CC BY
26
Таким образом, кодексы этики «задают служащим ролевую модель поведения, но не более, уровень их влияния во многом зависит от готовности управленцев разного уровня опираться на эти кодексы и убеждённости в значимости этической составляющей профессиональной деятельности» [9, с. 390].
В статье И. Левакина, доктора юридических наук, профессора РАНХиГС, и Д. Трифоновой «проблема профессиональной этики, развития этического кодекса рассматривается с точки зрения борьбы с коррупцией, но также значительное внимание уделяется проблеме соотношения права и морали, возможности юридизировать нормы и принципы социальных норм, а также проблематичности наказания за нарушение морально-этических норм» [10, с. 71]. Дальнейшее развитие профессиональной этики госслужащих И. Левакин и его соавтор связывают с «последовательным повышением правовой культуры» не только госслужащих, но и населения, «введением действительного контроля за взаимоотношениями между государственными служащими, бизнесом и политиками», а также с выполнением целого комплекса мер, ведущего к реальному использованию инструмента этического кодекса госслужащих. Близок к подходу И. Левакина и Д. Трифоновой кандидат исторических наук, доцент Международного института рынка П. Семашенков, который рассматривает взаимосвязанность борьбы с коррупцией и развитием профессиональной этики госслужащих, указывая при этом на противоречия, свойственные «модели «этичного российского чиновника» [11, с. 67].
Подводя итоги анализа государственной гражданской службы как профессиональной служебной деятельности, можно отметить, что профессиональная этика государственного гражданского служащего напрямую связана с работой по развитию общей правовой и этической культуры россиян, в результате которой должны сложиться общепризнанные этико-культурные нормы и станет возможным общественный контроль за соблюдением чиновниками требований их профессиональной этики. Реальное же функционирование этических кодексов во многом зависит от их практической применимости, от возможности адаптации абстрактных положений к конкретным ситуациям, возникающим в деятельности госслужащих.
Библиографический список
1. Охотский, Е. В. Государственная служба: теория и организация: курс лекций / Е. В. Охотский [и др.]; под общ. ред. Е. В. Охотского,
B. Г. Игнатова. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. - 640 с.
2. Колесников, А. В., Комментарий к Федеральному закону от 2 марта 2007 г. № 25-ФЗ «О муниципальной службе в Российской Федерации» (постатейный): учеб. пособие / А. В. Колесников, А. О. Макаров, И. Н. Осипова. - Саратов: Изд-во Ай Пи Эр Медиа, 2016. - 268 с. - URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=27919965 (дата обращения: 17.05.2017).
3. Кирьянов, А. Ю. Реализация принципа профессионализма и компетентности муниципальных служащих / А. Ю. Кирьянов // Вопросы современной юриспруденции: сб. ст. по матер. VII Междунар. науч.-практ. конф. - Новосибирск: СибАК, 2011. - URL: https://sibac.info/conf/law/vii/26337 (дата обращения: 17.05.2017).
4. Бережкова, Н. Ф. Современные этические требования к сотрудникам полиции России / Н. Ф. Бережкова // Административное право и процесс. - 2013. - № 3. - С. 61-67.
5. Кибанов, А. Я. Этика деловых отношений: учебник. / А. Я. Кибанов, Д. К. Захаров, В. Г. Коновалова. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Ин-фра-М, 2013. - 328 с.
6. Облонский, А. В. Кризис бюрократического государства. Реформы государственной службы: международный опыт и российские реалии / А. В. Облонский - М.: Фонд «Либеральная миссия», 2011. - 286 с.
7. Облонский, А. В. Этика и ответственность в публичной службе / А. В. Облонский // Вопросы государственного и муниципального управления. - 2015. - № 1. - С. 16-21.
8. Дроздова, С. Ю. Профессиональная этика и проблема функционирования этических кодексов в современной госслужбе /
C. Ю. Дроздова // Институциональная модернизация регионов: экономические, социальные и управленческие вызовы: мат-лы VII Все-рос. науч.-практ. конф. / Чебоксарский филиал ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации», Администрация Главы Чувашской Республики. Чебоксары, 2016. - С. 147-152.
9. Малышкина, Н. А. Социальная ответственность власти и ценности гражданского общества в современной России / Н. А. Малышкина // Конституция Российской Федерации - правовая основа устойчивого развития законодательства и российской государственности: сб. мат-лов Междунар. науч.-практ. конф., посвященной 20-летию принятия Конституции Российской Федерации и Дню юриста (3-4 декабря 2013 г.). - Чебоксары: ЧКИ РУК, 2014. - С. 390-395.
10. Левакин, И. Этический кодекс в интересах развития службы / И. Левакин, Д. Трифонова // Государственная служба. - 2015. -№ 2. -С. 71-74.
11. Семашенков, П. Инволюция критериев административной морали / П. Семашенков // Государственная служба. - 2015. - № 2. -С. 67-70.
© Алахтаева В. Г., 2018
УДК 343.2/.7
УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПОБЕГ ИЗ МЕСТ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ, ИЗ-ПОД АРЕСТА ИЛИ ИЗ-ПОД СТРАЖИ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ 1917 ГОДА
М. А. Морщаков
Научный руководитель — А. Н. Никитин, доктор юридических наук, доктор исторических наук, профессор Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
В статье даётся краткая характеристика развития законодательства об ответственности за побег из мест лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи. Определено, что российское законодательство на протяжении всей истории своего развития предусматривало ответственность за преступления против правосудия. Установлено, что правовые акты послереволюционной России содержали достаточно широкий перечень уголовно-наказуемых деяний, препятствующих осуществлению правосудия. Исследование законодательной базы по рассматриваемой проблеме проведено за период с 1917 по 1926 годы.
Ключевые слова: революция 1917 года, уголовное законодательство, правосудие, побег, места лишения свободы, наказание.
Побег составляет значительную долю от общего числа преступлений, совершаемых в местах лишения свободы. Первые упоминания об уголовной ответственности за побег из мест заключения встречаются в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, в котором предусматривалась уголовная ответственность за большое количество преступлений, связанных с побегом.
Одним из основных периодов развития законодательства России об уголовно-правовой регламентации деятельности должностных лиц пенитенциарной службы является советский период, начало которого связано с Великой Октябрьской социалистической революцией 1917 года. После Октябрьской революции 1917 года не было единого акта, регламентирующего виды наказаний за совершения побегов, поэтому народными судами Петрограда применялись, например, следующие меры наказания: «1) лишение свободы на несколько лет; 2) общественные принудительные работы; 3) конфискация имущества; 4) денежный штраф; 5) общественное порицание в публичном заседании суда; 6) доведение до сведения организации, где работает наказуемый, о совершённом им правонарушении»[1, с. 76]. Кроме того, буквально сразу после свершения Октябрьской социалистической революции был издан Декрет СНК № 1 от 24.11.1917 «О суде», согласно которому судам разрешалось руководствоваться в своей деятельности «законами свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию» [2]. Этот факт ещё раз свидетельствует о том, что новая власть была заинтересована в упорядочении (кодифицировании) уголовно-правовой сферы. Основы уголовной политики молодого государства закладывались в первых её декретах и решениях коммунистической партии большевиков. В частности, правовые меры борьбы с побегами были определены в постановлении ВЦИК от 17 мая 1919 г. «О лагерях принудительных работ» [3], в ст. 37 которого было сказано, что за побег, совершённый впервые, срок заключения увеличивается до десятикратного размера срока первоначального заключения. В данном постановлении также отмечалось, что в отношении осуждённых, злостно нарушающих установленный в исправительных учреждениях режим отбывания наказания, а также оказывающих противодействие администрации мест отбывания наказаний, применялось продление сроков лишения свободы.
В период с 1920 по 1926 гг. происходила гуманизация наказания за побег, перенос упора на профилактические меры и ограниченное применение уголовно-правовых мер в борьбе с побегами. В 1920 году было принято «Положение об общих местах заключения», значительное внимание в котором уделялось предупреждению побегов. Так, арестованные и подследственные могли иметь в камерах свои вещи и одежду, но, кроме предметов первой необходимости, другие вещи разрешалось иметь только в том случае, если они не могли быть использованы в качестве средств для совершения побега и/или насилия.
Гуманизация наказания просматривалась и в том, что при проявлении каких-либо проблем, связанных со здоровьем, осуждённые направлялись в гражданскую больницу на лечение. При направлении больных в гражданскую больницу администрация была обязана принимать все меры для предупреждения побега. Заключённые штрафного разряда находились в условиях более строгой изоляции. Если имелись сведения о том, что некоторые из них готовятся к побегу, то такие лица переводились в одиночные камеры либо в специальные общие камеры под особое наблюдение. Так осуществлялась индивидуально-предупредительная работа с лицами, склонными к совершению побега.
В целях усиления репрессивного воздействия на заключённых, совершивших побеги, в ст. 215 Положения об общих местах заключения РСФСР от 15 ноября 1920 года определялось, что лицам, совершившим побег, время, проведённое в заключении до побега, не включается в срок наказания, если оно не превышает одного года, в остальных случаях этот вопрос решался судом. Кроме того, лица, совершившие побег из с мест заключения, после их задержания и возвращения в место наказания переводились в штрафной разряд и подлежали особо тщательному наблюдению. Статья 95 УК РСФСР 1922 года предусматривала ответственность за побег арестованного из-под стражи или из места заключения, совершённый («учинённый») путём «подкопа, взлома и повреждения запоров, стен и т. п., в виде лишения свободы на срок от одного года до десяти лет» [4]. Побег, не сопровождаемый указанными обстоятельствами, не приводил к уголовной ответственности. Особенность этого правила заключается в том, что побеги, совершённые без отягчающих (квалифицирующих) обстоятельств, рассматривались как дисциплинарные нарушения, за которые виновные привлекались к дисциплинарной ответственности. Безнаказанность побега в то время вызвала серьёзные несогласия со стороны некоторых учёных и старших должностных лиц органов юстиции.
В ходе обсуждения Уголовного кодекса после его принятия в 1922 году преобладало мнение о необходимости отмены уголовной ответственности за побег из места содержания под стражей. Второе заседание ВЦИК Одиннадцатого созыва полностью упразднило уголовную ответственность за любой побег. Это решение было мотивировано тем, что, по мнению законодателя, заключённые вовсе не виновны в побегах, а виновно управление мест лишения свободы, которое не обеспечивало их надлежащего содержания и защиты. На этой же сессии также был принят первый советский Исправительно-трудовой кодекс [5], который регламентировал побег как самовольную отлучку и наказывал бежавших лишь в дисциплинарном порядке.
Обратимся теперь к норме Уголовного кодекса 1926 года, в первоначальной редакции которого вопрос о наказуемости побега вернулся к позиции УК 1922 года. Статья 81 УК, предусматривавшая ответственность за незаконное освобождение арестованного и содействие побегу, воспроизводила в основном ст. 94 УК 1922 года, установив за это преступление более мягкое наказание [6]. Данное преступление, совершённое без насильственных действий над стражей, наказывалось лишением свободы на срок до одного года. Статья 82 УК 1926 года устанавливала ответственность за «побег арестованного из-под стражи или из места заключения, совершён-
ный посредством подкопа, взлома или повреждения стен, затворов...» [6], иначе говоря, уголовной ответственности подлежал лишь квалифицированный вид побега.
В соответствии с УК 1926 года к видам наказания относились принудительное поселение в установленных местностях и запрет проживания в определённых местностях. На основании этого в УК РСФСР 1926 года впервые предусматривалась ответственность за побег из места обязательного поселения, заключающаяся в лишении свободы на срок до одного года (ч. 2 ст. 82), и устанавливалась уголовная ответственность за самовольное возвращение осуждённого в местности, на которые был наложен запрет проживания (ч. 3 ст. 82).
Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 10 июня 1931 года была изменена редакция ст. 82 УК 1926 года. Первоначально она определяла ответственность лишь за побег осуждённого из места заключения. Необходимо отметить, что законодательство 1920-1930 гг. за побег из мест лишения свободы предусматривало ответственность должностных лиц, осуществляющих охрану осуждённых. В 1933 году был принят новый Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, регулировавший среди прочих вопросы борьбы с побегами из мест лишения свободы.
В 30-е годы сформировалась обширная сеть исправительно-трудовых лагерей общесоюзного значения, куда входили лагеря Северной группы, Беломоро-Балтийский и Сибирский, Казитлаг, Карагандинский, лагеря Дальжелстроя, Темниковский и Дмитровский. Кроме того, создавались и новые, печально известные, как то: Ивдельлаг, Севураллаг, Севжелдорлаг, Печорский, Северодвинский и Березняковский лагеря. Тогда же, по мнению исследователей, сложилась и чёткая единая трёхуровневая структура преступных группировок, на высшем уровне которой находился абсолютный лидер воровского мира («пахан»), на среднем - «авторитет» («привычный вор»), ниже рангом, чем «пахан», на нижнем - «шестёрки» и прочая «воровская братва».
В особенно сложном положении в 1930-1940-е гг. оказались лица из числа интеллигенции, осуждённые по политическим мотивам.
В начале Великой Отечественной войны в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля и 24 ноября 1941 года из мест лишения свободы было освобождено порядка 25 % заключённых, которые были направлены на фронт.
Не являлось уголовно наказуемым деянием отсутствие осуждённого, которому были предоставлены отпуск либо командировка, если это отсутствие длилось менее 24 часов. Задержка более чем на 24 часа считалась побегом.
Побег из места содержания под стражей или из-под стражи считается одним из самых опасных преступлений, которые препятствуют исполнению приговора и, следовательно, реальному осуществлению целей и задач правосудия. В течение многих лет такой подход к рассматриваемому вопросу оставался неизменным, и только в 1993 году начинается новый этап ужесточения борьбы с этим преступлением.
В заключение нужно отметить, что ответственность арестованного за побег из-под стражи или из места заключения наступала только при присутствии отягчающих обстоятельств, а именно - при его совершении путём подкопа, взлома, повреждения затворов, стен и т. п. Действия арестованных, не сопровождавшиеся перечисленными обстоятельствами, уголовной ответственности не подлежали, а наказывались только в дисциплинарном порядке.
Позже уголовная ответственность за побег была отменена и вместо неё была предусмотрена лишь дисциплинарная ответственность. После выявления ошибочности отмены уголовной ответственности за побег эта мера наказания вскоре была возобновлена.
Библиографический список
1. Токарев, Ю. С. Народное правотворчество в период социалистической революции / Ю. С. Токарев // Исторические записки. - 1955. -№ 52. - С. 76-80.
2. О суде: Декрет СНК № 1 от 24.11.1917 // СУ РСФСР . - 1917. - Гл. 4. - Ст. 50. (Утратил силу).
3. О лагерях принудительных работ: Декрет ВЦИК от 17.05.1919 // СУ РСФСР. - 1919. - № 20. - Ст. 235. (Утратил силу).
4. Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик: Постановление ВЦИК от 1 июня 1922 г. // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства РСФСР. - 1922. - № 15. - Ст. 153. (Утратил силу).
5. Об утверждении Исправительно-Трудового Кодекса РСФСР: Постановление ВЦИК от 16 октября 1924 г. // СУ РСФСР. - 1924. - № 86. - Ст. 870. (Утратил силу).
6. Уголовный кодекс РСФСР от 22.11.1926 // СУ РСФСР. - 1926. - № 80. - Ст. 600. (Утратил силу).
© Морщаков М. А., 2018
