CC BY
16
ДИНАМИКА ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ЛЕКСИЧЕСКОЙ НОРМЕ:
ЛИНГВО-ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ (по материалам «Литературной газеты» 1920-х - 1950-х гг.)
Е.Н. БАСОВСКАЯ
Языковая политика советской власти на всем протяжении существования СССР включала в себя в качестве важной составляющей так называемую «борьбу за чистоту языка», которой придавался не столько культурно-просветительский, сколько политикоидеологический характер.
Пресса активно участвовала в пропаганде идеи целенаправленного совершенствования языка. Публицисты, литераторы и ученые, чьи статьи и заметки, посвященные лингвистическим проблемам, публиковались в «Литературной газете», постоянно подчеркивали, что стихийность языковой эволюции есть не что иное, как вредный буржуазный миф [см., например: ЛГ. 1933. № 60; 1934. № 48; 1950. № 62].; в действительности же языковые изменения подлежат регулировке со стороны общества, которое должно проявлять сознательность и добиваться того, чтобы русский язык оказался на уровне колоссальных исторических задач, стоящих перед советским народом. «Почему же мы должны думать, что после величайшей в мире революции, строя социализм на одной шестой света, идя к бесклассовому обществу, мы еще многие десятки лет будем говорить на дворянско-помещичьем языке пушкинского этапа русской литературы?» - писала М. Шагинян в годы расцвета марристского учения о классовости языка [ЛГ. 1934. № 48, с. 2]. В соответствии с этим общим принципом в печати проводились дискуссии по поводу конкретных языковых норм, в первую очередь - лексических.
Важность участия средств массовой информации в повышении культуры речи невозможно поставить под сомнение. Особую актуальность эта задача приобрела после революции, когда, как отмечается в
ряде исследований, нарушение литературных норм обрело массовый характер. Подводя итоги развития русского языка в первое десятилетие советской власти, А.М. Селищев указывал на широчайшее распространение грубых слов и выражений, экспансию профессионализмов, жаргонизмов и диалектизмов в публичную, прежде всего политическую речь [Селищев 1928, с. 68-80]. В более поздних работах, посвященных феномену тоталитарного языка, также перечислялись такие черты русского новояза, как неграмотность публичной речи, активное использование брани и жаргонизмов во всех сферах коммуникации [Фесенко 1955, с. 36, 83-89].
Пресса от лица народа и власти указывала как писателям, так и рядовым носителям языка, каковы рамки авторского словоупотребления при социализме. В различные периоды выявлялись как отдельные слова, так и большие лексико-стилистические группы, которые становились символами чуждого, «несоветского», а следовательно, вредного и опасного обращения с языковыми средствами.
Несколько раз предпринимавшиеся учеными-филологами и писателями попытки выступить против засоряющих литературную речь канцеляризмов [ЛГ. 1929. № 4; 1934. № 122; 1939. № 56; 1950. № 85] не находили, видимо, поддержки у партийного руководства, - и широкого обсуждения соответствующей публикации не следовало.
Иная ситуация складывалась в отношении диалектизмов, вульгаризмов, жаргонизмов и иностранных слов. Все эти лексические пласты становились в разные моменты советской истории объектами специально организованных компаний, в ходе которых читателям раскрывался политический подтекст нарушения норм словоупотребления в художественной литературе, радиоэфире и разговорной речи.
В 1930-х гг. борьбу за очищение речи советских людей от вредных слов возглавил М. Горький, называвший «паразитарным хламом» жаргонные слова и выражения, такие как «буза», «волынить», «дай пять», «мура», «шамать». Развивая идеи писателя-классика, «Литературная газета» в дальнейшем не раз указывала, что вульгарные слова и словосочетания отражают не народную культуру настоящего, а негативные стороны прежней, дореволюционной народной жизни и являются наследием «прежней разобщенности и некультурности» [ЛГ. 1934. № 50]. Не только в авторских публикациях, но и в редакционных передовых статьях отмечалось, что местные, «мужицкие» словесные формы, например «корахтер», «покель», «таперь», «чаво», жаргонизмы «мазила», «погореть», «срезать», «хахаль» и другие требуют немедленного искоренения из живой речевой практики, а прежде всего
должны быть устранены из текстов художественной литературы, которая под видом достоверного отражения народной жизни пропагандирует неграмотность и языковую анархию [ЛГ. 1934. № 52; 1935. № 34; 1951. № 43].
Представляется, что подчеркнутое неприятие «народных словечек» официальной идеологией, отражение которой находим в материалах газет, и связанные с этим пропагандистские кампании есть важный компонент направленного мифотворчества советской власти. Уже в первые годы ее существования усилиями партийных деятелей, журналистов, писателей начал создаваться образ советского народа, несоизмеримо более культурного, более нравственного, более сознательного, нежели народ Российской империи. Единство национального языка, неизбежная постепенность его эволюции объективно препятствовали внедрению этого мифа в сознание советских людей. Неграмотные и грубые слова, особенно когда они попадали на страницы художественных произведений, выдавали читателям реальную картину, доказывали, что революция и советская власть не в силах изменить природу человека. Отсюда высочайший пафос многих публикаций «Литературной газеты», которая на протяжении десятилетий неустанно клеймила каждого, кто не проявлял должного почтения к лексическим нормам.
Вторым направлением борьбы за «чистоту языка» было осуждение необоснованного использования иностранных слов. Как известно, В.И. Ленин написал заметку «Об очистке русского языка» еще в 1919 или 1920 г., а в 1924 г. ее опубликовала газета «Правда» [Правда. 1924. № 275]. Однако широкая кампания, направленная на разоблачение опасной политической подоплеки заимствований, развернулась значительно позже, в годы атак на так называемый «космополитизм» и создания новой имперской идеологии. В материалах конца 1940-х -начала 1950-х гг. в качестве примера иностранных терминов, засоряющих русскую научную речь, приводятся слова «номинация», «нарративный», «дескриптивизм» и другие [ЛГ. 1947. № 59; 1949. № 92. № 52]. В 1951 г. «Литературная газета» опубликовала текст выступления критика А. Тарасенкова на открытом партийном собрании московских писателей. Он, в частности, говорил: «Борясь за чистоту русского литературного языка, советские писатели изгнали из литературы... иностранные словечки, которыми любили щеголять декаденты. Язык советских писателей ближе к языку Пушкина и Гоголя. чем выхолощенный космополитический язык буржуазных литераторов предреволюционной поры» [ЛГ. 1951. № 8, с. 2].
Следует отметить, что идеологизация вопросов культуры речи достигла пика в начале 1950-х гг. и практически сошла на нет вскоре после смерти И.В. Сталина. В середине десятилетия «Литературная газета» продолжала периодически публиковать материалы, затрагивавшие проблему нормативного и ненормативного словоупотребления, но уже вне прямой связи с политикой. Кроме того, с началом периода относительной либерализации газета прекратила кампанию против заимствованных слов и вновь обратилась к такому очевидному недостатку современной русской речи, как канцелярит [см., например: ЛГ. 1953. № 70, с. 2].
Многолетний опыт борьбы «Литературной газеты» за «чистоту языка» продемонстрировал низкую эффективность подобных кампаний в средствах массовой информации. Многочисленны примеры того, как возмущенные читатели, а иногда и значительно более компетентные авторы газетных статей с полной убежденностью писали о возмутительном нарушении языковой нормы и призывали общественность проявлять нетерпимость к подобной неграмотности, а через несколько десятков лет данная ошибка становилась единственно правильным вариантом словоупотребления.
Так, в 1935 г. Г.О. Винокур выступал в печати против слова «мировоззренческий», демонстрировавшего, по мнению ученого, «незнание и небрежность, отсутствие языкового вкуса и чутья» [ЛГ. 1935. №28, с. 4]. Критиков «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова возмутило включение в словник «сюсюкающих» слов «бантик», «водочка», «дяденька» и «женишок» [ЛГ. 1935. № 58, с. 4]. Ф. Гладков в 1939 г. оценивал как недопустимое произношение словоформы «(на) реку» с ударением на первом слоге [ЛГ. 1939. № 56]. Читатели «Литературной газеты» 1951 г. писали в редакцию, что ни в коем случае нельзя позволять, чтобы прижились формы множественного числа существительных «катера» и «профессора» [ЛГ. 1951. № 43]. Все эти слова и формы отмечаются современными словарями как нормативные [0жегов2005, с. 346; 36; 87; 188; 664; 266; 616]. Это лишь отдельные примеры того, что многолетняя, весьма энергичная борьба прессы за «чистоту языка» не дала зримых результатов, а новые нормы определились под влиянием узуса, а не официально одобренных предпочтений академического и литературного сообщества.
Опыт «Литературной газеты» убедительно доказывает, что так называемая «борьба за чистоту языка» может быть признана вполне осмысленной и даже действенной в рамках не лингвистической и не культурологической, а политико-идеологической парадигмы. Она
представляет собой одну из удобных форм дискредитации идеологических противников и чуждых взглядов. Под лозунгом «борьбы за чистоту языка» советские газеты сражались против инакомыслия и свободы творчества, выступали против конкретных писателей и художественных текстов, укрепляли «железный занавес».
Что же касается собственно культурных и просветительских задач, то они вряд ли могут быть решены постоянными призывами к грамотной, понятной и красивой речи. Несомненно, журналистика в состоянии способствовать некоторому повышению речевой культуры аудитории, но для этого прежде всего необходимо объяснение природы тех или иных языковых норм, показ их гибкости и изменчивости, анализ сосуществующих вариантов слово- и формоупотребления и их функциональных возможностей.
В вопросах культуры речи переход средств массовой информации от пропаганды к просвещению остается сегодня наиболее перспективным и высоковостребованным направлением их постсоветской эволюции.
Источник
Литературная газета. 1929-1953.
Литература
1. Горбачевич К.С. Нормы современного русского литературного языка. - М., 1978.
2. Климайте Д.Ю. Борьба за чистоту русской литературной речи в первой половине 30-х годов советской эпохи: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1989.
3. Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. - Екатеринбург-Пермь, 1995.
4. Михеев А.В. Язык тоталитарного общества // Вестник АН СССР. 1991. - № 8. - С. 130-137.
5. Ожегов С.И. Словарь русского языка. / Под общ. ред. проф. Л.И. Скворцова. - 24-е изд., испр. - М., 2005.
6. Селищев А.М. Язык революционной эпохи. - М., 1928.
7. Фесенко А., Фесенко Т. Русский язык при советах. - Нью-Йорк, 1955.
