"вор в законе": криминальный статус или основание уголовной ответственности Текст научной статьи по специальности «Право»

УДК 343.8

А. В. Шеслер

«ВОР В ЗАКОНЕ»: КРИМИНАЛЬНЫЙ СТАТУС ИЛИ ОСНОВАНИЕ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

В статье анализируются предусмотренные в ст. 2101 УК РФ основания уголовной ответственности лиц, занимающих высшее положение в преступной иерархии, к которым относятся, прежде всего, такие лидеры общеуголовной среды, как «воры в законе». Отмечается, что появление этой статьи в действующем УК РФ является результатом развития двух тенденций в уголовном законодательстве. Первая тенденция связана со стремлением законодателя криминализировать общественно опасную деятельность лидеров преступной среды, которая направлена на ее сплочение, однако отчуждена от совершения конкретных преступлений, не является соучастием в них. Вторая тенденция связана с расширением законодателем уголовно-правового значения общественной опасности личности, совершившей преступление, иное общественно опасное деяние или правонарушение (при совершении преступления с квалифицирующим признаком, характеризующим личность виновного, при административной прею-диции, при наличии у лица определенного социального статуса и т. п.). Констатируется, что установление уголовной ответственности за принадлежность лица к «ворам в законе» противоречит как закрепленному в ст. 3 УК РФ принципу законности, в соответствии с которым устанавливается преступность и наказуемость деяния, а не социального статуса, так и закрепленному в ст. 8 УК РФ положению, согласно которому основанием уголовной ответственности является деяние, содержащее все признаки состава преступления, а не социальный статус.

Ключевые слова: занятие высшего положения в преступной иерархии; криминальный статус; преступная иерархия; лидер преступной среды; «вор в законе»; криминальная среда; основание уголовной ответственности.

A. V. Shesler

"THIEF IN LAW": CRIMINAL STATUS OR BASIS OF CRIMINAL LIABILITY

The article analyses the grounds for criminal liability provided for in Art. 2101 of the Criminal Code of the Russian Federation for persons who occupy a higher position in the criminal hierarchy, which include, first of all, such leaders of the general criminal environment as "thieves in the law ". It is noted that the appearance of this article in the current Criminal Code of the Russian Federation is the result of the development of two trends in criminal legislation. The first trend was related to the legislator's desire to criminalize the socially dangerous activities of the perpetrators of the criminal environment, which were aimed at bringing it together, but were alienated from the commission of specific crimes, and were not complicit in them. The second trend is related to the expansion by the legislator of the criminal legal value of the public danger of the person who committed the crime, other socially dangerous act or offence (In the case of a crime with a quali-fictive characteristic characterizing the identity of the perpetrator, in the case of administrative prelude, in the case of a person having a certain social status, etc.). It is stated that the establishment of criminal liability for belonging to "thieves in the law " is contrary to the principle of legality

© Шеслер А. В., 2020 © Shesler A. V., 2020

enshrined in Art. 3 of the Criminal Code of the Russian Federation, Which establishes the criminality and punishability of an act rather than social status, And the provision contained in article 8 of the Criminal Code, according to which the basis of criminal liability is an act containing all the characteristics of the offence, not social status.

Keywords: occupation of the highest position in the criminal hierarchy; criminal status; criminal hierarchy; leader of the criminal environment; "thief in the law "; criminal environment; basis of criminal responsibility.

Введение в УК РФ Федеральным законом от 01.04.2019 № 46-ФЗ ст. 2101, предусматривающей уголовную ответственность за занятие высшего положения в преступной иерархии, явилось результатом развития двух тенденций в уголовном законодательстве. Первая тенденция связана со стремлением законодателя ответить уголовно-правовой репрессией на вызовы со стороны организованной преступной деятельности. Вторая тенденция связана с расширением законодателем уголовно-правового значения общественной опасности личности, совершившей преступление, иное общественно опасное деяние или правонарушение.

Стремление законодателя ответить уголовно-правовой репрессией на вызовы со стороны организованной преступной деятельности состоит прежде всего в многолетнем поиске наиболее оптимальной модели криминализации общественно опасной деятельности лидеров преступной среды, которая направлена на ее сплочение, однако отчуждена от совершения конкретных преступлений, не является соучастием в них в аспектах, указанных в ст. 32, 33 УК РФ.

Это стремление воплотилось в первоначальной редакции ст. 210 УК РФ, вступившего в силу с 1 января 1997 г., предусматривавшей уголовную ответственность за организации преступного сообщества (преступной организации). Под такой организацией законодатель понимал создание этого сообщества, руководство им или входящими в него структурными подразделениями, а также создание объединения организаторов, руководителей или иных представителей организованных групп в целях разработки планов и условий для совершения

тяжких или особо тяжких преступлений. Сотрудники правоохранительных органов полагали, что законодатель создал основания уголовной ответственности ее лидеров и активных участников преступной среды за их принадлежность к ней. Очевидно, их дезориентировал используемый в ст. 35, 210 УК РФ термин «преступное сообщество», под которым в криминологии и практике правоохранительной деятельности понималась не конкретная преступная группа, а стойкая среда общеуголовной профессиональной преступности.

Однако практически реализовать эти надежды не получилось. Это было связано не только с тем, что не было достаточного опыта привлечения к уголовной ответственности лидеров криминальной среды за общественно опасную деятельность, не связанную с совершением конкретных преступлений, но и с редакцией ст. 35, 210 УК РФ, в которых преступное сообщество рассматривалось как разновидность преступной группы, объеди-нявщей ее участников для совершения преступления. Об этом свидетельствует использованный законодателем синоним преступного сообщества — преступная организация, которая характеризовалась как сплоченная организованная группа или объединение организованных групп, созданных для совершения тяжких или особо тяжких преступлений. Некоторые предпосылки для привлечения лидеров криминальной среды за действия по ее сплочению в ст. 210 УК РФ имелись, так как наказуемыми признавались создание объединения организаторов, руководителей или иных представителей организованных групп, а также участие в таких объединениях. Однако такие действия законодателем связывались с целью

совершения тяжких или особо тяжких преступлений. Установление в ч. 5 ст. 35 УК РФ уголовной ответственности лиц, создавших преступное сообщество и руководивших им, за все совершенные сообществом преступления, ограничивалось указанием на то, что данные преступления должны охватываться умыслом этих лиц. Кроме того, положения о преступном сообществе в Общей части УК РФ были помещены в главу седьмую «О соучастии в преступлении». Таким образом, законодатель не вывел основания ответственности лидеров криминальной среды за рамки института соучастия в преступлении, а в практике применения ст. 35, 210 УК РФ первоначально были сделаны попытки привлечь их к уголовной ответственности за действия по консолидации преступной среды, не связанные с совершением конкретных преступлений.

Об этом свидетельствуют примеры деятельности правоохранительных органов, которые в определенной мере получили освещение в печати. Так, в январе 1997 г. Следственным управлением УВД Самарской области было возбуждено уголовное дело по ст. 210 УК РФ по факту сбора («сходки») под Самарой криминальных авторитетов («воров в законе»). Указанные лица были задержаны СОБРом УОП УВД Самарской области 17 января 1997 г. в 13 часов на 23-м километре шоссе Самара-Москва в момент выдвижения колонны автомашин с криминальными авторитетами на место общего сбора [8]. Поспешная реализация оперативных материалов привела к тому, что через полгода уголовное дело было прекращено, так как не было оснований привлечения к уголовной ответственности указанных лиц. Криминальные авторитеты собрались не для объединения в одну преступную группу с целью совершения тяжких и особо тяжких преступлений, а для обсуждения вопросов, не имеющих непосредственного отношения к преступной деятельности (о взаимных расчетах между преступными группировками, о решении «кадровых вопросов», об

определении тактики общения с работниками правоохранительных органов, о распределении сфер влияния в экономике и т. д.). Кроме того, в указанной ситуации сбор преступных лидеров не состоялся, не была оглашена его предполагаемая «повестка», поэтому оснований для предъявления обвинения по ст. 210 УК РФ вообще не возникло.

В 1998 г. следователь прокуратуры Томской области вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по ст. 210 УК РФ в отношении криминального авторитета Б. Это явилось результатом попытки сотрудников областного отдела по борьбе с организованной преступностью привлечь Б. к уголовной ответственности на основании только идей, нашедших отражении в виде записей в тетрадке о создании в городе преступной организации, способной контролировать деятельность всей преступной среды [9]. Вместе с тем, Б. приступил к реализации своих планов через организацию совершения конкретных преступлений отдельными организованными группами. В частности, установлено участие Б. в нескольких кражах, вымогательстве, незаконном предпринимательстве, выраженном в оказании охранных услуг Томскому комбикормовому заводу. Поэтому усилия оперативных и следственных работников необходимо было, следуя смыслу ст. 35, 210 УК РФ, направить на создание доказательств существования преступного сообщества с помощью отработки конкретных преступлений, совершенных организованными группами с участием Б. Следующим шагом в этом направлении должно было стать обоснование факта объединения Б. организованных групп в одно преступное сообщество.

В связи с тем, что попытки создания правоприменительных прецедентов по привлечению к уголовной ответственности лидеров криминальной среды за действия по ее консолидации, не связанные с совершением конкретных преступлений, успеха не имели, практика применения ст. 35, 210 УК РФ в их первоначальной редакции в основном стала исходить из

того, что содержащие в них основания уголовной ответственности не выходят за рамки института соучастия в преступлении (об опыте применения ст. 210 УК РФ в конце 90-х гг. прошлого века — начале 2000-х гг. см. подр.: [15, с. 96-99; 14, с. 329-340]). Кроме того, использование законодателем при определении преступного сообщества в первоначальной редакции ч. 4 ст. 35 УК РФ такого оценочного термина, как сплоченность, привело к расширительному толкованию этой группы. В одних случаях преступное сообщество стали отождествлять с обычной организованной группой, в других — даже с группой, возникшей на основе обычного предварительного сговора (пример взят из подготовленного Следственным комитетом МВД РФ обзора практики расследования уголовных дел о преступлениях, предусмотренных ст. 210 УК РФ).

Так, Новосибирский областной суд, квалифицируя действия Мальцева, Косо-оглы и Карокчи-оглы по ч. 1, 2 ст. 210 УК РФ и ч. 3 ст. 186 УК РФ, исходил из того, что функции между участниками группы, реализовавшей поддельную валюту, были распределены, были запланированы места сбыта поддельной валюты, деятельность группы обеспечивалась автотранспортом и связью, организаторы группы намеревались в дальнейшем расширить сеть сбытчиков поддельной валюты (см. подр.: [16, с. 47-49]). Возможно, что эта группа со временем могла перерасти в преступное сообщество. Однако в момент пресечения ее деятельности о ней можно было говорить только как об обычной организованной группе, поэтому оснований для квалификаций действий ее участников по ст. 210 УК РФ не было.

Примером, когда преступным сообществом была признана группа, возникшая на основе обычного предварительного сговора, может служить уголовное дело, рассмотренное в кассационном порядке Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РФ по обвинению Ермаковой, Еременко, Доронина и Сергеева в преступлениях, предусмотренных

ч. 2 ст. 210 УК РФ и ч. 4 ст. 228 УК РФ. По уголовному делу доказано, что Ермакова приобрела с целью сбыта крупную партию опия, предложив затем сбыть этот опий на условиях оставления у себя части выручки Еременко и Сергееву. Еременко на этих же условиях предложила сбыть доставшийся ей опий своей знакомой Дорониной, которая была задержана сотрудниками милиции при попытке это сделать. Сергеев был задержан при расфасовке опия у себя дома. Алтайский краевой суд квалифицировал действия Ермаковой как создание преступного сообщества по ч. 1 ст. 210 УК РФ, а действия Еременко, Доронина и Сергеева как участие в нем по ч. 2 ст. 210 УК РФ. Кроме того, действия всех указанных лиц были квалифицированы по ч. 4 ст. 228 УК РФ как сбыт наркотических средств в особо крупных размерах организованной группой. Верховный суд РФ в части ст. 210 УК РФ приговор отметил, а в части осуждения виновных по ч. 4 ст. 228 УК РФ изменил, исключив признак организованной группы, указав: «По смыслу закона под сплоченностью следует понимать наличие у членов организации общих целей, намерений, превращающих преступное сообщество в единое целое. О сплоченности может свидетельствовать наличие устоявшихся связей, организационно-управленческих структур, финансовой базы, единой кассы из взносов от преступной деятельности, конспирации, иерархии подчинения, единых и жестких правил взаимоотношений и поведения с санкциями за нарушение неписаного устава сообщества. Признаки организованности — четкое распределение функций между соучастниками, тщательное планирование преступной деятельности, наличие жесткой дисциплины и т. д.» [3].

В ранее действовавшем Постановлении Пленума Верховного суда РФ от 10.06.2008 № 8 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации)» была сделана попытка расширительного толкования ст. 35, 210

УК РФ [4, с. 9], которая позволила бы вывести основания ответственности лидеров преступной среды за рамки соучастия в преступлении. Так, в п. 7 этого документа Верховный суд РФ указал на то, что руководством преступным сообществом является не только осуществление организационных и управленческих при совершении конкретных преступлений, но и их осуществление в целом при обеспечении функционирования преступного сообщества (разработке общих планов деятельности, организации материально-технического обеспечения, принятие мер конспирации и др.). Однако в практике применения уголовного закона такое толкование распространения не получило, так как одни из действий имели глубоко конспиративный характер и установить их не удавалось (например, общие планы действий), другие не всегда удавалось связать именно с деятельностью преступного сообщества (например, приобретение автотранспорта отдельными участниками сообщества). Кроме того, редакция рассматриваемых статей ориентировала на то, что все действия членов преступного сообщества должны быть направлены на совершение тяжких и особо тяжких преступлений. Раскрытие в указанном документе участия в преступном сообществе и сути объединения организаторов, руководителей и иных представителей организованных групп также было ориентировано на их направленность на совершение тяжких и особо тяжких преступлений. Определение Верховным судом РФ сплоченности как признака преступного сообщества была крайне неудачной, так как ориентировала правоприменителя на криминологическую характеристику этой общности, которую невозможно было формализовать в уголовно-правовую оценку, позволяющую раскрыть состав преступления, предусмотренный ст. 210 УК РФ [4, с. 9].

Изменения в 2009 г. редакции ст. 35, 210 УК РФ, в частности, замена термина «сплоченной» на термин «структурированной», указание на объединение организованных групп, действующих под

единым руководством, на направленность тяжких и особо тяжких преступлений для получения прямо или косвенно финансовой или иной материальной выгоды, казуистичное изложение действий лидеров преступного сообщества (координация преступных действий, раздел сфер влияния и т. д.) вновь были ориентированы на направленность действий лидеров криминальной среды на совершение тяжких и особо тяжких преступлений, поэтому не выходили за рамки соучастия в преступлении. Руководство преступным сообществом в п. 10 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 10.06.2010 № 13 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации) или участия в нем (в ней)» так же как и в п. 7 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 10.06.2008 № 8 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации)» характеризовалось не только как осуществление организационных и управленческих при совершении конкретных преступлений, но и как их осуществление в целом при обеспечении функционирования преступного сообщества [5, с. 5]. Аналогичным было толкование Верховным судом РФ руководства экстремистским сообществом и террористическим сообществом соответственно в п. 15 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 28.06.2011 № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» и в п. 22.4 10 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 09.02.2012 № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности».

Появление в ст. 210 УК РФ особо квалифицирующего признака в виде совершения действий, предусмотренных частью первой этой статьи, лицом, занимающим высшее положение в преступной иерархии, следует рассматривать как апробирование последующей самостоятельной уголовно-правовой оценки

законодателем деятельности лидеров преступной среды, которая не связана с совершением конкретных преступлений. Очевидно, по мнению законодателя, логическим завершением такой оценки было установление в 2019 г. уголовной ответственности за занятие высшего положения в преступной иерархии (ст. 2101 УК РФ). Мнения исследователей по поводу такой новеллы в уголовном законодательстве разделились. Большая часть исследователей, придерживающихся традиционного взгляда на основания уголовной ответственности, дали отрицательную оценку указанным положения в уголовном законе и прогнозировали отсутствие реальных перспектив их применения на практике. В качестве аргументов указывалось, что это понятие носит не уголовно-правовой, а криминологический характер, оно является оценочным, не определенным по содержанию, так как не известно, каких субъектов относить к лицам, занимающим высшее положение в преступной иерархии (лидеры криминальной среды умеют различное влияние на нее, сама преступная среда разнородна, не образует единого целого, общеуголовная «воровская» среда имеет одних лидеров, коррупционная — других и т. д.) (см., напр.: [6, с. 553-554; 7, с. 147154]; 12, с. 104-119]).

Эти выводы подтверждаются тем, что практика применения положений ч. 4 ст. 210 и ст. 2101 УК РФ является не просто малочисленной, а единичной. Прецедент применения ч. 4 ст. 210 УК РФ создан Алтайским краевым судом, который 26 апреля 2017 г. огласил приговор, признав виновным Чкадуа Мамука Арвело-диевича («Мамука Гальский») в совершении целого ряда преступлений, в том числе в совершении преступления, предусмотренного этой нормой [1]. Указанное обвинение было в значительной мере основано на разъяснении положения ч. 4 ст. 210 УК РФ в п. 24 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 10.06.2010 № 13 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступ-

ной организации) или участия в нем (в ней)». Верховный суд РФ ориентировал на необходимость установления того, в чем выразились действия лица, занимающего высшее положение в преступной иерархии. При этом указывались действия, перечисленные в ч. 1 ст. 210 УК РФ, а также иные действия (без их перечисления), свидетельствующие об его авторитете и лидерстве в преступном сообществе. Получалось, что под действия ч. 4 ст. 21 0 УК РФ подпадали действия любого лица, которое создало или руководило преступным сообществом.

Данное обстоятельство подтверждается содержанием указанного приговора, в котором отмечалось следующее: М. А. Чкадуа являлся «вором в законе» и занимал тем самым высшее положение в преступной иерархии. Это положение обязывало, согласно существующим негласным нормам и правилам, всех лиц уголовно-криминальной направленности, имеющих более низкие криминальные статусы, подчиняться его воле, указаниям и распоряжениям. Обладая такими индивидуально-психологическими лидерскими качествами, как независимость, уверенность в себе, решительность, доминирование, упорство в отстаивании своих интересов, коммуникабельность и настойчивость, он создал на территории Алтайского края преступное сообщество (преступную организацию), состоящее из нескольких структурных подразделений в виде организованных групп, объединенных единой целью совместного совершения нескольких тяжких и особо тяжких преступлений, направленных на получение финансовой и иной материальной выгоды, а также руководил ими. В функции М. А. Чкадуа, как представителя элиты преступного мира, а также как руководителя преступной организации, входило: обеспечение поддержки членов преступной организации, а также осуществляемой ею преступной деятельности при использовании своего криминального авторитета и статуса «вора в законе» у лиц криминальной направленности, обладающих в России значитель-

ным авторитетом и поддержкой криминально настроенных слоев населения; осуществление организационных и управленческих функций в отношении преступного сообщества и его участников; подбор и вербовка руководителей входящих в его состав структурных подразделений, а также контроль за их действиями; планирование и координация деятельности преступной организации, его участников и структурных подразделений; установление, поддержание связей и обмен информацией в сообществе между его структурными подразделениями и участниками, организация встреч лидеров структурных подразделений; поддержание дисциплины в преступном сообществе, разрешение конфликтных ситуаций, возникающих между его участниками; защита членов преступного сообщества от иных преступных формирований; определение в случае возникновения конфликтов с другими преступными группами тактики поведения участников возглавляемого им преступного сообщества, в том числе принятие решений о применении мер физического насилия, уничтожения и повреждения имущества; формирование общей материально-финансовой базы преступного сообщества, в том числе получение от его участников денежных средств, добытых в результате совершения преступлений, аккумулирование и учет преступных доходов, определение порядка их использования и распределение.

Первый прецедент применения ст. 2101 УК РФ создан Следственным управлением УМВД России по Томской области на основании материалов оперативно-розыскной деятельности Управления экономической безопасности и противодействия коррупции УМВД России по Томской области, которое возбудило уголовное дело по признакам состава преступления, предусмотренного этой статьей. Задержанный по подозрению в совершении этого преступления житель г. Томска, называемый среди представителей общеуголовной среды Колей Томским, на вопрос сотрудников

полиции, снимавших процесс задержания на видеокамеру «Являетесь ли вы вором в законе», категорично ответил: «Нет».

Очевидно, российский законодатель и правоприменитель хотели повторить опыт Грузии, состоящий в том, что после установления в апреле 2006 г. уголовной ответственности за пребывание в положении «вора в законе» (ч. 2 ст. 2231 УК Грузии), подобная процедура задержания и задаваемые вопросы не оставляли криминальному авторитету приемлемого для него выбора: отрицание принадлежности к «ворам в законе» грозило суровыми санкциями со стороны преступной среды, подтверждение этой принадлежности — со стороны государства в виде лишения свободы на срок от 7 до 10 лет. Однако российское государство не учло того обстоятельства, что отрицание своей принадлежности к «воровской» среде было характерно для криминальных авторитетов старой формации («правоверных воров»). Меняется не только общество, но и преступный мир. Поэтому сегодня официальное или иное публичное отрицание своей принадлежности к «воровскому сообществу» никаких санкций со стороны преступной среды не влечет. Напротив, для сохранения ядра преступной среды, конспирации ее деятельности она принимает необходимые меры для сокрытия своих лидеров. Поэтому поведение Коли Томского, отрицающего свою принадлежность к «воровской среде», вполне объяснимо.

Данное обстоятельство в полной мере подтверждено материалами уголовного дела по обвинению в преступлении, предусмотренном ч. 4 ст. 210 УК РФ, М. А. Чкадуа, который вину по предъявленному ему обвинению не признал. При этом пояснил, что преступного сообщества не создавал, в указанный в обвинительном заключении период времени его создания находился под стражей. Кроме того, М. А. Чкадуа в своих показаниях указал, что разговоров на преступные темы ни с кем не вел, криминальными полномочиями, типа «положенца», Хатамова (называемого среди представителей

общеуголовной среды Сашей Узбеком) не наделял, так называемых «прогонов», относительно Хатамова о назначении его «положенцем», или иных жителей Алтайского края, он не писал и никому их писать не поручал. Пояснить, откуда под ними взялась его фамилия, ему не известно. Аналогичные показания давал и второй организатор и руководитель преступного сообщества Ш. К. Хатамов. В частности, он пояснил, что они с М. А. Чкадуа преступное сообщество не создавали, последний ему указаний по поводу совершения преступлений не давал, у них сложились лишь деловые и приятельские отношения. На вопрос о том, занимает ли Чкаду какое-либо криминальное положение в криминальном мире, ему ничего не известно, сам он никакого криминального положения также не занимал, отношение к криминалу не имеет.

Скупая информация, которую дала пресс-служба УМВД по Томской области, свидетельствует о том, что основаниями задержания и проведения в последующем оперативно-следственных мероприятий явилось наличие у задержанного, являвшегося «вором в законе», сферы своего преступного влияния на территории Томской области. В этом и состояло, по мнению оперативно-следственных работников, занятие задержанным высшего положения в преступной иерархии региона.

Другая группа исследователей поддержала позицию законодателя, утверждая, что в эпоху постмодерна классические формы воздействия на преступность уступают новым. Соответственно этому необходимо свежее понимание оснований уголовной ответственности лидеров преступной среды, которое расходится с закрепленным в ст. 8 УК РФ положением, согласно которому основанием уголовной ответственности является деяние, содержащее все признаки состава преступления. Исследователи усматривают такое основание в занятии лицом высшего положения в преступной иерархии, которое становится организующим фактором преступности и приобретает обще-

ственную опасность (см., напр.: [2, с. 467-469]). Нами уже отмечалось и будет еще отмечаться, что статус в виде занятия лицом высшего положения в преступной иерархии подтверждается ничем иным, как конкретными действиями лидера криминальной среды по ее сплочению.

Отметим также, что авторы критикуемой позиции заблуждаются, утверждая, что признание наказуемости социального статуса лица является новым взглядом на основание уголовной ответственности. Прежде такой новизной не обладает позиция законодателя. Достаточно вспомнить редакцию ст. 58.1 в УК РСФСР 1926 г., в соответствии с которой совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления, подлежат лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет. Такая позиция законодателя, предусматривавшая в качестве основания уголовной ответственности социальный статус лица в виде его принадлежности к семье изменника родины, поменяла правовую природу санкций, предусмотренных уголовным законом. Из наказания они превратились в превентивную меру, предусмотренную уголовным законом, так как применялись к указанным лицам не за совершенное преступление, а в связи с совершенным преступлением другим лицом. Не случайно законодатель отказался от термина «наказание» и стал называть предусмотренные в санкциях УК РСФСР 1926 г. меры мерами социальной защиты.

Не является новой критикуемая нами позиция в отношении оснований уголовной ответственности и в теории уголовного права. Такая позиция получила название теории опасного состояния, в соответствии с которой основу уголовно-правовой оценки составляется опасность личности, а деяние рассматривается как проявление такой опасности (см., напр.: [13, с. 113-120, 127-130; 11, с. 57; 10, с. 10-12]). Безусловно, отдельные положения этой теории всегда находили воплощение в отечественном уголовном

законодательстве. В период вступления в силу УК РФ 1996 г. общественная опасность личности учитывалась как обстоятельство, отягчающее наказание (ст. 63 УК РФ), как обстоятельство, учитываемое при назначении наказания (ст. 60 УК РФ), как обстоятельство, учитываемое судом при назначении осужденному к лишению свободы вида исправительного учреждения (ст. 60 УК РФ), как квалифицирующий признак состава преступления (ст. 285 УК РФ), как обстоятельство, влияющее на освобождение от уголовной ответственности или наказания (ст. 75, 79), как основание применения принудительных мер медицинского характера (ст. 97 УК РФ) и т. д. Позднее уголовно-правовая оценка общественной опасности личности стала воплощаться в наличии составов преступлений с административной преюдицией в связи с придаем уголовно-правового значения факту повторного совершения административного правонарушения лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное правонарушение (например, за мелкое хищение — ст. 1581 УК РФ). Наиболее полным воплощением теории опасного состояния является признание в качестве основания уголовной ответственности социального статуса лица. Поэтому появление ч. 4 ст. 210 УК РФ и ст. 2101 УК РФ является не случайным и связано, как уже отмечалось, с расширением законодателем уголовно-правового значения общественной опасности личности, совершившей преступление, иное общественно опасное деяние или правонарушение. Насколько удачным является признание в качестве основания уголовной ответственности социального статуса лица, мы уже показали на примере установления наказуемости за занятие высшего положения в преступной иерархии.

Выводы, которые следует сделать из вышеизложенных рассуждений, можно свести к следующему.

Первое. Наиболее оптимальным входом из сложившейся ситуации является исключение законодателем ст. 2101 из действующего УК РФ. Это обусловлено,

во-первых, тем, что установление уголовной ответственности за принадлежность лица к «ворам в законе» и другим лидерам криминальной среды противоречит как закрепленному в ст. 3 УК РФ принципу законности, в соответствии с которым устанавливается преступность и наказуемость деяния, а не социального статуса, так и закрепленному в ст. 8 УК РФ положению, согласно которому основанием уголовной ответственности является деяние, содержащее все признаки состава преступления, а не социальный статус. Во-вторых, термин «занятие высшего положения в преступной иерархии» может характеризовать только криминологическую реальность в виде деятельности лидеров криминальной среды, которая не связана с совершением конкретных преступлений. Это понятие не носит уголовно-правовой характер, так как не может быть раскрыто через употребляемую в уголовном законодательстве, практике его применения и теории уголовного права терминологию. В-третьих, термин «занятие высшего положения в преступной иерархии» является оценочным, содержание которого раскрывается только в процессе применения уголовного закона по каждому уголовному делу. Это может привести к различному толкованию уголовного закона. Например, в одних регионах к уголовной ответственности по ст. 2101 УК РФ будут привлекаться только «воры в законе», в другом — «воры в законе», назначенный ими в регионе «по-ложенец», в третьем — «воры в законе», назначенный ими в регионе «положе-нец», «смотрящий», назначенный «поло-женцем» за отдельной территорией или объектом. Данный прогноз полагает сделать вывод о том, что рассмотренное оценочное понятие не может лежать в основании уголовной ответственности.

Второе. Исключение законодателем ст. 2101 из действующего УК РФ означает, что в борьбе с лидерами криминальной среды должны быть использованы уже апробированные на практике средства. Прежде всего это касается норм Общей и Особенной частей УК РФ,

предусматривающих ответственность за организованную преступную деятельность (ст. 33-35, 208, 209, 210 УК РФ и др.). Кроме того, дают положительный эффект меры криминологического воздействия на преступную среду, связанные с дискредитацией ее лидера. В качестве примера приведем уже описанный нами случай из практики УОП УВД Томской области, который имел продолжение. В связи с тем, что криминальный лидер «Берик» не принимал непосредственного участия в преступлениях, совершаемых созданной им организованной группой, сотрудники УОП приняли меры к опубликованию в городской газете найденных у него при обыске дома записок, в которых «Берик», как уже отмечалось, изложил подробный план создания в городе единой преступной организации с указанием всех криминальных авторитетов и характера их функций в этой организации [9]. На другой день криминальные авторитеты г. Томска назначили Б. встречу, потребовав от него объяснений по поводу этой публикации. В результате разбирательства Б. лишился полномочий «смотрящего» района. В результате несколько предприятий города освободились от его плотной опеки.

Третье. Если законодатель не исключит ст. 2101 из действующего УК РФ и политическая воля государства будет направлена на усиление борьбы с лидерами криминальной среды, в том числе путем применения этой нормы, то необходимо в примечании к ст. 2101 УК РФ пояснить, в чем состоит «занятие высшего положения в преступной иерархии». Это означает необходимость четкого ответа на вопрос о том, что будет основанием уголовной ответственности при применении данной нормы, а именно: общественно опасное деяние или социальный статус. В тех случаях, когда содержание этого термина законодателем не будет раскрыто, правоприменителю следует руководствоваться п. 24 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 10.06.2010 № 13 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об органи-

зации преступного сообщества (преступной организации) или участия в нем (в ней)». При этом вновь обращаем внимание на то, что Верховный суд РФ ориентировал прежде всего на необходимость установления конкретных действий лица применительно к ч. 4 ст. 210 УК РФ. Именно в совершаемых лицом общественно опасных действиях выражается достижение и поддерживание лицом такого положения, которое не является вечным в силу того, что отдельные лица перестают заниматься преступной деятельностью, выходят из преступной среды или эта среда сама их отторгает. Как следует из материалов уголовного дела по обвинению М. А. Чкадуа в преступлении, предусмотренном ч. 4 ст. 210 УК РФ, такие действия, подтверждающие занятие им высшего положения в преступной иерархии, состояли в осуществлении им организационных и управленческих функций в отношении преступного сообщества, его структурных подразделений, руководителей этих подразделений, а также отдельных участников, как при совершении конкретных преступлений, так и при обеспечении деятельности преступного сообщества в целом.

Ориентация правоприменителя на действия, как суть занятия лицом высшего положения в преступной иерархии будет соответствовать закрепленному в ст. 3 УК РФ принципу законности, а также закрепленному в ст. 8 УК РФ положению, согласно которому основанием уголовной ответственности является деяние, содержащее все признаки состава преступления. Кроме того, такая ориентация правоприменителя не будет противоречить текстуальному изложению диспозиции ст. 2101 УК РФ, так как законодатель употребляет термин «занятие», предполагающего конкретные общественно опасные действия лидера криминальной среды по руководству последним и сплочению ее. Напротив, редакция ч. 2 ст. 2231 УК Грузии является иной, в ней говорится о пребывании лица в положении «вора в законе». В такой формулировке основания уголовной ответственности лидеров

преступной среды предстают не в виде совершаемых ими действий, а в виде криминального статуса.

Предлагаемое нами толкование ст. 2101 УК РФ снимет проблему действия уголовного закона во времени, так как рассматриваемая норма будет действовать в отношении деяний, совершенных после ее издания. Напротив, если толковать основания уголовной ответственности лидеров криминальной среды как пребывание их в статусе «вора в законе», то это означает необоснованное действие обратной силы уголовного закона в отношении этих лиц, получивших это «звание» до вступления уголовного закона в силу и пребывающих в этом статусе после его вступления в силу. Возникают также вопросы со сроками давности уголовного преследования в отношении тех лиц, которые порвали связь с уголовной средой, никаких действий по ее консолидации в течение многих лет не совершали («отошедших», «завязавших»), однако статуса «вора в законе» их никто не лишал. Если в качестве основания уголовной ответственности признавать не утраченный им статус, то существует возможность привлечения их к уголовной ответственности по ст. 2101 УК РФ до конца их жизни. При такой ситуации теряется смысл приобщения «вора в законе» к законопослушной социальной среде в силу того, что он будет считаться вечным преступником («клейменым» в этом качестве на всю жизнь по принципу «горбатого могила исправит»).

Четвертое. Законодателю или Верховному суду РФ, толкующему уголовный закон, необходимо определиться с кругом лиц, которые будут нести уголовную ответственность по ч. 4 ст. 210 УК РФ и ст. 2101 УК РФ. Действующая редакция этих норм дает возможность относить к лицам, занимающим высшее положение в преступной иерархии, не только «воров в законе», но и лидеров криминальной среды, которые не придерживаются воровских традиций (возглавляющих преступные группы спортсменов, экстремистов, террористов, сотрудников

правоохранительных органов и т. д.). В определенной мере об этом свидетельствуют положения п. 24 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 10.06.2010 № 13 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации) или участия в нем (в ней)». В нем указано, что о лидерстве лица в преступной иерархии может свидетельствовать и наличие связей с экстремистскими и (или) террористическими организациями или наличие коррупционных связей. Полагаем, что смысл положений ч. 4 ст. 210 УК РФ и ст. 2101 УК РФ сводится к тому, что уголовную ответственность за занятие высшего положения в преступной иерархии должны нести только те лидеры общеуголовной преступной среды, которые придерживаются преступного образа жизни, т. е. «воры в законе». Это связано с тем, что есть определенная формализация такого статуса в виде признания «вором в законе» («коронация») на собрании лидеров преступной среды («сходке»). Этот статус предполагает определенные «полномочия» (типовые возможности). Судя по приведенным выше примерам применения ч. 4 ст. 210 УК РФ и ст. 2101 УК РФ, практика пошла именно по этому пути. Опыт Грузии свидетельствует о том же (в ч. 1 ст. 2231 УК Грузии предусмотрена наказуемость членства в воровском сообществе, в ч. 2 ст. 2231 УК Грузии — наказуемость пребывания лица в положении «вора в законе»).

В этой связи важно определить, какие лидеры выделяются в общеуголовной преступной среде. Как следует из материалов уголовного дела по обвинению М. А. Чкадуа в преступлении, предусмотренном ч. 4 ст. 210 УК РФ, в современный период в этой среде выделяются такие лидеры, как «воры в законе», «по-ложенцы» и «смотрящие». По мнению следствия и суда, статус «вор в законе» означает, что лицо должно пропагандировать «воровские идеи», сплачивать под этими идеями лиц криминальной направленности, организовывать пополнение

«воровского общака», поддерживать в финансовом плане осужденных. Статус «положенца» — чуть ниже статуса «вора в законе». «Положенец» назначается «вором в законе», является его ставленником на территории региона, действует от его имени, выполняя его указания и поддерживая установленные им порядки среди лиц из воровского мира, исполняет функции и обязанности «вора в законе» в его отсутствие. «Положенец» имеет право принимать решения по некоторым важным вопросам. Однако решения, затрагивающие судьбу других лиц, он должен принимать, посоветовавшись с «вором в законе», либо ввести его в курс дела. «Положенец», по согласованию с «вором в законе», назначает «смотрящих», которые представляют их интересы на меньшей территории (города, района, поселка и т. д.) или на отдельном объекте (например, на предприятии). «Смотрящий» за отдельно взятым исправительным учреждением назначается «вором в законе». Функции «смотрящего» за исправительным учреждением являются такими же, как и у «смотрящего» на воле (пополнение «воровского общака», поддержание «воровских традиций», налаживание «общаковских дел»).

Пятое. Следствию и суду предстоит решить серьезную проблему легализации

данных оперативно-розыскной деятельности, которые составят основные доказательства для предъявления обвинения ч. 4 ст. 210 УК РФ и ст. 2101 УК РФ. Это связано с конспиративным характером деятельности лидеров преступной среды, результаты которой (участие в собрании организаторов, раздел сфер влияния, координация преступных действий и т. д.) можно установить только негласными методами. Полагаем, что одна лишь оперативная справка без других источников доказательств (показаний свидетелей, видеоматериалов и др.) не является достаточным основанием для предъявления обвинения по ст. 2101 УК РФ.

Таким образом, независимо от законодательного решения положений, содержащихся в ч. 4 ст. 210 УК РФ и ст. 2101 УК РФ, проблемы борьбы с лидерами преступной среды уголовно-правовыми средствами останутся сложными. Однако положительный эффект от появления указанных норм все же просматривается. Он состоит прежде всего в том, что лидеры криминальной среды не будут открыто заявлять о своем криминальном статусе и будут лишены возможности открыто влиять на многие социальные процессы того региона, в котором они находятся, как это было в 1990-х гг. прошлого века.

Литература

1. 2.

Архив Алтайского краевого суда за 2017 г. Уголовное дело № 2-1/2017. Бурлаков, В. Н., Щепельников, В. Ф. Лидер преступного сообщества и основание ответственности: постмодерн в уголовном праве // Всероссийский криминологический журнал. — 2019. — Т. 13. — № 3. — С. 465-476. Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2001. — № 9. Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2008. — № 8. Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2010. — № 9.

Гаухман, Л. Д. Квалификация преступлений: закон, теория, практика. — М., 2010. — 559 с.

Кармановский, М. С., Косьяненко, Е. В. Ответственность за деяния, предусмотренные статьями 210 и 2101 УК РФ // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. — 2019. — № 2 (82). — С. 147-152. Комсомольская правда. — 1997. — 12 февр.

Ленин из Ленинского района // Томский вестник. — 1998. — 16 апр. Лунеев, В. В. Субъективное вменение. — М., 2000. — 70 с. 11. Макашвили, В. Г. Уголовная ответственность за неосторожность. — М., 1957. — 211 с.

3.

4.

5.

6.

7.

9.

10.

12. Скобликов, П. А. Высшее положение в преступной иерархии: проблемы толкования и применения ч. 4 ст. 210 УК РФ // Закон. — 2019. — № 7. — С. 43-49.

13. Утевский, Б. С. Вина в Советском уголовном праве. — М., 1950. — 319 с.

14. Чучаев А.И., Шеслер А.В. Организация преступного сообщества или участие в нем // Lex Russica. Научные труды МГЮА имени О. Е. Кутафина. — Т. LXX. — 2011. — № 2. — С. 329-340.

15. Шеслер, А. В. Криминологические и уголовно-правовые аспекты групповой преступности. — Тюмень, 2005. — 118 с.

16. Шеслер, А. В. Соучастие в преступлении. — М.: ЦОКР МВД России, 2009. — 70 с.

References

1. Arhiv Altajskogo kraevogo suda za 2017 g. Ugolovnoe delo № 2-1/2017 [Archive of the Altay Regional Court for 2017 Criminal Case No. 2-1/2017].

2. Burlakov, V. N., Schepelnikov, V. F. Leader of criminal association and basis of responsibility: post-modern in criminal law [Lider prestupnogo soobshchestva i osnovanie ot-vetstvennosti: postmodern v ugolovnom prave] // Vserossijskij kriminologicheskij zhur-nal [All-Russian Criminological Journal], 2019, vol. 13, no. 3, p. 465-476.

3. Byulleten' Verhovnogo Suda RF [Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation], 2001, no. 9.

4. Byulleten' Verhovnogo Suda RF [Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation], 2008, no. 8.

5. Byulleten' Verhovnogo Suda RF [Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation], 2010, no. 9.

6. Gauhman, L. D. Kvalifikaciya prestuplenij: zakon, teoriya, praktika [Qualification of crimes: law, theory, practice]. Moscow, 2010. 559 p.

7. Karmanovsky, M. S., Kosyanenko, E. V. Otvetstvennost' za deyaniya, predusmotrennye stat'yami 210 i 2101 UK RF [Responsibility for acts provided for in articles 210 and 2101 of the Criminal Code of the Russian Federation] // Vestnik Sankt-Peterburgskogo univer-siteta MVD Rossii [Journal of the St. Petersburg University of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation], 2019, no. 2 (82), p. 147-152.

8. Komsomolskaya Pravda, 1997, February, 12.

9. Lenin iz Leninskogo rajona [Lenin from Leninsky district] // Tomskij vestnik [Tomsk Gazette], 1998, 16 Apr.

10. Luneev, V. V. Sub"ektivnoe vmenenie [Subjective imputation]. Moscow, 2000. 70 p.

11. Makashvili, V. G. Ugolovnaya otvetstvennost' za neostorozhnost' [Criminal liability for negligence]. Moscow, 1957. 211 p.

12. Skoblikov, P. A. Vysshee polozhenie v prestupnoj ierarhii: problemy tolkova-niya i primeneniya ch. 4 st. 210 UK RF [Higher position in the criminal hierarchy: problems of interpretation and application of Part 4 of Article 210 of the Criminal Code of the Russian Federation] // Zakon [Law], 2019, no 7, p. 43-49.

13. Utevsky, B. S. Vina v Sovetskom ugolovnom prave [Guilt v Sovetskom ugolovnom praveVina in Soviet Criminal Law]. Moscow, 1950. 319 p.

14. Chuchayev, A. I., Shesler, A. V. Organizaciya prestupnogo soobshchestva ili uchastie v nem [Organization of criminal association or participation in it] // Lex Russia, vol. LXX, 2011, no. 2, p. 329-340.

15. Shesler, A. V. Kriminologicheskie i ugolovno-pravovye aspekty gruppovoj prestupnosti [Criminological and Criminal Law Aspects of Group Law]. Tyumen, 2005. 118 p.

16. Shesler, A. V. Souchastie v prestuplenii [Complicity in crime]. Moscow, Central Department of Internal Affairs of Russia, 2009. 70 p.

Сведения об авторе

Шеслер Александр Викторович: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк, Российская Федерация), профессор кафедры уголовного права, доктор юридических наук, профессор. E-mail: sofish@inbox.ru

Information about the author

Shesler Aleksandr Viktorovich: Kuzbass Institute of the FPS of Russia (Novokuznetsk, Russia), professor of the Chair of Criminal Law, doctor of law, professor. E-mail: sofish@inbox.ru

УДК 343.57

В. А. Шеслер

КВАЛИФИЦИРУЮЩИЕ ОТЯГЧАЮЩИЕ НАКАЗАНИЕ

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ХИЩЕНИЯ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ ИЛИ ПСИХОТРОПНЫХ ВЕЩЕСТВ

В статье рассматриваются квалифицирующие отягчающие наказание обстоятельства хищения наркотических средств или психотропных веществ. Акцентируется внимание на том, что хищением наркотиков группой лиц может признаваться хищение, в выполнении объективной стороны которого принимали участие не менее двух исполнителей, являющихся субъектами преступления со ст. 19 УК РФ. Критикуется позиция Пленума Верховного cуда о вменении квалифицирующего отягчающего обстоятельства — совершение хищения организованной группой, в тех случаях, когда объективную сторону преступления выполнял только один из участников организованной группы. Уточняется круг лиц, использующих свое служебное положение при хищении наркотиков. Раскрываются насильственные формы хищения наркотиков. Поднимается проблема определения размера наркотических средств или психотропных веществ, находящихся в смеси.

Ключевые слова: наказание; наркотические средства; психотропные вещества; наркотики; хищение; отягчающие наказание обстоятельства.

V. A. Shesler

QUALIFYING AGGRAVATING CIRCUMSTANCES OF THEFT OF NARCOTIC DRUGS OR PSYCHOTROPIC SUBSTANCES

The article considers the qualifying aggravating circumstances of theft of narcotic drugs or psychotropic substances. Attention is drawn to the fact that the theft of drugs by a group of persons can be recognized as theft, in the implementation of the objective side of which, at least two performers who meet the requirements specified in article 19 of the criminal code of the Russian Federation participated. The article criticizes the position of the Plenum of the Supreme Court on imputing a qualifying aggravating circumstance — the Commission of theft by an organized group, in cases where only one of the participants of the organized group performed the objective side of the crime. Specifies the number of people who use their offi-

© Шеслер В. А., 2020 © Shesler V. A., 2020