CC BY
131
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 8 (223). Филология. Искусствоведение. Вып. 51. С. 5-10.
А. Г. Бент
«НЕДУГ, КОТОРОГО ПРИЧИНУ ДАВНО БЫ ОТЫСКАТЬ ПОРА»: АНГЛИЙСКИЙ СПЛИН, ЮМОР И ЧУДАЧЕСТВО КАК ВЫРАЖЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ
В статье рассматриваются такие типично английские понятия, как ‘сплин’, ‘юмор’, ‘нонсенс’, ‘спорт’ и ‘чудачество’. Они взаимно дополняют друг друга и становятся выражением английской ментальности. Для убедительности привлекается литературный и публицистический материал.
Ключевые слова: сплин, юмор, нонсенс, хобби, спорт, чудачество (эксцентричность), национальная ментальность.
В новелле «Флорентийские ночи» Гейне, наблюдая путешествующих англичан на континенте, с некоторой оторопью замечает: «Точно властители скуки, носятся они - эстрапочтой -в лакированном экипаже по всем странам и повсюду оставляют за собой пыльно-серое облако тоски» [1. C. 480]. Гейне положительно цепенеет от ужаса, видя, что цивилизованный англичанин уподобился бездушному механизму, который «совершенно машинально выполняет вошедшие в привычку дела, в назначенное время пожирает бифштекс, держит парламентские речи, чистит ногти, взбирается в почтовый дилижанс или вешается» [1. C. 481].
В современном английском языке слово ‘spleen’ как ‘сплин, хандра’ перешло в разряд архаичных выражений. Интересно, что первоначальное значение слова было связано с названием органа тела ‘селезенка’. Со временем это слово обогатилось новыми значениями: ‘spleen’ как ‘злоба, раздражительность, недоброжелательство’ (‘a fit of spleen’ - ‘приступ злобы’, ‘to vent one’s spleen (up) on somebody’
- ‘сорвать злобу на ком-либо’), а выражение ‘English disease’ - ‘английская болезнь (рахит)’ стало обозначать также ‘сплин, хандру’.
Сплин (хандра) - это свойство английской ментальности обратило на себя внимание с давних пор, точнее - с XVIII века, когда мода на меланхолию распространилась по Европе вместе с английским парком, сетованиями на сельском кладбище и гамлетовскими сомнениями и вытекающей из них наклонностью к самоубийству. И. Кант связывает скуку с образованностью и культурой, которые пробуждают стремление наполнить жизнь содержанием и одновременно убеждают в мучительности такого опыта, что стимулирует порыв к самоубийству: «Отсутствие ощущений, когда мы его
замечаем, возбуждает ужас и вызывает как бы предчувствие медленной смерти, которая считается мучительнее, чем та, когда судьба быстро обрывает нить жизни» [5. C. 476].
Н. М. Карамзин рассуждает о «сплине» независимо от Канта («Антропология», которую мы процитировали, появилась позднее), но в унисон с ним и вполне владея наследием английского и немецкого сентиментализма. Он связывает эту «нравственную болезнь» с климатом, тяжелой пищей и флегмой. «Богатый англичанин от скуки путешествует, от скуки делается охотником, от скуки мотает [намек на серии гравюр Хогарта. - А. Б.], от скуки женится, от скуки стреляется» [6. C. 500]. Русский путешественник проницательно предполагает также связь со сплином «многочисленных английских странностей», которые он называет «своенравием», «чудачествами» и «дурачествами».
Многие выдающиеся британцы оставили о себе славу как о чудаках. Вероятно, следовало бы сказать - большинство, ибо такова особенность английского характера, что каждый выдающийся человек здесь должен быть отмечен какой-либо уникальной странностью. ‘Eccentricity’ - ‘эксцентричность, чудачество’ -находится в тесном соседстве с такими понятиями, как ‘humour’ - ‘юмор’ и ‘hobby’ - ‘хобби’.
Слово ‘юмор’ ввел в английскую культуру Бен Джонсон, младший современник Шекспира. Он создает «теорию гуморов» (лат. ‘humor’ - ‘жидкость’). Согласно учению физиологов средних веков, в организме человека существует четыре жидкости: ‘blood’ (лат. ‘sanguis’) - ‘кровь’, ‘phlegm’ - ‘флегма’, ‘yellow bile (choler)’ - ‘желтая желчь’ и ‘black bile (melancholy)’ - ‘черная желчь’. Преобладание той или иной жидкости определяет характер и
поведение человека. Бен Джонсон предвосхитил комедию французского классицизма, которая сосредоточивает внимание на господствующем комическом качестве персонажа, например, лицемерии (в «Тартюфе» Мольера), скупости (в «Скупом»), тщеславии (в «Мещанине во дворянстве»). Свою комедию Бен Джонсон называет ‘comedy of humours’ (‘комедия нравов’) и создает ее образцы: “Every Man in His Humour” («Всяк в своем нраве») и “Every Man Out of His Humour” («Всяк вне своего нрава»). Комическое осмеяние персонажей «комедии нравов» закрепило новое значение слова ‘humour’ - ‘юмор’.
В своих размышлениях о смешном С. Т. Кольридж одобрительно отмечает истинно спортивное свойство человека с юмором -отсутствие страсти к какой-либо выгоде. Объяснения поэт находит, подобно Канту и Карамзину, в том, что человек, наделенный юмором, «глубоко понимает тщету и пустоту земного, он сознает несоответствие жизненной комедии тому божественному, что заложено в нас». Отсюда - отвращение к низости и корыстолюбию и готовность извинить обыкновенную глупость, «ибо она лишена эгоизма» [7. С. 234].
Для восприятия английского юмора иностранцам приходится принять во внимание специфические качества комического. Английский юмор нужно рассматривать как ‘warm’, ‘unsatirical’, ‘unintellectual’ - ‘теплый’, ‘несатирический’, ‘не интеллектуальный’: юмор ради юмора, юмор как таковой, не преследующий сатирических или иных целей.
Понятие юмора в английском языке связано с понятиями спорт, нонсенс, чудачество.
Слово ‘sport / спорт’ в английском языке первоначально означало бескорыстное занятие каким-либо делом (любительской охотой, рыбной ловлей, ‘ to have good sport’ - ‘хорошо поохотиться’). В русском языке есть аналогичное понятие - ‘спортивный интерес’. В английской литературе XIX века формируется так называемая «спортивная повесть». Сюжет ее строится как путешествие ради удовольствия. Образцами ее можно назвать «Записки Пиквикского клуба» Ч. Диккенса и «Трое в лодке, не считая собаки» Дж.К. Джерома.
Возьмем для примера такой разговор приятелей:
George said:
“Let's go up the river”.
He said we should have fresh air, exercise and quiet; <...>; and the hard work would give us a good appetite, and make us sleep well.
Harris said he didn't think George ought to do anything that would have a tendency to make him sleepier than he always was, as it might be dangerous. <...>
It suited me to a “T” too <.. .>
The only one who was not struck with the suggestion was Montmorency. <...>
“It's all very well for you fellows”, he says; <...>There's nothing for me to do. Scenery is not in my line, and I don't smoke.
Джордж сказал:
- Давайте махнем на лодке вверх по реке.
Он сказал, что нам будут обеспечены свежий
воздух, физический труд и душевный покой <...>, а здоровая усталость будет содействовать возбуждению аппетита и улучшит сон.
Гаррис сказал, что Джорджу едва ли следует предпринимать что-либо для улучшения сна
- это опасно <...>
Я подтвердил, что река «попадает в точку» <...>. Единственный, кто не пришел в восторг от такого предложения, был Монморанси <...>
- Для вас, ребята, все это превосходно, -сказал он. - <...> Мне там нечего делать. Я не любитель пейзажей и не курю» [2. C. 22].
В языке сохранилось выражение ‘to say something in sport’ - ‘сказать что-либо шутки ради’. Так что герои не только путешествуют без всякой цели и практической пользы, но и демонстрируют свое чувство юмора, не исключая и пса Монморанси.
‘Nonsense / нонсенс’ часто звучит как восклицание в значении ‘вздор, ерунда, чепуха, бессмыслица, абсурд, пустяк’ (и даже «генетический абсурд» как результат ошибочного кодирования!). В английском фольклоре есть жанр ‘nonsense verse’ - забавно-абсурдные стихи, часто детские. Иногда их также называют ‘limericks’ -‘лимериками’ по названию города в Ирландии. Нонсенс становится сюжетообразующим приемом в интеллектуальной сказке Л. Кэрролла «Алиса в Стране Чудес». В главе «Безумное чаепитие» Мартовский Заяц и Шляпник допускают абсолютный абсурд, намазывая часы маслом и опуская их в чай, а когда обнаруживают, что часы не идут, жалуются: масло было самым лучшим, но, наверное, на ноже для хлеба были крошки.
Обаяние чудачества щедро представлено в английской литературе. Сошлемся хотя бы на несколько примеров. В знаменитом романе Л. Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шен-ди», населенного почти исключительно (возможно, за изъятием женских образов) чудака-
ми, в особенности выделяется комическая пара
- дядюшка Тоби и капрал Трим. Весь пенсион отставного военного дядюшка Тоби тратит на игрушечные мортиры и фортификационные сооружения, проводя лучшие часы своей жизни в военных баталиях на зеленой лужайке. На сетования своего брата Вальтера, такого же чудака, как он сам, дядюшка Тоби с жаром отвечает: «...ведь я же это делаю для блага родины!» - на что следует: «Да благословит Бог ваши мортиры...» [12. C. 189]. Пространство чудачества оказывается синонимом пространства игры и противопоставлено мнимой серьезности жизни. Это игровое пространство означает также идеальное пространство, пространство утопии, идиллии, в котором нет места злу.
В дальнейшем в английской литературной сказке, которая в XIX и XX веках стала предметом внимания со стороны самых рафинированных авторов (Дж. Рескин, О. Уайльд и др.), активно использовалось игровое пространство как синоним идиллии. В сказке А. Милна о Винни-пухе мы не найдем ни одного злодея, и даже меланхолию ослика Иа легко рассеять таким пустяком, как пустой горшочек из-под меда и лопнувший надувной шарик.
‘Eccentricity / чудачество’ как форма игрового поведения предполагает альтернативное пространство (т. е. пространство частной жизни) и наличие увеличения, которое имеет характер персонального выбора (т. е. ‘хобби’). Стерн уже на десятой странице «Тристрама Шенди» вводит ключевое для всего романа понятие ‘Hobby-Horse’ (‘конек’, ‘хобби’).
Nay, if you come to that, Sir, have not the wisest of men in all ages, not excepting Solomon himself,
- have they not had their Hobby-Horses; - their running horses, - their coins and their cockle-shells, their drums and their trumpets, their fiddles, their pallets, - their maggots and their butterflies? - and so long as a man rides his Hobby-Horse peaceably and quietly along the King's highway, and neither compels you or me to get up behind him, - pray, Sir, what have either you or I to do with it?
Да, сэр, если уж на то пошло, разве не было у мудрейших людей всех времен, не исключая самого Соломона, - разве не было у каждого из них своего конька: скаковых лошадей, - монет и ракушек, барабанов и труб, скрипок, палитр,
- коконов и бабочек? - и покуда человек тихо и мирно скачет на своем коньке по большой дороге и не принуждает ни вас, ни меня сесть вместе с ним на этого конька, - скажите на милость, сэр, какое вам или мне дело до этого? [12. C. 14]
На последующих страницах Стерн возвращается к этимологии слова ‘Hobby-Horse’ -‘маленькая лошадка’. У священника Йорика лошадь еще сохраняет свои бытовые очертания и может быть возведена к литературной аналогии (эта кляча сродни Россинанту Дон Кихота). Дядюшка Тоби тоже приобрел весьма занятного конька для своих прогулок. Но, в конечном счете, все эти передвижения на странных «коньках» означают свободу выбора частного пространства и свободу занятий в этом частном пространстве.
В «Рифмах Матушки Гусыни» есть целый ряд шутливых стихотворений, посвященных маленькой лошадке. Они привлекательны своим добрым юмором и непосредственностью:
I had a little hobby horse And it was dapple grey,
Its head was made of pea-straw,
Its tail was made of hay.
I sold him to an old woman For a copper groat,
And I’ll not sing my song again Without a new coat! [13. С. 52].
У меня был конь любимый,
Незатейлив, прост -Головенка из соломы И из сена хвост.
Продал я коня лихого Лишь за медный грош.
И купил себе обнову -Больно плащ хорош! [13. С. 185] Странности характера священника Йорика Стерн передает фразой ‘extravagance of his humour’ - ‘экстравагантность юмора’:
His character was, - he loved a jest in his heart - and as he saw himself in the true point of ridicule, he would say he could not be angry with others for seeing him in a light, in which he so strongly saw himself: So that to his friends, who knew his foible was not the love of money, and who therefore made the less scruple in bantering the extravagance of his humour, - instead of giving the true cause, - he chose rather to join in the laugh against himself <.. .>
Таков уж был его характер, - от всего сердца любил он шутки, - а так как и самому себе он представлялся смешным, то говорил, что не может сердиться на других за то, что они видят его в том же свете, в каком он с такой непререкаемостью видит себя сам, - вот почему, когда его друзья, знавшие, что любовь к деньгам не является его слабостью, без всякого стеснения потешались над его чудачеством, он предпочи-
тал, - вместо того, чтобы называть истинную причину, - хохотать вместе с ними над собой <..> [12. С. 20].
Подобными характеристиками автор снимает сатирический элемент и позволяет торжествовать диалектическому чувству юмора, которое здесь выступает заместителем чудачества.
Добавим к сказанному, что «Тристрам Шен-ди» знаменит как авторский эксперимент с романной композицией. Стерн говорит о причудах своего норовистого «конька», которые не вписываются в планы или расчеты, и рисует сюжетные линии своего романа как замысловатые геометрические фигуры.
Еще один романтический автор, Чарльз Лэм, фактически идентифицирует себя с чудаками-соотечественниками, полностью устраняя дистанцию и апологизируя причуду. «Я люблю дурака так искренне и естественно, как если бы был с ним в родстве и свойстве <...>. Я чту честную смутность разума. Чем больше забавных промахов допустит кто-нибудь в вашем присутствии, тем яснее он докажет Вам, что никогда не предаст и не обманет вас. Я люблю безопасность, которую обеспечивает явная несуразица, люблю уверенность, подтверждаемую некстати сказанным словом» [8. С. 88]. Несомненно, Лэм, как, впрочем, и Кольридж, представлял собой законченный тип чудака. Негодуя против жен своих приятелей, готовых насмешками дискредитировать человека со странностями, он оставляет тому неопровержимое доказательство.
Дж. Б. Пристли противопоставляет чудаков маньякам. В то время как первые совершенно безобидны и доставляют массу удовольствия своими сумасбродствами (следует ссылка на письма Уолпола с их «феерией заскоков и причуд»), маньяки, стремящиеся всякого обратить в свою веру, - истинное бедствие XX века, когда «горе-реформаторов становится все больше» [10. С. 53].
Чудачества, впрочем, при всей своей безобидности, могут внушать и некоторый страх. Добро бы речь шла только о такой общераспространенной странности, как любовь к паукам. Но вот Д. Рейфилд приводит примеры распространения культа ведьм и ссылается при этом на некую сатанинскую секту, устраивавшую свои шабаши на Сицилии; на известного поэта (ему принадлежит также популярный компендиум по греческой мифологии) Роберта Грейвза, выдвинувшего теорию «белой боги-
ни»; на странное зрелище, которое представляет собой непогребенный скелет знаменитого экономиста Иеремии Бентама перед главным колледжем Лондонского университета, которому ученый завещал свой труп [11. С. 228].
Вероятно, оккультизму во многом способствовала также специфика островной природы и родовые замки, к которым приведения прилагались, по-видимому, в качестве неизбежного атрибута.
Существуют, конечно, и вполне невинные курьезы, свидетельство бескорыстных подвигов одержимых чудаков, в частности (и почти что по преимуществу), ученых. В 1878 году, по рекомендации Ч. Дарвина, был издан переводной труд под названием «Некоторые особенности голосового аппарата воробьиных (до сей поры оставшиеся незамеченными)». Из 49 экземпляров, которые удалось распространить в течение последующих 25 лет, 40 были выданы бесплатно. Не таких ли чудаков имел в виду Свифт, описывая Академию в Лагадо?
Несомненно, выдающийся вклад в создание галереи английских чудаков внес Ч. Диккенс. Если воспользоваться ранними произведениями писателя в качестве своеобразного «определителя», то можно составить обстоятельную номенклатуру подобных типов: Пиквик, тип бескорыстного энтузиаста, человек бесконечной доброты, наивности и вспыльчивости; «слишком впечатлительный толстяк Тапмен», вечно попадающий впросак со своей влюбленностью и нерешительностью; «поэтический» Снодграсс и «спортсмен» Уинкль. Но и злокозненный авантюрист Джингль, терзаемый манией предприимчивости и ошеломляющей собеседников фейерверком отрывочных речей. Или, скажем, такие «два великолепных экземпляра в полном цвету на Флит-стрит, в “Радуге”, - они всегда сидели в кабинке у самого камина и курили длиннейшие вишневые трубки, исчезавшие под столом и концами упиравшиеся в пол» («Лондонские типы»). А не чудаки ли многие персонажи Теккерея, да и сам Желтоплюш, с его боксом, карикатурами и клубменством, впридачу?
Есть, однако, влечение, которое разделяет практически вся нация. В своих несколько язвительных очерках Д. Рейфилд, начав разговор о страсти его соотечественников к грядкам и клумбам, не в состоянии скрыть восторга и волнения: «...всю свою эстетику, свой внутренний мир англичанин <...> черпает из сада. <...> Садоводство - это самое скрытое, властолюби-
вое и чувственное из искусств: им можно наслаждаться в одиночестве <... > Садоводство -это подлинное и единственное сохранившееся народное искусство» [11. C. 226]. Выражение ‘hobby crop’ означает ‘любительская культура’ (только в Англии множество сортов роз, как и других цветов, выведено любителями, а не профессионалами), а выражение ‘gardening is his hobby’ означает ‘садоводство - его страсть’. Неслучайно на выставку цветов в Челси публика валит, как на футбол.
Англичане - нация коллекционеров. Коллекционируется все: от индейских томагавков до почтовых марок и от африканских амулетов до спичечных этикеток. Понятно, что этому занятию способствуют национальные черты характера и образ жизни, в первую очередь, думается, - индивидуализм, гарантия неприкосновенности жилища, частной жизни, свободного времени. Неотчужденное «я» британца
- результат органического развития цивилизации, опирающийся на специфические условия природного и географического порядка.
Общеизвестно, что англичане уклоняются от профессиональных разговоров вне службы. Английская жизнь держится на любительстве. Та же Элиза Дулиттл (в «Пигмалионе» Б. Шоу) небрежно отмахивается, когда ей говорят о заслугах Хиггинса: «Это ж его профессия!» Зато Шерлок Холмс или мисс Марпл близки сердцу любого англичанина. То, что Холмс еще и на скрипке играет, делает его особенно обаятельным. Когда Ватсон лечит больных - тоже не вполне понятно.
Пространство частной жизни предполагает также некоторые игровые приемы. К ним, безусловно, относится вся гамма спортивных, охотничьих, любительских мероприятий. Но есть и еще одна знаменательная традиция -всевозможные розыгрыши, юмор которых не всегда доступен иностранцам, но хорошо ощущается самыми англичанами. Такие розыгрыши - вроде теста на наличие чувства юмора, а в известном смысле - предметный язык британского мышления: искусственные мухи, пауки и крысы продаются в специальных магазинах, фарфоровые яйца и пластмассовые «чернильные пятна» тоже. И. Эренбург рассказывает в своих мемуарах, что специально приготовленные к приезду Черчилля в Москву сигары разрывались, когда британский премьер (в присутствии Сталина) пытался их раскурить. Вероятно, виновными в «диверсии» занялся НКВД. А между тем Черчилль должен был от-
нестись (и, по-видимому, отнесся) к казусу с чувством юмора: сигары и папиросы, взрывающиеся с адским треском, как только к ним подносят спичку, тоже входят в репертуар английских розыгрышей. А можно взгромоздить автомобиль на здание колледжа или имитировать посещение королевского фрегата абиссинским негусом [4. С. 29]. Юмор британского разговора - это средство сохранить присутствие духа в драматических или трогательных ситуациях.
Понять, что такое английский юмор, - не просто для иностранца, но и сами англичане затрудняются с определением: не остроумие, не «смех сквозь слезы», не ирония, не насмешка. «На английском языке, - рассуждает Д. Рейфилд, - где так много слов омофонов <... > очень трудно высказываться однозначно, недвусмысленно» [11. С. 236]. Пользуясь этой амбивалентностью, можно, сохраняя благочестивый облик, ниспровергать святыни. «Британский юмор жив тем, что он проповедует тайный обывательский нигилизм» [11. С. 236].
Чувство юмора, рассуждает другой англичанин, помогает терпимо относиться к людям, не слишком доверять человеческой природе и вносить необходимые коррективы в высокопарные моралистические декларации. Больше ли в юмористическом начале этики, чем в серьезности - зависит от точки зрения. Юмор может отдавать некоторым цинизмом или нигилизмом, но он не требует человеческих жертвоприношений [9. С. 69].
Список литературы
1. Гейне, Г. Флорентийские ночи // Гейне, Г. Собр. соч. : в 6 т. Т. 4. М. : Худож. лит., 1982.
2. Джером, Дж. К. Трое в одной лодке, не считая собаки. М. : Худож. лит., 1978. 364 с.
3. Диккенс, Ч. Очерки Боза // Диккенс, Ч. Собр. соч. : в 30 т. Т. 1. М. : ГИХЛ, 1957. С. 49611.
4. Изаков, Б. Все меняется даже в Англии. М. : Совет. писатель, 1965. 231 с.
5. Кант, И. Критика способности суждения // Кант, И. Сочинения : в 6 т. Т. 5. М. : Мысль, 1966. 564 с.
6. Карамзин, Н. М. Письма русского путешественника. М. : Правда, 1988. 540 с.
7. Кольридж, С. Т. Избранные труды. М. : Искусство, 1987. 347 с.
8. Лэм, Ч. Очерки Элии. Л. : Наука, 1979. 264 с.
9. Моэм, У. С. Подводя итоги. М. : Высш. шк., 1991. 557 с.
10.Пристли, Дж. Б. Заметки на полях : худож. публицистика. М. : Прогресс, 1988. 468 с.
11. Рейфилд, Д. Заметки об Англии // Иностр. лит. 1994. № 6. С. 222-236.
12.Стерн, Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена / пер. и прим. А. А. Фран-ковского. М. : Гос. изд-во худож. лит., 1949. 685 с.
13.Стихи Матушки Гусыни : сборник / сост. К. Н. Атаровой. М. : Радуга, 2002. 384 с.
