CC BY
10
Научная специальность: 5.1.4
Уголовно-процессуальное задержание: характеристика субъектов Ольга Васильевна Десятова,
кандидат юридических наук, доцент, Тюменский институт повышения квалификации сотрудников Министерства внутренних дел Российской Федерации, Тюмень, Россия, olya.desyatova.80@mail.ru, https://orcid.org/0000-0002-1422-6874
Аннотация. Статья посвящена характеристике субъектов, полномочных осуществлять задержание по подозрению в совершении преступления. На основе действующего законодательства и мнений ученых автором проанализирован состав субъектов, правомочных осуществлять фактическое задержание, который, как правило, не совпадает с установленным уголовно-процессуальным законом перечнем должностных лиц — участников уголовного судопроизводства, уполномоченных составлять протокол задержания подозреваемого. Отмечается, что фактическое задержание по подозрению в совершении преступления до возбуждения уголовного дела, осуществленное сотрудниками полиции (за исключением дознавателей), рассматривается как совершенное органом дознания. Изучен вопрос о наличии (отсутствии) у должностных лиц, перечисленных в части 3 статьи 40 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, полномочий осуществлять задержание лица по подозрению в совершении преступления. Проанализировав правовую природу (уголовно-правовую или уголовно-процессуальную) так называемого гражданского ареста, автор статьи приходит к выводу о том, что надлежащее правовое регулирование такого рода действия отсутствует.
Ключевые слова: субъект задержания, фактическое задержание, уголовно-процессуальное задержание, гражданский арест
Для цитирования: Десятова О.В. Уголовно-процессуальное задержание: характеристика субъектов // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2023. N 4 (66). С. 77-85.
Criminal-procedural detention: characteristics of subjects Olga V. Desyatova,
Candidate of Legal Sciences, Associate Professor, Tyumen Advanced Training Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Tyumen, Russia, olya.desyatova.80@mail.ru, https://orcid.org/ 0000-0002-1422-6874
Abstract. The article is devoted to the characteristics of subjects authorized to carry out detention on suspicion of committing a crime. Basing on the current legislation and the scientists' opinions, the author analyzes the range of subjects authorized to carry out actual detention, which, as a rule, does not coincide with the list of officials, established by the criminal procedure law — participants in criminal proceedings, authorized to draw up a protocol of the suspect's detention. It is noted that the actual detention on suspicion of committing a crime before the initiation of a criminal case, carried out by police officers (except for inquiry officers) is considered as conducted by the body of inquiry. The question of whether the officials, listed in Part 3 of Article 40 of the Criminal Procedure Code of the Russian Federation, have (or do not have) the authority to detain a person on suspicion of committing a crime is studied. Basing on the analysis of the legal nature (criminal-legal or criminal-procedural) of the so-called civil arrest, the author of the article states the lack of proper legal regulation of this kind of action.
Keywords: subject of detention, actual detention, criminal-procedural detention, civil arrest
For citation: Desyatova O.V. Criminal-procedural detention: characteristics of subjects // Legal Science and Law Enforcement Practice. 2023. No. 4 (66). Р. 77-85.
Институт задержания лица, подозре- ляется одним из самых спорных и недоста-ваемого в совершении преступления, яв- точно разработанных в науке институтов
© Десятова О.В., 2023
уголовно-процессуального права, несмотря на то, что ему посвящены исследования, выполненные в разные исторические периоды. Данное положение обусловлено рядом объективных обстоятельств, важнейшее из которых - сложность содержания правоотношений, возникающих, изменяющихся и прекращающихся при реализации этого института.
Определенное влияние на понимание сущности института задержания лица, подозреваемого в совершении преступления, оказывают многоэтапность процедуры задержания, неоднозначность возможных вариантов толкования допустимой последовательности принятия процессуальных решений о задержании (составлении протокола задержания) и возбуждении уголовного дела. Требует разработки вопрос, связанный с определением процессуального статуса должностных лиц, на которых в установленных законом случаях возлагаются отдельные полномочия органа дознания (ч. 3 ст. 40 УПК РФ), в том числе по задержанию лица по подозрению в совершении преступления. Отсутствует процессуальный механизм задержания лица по подозрению в совершении преступления гражданами, не наделенными законодательством полномочиями на осуществление данного действия.
Вышеперечисленные факторы обусловили необходимость теоретического изучения имеющихся проблем, предполагающего учет того, что последствием применения рассматриваемого института задержания является внесудебное ограничение конституционного права на свободу личности.
Согласно ч. 1 ст. 91 УПК РФ субъектами производства задержания по подозрению в совершении преступления являются орган дознания, дознаватель и следователь. Если исходить из буквального толкования данной правовой нормы и понимания уголовно-процессуального задержания как трехэтапной процедуры (момент фактического задержания - доставление задержанного в орган дознания или к следователю - разбирательство с задержанным и принятие по его результатам процессуального решения о составлении протокола задержания или об освобождении задержанного), то можно сделать вывод о том, что данное законодательное
положение относится к заключительному этапу - разбирательству с доставленным и составлению протокола задержания, так как именно это действие является юридическим фактом, порождающим возникновение нового участника уголовного судопроизводства - подозреваемого.
Вместе с тем фактическое задержание по подозрению в совершении преступления и доставление задержанного могут осуществить: 1) сотрудники правоохранительных органов, реализующие в соответствующий момент административно-правовые функции; 2) сотрудники правоохранительных органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность; 3) иные лица, не выполняющие правоохранительную функцию.
Вследствие этого термин «субъект производства задержания» толкуется в широком и узком смысле. В широком смысле данный термин включает все этапы рассматриваемой процедуры, в узком - только последний этап, предусмотренный ст. 91 УПК РФ. Применительно к настоящей статье данный термин рассматривается в широком смысле.
К сотрудникам правоохранительных органов, выполняющим на момент фактического задержания административно-правовые функции, следует отнести также сотрудников, которые в силу своих служебных полномочий обычно не осуществляют предварительное расследование и оперативно-розыскную деятельность (сотрудники патрульно-постовой службы, дорожно-патрульной службы в системе органов внутренних дел; инспекторский состав Федеральной таможенной службы, сотрудники пограничного контроля Федеральной пограничной службы ФСБ России и т.д.).
Принято считать, что в случае, если фактическое задержание произведено данными лицами, то оно носит административно-правовой характер, поскольку в определенный момент ими исполнялись именно административные функции (по охране общественного порядка и общественной безопасности, таможенный контроль и т.д.). Однако такое мнение вряд ли можно оценить как бесспорное, поскольку в момент фактического задержания имеют место уголовно-процессуальные правоот-
ношения. Кроме того, необходимо иметь в виду, что сотрудники данной группы, хотя и не осуществляют оперативно-розыскную деятельность или предварительное расследование, но, как правило, входят в состав органов дознания в том понимании, в каком последние определены в п. 1 ч. 1 ст. 40 УПК РФ (так, строевые подразделения патрульно-постовой службы, дорож-но-патрульной службы и др. входят в состав полиции, которая является органом дознания; органы ФТС России, ФСБ России, ФСИН России и др. наделены правом производства оперативно-розыскной деятельности и, следовательно, являются органами дознания).
Таким образом, следует признать, что даже если на момент фактического задержания лица по подозрению в совершении преступления сотрудник правоохранительного органа выполняет административно-правовые функции или не находится при исполнении служебных обязанностей, он не перестает быть сотрудником органа дознания. В связи с этим отсутствует противоречие в том, что в момент фактического задержания возникают уголовно-процессуальные отношения, хотя этому непосредственно предшествовала административно-правовая деятельность. Административная деятельность полиции, как правило, предшествует другим видам деятельности, в том числе уголовно-процессуальной.
Наконец, правоохранительная практика сложилась таким образом, что если в процессе разбирательства с задержанным выясняется, что им совершено деяние, имеющее признаки не преступления, а административного правонарушения, то принимается решение об административном задержании, в связи с чем составляется протокол задержания в порядке ст. 27.4 КоАП РФ, и именно с этого момента возникают административно-процессуальные правоотношения.
Если фактическое задержание производится сотрудниками, обладающими полномочиями по осуществлению оперативно-розыскной деятельности, то теоретико-правовой вопрос о правомерности такого задержания не возникает. В данном случае основной вопрос - о задержании как следствии провокации преступления и
наличии данных, указывающих на признаки преступления.
Наибольший интерес представляют проблемы так называемого гражданского ареста, то есть задержания, производимого физическим лицом, не наделенным для этого специальными полномочиями, но готовым аргументировать суду обоснованность задержания. В УПК РФ отсутствуют правовые нормы, регламентирующие данные отношения. Согласно разъяснениям, содержащимся в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 сентября 2012 г. N 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление»* (далее - Постановление Пленума Верховного Суда РФ N 19), правовой основой для производства «гражданского ареста» является ст. 38 УК РФ, в соответствии с которой не является преступлением причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании для доставления органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений, если иными средствами задержать такое лицо не представлялось возможным и при этом не было допущено превышения необходимых для этого мер. В пункте 19 постановления Верховного Суда РФ N 19 указано, что право на задержание лица, совершившего преступление, имеют не только уполномоченные на то представители власти, но и иные лица, в том числе пострадавшие от преступления, или ставшие его непосредственными очевидцами, или лица, которым стало достоверно известно о его совершении. Между тем такого рода разъяснение вряд ли можно считать бесспорным [1, с. 112].
Прежде всего необходимо отметить, что по смыслу ст. 2 и ч. 1 ст. 45 Конституции Российской Федерации обязанность защиты личности от всех видов противоправных посягательств на ее права, свободы
* О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 сент. 2012 г. N 19: ред. от 31 мая 2022 г. // Бюллетень Верховного Суда Рос. Федерации. 2012. N 11; 2022. N 7.
и законные интересы несет государство. В силу этого уголовное судопроизводство имеет публично-правовой характер (за исключением осуществления уголовного преследования в частном порядке); публично-правовой является и правоохранительная деятельность, включающая, в частности, выявление, предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений.
Частью 2 ст. 45 Конституции Российской Федерации установлено право каждого защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом. При этом право каждого защищать всеми не запрещенными законом способами права и свободы других лиц Конституция Российской Федерации не предусматривает.
Таким образом, возникает вопрос о соответствии пункта 19 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 19 Конституции Российской Федерации. Кроме того, ст. 38 УК РФ лишь исключает уголовную ответственность за причинение вреда лицу, совершившему преступление, при задержании этого лица и отсутствии при этом в действиях задерживающего (задерживающих) признаков превышения необходимой обороны. Вместе с тем она не затрагивает другую сторону задержания - правомерность ограничения свободы передвижения одного лица другим при наличии указания в ч. 3 ст. 17 Конституции Российской Федерации о том, что «осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц».
Разумеется, названная норма УК РФ не определяет круг лиц, осуществляющих задержание, и, следовательно, можно сделать вывод, что ее содержание охватывает и тех, кто не имеет специально установленных законом полномочий по задержанию. Однако с этим вряд ли можно согласиться, поскольку, во-первых, это противоречит ч. 2 ст. 45 и ч. 3 ст. 17 Конституции Российской Федерации. Во-вторых, если в таком вопросе, как задержание по подозрению в совершении преступления, исходить из принципа «разрешено все, что прямо не запрещено законом», то становятся непонятными цели закрепления полномочий по указанному задержанию в специальных федеральных законах, определяющих статус правоохранительных органов
(Федеральный закон от 7 февраля 2011 г. N 3-ФЗ «О полиции»*, Федеральный закон от 3 июля 2016 г. N 226-ФЗ «О войсках национальной гвардии Российской Федерации»** и др.).
Вызывает сомнения и легитимность Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 19. Как известно, постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации не являются нормативными правовыми актами. Кроме того, согласно п. 1 ст. 7 Федерального конституционного закона от 5 февраля 2014 г. N 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации» Верховный Суд Российской Федерации дает судам разъяснения по вопросам судебной практики***. Перечисленные в пп. 22 и 24 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 19 обстоятельства и условия, связанные с оценкой правомерности задержания, представляют собой не «разъяснения судебной практики», а восполнение законодательного пробела.
Например, в п. 24 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 19 указывается: «задерживающее лицо должно быть уверено, что причиняет вред именно тому лицу, которое совершило преступление (в частности, когда задерживающий является пострадавшим либо очевидцем преступления, на задерживаемого прямо указали очевидцы преступления как на лицо, его совершившее, когда на задерживаемом или на его одежде, при нем или в его жилище обнаружены явные следы преступления)». В данном случае описывается, по сути, субъективная сторона действий по задержанию («уверенность»), что выходит за пределы обычного разъяснения судебной практики.
Федеральным конституционным законом от 5 февраля 2014 г. N 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации» возможность восполнения законодательных пробелов или толкования законов посредством принятия постановлений Пленума
* Собр. законодательства Рос. Федерации. 2011. N 7. Ст. 900.
** Там же. 2016. N 27 (ч. I). Ст. 4159.
*** О Верховном Суде Российской Федерации: федер. конституционный закон от 5 февр. 2014 г. N 3-ФКЗ: ред. от 14 июля 2022 г. // Там же. 2014. N 6. Ст. 550; 2022. N 29 (ч. I). Ст. 5200.
Верховного Суда Российской Федерации не предусмотрена. Сомнения в правомерности «гражданского ареста» возникают еще и потому, что в Российской Федерации задержание по подозрению в совершении преступления является институтом уголовно-процессуального права и вопрос о субъектах этого института вряд ли может регулироваться нормами материального (уголовного), а не процессуального права. На основе совокупности изложенных доводов можно сделать вывод о том, что в настоящее время в отечественном праве вопрос о «гражданском аресте» остается неурегулированным.
В связи с этим следует отметить зарубежный опыт регламентации «гражданского ареста». Например, в Австралии, Канаде, Швеции* данный институт образован нормами материального права. В Великобритании и Израиле регулирование «гражданского ареста» осуществляется включением соответствующих норм в отдельные законы в уголовно-процессуальной сфере**. Однако в большинстве государств (Венгрия, Греция, Дания и др.) «гражданский арест» является предметом правового регулирования кодифицированного уголовно-процессуального законодательства***. Таким образом, в ряде
* Закон Австралии о преступлениях // Федеральный реестр законодательства Австралии: официальный сайт. URL: http://www.legislation. gov.au; Уголовный кодекс Канады // Министерство юстиции Канады: официальный сайт. URL: http://laws-lois.justice.gc.ca; Уголовный кодекс Швеции // Парламент Королевства Швеция: официальный сайт. URL: http://www.riksdagen.se
** Закон Великобритании о полиции и доказательствах по уголовным делам / / Официальный сайт правовой информации Великобритании. URL: http://www.legislation.gov.uk; Уголовно-процессуальный закон Израиля // Юридический факультет Университета Хайфы: сайт. URL: http://weblaw.haifa.ac.il
*** Уголовный (общая часть) и уголовно-процессуальный кодексы Венгерской Народной Республики: пер. с венгер. / под ред. и с предисл. В.Ф. Кириченко. М.: Изд-во иностр. лит., 1953. XI, 136 с.; Уголовно-процессуальный кодекс Греческой Республики // Министерство юстиции Греческой Республики: сайт. URL: http://www. ministryofjustice.gr; Закон об отправлении правосудия Королевства Дания // Официальный сайт правовой информации Королевства Дания. URL: https://www.retsinformation.dk
зарубежных государств «гражданский арест» является институтом уголовно-процессуального права.
В то же время согласно ст. 3 Конституции Российской Федерации «народ осуществляет свою власть непосредственно...», а ч. 5 ст. 32 указывает на то, что «граждане Российской Федерации имеют право участвовать в отправлении правосудия». Согласно ст. 8 Федерального закона от 2 апреля 2014 г. N 44-ФЗ «Об участии граждан в охране общественного порядка» любой гражданин имеет право оказывать содействие органам внутренних дел (полиции) в соответствии с законодательством Российской Федерации. При этом настоящий Федеральный закон, определяя статус только народных дружинников, не конкретизирует такую форму участия граждан, как содействие органам внутренних дел (полиции). Полагаем, что законодательное урегулирование правовой основы «гражданского ареста» должно происходить в рамках данной формы участия граждан в охране общественного порядка.
В теории существует также проблема задержания по подозрению в совершении преступления в тех случаях, когда субъектами являются должностные лица, перечисленные в ч. 3 ст. 40 УПК РФ. Она заключается в относительной неясности уголовно-процессуального статуса указанных субъектов.
Ряд исследователей, например, А.А. Чувилев и Ан.А. Чувилев, основываясь на субъектах, определенных в ст. 40 УПК РФ «Органы дознания», рассматривают капитанов морских и речных судов, находящихся в дальнем плавании, руководителей геологоразведочных партий и зимовок, начальников российских антарктических станций и сезонных полевых баз, а также глав дипломатических представительств и консульских учреждений как органы дознания с ограниченными процессуальными полномочиями [2, с. 121]. Сторонники другой позиции - В.И. Качалов и О.В. Качалова полагают, что названные должностные лица к органам дознания не относятся [3, с. 238].
С точки зрения А.В. Смирнова и К.Б. Калиновского, перечисленные должностные лица являются полноценными органами дознания [4, с. 326]. Например,
говоря об органах дознания, в единый перечень включаются должностные лица, как названные в ч. 1 ст. 40 УПК РФ, так и определенные частью 3 данной статьи.
По мнению вышеуказанных авторов, должностных лиц, перечисленных в ч. 3 ст. 40 УПК РФ, сложно рассматривать в качестве полноценных органов дознания. Такой вывод основывается на нескольких факторах. Во-первых, указанные должностные лица не вошли в общий перечень органов дознания, который определен ч. 1 ст. 40 УПК РФ. Во-вторых, основная деятельность этих лиц не связана с правоохранительной деятельностью, разновидностями которой являются оперативно-розыскная деятельность и предварительное расследование, то есть их предназначение предопределяет второстепенный характер уголовно-процессуальных функций по отношению к содержанию основной деятельности. В-третьих, такие полномочия уголовно-процессуальный закон возлагает на рассматриваемых субъектов в ограниченном объеме по сравнению с органами дознания, перечисленными в ч. 1 ст. 40 УПК РФ.
Согласно ч. 3 ст. 40 УПК РФ должностные лица наделены полномочиями возбуждать уголовные дела и производить неотложные следственные действия, причем лишь в конкретном месте, на которое в данный момент распространяется юрисдикция соответствующего должностного лица. Применение мер процессуального принуждения, в том числе задержания по подозрению в совершении преступления, уголовно-процессуальный закон в прямой нормативной формулировке к их полномочиям не относит. Следовательно, если развивать точку зрения, согласно которой должностные лица, определенные в ч. 3 ст. 40 УПК РФ, не являются органом дознания, а лишь наделяются отдельными процессуальными полномочиями в определенных законом ситуациях, то следует вывод о том, что эти должностные лица не имеют права на задержание лиц по подозрению в совершении преступлений в том понимании задержания, которое вытекает из ст.ст. 91 и 92 УПК РФ, то есть они не вправе принимать процессуальное решение (составлять протокол задержания).
Очевидно, что в случае совершения преступления, прежде всего тяжкого или особо тяжкого, на морском или речном судне, находящемся в дальнем плавании, то есть за пределами территории Российской Федерации, в месте расположения геологоразведочных партий и зимовок, антарктических станций и сезонных полевых баз, на территории дипломатических представительств и консульских учреждений России, то есть за пределами территории Российской Федерации или в местах, удаленных от органов дознания, перечисленных в ч. 1 ст. 40 УПК РФ, как правило, возникает необходимость в задержании лица (если оно известно) по подозрению в совершении преступления. Это обусловлено потребностью решения сразу нескольких задач: пресечения совершения таким лицом других преступлений; обеспечения производства неотложных следственных действий; дальнейшей передачи задержанного компетентному органу предварительного расследования в соответствии с правилами подследственности уголовных дел (ст.ст. 150 и 151 УПК РФ).
В отсутствие установленного в уголовно-процессуальном законодательстве полномочия задерживать лиц по подозрению в совершении ими преступления капитаны морских судов ранее руководствовались ч. 2 ст. 69 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации, которая наделяла их таким правом. Однако Федеральным законом от 14 июня 2011 г. N 141-ФЗ в ч. 2 ст. 69 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации были внесены изменения, касающиеся приведения в соответствие с ч. 3 ст. 40 УПК РФ, то есть положения о возбуждении уголовных дел и проведении неотложных следственных действий и упоминание о полномочии по задержанию были исключены. Невозможно и применение ст. 67 («Поддержание порядка на судне») Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации, поскольку она прямо предусматривает право капитана «изолировать лицо, действия которого не содержат признаков преступления, предусмотренного уголовным законодательством Российской Федерации, но создают угрозу безопасности судна или находящихся на нем людей и имущества».
Что касается процессуальных полномочий капитанов речных судов, то в законодательстве используется иная концепция. Часть 4 ст. 31 Кодекса внутреннего водного транспорта Российской Федерации устанавливает, что в случае обнаружения на судне, находящемся в плавании, признаков преступления, предусмотренного уголовным законодательством Российской Федерации, капитан судна обязан задержать лицо, подозреваемое в совершении такого преступления, до передачи его компетентным органам в ближайшем порту или ближайшем населенном пункте.
Кроме того, в соответствии с ч. 3 ст. 40 УПК РФ условием наделения процессуальными полномочиями капитанов морских и речных судов является нахождение судна в дальнем плавании. Однако в Кодексе торгового мореплавания Российской Федерации отсутствует определение понятия дальнего плавания. В связи с этим при выяснении наличия данного условия для осуществления капитаном морского судна уголовно-процессуальных полномочий следует руководствоваться действующим в настоящее время примечанием приложения N 3 к Инструкции о порядке выдачи дипломов и квалификационных свидетельств на звания лиц командного состава морских судов специалистам, окончившим военно-морские учебные заведения, утвержденной приказом Министра морского флота СССР от 20 февраля 1991 г. N 172*.
В Кодексе внутреннего водного транспорта Российской Федерации данное условие отсутствует, вследствие чего расширяются уголовно-процессуальные полномочия капитанов речных судов, установленные ч. 3 ст. 40 УПК РФ. В данном случае возникает противоречие между нормативными правовыми актами одинаковой юридической силы, которое в свое время послужило для Конституционного Суда Российской Федерации в качестве предмета рассмотрения. В постановлении от 29 июня 2004 г. N 13-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений статьями 7, 15, 107, 234 и 450 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запро-
сом группы депутатов Государственной Думы» Конституционный Суд Российской Федерации указал: «...установление новых норм, регулирующих уголовно-процессуальные отношения, - согласно самой сути и природе уголовно-процессуального закона - должно быть согласовано с Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации. Вместе с тем приоритет Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации перед другими обычными федеральными законами не является безусловным, а ограничен рамками специального предмета регулирования, которым... является порядок уголовного судопроизводства, т.е. порядок производства (досудебного и судебного) по уголовным делам на территории Российской Федерации»**.
Данная правовая позиция была в дальнейшем уточнена в ряде решений Конституционного Суда Российской Федерации***, в которых указывалось, что приоритет уголовно-процессуального закона не распространяется на случаи, когда в иных (помимо УПК РФ) федеральных законах устанавливаются дополнительные гарантии прав и законов отдельных категорий лиц, в том числе обусловленные их особым правовым статусом.
В рассматриваемой ситуации положения ст. 31 Кодекса внутреннего водно-
* Доступ из справ.-правовой системы «Кон-сультантПлюс».
** См.: Вестник Конституционного Суда Рос. Федерации. 2004. N 4.
*** См., например, определения Конституционного Суда Российской Федерации: от 8 нояб. 2005 г. N 439-О по жалобе граждан С.В. Бородина, В.Н. Буробина, А.В. Быковского и других на нарушение их конституционных прав статьями 7, 29, 182 и 183 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации; от 2 марта 2006 г. N 54-О по жалобе общества с ограниченной ответственностью «Аудиторская фирма "АристаЛюКС"» на нарушение конституционных прав и свобод положениями статей 7, 75 и 183 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации; от 15 мая 2007 г. N 371-О-П «Об отказе в принятии к рассмотрению жалоб гражданина Васильева Дмитрия Львовича на нарушение его конституционных прав частями первой и второй статьи 7, частью шестой статьи 162 и статьей 182 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» // Конституционный Суд Российской Федерации: официальный сайт. 11К1_: http://ksrf.ru
го транспорта Российской Федерации, по нашему мнению, «вмешиваются» в регулирование уголовно-процессуальных отношений и, согласно постановлению Конституционного Суда Российской Федерации от 29 июня 2004 г. N 13-П, не имеют приоритета перед нормами УПК РФ, регулирующими уголовно-процессуальный институт задержания.
На наш взгляд, ст. 31 Кодекса внутреннего водного транспорта Российской Федерации и ст. 69 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации регулируют полномочия субъектов, участвующих в задержании лиц, совершивших преступление, которые образуют первый из этапов рассматриваемой процедуры. В связи с этим, как представляется, внесение изменений и приведение их в соответствие с УПК РФ не требуется. По нашему мнению, подобным образом должен решаться вопрос относительно субъектов задержания в широком смысле слова, не наделенных полномочиями в порядке ст. 91 УПК РФ.
Аналогично не разрешен вопрос о полномочиях глав дипломатических представительств и консульских учреждений Российской Федерации осуществлять задержание лиц по подозрению в совершении преступления на территории данных органов. В разъяснении заместителя директора Правового департамента МИД России отмечается, что указанные выше должностные лица обладают полномочиями по возбуждению уголовных дел и выполнению неотложных следственных действий по уголовным делам о преступлениях, совершенных на территории дипломатических представительств и консульских учреждений Российской Федерации. «В настоящее время правовое регулирование порядка реализации данных полномочий отсутствует.
При наличии оснований для возбуждения уголовного дела глава дипломатического представительства (консульского учреждения) должен руководствоваться требованиями статьи 146 УПК России» [5, с. 44-45].
Таким образом, относительно вопроса о полномочии должностных лиц, указанных в ч. 3 ст. 40 УПК РФ, по производству задержания в порядке ст.ст. 91, 92 УПК РФ необходимо констатировать наличие правовой неопределенности.
В заключение следует сформулировать несколько выводов:
1) состав субъектов, правомочных осуществлять фактическое задержание, как правило, не совпадает с установленным уголовно-процессуальным законом перечнем должностных лиц - участников уголовного судопроизводства, уполномоченных составлять протокол задержания подозреваемого;
2) фактическое задержание по подозрению в совершении преступления до возбуждения уголовного дела, осуществленное сотрудниками полиции (за исключением дознавателей), исходя из положений п. 1 ч. 1 ст. 40 УПК РФ, должно в правовом смысле рассматриваться как совершенное органом дознания;
3) действующими нормами уголовно-процессуального права Российской Федерации вопрос о наличии (отсутствии) у должностных лиц, перечисленных в ч. 3 ст. 40 УПК РФ, полномочий осуществлять задержание лица по подозрению в совершении преступления, остается неразрешенным;
4) вопрос о правовой природе (уголовно-правовой или уголовно-процессуальной) «гражданского ареста» продолжает быть дискуссионным, надлежащее правовое регулирование отсутствует.
Список источников
1. Сумин А.А. Задержание по подозрению в совершении преступления: некоторые правовые вопросы // Вестник Московского университета МВД России. 2016. N 4. С. 112-114.
2. Чувилев А.А., Чувилев Ан.А. Правоохранительные органы: учеб. пособие. Москва: Юриспруденция, 2000. 174 [2] с.
3. Качалов В.И., Качалова О.В. Правоохранительные органы Российской Федерации: учеб. пособие. Москва: МГИУ, 2007. 321 с.
4. Смирнов А.В., Калиновский К.Б. Уголовный процесс: учебник / под общ. ред. А.В. Смирнова. 4-е изд., перераб. и доп. Москва: КНОРУС, 2008. 704 с.
5. Сумин А.А., Химичева О.В. Задержание подозреваемого (актуальные теоретико-правовые проблемы): учеб. пособие. Москва: Московский ун-т МВД России им. В.Я. Кикотя, 2018. 100 с.
References
1. Sumin A.A. Detention on suspicion of committing a crime: some legal issues. Bulletin of the Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia, 2016, no. 4, pp. 112-114. (In Russ.).
2. Chuvilev A.A., Chuvilev An. A. Law enforcement agencies. Moscow, Yurisprudentsiya Publ., 2000. 174 [2] p. (In Russ.).
3. Kachalov V.l., Kachalova O.V. Law enforcement agencies of the Russian Federation. Moscow, 2007. 321 p. (In Russ.).
4. Smirnov A.V., Kalinovsky K.B. Criminal procedure. Moscow, KNORUS Publ., 2008. 704 p. (In Russ.).
5. Sumin A.A., Khimicheva O.V. Detention of a suspect (current theoretical and legal problems). Moscow, Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V.Ya. Kikotya, 2018. 100 p. (In Russ.).
