметить, что настоящий старшеклассник скорее отказался бы от слова «прикид», чем использовал в спонтанной устной речи конструкцию с препозицией причастного оборота.
Надо сказать, что жаргон, живой и экспрессивный по природе, редко становится органичной частью художественного целого. Гораздо чаще жаргонизмы выглядят механическими вкраплениями в текст, откровенным приемом, направленным на достижение правдоподобия при изображении определенных социальных слоев. К жаргонным словам и выражениям непосредственно относится наблюдение К.Г. Паустовского: «Некоторое время я вел записные книжки. Но каждый раз, когда я брал интересную запись из книжки и вставлял ее в повесть или рассказ, то именно этот кусок прозы оказывался неживым. Он выпирал из текста, как нечто чужеродное»23.
6. Новаторство, эксперимент, риторическая избыточность
В числе объектов суровой критики в советский период не раз оказывалось то, что пресса саркастически именовала «кудрявой фразой». От советской литературы требовалась доступность народным массам, «мудрая простота»24, если воспользоваться выражением Ф. Панферова.
Еще в 1925 г. Д. Бедный так рассуждал о качестве речи современных писателей: «Простая и ясная мысль требует простого и ясного выражения. Простой и ясный язык - это язык победителя, это язык силы, уверенной в себе <...> Язык трусости, язык отчаяния, язык шипящего и злорадствующего хамства, - вот что такое "закрученный" язык. Чем запутаннее, чем кудреватее писание того или иного нашего литературного "попутчика", тем этот "попутчик" трусливее, тем он ненадежнее, тем больше злого, скрытого лукавства в его кудреватых словах»25.
Показательно уточнение, сделанное автором публикации в «Учительской газете» В. Тетковым. Осудив словотворчество В.В. Маяковского (в частности, фразу «Солнце, не ящерься»), он напомнил читателям: «Декрета о свободном обращении с языком у нас издано не было. - и поспешил пояснить: - Мы за языкотворчество, против языкотяпства»26. Решительная невозможность провести объективную границу между языкотворчеством и язы-котяпством давала прессе основания осуждать практически всякое речевое новаторство.
Отсюда - закономерное тяготение нонконформистского сознания именно к словесному творчеству, речевому эксперименту. В частности, А.И. Солженицын писал в 1965 г. в статье «Не обычай дегтем щи белить, на то сметана» о выразительности потенциаль-
ных слов: «Почему не убывь, нагромоздка? для сохрану? приноров-ка? перетаск?»27
Современная литература в ее интеллектуальной части ориентирована на речевую свободу и индивидуальное словесное творчество. Многие ее тексты подчеркнуто перенасыщены метафорами, концентрация которых создает определенные трудности для читательского восприятия. Таков, например, стиль повести О. Павлова «Карагандинские девятины»: «На ветру и холоде в городе еще торговали арбузами, а Караганда плыла и плыла на степных ветрах в будущую зиму Что ни утро пугливо разбегались облака, повылезшие за ночь как из щелей на черствые звездные крошки. Открывалось широкоэкранное черно-белое небо ноября. Из каменной глыбы дня наружу выходил холод и бродил сумрачно по улицам, проспектам, площадям, на просторах которых волны ветров качали плотами одинаковые порыжевшие шеренги деревьев»28. Можно сказать, что это литература обнаженного приема, решительно дистанцирующаяся от обыденной речи. В своих крайних формах модернистская проза и поэзия достигает эффекта, который Н.Г. Бабенко определяет как «деструкцию слова и повествования, т. е. нарочитую ломку традиционных способов словесно-повествовательной организации художественного текста»29.
7. Канцеляризмы и штампы
Одно из наиболее обоснованных замечаний, которое советская пресса не раз обращала к современному русскому языку, касалось его серости, сухости, клишированности. Наиболее известным выступлением на эту тему стали публикации К. Чуковского в «Литературной газете», позже составившие основу главы «Канцелярит» в книге «Живой как жизнь»30. Но почти за десять лет до издания книги Чуковского «Литературная газета» поместила фельетон А. Одинцова «На участке языка». Это был один из самых ярких и талантливых публицистических материалов советского периода, связанных с лингвистической проблематикой. Герой фельетона - Михаил Потапович - хороший человек, обладающий, однако, своеобразной речевой культурой. Он говорит, что жена «бросает» его на «оздоровление» в санаторий; в его лексиконе есть слова «незавершенка» и «переотвлечься», конструкции «в деле самодеятельности», «на участке сушки белья». К ребенку Михаил Потапович обращается со словами: «По какому вопросу плачешь?»31
Канцелярская речь отвращала советскую интеллигенцию бездушием и обессмысленностью. Те же свойства обнаруживала и
художественная литература, наполненная сюжетными и речевыми штампами. В 1955 г. авторы рецензии в «Литературной газете» обнаружили эти качества в одном из современных романов, язык которого пестрел такими выражениями, как «припудренная снегом широкая улица», «серебристый водопад», «безбрежные снега», «мягкий свет лампы»32.
Почти через 20 лет газета вернулась к этому вопросу. В программной статье «Заслон - словесной шелухе» М. Алексеев, С. Баруздин, Г. Березко, В. Кожевников и Л. Татьяничева писали о том, что «черное» и «белое» «золото», «серебристые лайнеры», «прописка трудового коллектива» и другие современные клише от частого употребления стали «безвкусной красивостью»33.
Современная художественная словесность не проявляет склонности к канцеляриту, но отнюдь не свободна от стандартных приемов и речевых клише. Без сомнения, штампы массовой и элитарной литературы существенно различаются. Если однотипность арготизированного стиля полицейских романов и патетической женской прозы не вызывают сомнений, то штампованность интеллектуальной литературы далеко не столь очевидна. Тем не менее есть основания говорить о повторяемости отдельных приемов, среди которых по популярности лидирует постмодернистская игра с прецедентным текстом. Яркий пример - почти одновременное использование в двух иронических стихотворных произведениях текста С.А. Есенина «Не жалею, не зову, не плачу»:
Не жалею, не зову, не плачу, сердце позабыло прежний бунт. Тает в небе, пламенем охвачен, межпланетный модуль «Фобос-грунт». На орбите, солнцем опаленный, он глядит, прищурясь, свысока, как ржавеют золотые клены, купола церквей и облака. Промелькнут осенней гулкой ранью под иллюминатором его города, наполненные сранью, хутора, где нету ничего, промелькнут болота, плоскогорья, трактора, лежащие вверх дном, частные коттеджи на приморье и Байкал, наполненный говном34. (Л. Каганов)
Не жалею, не зову, не плачу, Не веду войны за большинство. Скоро я последний год растрачу Царственного срока своего. Но ведь жизнь не кончится на этом! Думаю, немного погодя Можно гражданином стать. Поэтом. Можно - комментатором «Дождя». В Сколково рассказывать студентам -
Хоть про независимость суда...
Я ведь был когда-то президентом.
Думаю, меня возьмут туда35.
(Д. Быков)
Стандартизация приема уменьшает, а в перспективе - сводит на нет его выразительность. Тем не менее реминисценция и аллюзия остаются сегодня излюбленными приемами журналистов и широко проникают в художественную литературу.
8. Черты новояза
Советизация русского языка, появление в литературных произведениях специфических стилевых черт, отражающих советский менталитет, активно изучались в первое десятилетие после Октябрьской революции. Этому вопросу были посвящены специальные труды - «Новые словечки и старые слова» А.Г. Горнфельда, «Культура языка» Г.О. Винокура, «Язык революционной эпохи» А.М. Селищева. Касалась данной проблематики и пресса. В частности, журнал «Журналист» опубликовал в 1925 г. несколько статей о советском варианте русского языка. Например, Л.В. Щерба охарактеризовал многочисленные советские неологизмы-сокращения, такие как моссельпром и санпросвет, как жаргонизмы, навязываемые языковому коллективу небольшой группой общественных и политических деятелей. Он же позволил себе усмотреть нежелательные и дающие комический эффект ассоциации слова политрук с глаголом полить36.
Позже тема языковой эволюции при социализме долгое время могла затрагиваться лингвистами только в апологетическом ключе. Редкое исключение составляли отдельные высказывания специалистов, которым удавалось в завуалированной форме коснуться проблемы новейших языковых трансформаций37.
В постсоветский период исследователи взяли на вооружение термин, представляющий собой перевод слова, созданного Дж. Оруэллом, - «новояз». Черты новояза, или тоталитарного языка, многочисленны и разнообразны38. Но в качестве важнейшей из них может быть выделена всеохватывающая идеологизация - лексические, грамматические, стилистические преобразования, направленные на подчинение языка задаче формирования у его носителей желательного с точки зрения власти, мировоззрения.
В современной литературе новояз как таковой представлен исключительно как средство стилизации в исторических произ-
ведениях, действие которых разворачивается в советский период. Сегодняшние писатели создают атмосферу эпохи, вплетая в текст фрагменты из документов прошлого. Пресса и личные документы 1930-х годов цитируются в таких разных по жанру и стилю произведениях, как элитарный «Каменный мост» А. Терехова и адресованный массовому читателю «Шпионский роман» Б. Акунина.
Значительно более интересным объектом анализа представляются новейшие идеологизированные подъязыки. Таков, с моей точки зрения, своеобразный стиль ультрапатриотической литературы. Его резкая оценочность и гипертрофированный пафос во многом напоминают новояз в его крайних проявлениях. Один из образцов «нового большого стиля» в художественной прозе - роман А. Проханова «Последний солдат империи»:
Он смотрел потрясенно на исход красных духов, которые населяли священную стену. Были хранителями красной державы, ее мистическими ангелами, таинственными опекунами. Сберегали ее среди войн и напастей. Вдохновляли на великие деяния. Побуждали к запредельной мечте. Укрепляли в мистической вере. Теперь эти духи оставляли площадь, покидали страну, которая перестала быть местом их гнездовий. Летели в иные миры, на иные планеты, чтобы там опуститься красной стаей, стать духами иного мироздания. Здесь же, в омертвелом, одряхлевшем мире, оставляли после себя опустевшие склепы, темные дыры в стене, запах мертвых, покинутых гнезд. <...> Земля продолжала шевелиться, птицы взлетали. Это были духи тех, кого когда-то подвозили к стене траурные катафалки. Погребальная свита несла на подушках ордена и медали. Под гром прощальных салютов урны с прахом опускали в священную землю. И великие мертвецы превращались в бессмертных духов. Копили в своих могилах мощь победных свершений, энергию сражавшихся поколений. Как реакторы, накапливали таинственное топливо, коим толкалась в мироздании красная страна, окрашивая планету в цвет рубиновых звезд и алых знамен. Сейчас красные духи Кремля покидали священные катакомбы. Уносили с собой энергию загадочной эры, странно и непредсказуемо посетившей земную историю, а теперь отлетавшую в безвестные дали.
Обилие стилистически высоких лексических средств влечет за собой предельную эмоциональность текста, которая компенсирует собою некоторую неясность содержания. Это в значительной мере соответствует такому свойству новояза, как десемантизация, превращение частично или полностью обессмысленных слов в идеологически оценочные маркеры.
Как ни парадоксально, типологические черты новояза обнаруживаются не только в открыто политизированной прозе писателя, публициста и общественного деятеля А. Проханова, но и в массо-
вой развлекательной литературе. В модных книгах Д. Донцовой языковые средства служат фактически той же цели - направленному формированию определенных структур сознания. Так, в романе «Клеопатра с парашютом» претендующее на документальность описание процесса укладки волос служит подробной прорисовке гламурного мира, который предлагается читателю (прежде всего, читательнице) в качестве идеала: «Сначала мою шевелюру покрасили, затем нанесли на нее особую силиконовую массу и высушили, потом все смыли, намазали прозрачную эмульсию для того, чтобы волосы не топорщились секущимися кончиками, а через некоторое время опять ополоснули. И дальше по списку: мусс, дающий объем, пенка, помогающая завить тугие локоны, спрей, обеспечивающий блеск, гель для фиксации и лак, который намертво зацементировал волосы»39. Той же цели служат многочисленные упоминания в текстах Д. Донцовой названий фирм, торговых марок и модных аксессуаров. Они не только создают информационный шум, отодвигающий на второй план условный детективный сюжет, но и приучают аудиторию к культурному коду, не менее агрессивному, чем фанатичный патриотизм А. Проханова.
9. Безграмотность
Последняя - по порядку упоминания, но никак не по значимости - претензия советской прессы к языку художественной литературы была связана с недостаточной грамотностью литераторов и ошибками, которые они допускали в текстах. В «Литературной газете» на протяжении ряда лет существовали рубрики «Почта Крохобора», «Заметки Крохобора», позже - «Почта Буквоеда» и «Заметки Буквоеда», под которыми публиковались читательские письма и короткие материалы работников редакции, высмеивавшие фактические неточности и речевые погрешности писателей и журналистов.
В современной литературе, особенно обращенной к широкой публике, нетрудно найти ошибки, в том числе порождающие комический эффект.
Вот как описывает «богатую жизнь» автор детективного романа «Куколка» А. Кивинов: «В шесть вечера, согласно предусмотренному плаванием расписанию, трехпалубный лайнер "Куин Викто-ри", совершающий круиз по маршруту Неаполь - Хайфа, отбыл из Лимасола, крупнейшего порта Кипра. Несмотря на позднюю осень, температура в этой части света достигала тридцати градусов, что делало притягательным отдых на Средиземноморье для деловой публики из северных стран, не успевшей оттянуться у себя на роди-
не в летнее время <...> Когда берег Лимасола исчез за горизонтом, пассажиры расползлись по теплоходу в поисках развлечений, руководствуясь желанием весело потратить два часа, оставшихся до ужина. Развлечений имелось предостаточно - бассейн, музыкальный салон, казино, россыпь кабачков»40. Если несовпадение грамматического времени причастия «совершающий» и глагола «отбыл» можно считать простительной речевой шероховатостью, а использование жаргонизма «оттянуться» - выразительным приемом, то двусмысленное словосочетание «россыпь кабачков», заставляющее подумать в первую очередь не о кафе и барах, а о бахчевой культуре, представляет собой бесспорную лексическую ошибку.
Если в советский период литература, по крайней мере на уровне деклараций, была ориентирована на повышение культурного уровня читателя, то сегодня существуют тексты развлекательного характера, откровенно ориентированные на невзыскательную массовую публику. Критика не предъявляет к ним серьезных претензий, исходя из того, что они занимают определенную нишу и успешно выполняют рекреативную функцию, несмотря на очевидные стилистические недостатки.
Проведенный анализ показал, что энергичные лингвоэкологиче-ские выступления советской прессы не оказали существенного влияния на качество языка литературных произведений. Все недостатки, как мнимые, так и реальные, выявлявшиеся и обсуждавшиеся в печати читателями и критиками, воспроизводятся в беллетристике новой эпохи. Художественная литература, будучи отражением писательского сознания, не может пользоваться фильтрованным языком, освобожденным от вульгаризмов, диалектизмов, жаргонизмов и других естественных элементов живой речи. Не бывает она и полностью свободной от ошибок, хотя их количество существенно варьируется в зависимости от писательских и редакторских установок, связанных с оценкой уровня аудитории и отношения к ней.
Сказанное не означает, что лингвоэкологическая деятельность прессы представляется вовсе лишенной смысла. Дискуссия о языке во все времена остается одной из важных форм социальной рефлексии, а участие в обсуждении этой проблемы способно служить средством гражданского самоопределения личности. Позиция, занятая человеком в полемике о языке, оказывается ярким маркером либеральных или консервативных, патриотических или космополитических воззрений. Материалы, посвященные языку и стилю художественных произведений, не меняют магистрального пути развития литературы, но, безусловно, способствуют формированию общественного мнения.
Примечания
1 За коммунистическое просвещение. 1934. № 77. С. 1.
2 Там же. 1931. № 62. С. 2.
3 Культура и жизнь. 1948. № 15. С. 3.
4 Литературная газета. 1948. № 94. С. 2.
5 Там же. 1948. № 100. С. 2.
6 Улицкая Л.Е. Казус Кукоцкого. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 297.
7 Правда. 1934. № 76.
8 Литературная газета. 1934. № 44. С. 2.
9 Там же. 1935. № 58. С. 4.
10 Литературная газета. 1958. № 44. С. 3.
11 Азольский А.А. Клетка. И другие повести. М.: Грантъ, 1998. С. 163.
12 Литературная газета. 1935. № 40. С. 6.
13 См. об этом: Кочеткова Н.Е. Дискуссия о «порнографической литературе» в журналистике 1920-х годов: Дис. ... канд. филол. наук. М.: РГГУ. 158 с.
14 За коммунистическое просвещение. 1934. № 77. С. 1.
15 Панферов Ф.И. Бруски: Кн. 1. М.: Московский рабочий, 1929.
16 Литературная газета. 1934. № 27. С. 2.
17 Там же. 1971. № 34. С. 5. Слова, приведенные В. Липатовым в качестве примера несправедливо дискриминируемых, были включены в четырехтомный «Словарь русского языка» под редакцией А.П. Евгеньевой -так называемый «Малый академический словарь» (1957-1961 гг.): Городьба - 1. Действие по глаг. городить (в 1 знач.); 2. Обл. Ограда, изгородь. Кожух - 1. Тулуп из овчины. 2. Тех. Оболочка, покрышка, футляр и т. п. для изоляции или предохранения сооружений, механизмов или их частей. Плетень - изгородь из сплетенных прутьев, ветвей. Прясло -1. Часть изгороди от столба до столба. || Жердь изгороди. || Изгородь. 2. Приспособление из продольных жердей на столбах для сушки снопов, сена. Столешница - верхняя доска, крышка стола. Шкворень - стержень, являющийся вертикальной осью передка повозки или поворотной части колесной транспортной машины (автомобиля, локомотива и т. п.), который обеспечивает поворот на ходу. Обратим внимание на то, что помета «обл.» встречается здесь только один раз. Единственное слово, не отраженное этим словарем, - прилагательное «босошлепый», отсутствующее и в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля. Все это свидетельствует о том, что в рассуждениях В. Липатова эмоции очевидно преобладали над знанием предмета.
18 Наш современник. 2011. № 11. С. 8.
19 Иванов А. Сердце Пармы, или Чердынь - княгиня гор. СПб.: Азбука-классика, 2008. В тексте соединены этнографизмы, такие как «хакан» (царский титул, появившийся в северо-восточной Азии у народов тюркского племени; впервые встречается в орхонских памятниках); «керка» (двухэтажное бревенчатое жилище коми-зырян, обычно составленное из двух-трех срубов, которые отделены друг от друга небольшим зазо-
ром); «тамга» (первоначально у монголов - особый знак, которым отмечалось право собственности на скот; позднее печать (также оттиск печати), документ или грамота с ханской печатью) и собственно диалектизмы «чувал» (очаг), «щербатина» (скол), «отщепы» (отщепленные фрагменты) и др.
20 Литературная газета. 1964. № 92. С. 2; 1964. № 101. С. 2.
21 Чуковский К.И. Живой как жизнь. М.: Молодая гвардия, 1962. С. 106, 108-109.
22 Крапивин В.П. Бабочка на штанге: фантастический роман. М.: ЭКСМО,
2010. С. 33.
23 Паустовский К.Г. Золотая роза // Паустовский К.Г. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2.
М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1958. С. 653.
24 Литературная газета. 1934. № 111. С. 2.
25 Правда. 1925. № 12. С. 6.
26 Учительская газета. 1926. № 48. С. 3.
27 Литературная газета. 1965. № 131. С. 3.
28 Павлов О. Карагандинские девятины // Роман-газета. 2003. № 18. С. 1.
29 Бабенко Н.Г. Язык русской прозы эпохи постмодерна: динамика линг-вопоэтической нормы: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук: СПб., 2008. С. 12.
30 Литературная газета. № 108. С. 4; № 111. С. 3. Чуковский К.И. Живой как
жизнь. С. 110-154.
31 Литературная газета. 1953. № 70. С. 2.
32 Там же. 1955. № 131. С. 3.
33 Там же. 1971. № 21. C. 6.
34 Каганов Л. Ода модулю // Леонид Каганов. URL: http://lleo.me/ dnevnik/2011/11/14.html.
35 Быков ДЛ. Гражданин Поэт. Граждане бесы. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2012. С. 33.
36 Журналист. 1925. № 2. С. 5-7.
37 Обе тенденции отражены в: Русский язык и советское общество. М.: Наука, 1968.
38 См. об этом, напр.: Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. Екатеринбург: ЗУУНЦ, 1995.
39 Донцова Д. Клеопатра с парашютом. М.: ЭКСМО, 2012. С. 6-7.
40 Кивинов А. Куколка: Повести. СПб.: Нева; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1998. С. 11-13.
