CC BY
43
УНИВЕРСАЛИЗАЦИЯ СОЦИАЛЬНОГО ПОРЯДКА И ГАРМОНИЗАЦИЯ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Н.В. Варламова
Кафедра теории и истории государства и права Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, б, 117198 Москва, Россия
Универсализация социального порядка и гармонизация правового регулирования на основе принципа формального равенства рассматриваются в статье как необходимые составляющие современного процесса глобализации. Анализируется практика гармонизации внутригосударственного правового регулирования на наднациональном уровне в рамках Европейского Союза и Совета Европы.
История развития человечества демонстрирует тенденцию к постепенной и все большей универсализации социального порядка. Укрупнение человеческих сообществ, сопровождаемое обособлением внутри них общностей со своими специфическими интересами и формами взаимодействия (сЫей, общин и т.п.), и превращение контактов между ними в постоянные и необходимые (обмен, войны, порабощение) усиливает потребность во внутри- и межсоциумной коммуникации и ведет к формированию единого (относительно единого) человеческого социума. Таким образом, современная глобализация выступает не уникальным явлением, а закономерным этапом этого объективного исторического процесса.
Нынешние процессы глобализации обусловлены релятивацией физических расстояний. Научно-технический прогресс обеспечил относительную легкость реального и особенно виртуального преодоления больших расстояний. В силу этого территория постепенно перестает быть определяющим фактором социальной интеграции. Ее объединяюще-разъединяющая роль уже не является столь безусловной.
Одновременно современное государство постепенно утрачивает монополию на установление и силовое поддержание определенного социального порядка на своей территории (в отношении своего населения); монополию, напрямую связанную с государственным суверенитетом. Ранее именно территориальная разобщенность человечества обеспечивала возможность существования на Земле множества разнообразных социальных порядков, так как их взаимодействие носило лишь эпизодический характер. Показательно, что само появление международного права отражало начальный этап глобализации, т.е. достижения человеческим социумом такой стадии развития, когда отдельные государственно организованные социальные порядки уже не могли существовать абсолютно изолированно. Правда, классическое международное право было направлено как раз на создание гарантий неприкосновенности этих отдельных социальных порядков (принцип уважения государственного суверенитета).
Теперь мир стал гораздо более тесным и взаимозависимым. То, что происходит в другом государстве, небезразлично нам уже не только по морально-этическим, но и по вполне прагматическим соображениям. Многочисленные проблемы (экономические, экологические, социальные и т.п.), с которыми ранее отдельные государства справлялись самостоятельно, приобрели глобальный характер. Сегодня решение многих из них требует объединения усилий всего мирового сообщества. Одновременно и отдельные государства в силу характера установленного там социального порядка могут представлять угрозу всему человечеству. Мировое сообщество больше не признает за государством абсолютной монополии на легальное применение насилия внутри страны и право на установление и поддержание любого социального порядка. Неразбериха в международных отношениях последних десятилетий, вызванная вмешательством международных организаций и отдельных стран во внутренние дела суверенных государств (Руанда, Югославия, Ирак и др.), обычно, правда, не приводившим к ожидаемому эффекту, — свидетельство постепенного отказа от прежних постулатов международного права и поисков основ нового миропорядка.
В целом (на абстрактно-теоретическом уровне) глобализация может быть представлена как универсализация социального порядка (в том числе и правопорядка), т.е. стремление обеспечить соответствие (по меньшей мере — непротиворечив) множества уникальных национальных порядков неким единым стандартам.
Социальными регуляторами, посредством которых на протяжении истории осуществлялась необходимая универсализация порядка в рамках крупных социальных общностей, объединяющих ранее разрозненные сообщества, были религия и право. При этом если в основе «религиозной унификации» лежит обращение к трансцендентальному, то право представляет собой подлинно человеческий способ упорядочивания социального взаимодействия (хотя часто и прибегает в целях большей легитимации к религиозной «поддержке»).
Двум базовым типам правопонимания (позитивистскому и непозитивистскому) соответствуют и два подхода к определению оснований и сущности универсальности правового порядка. Первый — сугубо силовой, в его рамках объединяющим и унифицирующим началом выступает подчинение сообщества единой власти. Второй — предполагает универсализацию социального порядка за счет признания свободы и формального равенства всех членов сообщества (его наиболее адекватным теоретическим выражением является либертарная концепция права B.C. Нерсесян-ца [7; 8; 9; 10; 11; 12; 13]). В этом случае претензии права на роль универсального регулятора увязываются с объективно присущими ему качествами — абстрактной всеобщностью, формализованностью, системностью, общеобязательностью. Причем само формирование и развитие права от его примитивных до современных форм (при всех особенностях национальных правовых систем), по сути, представляет собой историю его все большей универсализации.
Представляется, что именно праву в его либертарном понимании принадлежит особая роль в упорядочении социальной организации в современных условиях с учетом разворачивающихся процессов глобализации.
И дело здесь отнюдь не в том, что лежащая в основе либертарного понимания права ценность личной свободы сама по себе является общепризнанной и безусловной. Напротив, как справедливо подчеркивают критики европоцентризма, большинство человеческих культур и цивилизаций создали социальные порядки, базирующиеся на принципиально иных установках. В их основе — приоритет самого порядка, воплощенного в той или иной системе моральных или религиозных
постулатов, и конституируемой им социальной общности (семьи, общины, государства), а не отдельной личности. Данные социальные порядки призваны обеспечивать не индивидуальную свободу, а единение, солидарность, соучастие людей в целях реализации определенных моральных или религиозных ценностей [4, с. 5-11;
14, с. 263-431; 15, с. 10-63; 16]. Однако претендовать на объединяющую роль в глобализирующемся мире эти порядки не могут, причем не потому, что утверждаемые ими моральные или религиозные ценности хуже, чем личная свобода, а потому, что они исключают все иные ценности, не признавая их таковыми (ценностями).
Любой моральный или религиозный порядок не допускает существования внутри себя порядка, основанного на иных моральных или религиозных догматах. И, следовательно, утвердившись в качестве универсального, всеобщего социального порядка, снивелирует (поглотит, подавит) все иные формы социальной организации [17, с. 245]. Право же, в отличие от них, предполагает социальный порядок максимально абстрактный и формализованный. Гарантируя свободу и формальное равенство всех участников социального взаимодействия, право предоставляет им и свободу морального, и религиозного самоопределения. Поэтому только право позволяет конституировать социальный порядок, в рамках которого в равной мере (и в определенных пределах, как раз и обеспечивающих их сосуществование) признаются и защищаются различные моральные и религиозные системы социальной регуляции и основанные на них социальные порядки. Глобализация и универсализация социального порядка в масштабах планеты, осуществляемая на таких основах, не повлечет за собой уничтожение культурно-цивилизационного разнообразия человечества и позволит всем народам, вовлеченным в интеграционные процессы, сохранить свою национальную, культурную, религиозную, языковую и т.п. идентичность.
Глобализация не должна привести и к нивелированию исторически сложившегося разнообразия национальных правовых систем. Она предполагает не абсолютную унификацию правового регулирования, осуществляемого в рамках отдельных государств, а его гармонизацию, обеспечивающую оптимальное сочетание национального своеобразия правовых культур и их соответствие универсальным стандартам правового общения.
Практика межгосударственного взаимодействия выработала разнообразные формы и способы такой гармонизации. Наряду с традиционными формами межгосударственного сотрудничества в рамках классического международного права получает развитие и так называемое наднациональное регулирование.
В литературе справедливо отмечается, что сегодня в международных актах не раскрывается понятие наднациональности (надгосударственности) [6, с. 67-68], хотя само это явление существует уже более полувека. Доктринальное понимание наднациональности сводится к тому, что она отражает постепенную эволюцию межгосударственных отношений в рамках того или иного международного объединения (организации) в направлении сближения с внутригосударственными отношениями и приобретение данным объединением (организацией) определенных черт государственности (федерации) [6, с. 69; 20, с. 37].
Таким образом, наднациональные организации являются особым феноменом, отличным и от государства, и от классической международной организации. Цель создания наднациональных институтов заключается в обеспечении единообразного (согласованного) регулирования в определенных областях, составляющих предмет активного сотрудничества заинтересованных государств. Появление наднациональных организаций обоснованно увязывается с беспрецедентным увеличением объ-
ема и интенсивности международного сотрудничества. Данное явление отражает современный этап развития глобализирующихся международных отношений [6, с. 73].
Наднациональные образования обычно возникают на региональном уровне, где задача гармонизации национальных правовых систем значительно облегчается в связи с тем, что речь идет о странах, принадлежащих к одной цивилизационной группе, имеющих сходные правовые традиции.
К наднациональным организациям традиционно, прежде всего, относят Европейский Союз. Определенные черты наднациональности присущи системе защиты прав человека, действующей в рамках Совета Европы на базе Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.
Сама суть наднационального регулирования (в его отличии и от международно-правового, и от внутригосударственного) заключается в том, что правовые нормы, установленные наднациональными органами, адресуются государствам — членам соответствующей организации, но вместе с тем непосредственно создают права и обязанности для частных лиц, находящихся под их юрисдикцией, которые могут ссылаться на них в национальных судах и наднациональных судебных органах. При этом наднациональное регулирование принимает гибкие формы, позволяющие обеспечивать именно гармонизацию национального законодательства государств-членов с сохранением его специфики. Как правило, за национальными законодательными и правоприменительными органами признается широкая свобода усмотрения при реализации положений наднациональных актов.
В рамках Европейского Союза такой гибкой формой наднационального регулирования, наилучшим образом обеспечивающей соблюдение принципа субсидиарности, на котором он основан [22], являются директивы, принимаемые Европейским парламентом, действующим совместно с Советом, а также Советом и Комиссией.
Директивы указывают на результаты, которые государства-члены должны достичь к определенному сроку путем введения необходимого законодательства и практики; при этом выбор конкретных форм и методов реализации директивы остается за национальными властями. Таким образом, директивы обеспечивают определенное и единообразное развитие законодательства и практики государств — членов Европейского Союза. Если же какое-либо государство не обеспечит своевременную и надлежащую имплементацию требований директивы в своем внутреннем праве, Суд Европейских сообществ может придать ее положениям прямое действие. Суд также исходит из того, что все национальное законодательство должно толковаться и применяться с учетом требований директивы. В частности, Суд Европейских сообществ неоднократно возлагал на государства ответственность за ущерб, причиненный частным лицам несвоевременной имплементацией директив в национальную правовую систему [3, с. 251-257; 19, с. 217-236].
В рамках Совета Европы наднациональный характер все больше приобретает деятельность Европейского Суда по правам человека по толкованию и применению Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Конвенция была задумана как международный механизм, дополняющий национальные правозащитные системы государств-участников, однако со временем она вышла далеко за рамки отведенной ей роли.
Контрольные органы Конвенции с самого начала своей деятельности рассматривали Конвенцию в качестве средства установления общеевропейских стандартов правопорядка. Так, Комиссия по правам человека еще в 1961 г. заявила, что «целью Высоких Договаривающихся Сторон при заключении Конвенции было не признание взаимных прав и обязанностей в соответствии со своими отдельными нацио-
нальными интересами, а реализация целей и идеалов Совета Европы, выраженных в его Уставе, и установление общего публичного порядка свободных демократий Европы для сохранения их общего наследия политических традиций, идеалов, свободы и верховенства права». Поэтому «обязательства, принятые Высокими Договаривающимися Сторонами посредством Конвенции, по существу, имеют объективный характер, будучи направленными, скорее, на защиту основных прав человека от нарушения любой из Высоких Договаривающихся Сторон, чем на создание взаимных субъективных прав для самих Высоких Договаривающихся Сторон» [23].
Конвенция (а точнее — практика Европейского Суда по ее применению) аккумулировала европейский опыт обеспечения прав человека и установила единые европейские стандарты в этой сфере, которые затем стали оказывать определяющее влияние на развитие национальных правовых систем. Стандарты, выработанные Европейским Судом, касаются «всех отраслей права: конституционного, уголовного, гражданского, административного» [2, с. 13].
Постепенно Конвенцию стали рассматривать как основополагающую часть формирующейся «европейской конституции» [21, р. 49-64; 36, р. 149], определяющей не только стандарты взаимоотношений человека и государства, но и требования к публичному порядку на европейском континенте. Можно сказать, что Конвенция стала базой формирования единого правопорядка, складывающегося посредством позитивации и конституционализации принципа верховенства прав и свобод человека. Европейский Суд неизменно исходит из того, что Конвенция выступает в качестве инструмента европейского публичного порядка (ordre public), обеспечивающего защиту отдельных людей [24; 28; 33].
Оставаясь международным договором, Конвенция приобрела многие черты наднационального акта, положения которого тем или иным образом включены в национальные правовые системы государств-участников и имеют приоритет по отношению к нормам их внутреннего права. Право, созданное Европейским Судом на основании Конвенции, имеет конституционный характер, а сама деятельность Суда все более приближается к конституционному контролю [2, с. 39].
При этом происходит синтез двух европейских правовых семей — романогерманской и англосаксонской (общего права), которые в правовой истории человечества демонстрируют два принципиальных способа формирования позитивного права (первичный — основанный на прецеденте и вторичный — связанный с формулированием абстрактных позитивных нормативных предписаний)1.
Конвенция устанавливает правила общего характера, а вот функционирует она не как нормативный акт, а по модели, свойственной общему праву — через практику Европейского Суда по правам человека. Правовые позиции, выработанные Судом в процессе толкования и применения Конвенции, развивают и дополняют ее положения, и действует Конвенция именно в том виде, как она была истолкована Судом. Показательно, что практика Европейского Суда позволяет обеспечить и всеобщность европейского правопорядка, и сохранение многообразия культурного, политического и правового развития европейских народов. Право Конвенции заимствует и римскую юридическую традицию, и традицию общего права, одновременно обогащаясь элементами других европейских юридических систем [2, с. 15].
Обеспечение прав и свобод человека возложено, прежде всего, на сами государства — члены Совета Европы. Роль Конвенции и созданных в соответствии с ней контрольных органов субдсидиарна [25; 26], они вступают в действие, когда на национальном уровне не удается добиться восстановления нарушенного права [1, с. 56-58; 18, с. 48-50; 37, р. 93].
РОССИЙСКИЙ
прЖ?ЕРСИТЕТ ДРУЖБЫ НАРОЛПР
НАУЧНАЯ БИБлЯтеКА
Основная цель Конвенции состоит в том, чтобы установить определенные международные стандарты, которые должны соблюдаться государствами во взаимоотношениях с лицами, находящимися под их юрисдикцией [25]. Однако это не означает абсолютное единообразие, и государства остаются свободными в выборе средств, которые они считают надлежащими. Европейский Суд учитывает особенности их материального и процессуального права. Механизм защиты, предусмотренный Конвенцией, носит вспомогательный характер по отношению к национальным системам защиты прав человека [26]. Созданные на основе Конвенции механизмы начинают действовать только в рамках процедур разрешения споров и только после того, как будут исчерпаны все внутренние средства правовой защиты [31, par. 48].
Европейский Суд неизменно признает за государствами широкие пределы усмотрения (дискреционные полномочия) в отношении того, каким образом защищать права лиц, находящихся под их юрисдикцией. Причем эта свобода действий предоставляется как национальному законодателю, так и органам, в том числе судебным, которые призваны толковать и применять действующие законы [31, par. 48]. Европейский Суд не стремится подменять собой национальные государственные органы, которые, несомненно, находятся в лучшем положении, чем международный судья, для того чтобы избрать наиболее действенный способ обеспечения прав человека [31, par. 50].
Однако свобода усмотрения государств — участников Конвенции не является беспредельной, она ограничена «европейским контролем», осуществляемым Судом по правам человека, который уполномочен выносить окончательные решения о том, насколько действия государства совместимы с положениями Конвенции. При этом «европейский контроль» распространяется и на законодательство, и на решения о его применении, в том числе и вынесенные независимым судом [31, par. 49; 36]. В процессе этого контроля Европейский Суд не ограничивается установлением того, действовало ли государство при осуществлении своих дискреционных полномочий разумно, тщательно и добросовестно. Даже когда государство действует именно так, оно остается под контролем Суда в отношении совместимости его действий с обязательствами, вытекающими из Конвенции [36]. Объем дискреционных полномочий государства определяется Европейским Судом в каждом конкретном деле исходя из всех его обстоятельств. Он зависит от природы того права, которое, как предполагается, было нарушено, и тех конфликтующих интересов, справедливый баланс которых призван установить Суд.
Согласно ст. 46 Конвенции решения Европейского Суда являются обязательными для государств-участников, но вместе с тем они носят «декларативный» характер [34]. Суд ограничивается констатацией нарушения той или иной нормы Конвенции (если таковое установлено) и определяет справедливое возмещение причиненного вреда (в форме денежной компенсации). Европейский Суд неизменно отказывается удовлетворять требования заявителей обязать государство предпринять какие-либо конкретные действия по устранению допущенных нарушений (отменить или изменить закон [29], судебное или административное решение [27; 30], возбудить уголовное или административное преследование против виновных лиц [32] и т.п.), указывая, что это не входит в его компетенцию.
Таким образом, за государствами — участниками Конвенции признается достаточно широкая свобода усмотрения и при исполнении решений Европейского Суда. Государства, в принципе, свободны в выборе тех средств, которые будут использоваться ими для выполнения своих обязательств, однако эти средства должны находиться в соответствии с выводами, содержащимися в решении Суда. Более то-
го, выбор средств для исполнения решения происходит под контролем Комитета Министров Совета Европы, который в силу своих полномочий в рамках Конвенции следит за исполнением решений Суда [35]. Комитет Министров, осуществляя надзор за исполнением решений Европейского Суда, дипломатическими средствами обеспечивает не только выплату установленной Судом компенсации, но и принятие государством иных мер частного (обеспечивающих восстановление прав данного заявителя) и общего (по исключению подобных нарушений) характера, необходимых для реализации судебного решения [5, с. 19-28]. В Резолюции Res (2004) 3 «О судебных решениях, выявляющих основополагающую системную проблему» [38] Комитет Министров предложил Европейскому Суду в случае установления нарушения Конвенции указывать в своих решениях, что он считает основополагающей системной проблемой, и источник этой проблемы, в частности, когда вероятно поступление большого количества аналогичных жалоб, для того чтобы помочь государствам в поиске адекватного решения выявленной проблемы, а Комитету Министров — в осуществлении надзора за исполнением решений Суда.
Формы и способы гармонизации внутригосударственного правового регулирования, апробированные на наднациональном уровне, несомненно, окажутся полезными при выработке универсальных правовых стандартов в глобальном масштабе. Однако эта задача является куда более сложной, так как предполагает поиск взаимоприемлемых компромиссов между различными притязаниями представителей гораздо более разнородных культур и традиций.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Во всех иных известных правовых семьях (религиозных, традиционных) генетически первичной является формирование не правовой, а иной системы социальной регуляции (религиозной, моральной, властно-приказной), собственно же правовой компонент нормативности заимствуется позднее из романо-германской или англосаксонской правовых семей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вильдхабер Л. Статус Европейской конвенции по правам человека и решений Европейского Суда по правам человека в национальном праве. Доклад в Институте государства и права РАН 27 сентября 2000 года // Совет Европы и Россия. —
2000, — №3.
2. Де Сальвиа М. Прецеденты Европейского Суда по правам человека. Руководящие принципы судебной практики, относящейся к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Судебная практика с 1960 по 2002 г. — СПб., 2004.
3. Капустин А.Я. Европейский Союз: интеграция и право. — М., 2000.
4. Козлихин И.Ю. Позитивизм и естественное право // Государство и право. — 2000, — №3.
5. Лобов М. Решения Европейского Суда по правам человека: правовые последствия для государств — членов Совета Европы // Стандарты Совета Европы в области прав человека применительно к положениям Конституции Российской Федерации. Избранные права. — М., 2002.
6. Моисеев А.А. Надгосударственость в международном праве // Г осударство и право. — 2007. — № 8.
7. Нерсвсянц B.C. Наш путь к праву. От социализма к цивилизму. — М., 1992.
8. Нерсесянц B.C. Общая теория права и государства: Учебник для вузов. — М., 1999.
9. Нерсесянц B.C. Право в системе социальной регуляции. — М., 1986.
10. Нерсесянц B.C. Право и закон. — М., 1983.
11. Нерсесянц B.C. Право — математика свободы. — М., 1996.
12. Нерсесянц B.C. Философия права. — М., 2006.
13. Нерсесянц B.C. Юриспруденция: Введение в курс общей теории права и государства.— М., 1998.
14. Права человека: итоги века, тенденции, перспективы / Под ред. Е.А. Лука-шевой. — М., 2002.
15. Синха Сурия Пракаш. Юриспруденция. Философия права. Краткий курс. — М., 1996.
16. Супатаев М.А. Культурология и право. — М., 1998.
17. Супатаев М.А. Роль мусульманского права в диалоге исламской и европейской культур // Права человека и современное государственно-правовое развитие. — М., 2007.
18. Туманов В.А. Европейский Суд по правам человека. Очерк организации и деятельности. — М., 2001.
19. Хартли Т.К. Основы права Европейского сообщества. — М., 1998.
20. Чернтенко С.В. Государство как личность, субъект международного права и носитель суверенитета // Российский ежегодник международного права. — СПб., 1995.
21. Arnold R. European Constitutional Law: Some Reflections on a Concept that Emerged in the Second Half of the Twentieth Century // Tulane European and Civil Law Forum. — 1999. — Vol. 14.
22. Doc. SN 520/95, REFLEX 21.
23. Eur. Commission H.R. Application 788/60, Austria v. Italy. Decision of 11 January 1961. Yearbook. 1961. № 4.
24. Eur. Court H.R.Bankovic and Others v. Belgium and 16 other Contracting States, Decision of 12 December 2001.
25. Eur. Court H.R. Belgian Linguistic Case, Judgment of 9 February 1967. Series A. № 5.
26. Eur. Court H.R. Belgian Linguistic Case, Judgment of 23 July 1968. Series A. № 6.
27. Eur. Court H.R. Belilos v. Switzerland, Judgment of 29 April 1988. Series A. № 132.
28. Eur. Court H.R. Cyprus v. Turkey, Judgment of 10 May 2001.
29. Eur. Court H.R. F. v. Switzerland, Judgment of 18 December 1987. Series A. № 128.
30. Eur. Court H.R. Findlay v. the United Kingdom, Judgment of 25 February 1997. Reports. 1997-1.
31. Eur. Court H.R. Handyside v. the United Kingdom, Judgment of 7 December 1976. Series A. № 24.
32. Eur. Court H.R. Ireland v. the United Kingdom, Judgment of 18 January 1978. Series A. № 25.
33. Eur. Court H.R. Loizidou v. Turkey (Preliminary Objections), Judgment of 23 March 1995. Series A. № 310.
34. Eur. Court H.R. Marckx v. Belgium, Judgment of 13 June 1979. Series A. № 31.
35. Eur. Court H.R. Scozzari and Giunta v. Italy, Judgment of 13 July 2000.
36. Eur. Court H.R. The Sunday Times v. the United Kingdom, Judgment of 26 April 1979. Series A. No. 30.
36. Frowein J. Die Herausbildung Europäischer Verfassungsprinzipien // Festschrift Werner Mainofer. 1998.
37. Leach P. Taking a Case to the European Court of Human Rights. — London,
2001.
38. Resolution Res(2004)3 of the Committee of Minister on Judgments Revealing an Underlying Systemic Problem (adopted by the Committee of Minister on 12 May 2004 at its 114 Session).
UNIVERSALIZATION OF SOCIAL ORDER AND HARMONIZATION OF LEGAL REGULATION IN THE PROCESS OF GLOBALIZATION
N.V. Varlamova
The Department of Legal Theory and History Peoples’ Friendship University of Russia Miklukho-Maklaya St., 6, 117198 Moscow, Russia
The author explores the universalization of social order and harmonization of legal regulation based on the principal of formal equality as an essential elements of the process of globalization and analyses the efforts of supranational organizations (the EU and the Council of Europe) in the field of harmonization of national legal regulations.
