CC BY
24
ломления событий - героев, сквозь "ценностный контекст" которых подаётся материал. С одной стороны, мы знакомимся с союзом трёх компаньонов по написанию данного труда, их взаимоотношениями, способом работы, подробностями их переписки, с другой - перед нами история страны, отраженная в жизни основных героев повествования; Эдди Амзеля, Вальтера Матерна, Женни Брунис и др., - ставшая содержанием жизни каждого из них.
"Живой пример" 3. Ленца ещё более широк в смысле формы, что объясняется широтой задач автора и его героев. Сквозь панораму времени, безрадостного и неидеального, представленную по законам полицентричного романа через развитие и пересечение сюжетных линий трех главных героев - Риты Зюссфельд, Янпетра Хеллера и Валентина Пундта - подаётся широкий абстрактный план поиска идеала, в котором герои объединяются общей темой и высказываются по поводу одного объекта. То есть выстраивается относительно полная картина мнений, включающая самые различные варианты, как то и предполагает полифонический роман. Каждый из героев существует здесь в двух планах - внутреннем и внешнем, оценивая не только окружающий мир, но и события собственной жизни, самого себя. К тому же рамки повествования существенно раздвигаются за счет вставных рассказов - тех текстов, которые герои подбирают в качестве примеров.
Важно, что и роман-монолог, и полифонический роман, и мно-гоцентричный роман объединены подходом автора к герою. Он должен восприниматься читателем как равноправный собеседник в контексте "разговора" автор - герой - читатель. Он обладает собственной интонацией и собственным голосом. "Взаимоотношения" между героем и автором создают объемность повествовательной картины и эффект объективности и достоверности романов.
А.Г.Бент
"ТУЗЕМЦЫ НАЧИНАЮТСЯ С КАЛЕ" : АНГЛИЙСКИЙ ХАРАКТЕР ИЗВНЕ И ИЗНУТРИ
Известный историк-позитивист прошлого века Г.Т.Бокль, автор фундаментального труда "История цивилизации в Англии" (185761) не без гордости говорил о том, что на протяжении веков, начиная от норманнского завоевания и Великой хартии вольностей "общий
ход дел" формировал в англичанах некое специфическое свойство, которое он называет "знанием его (народа) собственных средств" и "умением искусно и независимо пользоваться ими", результатом чего явилось сочетание в английском характере твердости и предусмотрительности, отваги и сдержанности, так что "любовь к свободе умерялась духом осторожности". Из этого Бокль делал далеко идущий вывод о склонности англичан уклоняться от насилия и бунта, "сдерживать себя и беречь свои силы до тех пор, пока не настанет возможность употребить их с верным успехом"1.
Пастор Йорик, рассказчик в "Сентиментальном путешествии" Л.Стерна, сравнивает англичан с медалями (не так приятны на ощупь, но оригинальны), а французов — со стершимися от употребления шиллингами2. Ему вторит Н.М.Карамзин, по словам которого "неограниченная свобода жить как хочешь, делать что хочешь", не нарушая права и свободы других людей, приводит к возникновению среди англичан "особенных характеров". Уподобляя другие европейские страны регулярным паркам, "русский путешественник" противопоставляет единообразию их жителей уникальность англичан, которые "в нравственном смысле растут, как дикие дубы"3. "Англичанин, —замечает колкий Гейне, —любит свободу, как свою законную жену", в отличие от француза и немца, первый из которых относится к свободе как к невесте, а второй — "как к своей старой бабушке"4.
Индивидуализм англичан, отличающий их от континентальных народов и придающий английскому характеру "суровую мощь", Герцен связывает с такими понятиями, как "личная независимость и родовая традиция".
"Патриотизм — это последнее убежище негодяя", — цитирует •знаменитого лексикографа С.Джонсона английский русист Д.Рейфилд, чтобы затем, на многих примерах продемонстрировав стыдливое умолчание и нечистую совесть английских интеллектуалов в отношении к своему отечеству, а также откровенные насмешки соседей над британским характером и образом жизни, торжественно заключить; "Мы притворяемся, что они правы, не говорим о патриотизме, не охотимся за англофобами. Но посмотрите в лицо англичанину на пароме через Ла-Манш, когда он впервые видит дуврские белые утесы, и убедитесь, что англомания — его самое постыдное, но и самое глубокое чувство"5.
Существует много терминов, которые с разной степенью критичности могут охарактеризовать обсуждаемое свойство национального характера: можно говорить о самобытности, оригинальности,
патриотизме, приверженности свободе, о независимости, самостоятельности и т.п.; с равным успехом можно использовать менее лестные определения — как индивидуализм, изоляционизм, ксенофобия, джингоизм, консерватизм, империализм или просто упрямство. В любом случае приходится констатировать, что "белые скалы Дувра", сырой климат и свежие зеленые лужайки имеют к английскому характеру столь же непосредственное отношение, как и дух йоменри и "Хабе-ас Корпус Акт". То есть необходимо вернуться к вопросам географии и истории.
Банальное утверждение: Британия — остров — не покажется излишним, когда речь идет о формировании английского характера. Итак, Британия — остров, окруженный Атлантикой и отделенный от континента узкой полоской воды, именуемой в просторечии "каналом". Так вот, последнее уже не так бесспорно. Типичным выражением английской ментальности является заголовок в одной из лондонских газет: "Туман над каналом: континент отрезан". Ни одна точка на Британских островах не отстоит от моря более, чем на 80 миль. Удивительно ли, что Альбион (то есть "белый" — все те же белые скалы) называют "туманным", что английские лужайки так зелены. А чтобы они были упругими, известно, что нужно: подстригать их 300 лет подряд. "Туземцы начинаются с Кале". Французы и немцы у себя на родине в глазах англичанина не иначе как "иностранцы", а принятое в Англии левостороннее движение является "нормой", тогда как весь континент (да и другие континенты) ездят "неправильно". Но островной изоляционизм — это также и факт исторический ("блестящая изоляция"). Почти тысячу лет Британия не знает чужеземного завоевания. Наполеон так и не решился высадиться на островах . Битву за Британию во время Второй мировой войны выиграли английские летчики. Островное положение сделало Англию страной мореходов. Победив Испанию в борьбе за господство над морями и колониями, Британия превратилась в крупнейшую колониальную империю, в экономическую сверхдержаву, в кузницу мира и т.п.
"Англичане — дурные актеры, и это им делает величайшую честь", — замечает Герцен6. Тем не менее, возвращаясь теперь к поведенческим нормативам английского характера, попытаемся вывести (на основании литературных свидетельств) некоторые свойства, которые могут выступать в качестве признаков ролевого поведения. И.А.Гончаров в первой главе "Фрегата "Паллады" дает карикатурную схему английского характера и образа жизни, которая выступает в качестве субстрата всех дальнейших, весьма вдумчивых наблюдений.
Вот что писатель заключает "в кавычки в качестве расхожего (это не значит — неверного) мнения: "Англия страна дикая, населена варварами, которые питаются полусырым мясом, заливая его спиртом; говорят гортанными звуками; осенью и зимой скитаются по полям и лесам, а летом собираются в кучу; они угрюмы, молчаливы, малообщительны. По воскресеньям ничего не делают, не говорят, не смеются, важничают, по утрам сидят в храмах, а.вечером по своим углам, одиноко и напиваются порознь; в будни собираются, говорят длинные речи и напиваются сообща"7.
А.И.Герцен, одновременно с Гончаровым, также имел возможность наблюдать англичан в их повседневной жизни. Его "резюме" английского характера не будучи карикатурным, практически полностью совпадает с характеристикой Гончарова, не уступая в наблюдательности: "Англичанин учится медленно, мало и поздно, с ранних лет пьет порт и шери, объедается и приобретает каменное здоровье; .., он скачет верхом через плетни и загородки, правит всякой лошадью, гребет во всякой лодке и умеет в кулачном бою поставить самый разноцветный фонарь. При этом жизнь его введена в наезженную колею и правильно идет от известного рождения известными аллеями к известным похоронам; страсти слабо его волнуют"8.
Удачным свойством этих характеристик для нашей темы является их структурность. Поведение предстает в его внешних признаках. Это некий набор отработанных до автоматизма привычек, которые фиксируются глаголами, наречиями и т.п. (угрюмы, молчаливы, важничают, пьют, скачут и проч.). В результате получается ролевая диспозиция, в которой, однако, ощутим некий немаловажный пробел. Объясняется он весьма просто: мы не узнаем, что думают о себе англичане. Ссылка на У.С.Моэма и Дж.Б.Пристли позволит бросить взгляд изнутри. Характеризуя пространные и аморфные английские романы и объясняя, почему они нравятся читателям, Моэм замечает: "... все это порождает у английского читателя ощущение сходства с жизнью"9. А Пристли в своем очерке "Англичане" видит суть английского характера в размытости границы между рациональным и иррациональным, двойственности или многозначности мироощущения, результаты раздвоенности мира и жизни на публичные и частные10.
Из сказанного явствует, что предстоит подвергнуть проверке следующий тезис: помимо фундаментального разделения на общественную и частную сферы, в каждой из них следует видеть присутствие двух начал, именно поведения и отношения, амбивалентность выработанных форм, совмещающих в себе серьезное и игровое. Закон и
свобода, являясь порождением отношений собственности, предстают как "game" и "play", не противореча друг другу, а взаимно друг друга дополняя и компенсируя.
С ярким негодованием о свирепости законов по отношению к нарушителю права собственности "в этой безобразно жестокой стране" пишет в "Флорентийских ночах" Г.Гейне11. Взаимодействие формального и фактического содержания судебного процесса, активный зрительский интерес присутствующих, распределение ролей и траве-стирующая функция облачения и аксессуаров, очевидное и наглядное несовпадение частного и общественного "я" — все это придает английскому судопроизводству сценический характер. "... судьи заседают в темно-синих тогах со светло-фиолетовой подкладкой, а на головах у них белые напудренные парики"12. Театральный облик суда хорошо передает и Герцен, свежим глазом ухвативший сходство Л средневековой mise en scène" с оперой-буфф.
Следует заметить, что эта театральность не омертвевшая форма. Наличие ее гарантирует авторитет судопроизводства, исполнение выработанных вековым опытом средств и приемов установления истины и осуществления справедливости. К чему ведет упрощенное, "неформальное" судопроизводство (пресловутые "тройки" или судья с послушными заседателями), хорошо известно.
Диккенс в своих "Записках Пиквикского клуба" (ra.XXXIV) рельефно обнажает разрыв, который, тем не менее, возникает между "обыденным сознанием" и "процедурным поведением". Пиквик, в частности, не может понять, почему адвокаты обеих сторон обмениваются любезностями при встрече (коль скоро они—"враги").
Соблюдением условностей характеризуются и другие институты власти. К примеру, меховые шапки королевских гвардейцев вряд ли можно связать с их целесообразностью (особенно в летнее время). Королева по-прежнему прибывает на заседание парламента в карете. Первый лорд казначейства совершает ежегодно свой ритуальный визит на Даунинг-стрит, чтобы затем продемонстрировать журналистам и публике заветный портфель с бюджетом. И многое другое. Нарушение правил (бедный Том в "Принце и нищем" М.Твена приспособил королевскую печать, чтобы колоть орехи) чревато параличом власти.
Официальная жизнь противостоит частной в виде оппозиции "мундирного" и "партикулярного" (хотя эгикетность в одежде присуща и частной жизни). Гейне уподобляет английского офицера актеру. Как последний смывает грим после спектакля, "так и английский офицер, отбыв часы службы, спешит освободиться от сво-
его красного мундира и в простом сюртуке джентльмена становится вновь джентльменом"13. Королевский дворец прямо именуется "театром", говорится о "декорациях" и "костюмах", "сохранившихся от средневекового хлама"14, а поведение знати названо "при. дворной комедией".15
Говоря об английском "истэблишменте", невозможно пройти мимо парламента. Одна деталь пояснит его укорененность в истории. Она общеизвестна: спикер нижней палаты сидит на плотно упакованном мешке с шерстью. Обычай существует уже 600 лет, с тех примерно времен, когда овцеводство и выделка шерстяных тканей сделались национальным промыслом. Вряд ли и сегодня он сохраняет прежнее значение. А мешок по-прежнему занимает свое место в парламенте.
О лицемерии английских законодателей (впрочем, имеющем истоки и поддержку во всем образе жизни нации) говорят многие авторы, припоминая всевозможные скандалы вокруг политических деятелей, скандалы, которые, конечно, тоже во многом обязаны разделению на гражданскую и частную сферы и неизбежному присутствию в первой игрового начала.
Отвергая классовую теорию Маркса, Герберт Уэллс аргументировал свою позицию ссылкой на классовое сознание соотечественников, позволяющее разделить их на добрую дюжину сословий. Гейне в присущей ему манере определяет четыре (чернь, проходимцы, джентльмены и аристократы) . Современные наблюдатели называют аристократию, "высшие классы", "высший средний класс", "средний средний класс", "низший средний класс", "низшие классы", причем самоидентификация может не совпадать с официальным делением или противоречить объективности. Во всяком случае, момент самообмана здесь, очевидно, присутствует, порождая социальную зависть и стимулируя поиски социальной компенсации.
Практика классовых компромиссов имеет свои истоки в отдаленном прошлом, восходит к временам появления на Британских островах сменяющихся волн римского, англо-саксонского, норманнского нашествия, когда новая и господствующая по праву завоевания аристократия и теснила прежнюю и вступала с нею в союзы (см. роман В.Скотта "Айвенго"). Другой важный эпизод истории связан с объединением страны, о котором напоминает "юнион-джек" (британский флаг), совмещающий цветовую и фигуративную символику Англии, Шотландии и Уэльса.
Когда в XVII веке, после сурового аскетизма пресвитерианства, диктатуры Кромвеля и реставрации Стюартов, в результате
"Славной революции" (1688) восторжествовал компромисс, то это, в частности, означало слияние господствующих сословий (природной и служилой аристократии, нового дворянства, городского патрициата) в некий обширный и слабо дифференцируемый в классовом и даже порой имущественном отношении слой "джентльменов". А вместе с этим возникает и некий неписаный, но хорошо ощущаемый английским обществом кодекс манер и поведения, речевой стандарт и образ жизни. То есть значительная часть общества вырабатывает и закрепляет известные поведенческие нормативы. "Джентльмен — это равномерная смесь молчаливости, благожелательности, достоинства, спорта, газеты и приличия", как заметил англоман Карел Чапек17.
С этим связано такое типичное английское явление, как снобизм, суть которого можно прокомментировать следующим забавным эпизодом из "Записок Пиквикского клуба" Диккенса. Сэм получает приглашение на дружескую пирушку от местных слуг, которые именуют себя "избранным обществом служителей Бата". Надпись на конверте гласит: "Уэллеру, эсквайру, у мистера Пиквика (Черный ход)", конверт запечатан "бронзовым сургучом, к которому приложен конец ключа", содержание бумаги (с золотым обрезом) вызывает такой комментарий Сэма:"... я еще не слыхал, чтобы вареную баранью ногу называли "сваре" [т.е. soiree - фр. вечеринка]. Интересно, как они называют жареную".
Маршрут королевского кортежа заранее известен, и "тысячи людей способны простаивать часами под проливным дождем в надежде хоть издали увидеть королеву"18. Впечатляющую панораму английского снобизма вызывают и другие государственные мероприятия.
Специфический аспект снобизма представляет собой то, что можно назвать "культурным" снобизмом. Игровой характер пространства английской жизни хорошо виден в музеях вообще (в т.ч. в их изобилии) и в музеях материальной культуры — в особенности. Необычайная поучительность английских музеев признается всеми. Они обладают впечатляющей зрелищностью.
Будучи первой промышленной державой мира, Британия прежде других стран ощутила и опасность для природы со стороны цивилизации. Поэзия природы пронизывает литературу сентиментализма и романтизма. Контраст между пролетарскими районами Лондона, Манчестера, Бирмингема, Ливерпуля, Лидса и органическим пейзажем сельской Англии с давних пор тревожит сознание общества. Стремление сохранить в первозданности "господень мир, его ж мы всюду зрим" (Вордсворт) формировало (наряду с
островным индивидуализмом) представление о стихийно-поэтической природе, воплощавшееся в "английском" парке с буреломом и руинами, в романтических видениях баллад лэйкистов, в идиллии загородного коттеджа с лужайками для гольфа. Что такая "сельская Англия" может быть только рукотворной, понимали уже в прошлом веке: "Про природу Англии я ничего не говорю — какая там природа! Ее нет, она возделана до того, что все растет и живет по программе ... Поля здесь расписные паркеты. С деревьями, с травой сделано то же, что с лошадьми и быками ... В поле не найдешь праздного клочка земли; в парке нет самородного куста"19. Спустя восемь десятилетий другой путешественник бросит на' сельскую Англию взгляд из окна поезда и обнаружит, что вся страна — "огромный английский парк: всюду лужайки и газоны, красивые деревья и вековые аллеи; там и сям, очевидно, с целью усилить впечатление, пасутся овцы — совсем как в Гайд-парке"20. Последнее замечание особенно симптоматично, оно подсказывает мысль о "декорации". Природное окружение превратилось в целенаправленно культивируемое "игровое пространство". Парадоксальное сочетание "ухоженность и безлюдье" следует понимать именно как итог компромисса между природой и цивилизацией.
Если сельская Англия — это "пространство", то город — "движение", котороЬ, в свою очередь, имеет "сюжет". Когда Гейне, остановившись на углу Чипсайда, видит перед собой "пестрый клубок мужчин, женщин, детей, лошадей, почтовых карет, а среди них и погребальная процессия", Лондон представляется ему как некий метафорический "мост через Березину", где каждый пытается пробиться и спастись, упавший же будет непременно затоптан21. Это жизненный спектакль как образ вселенской суеты. Гончаров различает фигуры и лица, с восхищением следит за "нескончаемой двойной, тройной цепью экипажей", которая "мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку"22. Стройность и порядок, контрастирующий с хаотичностью континентального городского движения, подметил, приехав в Лондон из Парижа, А.А.Йгнатьев. А Чапеку улицы английской столицы представляются "руслом", "по которому течет жизнь, стремящаяся поскорей попасть домой"23.
Одним из непременных атрибутов цивилизации является выработка правил. В зависимости от установки, знакомящийся с этими правилами может восхищаться ими или их отвергать, но констатируют их наличие все, признавая их социальную функцию, средство обеспечения личной свободы и неприкосновенности, Ес-
ли Гончаров выделяет безрадостный, выработанный, принужденный характер усвоенных добродетелей, о которых можно говорить в статистических цифрах и терминах24, то Гейне положительно цепенеет от ужаса, видя, что цивилизованный англичанин уподобился бездушному механизму, который "совершенно машинально выполняет вошедшие в привычку дела, в назначенное время пожирает бифштекс, держит парламентские речи, чистит ногти, взбирается в почтовый дилижанс или вешается"25.
Хотя, конечно, колесо выдумали не англичане, именно они придали ему новые свойства и функции, изобретя вначале почтовую карету (и сменивший ее дилижанс), кэб, вытеснивший из городской жизни старомодный портшез, а затем пароход и паровоз, велосипед и всевозможные самодвижущиеся коляски, пакетбот и самолет. Они же усовершенствовали почтовое ведомство, выпустив "черный пенни" (почтовую марку), придумали телеграф и азбуку Морзе, проложили кабель по дну океана и т.д. А вместе с тем в повседневную жизнь вошли всевозможные правила, регламентирующие право передвижения и формы взимания платы. Франкиро-вание писем — одно из самых наглядных (кстати, типичное "табу": до 1964 года, т.е. до юбилея Шекспира, на почтовых марках изображалась только царствующая особа), так же как обращение ассигнаций, вексель, банковский счет и чек и т.п. Не регистрируя по отдельности эти условные игровые моменты, удовольствуемся общей их констатацией и согласимся, что, не будь всеобщей "конвенции", ни одно их этих средств расчета и коммуникаций не могло бы функционировать. В том, что английская "конвенция" обладает известной спецификой, убеждает простое знакомство с системой мер и весов (где по-прежнему используются дюймы и футы, пинты и фунты), с денежной системой (с ее фунтами стерлингов, шиллингами, гинеями, кронами, соверенами, фартингами и пенсами, имеющими и символическое, знаковое изображение), пусть теперь уже несколько упорядоченной континентальным воздействием. Впрочем, игровое начало в современном мире тотально; речь, стало быть, только о той "специфике", которая побуждает за картины или цветы расплачиваться в гинеях, а за обед или проезд в поезде — в фунтах.
"Битва при Ватерлоо была выиграна на спортивных площадках Итона", — эти слова Веллингтона могут служить эпиграфом к разговору об английских частных школах, которые, в силу национального лицемерия, именуются "публичными". В сравнении с общим количеством средних учебных заведений доля таких школ невелика, меньше
одного процента. Однако в английском истэблишменте она повышается многократно. Естественно, и среди частных школ попадаются разные. У.С.Моэм получил среднее образование в старинной Королевской школе в Кентербери. В младших классах (в филиале) "учителя были грубые тираны"26, в старших — священники, "люди неумные и невыдержанные"27. Старшие школьники издевались над младшими; как во всех подобного рода заведениях, процветали жестокость и право сильного.
Разумеется, уровень элитарных школ был и остается иным. Наиболее прославленные среди них Итон (1440), Харроу (1571), Винчестер (1382) справедливо гордятся своей историей и до сих пор служат пополнению рядов правящей элиты. В основу воспитания в этих школах положен рыцарский кодекс чести, превращенный в спортивную этику, в правила "честной игры". В свою очередь, и элитарные университеты (так называемая "Плющовая лига") самой системой подбора студентов и преподавателей, характером обучения (общие лекции на факультете и общение с "тьютором" в колледже) культивируют дух самостоятельности, достоинства и сознание принадлежности к касте. Произношение, манеры, соблюдение этикета в одежде — все это регламентируется неписаными правилами, соблюдение которых позволяет выпускникам одного учебного заведения сразу узнавать друг друга. И, конечно, магические атрибуты школы или университета в одежде, например, "старый школьный галстук", цвета которого свои у каждого учебного заведения.
Ритуалы академических торжеств заслуживают отдельного разговора. В них наглядно присутствуют элементы постановочности: "готическое" пространство средневековых колледжей, имеющих собственные имена, свою историю, гербы и штандарты, создает "декорацию; участники (канцлер университета, деканы колледжей, профессора "в кроличьих мехах и красных, как лангуст, мантиях..."28, .снабженные ритуальной атрибутикой (золотая цепь, жезл и т.п.) выступают, как протагонисты; магистры, студенты в предписанных этикетом костюмах (цилиндр, фрак, брюки в полоску и т.п.) составляют "массовку". Произносимые речи театральны, как монологи античных трагедий.
О "мужском" характере британской культуры свидетельствует хотя бы тот факт, что еще и во времена Шекспира женские роли в пьесах исполнялись мужчинами, Собеседница Карамзина замечает: "...женщины здесь миловидны, и только: их дело разливать чай и нянчить детей"29. Случайный знакомый Дж.Лондона, " кокни" из доков, говорит о женщинах с открытым недоброжелательством: "...где жен-
щины, там и неприятности — крики, ругань, драки, поножовщина, полисмены, суд"30.
Ч.Лэм негодует на грубость, насмешки, неотзывчивость своих соотечественников-мужчин, "на то, что в Англии и поныне, случается, вешают женщин" (читатели Т.Гарди помнят судьбу несчастной Тэсс). Вместе с тем, он же, убежденный холостяк, выводит женщин "на чистую воду", сетуя на несносный тон превосходства, который усваивают женщины после рождения ребенка31.
У.С.Моэм посвящает страницу своих воспоминаний английскому представлению о любви и женщинах и делает ряд примечательных наблюдений. Скажем, такие: англичанин испытывает инстинктивное отвращение к половому акту, "всепоглощающая любовь кажется англичанину недостойной"; английский (единственный из современных языков) озаботился заимствованием из латыни пренебрежительного обозначения супружеской любви; политика, гольф, карьера — в глазах англичанина несравненно важнее и интереснее, нежели любовные отношения32.
Перемены начались во второй половине прошлого века, с движения суффражисток. Б.Шоу, устремившийся, вслед за Ибсеном, на защиту женского равноправия, рисует в "Профессии миссис Уоррен" утрированный образ молодой эмансипированной девушки, которая курит сигары, не прочь выпить рюмку брэнди, читает детективы и собирается открыть собственную контору в Сити. Впрочем, и здесь интимные проблемы полностью вытеснены социальными и обсуждаются в связи с "профессией" матери героини. Размышляя над этим новым женским типом, Моэм констатирует перемены к лучшему в отношении полов, которые стали "более нормальными".
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии: В 2 т. СПб., 1906 [4-е изд. ФЛавленкова]. Т. 1. С. 202.
2. Стерн Л. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии // Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди. Сентиментальное путешествие. М.: Худож.
лит., 1968.
3. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. М.: Правда, 1988. С, 500501.
4. Гейне Г. Путевые картины // Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1982. Т. 3. С. 365.
5. Рейфилд Д. Заметки об Англии // Иностр. лиг. М., 1994. № 6. С. 223.
6. Герцен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т. М.: Правда, 1975. Т. 3. С.216.
7. Гончаров И.А. Фрегат "Паллада". Очерки путешествия. М.: Географии, 1951. С.89.
8. Герцен А. И. Указ. соч. С.87.
9. МоэмУ.С. Подвода итоги. М.: Выснг. шк,, 1991. С. 156.
10. Пристли Дж. Б. Заметки на полях: Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1988. С. 379.
11. Гейне Г. Флорентийские ночи И Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1982. Т. 4. С. 480.
12. Гейне Г. Указ. изд. Т. 3. С. 385.
13. Там же. С. 364.,
14. Там же.
15. Там же. С. 365.
16. Гейне Г. Указ. изд. Т. 4. С. 487.
17. Чапек К. Письма из Англии // Чапек К. Собр. соч.: В 7 т. М.: Худож. лит., 1976. Т. 5. Путевые очерки. С. 126.
18. Изаков Б. Все меняется даже в Англии. М.: Сов. писатель, 1965. С. 49.
19. Гончаров И. А. Указ. соч. С. 97.
20. Чапек К. Указ. соч. С. 63.
21. Гейне Г. Указ. изд. Т. 3. С. 368-369.
22. Гончаров И.А. Указ. соч. С. 91,
23. Чапек К. Указ. соч. С. 67.
24. Гончаров И.А. Указ. соч, С.98.
25. Гейне. Указ. изд. Т. 4. С. 481.
26. МоэмУ.С. Указ. изд. С. 65.
27. Там же. С. 179.
28. Чапек К. Указ. соч. С, 93.
29. Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 454.
30. Лондон Дж. Люди бездны Н Лондон Дж. Сочинения: В 7 т. М.: ГИХЛ, 1954. Т.2. С. 427.
31. Лэм Ч. Очерки Элии! Л.: Наука, 1979. С. 88, 120.
32. МоэмУ.С. Указ. соч. С. 113.
Л.Г.Александров
К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ПОЭТИЧЕСКОЙ КОСМОЛОГИИ ЕВРОПЕЙСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ: ДАНТОВСКИЕ КОНТЕКСТЫ ДЛОСЕРА И Л.КАМОЭНСА
"Божественная Комедия" Данте была первым (и видимо, последним) литературным синтезом идей и аллегорий средневекового мировоззрения, запечатленных в грандиозной образной картине и изложенных доступным языком. Философская космология, присутст-
