CC BY
22
16 Гейне Э. Дж. Автобиография мисс Джейн Питтман / Пер. с англ М : Прогресс, 1980. С.77.
17. Там же С. 80.
18 Там же С. 43.
19 Райт Р. Долгий сон // Райг Р. Черный. Долгий сон. Рассказы / Пер с англ М. 1978. С. 515.
20. Цит. по: Современное зарубежное литературоведение (Страны Западной Европы и США): Концепции, школы, термины: Энциклопедический справочник. М., 1996. С. 194.
21 Douglass F. Narrative of the Life of Frederick Douglass, an American Slave, Written by Himself. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1960. P. 37.
22. Мелетинский E.M О литературных архетипах. M: РГГУ, 1994. С 11.
А.Г. Бент
"КЛЮЧИ КОРОЛЕВЫ ЕЛИЗАВЕТЫ": КОМПЕНСИРУЮЩАЯ ФУНКЦИЯ ИГРЫ В СОВРЕМЕННОЙ АНГЛИЙСКОЙ ИСТОРИИ И СОЦИАЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ
В Англии сохранилось множество традиций, имеющих объяснение в истории страны1. Присутствуя в современности в своем прежнем облике или облачении, уже исчерпанные социальные явления, конфликты, компромиссы позволяют обществу или отдельным его категориям примириться с утратами, взглянуть со стороны на преходящий характер идеологических, политических, моральных установок, понятий и вкусов.
Коснемся двух мотивов, назовем их условно "веселая старая Англия" и "английское лицемерие". Знакомясь с культурой средневековья, исследователь наталкивается на факты и обычаи, которые не очень хорошо согласуются с нормами поведения, усвоенными английским обществом XIX века. Можно даже увидеть, когда и как происходили перемены, что лежало в их основе. И, главное, можно увидеть тенденцию, целенаправленно осуществляемое социальное воспитание общества, по преимуществу низших классов, в интересах стабильности существующего порядка и распределения полномочий.
Театр времен Шекспира, как и театр самого Шекспира, был далек от жеманства и стыдливости Здесь лились потоки крови, здесь откровенно обнажали себя человеческие страсти и пороки, речи персонажей бывали достаточно вольными, порой циничными, порой скабрезными, вульгарность, не стесняясь, соседствовала с высоким пафосом. Можно сослаться на диалоги убийц в "Ричарде III", на неблагопристойные шуточки кормилицы Джульетты, на мерзких ведьм
в "Макбете", на циничные намеки Яго, но и на насмешки Меркуцио ("Ромео и Джульетта") и двусмысленности, отпускаемые Гамлетом в разговорах с Офелией и королевой Гертрудой Они не коробили тогдашних зрителей, потому что границы (в частности, культурные) между классами и сословиями были подвижными, потому что еще не возникло той специфической социально-культурной сегрегации, которая отделяла "джентльмена" от плебея
Представления о "веселой старой Англии" (она же и "добрая") связывались с обжорством, с культом пива (портера, эля) и виски, с "соленым" словцом, дебошами и эскападами, с буйным застольем и потасовками, всегдашней готовностью перейти к выяснению отношений на кулаках, наконец, с откровенностью в демонстрации быта, в том числе и эротики. То обстоятельство, что Англия — держава морская и колониальная, подобные грубые формы поддерживало правом сильного, мужеством и риском профессии и судьбы, "спросом" на грубые удовольствия, удовлетворяемые в припортовых кабаках и тавернах, в компании удалых "подруг".
Английский роман XVIII века, при его сравнении с романом классического реализма Диккенса, Теккерея или Джорджа Элиота, поражает именно несравненно большей откровенностью, натуралистической телесностью, физической свободой, даже разнузданностью, лексической недвусмысленностью, Это видно и в романах Т.Дж Смоллета ("Родерик Рэндом", "Перигрин Пикль"), и в "Томе Джонсе" Г. Филдинга (как и в других его романах, довольно вспомнить, что "Джонатан Уайльд Великий" — это история жизни главаря уголовного мира). Знаменитые серии гравюр Хогарта также весьма откровенны в изображении буйства, попоек, любовных утех. Но в них, как и во всей культуре Просвещения, силен дух нравоучительности, наставления, воспитания. Переход к морализму становится все более очевидным.
Поворот в сторону подавления и сублимации нежелательных, морально осуждаемых поведенческих и языковых форм начался раньше — с распространением пуританства (XVI—XVII вв.). Оно выступало против аристократии и короны, вооруженное не только своей экономической энергией и политическими идеалами, но и своими строгими моралистическими принципами, которые облекали насилие над противником в одежды религиозного праведничества (потому и казнь Карла I не воспринималась, в отличие от казни французского короля спустя 140 лет, как деяние святотатственное и безбожное).
О том, что новые моральные тенденции должны были еще в течение длительного времени сосуществовать с прежними, нечего и
говорить. Речь ведь идет о процессе вытеснения, о параллельном культурном пространстве, о "разделении сфер влияния". Вполне понятно, что недолгий период Реставрации Стюартов (конец XVIII века) ознаменовался (как реванш) бытовым и эстетическим либертинажем, свидетельством которого явились рискованные комедии Уичерли и Конгрйва. Здесь будет уместно сослаться на эпизод из "Саги о Форсайтах" Голсуорси. Марджори Феррар, эмансипированная аристократка. позволяет себе такие сомнительные поступки, как чтение эротического романа, авиапутешествие в славившуюся театральным авангардизмом большевистскую Москву в компании любовника и участие в любительском спектакле по пьесе Уичерли "Прямодушный", где есть некая "сцена в темноте". Этого оказывается достаточным, чтобы суровые моралисты присяжные отклонили ее иск о диффамации, предъявленный Флер Монт. Впрочем, эта победа подорвала и репутацию Флер, поскольку общество само уже продвинулось в сторону смягчения моральных запретов (напомним, что действие происходит в 20-е годы).
Отголоски атмосферы "веселой старой Англии" первоначально табуизируются в средних классах, а затем запрет распространяется и на высшее общество. Это очень заметно в эпоху предромантизма и романтизма. В "Векфилдском священнике" Голдсмита порочному аристократу противопоставлен добродетельный сельский викарий. Симптоматичен конфликт с английским обществом, который сопровождал жизненный путь Байрона и Шелли. Стендаль в своих дневниках даже готов его свести к тому, что Байрон не скрывал любовных связей с женщинами из простонародья, т.е. нарушал некие чисто внешние условности, Шелли ставили в вину прежде всего его "безбожие". Именно XIX век (и особенно так называемая "викторианская эпоха") явился периодом установления тотального господства и непререкаемого авторитета "миссис Грэнди", торжества английского лицемерия и двоедушия
Нас интересуют социальные проявления компенсации. Сравнивая уровень нравственной свободы в политически порабощенных странах континента и в политически свободной Англии, Герцен (объективный наблюдатель островной жизни) задается риторическим вопросом, предрешенный ответ на который — отнюдь не в пользу Британии: "Разве Гете и Фихте, Кант и Шиллер, ... Гумбольдт... и Лессинг .. скрывали свой образ мыслей или имели бессовестность проповеды-вать шесть дней в неделю в академиях и книгах свою философию, а на седьмой фарисейски слушать предику (проповедь) и морочить толпу, la plebe, своим благочестивым христианством?"2 "Островом фарисеев"
назвал свою страну Голсуорсн. Нарисованная им картина английских нравов — художественный памятник эпохе, созданный автором, осознающим свою причастность к этому миру.
Скандал, связанный с "делом Профьюмо", министра обороны в кабинете Макмиллана (60-е годы нашего века), и дорогой проститутки Кристин Килер, разоблачения, содержавшиеся в опубликованных в этой связи дневниках светского остеопата Стивена Уорда, погибшего при невыясненных обстоятельствах, заставили громко заговорить о "двойной морали" "истэблишмента", о подавленных неврозах и фрейдистских комплексах английского общества. В самих подробностях скандала фигурировали некоторые признаки театрального порядка, хотя их и нельзя назвать чисто английскими.
Сам по себе механизм "замещения" предполагает подстановку, переодевание либо ряжение, театрализацию. В одних случаях они носят характер безобидной игры, в других выступают в качестве приема сокрытия неблагопристойной тайны, в третьих превращаются в некое принудительное условие и т.п. Приведем некоторые примеры, подтверждающие сказанное и демонстрирующие неслучайный, системный характер заместительной функции и ролевой игры.
Каждый вечер в Лондонском Тауэре происходит сцена, являющаяся реликтом одного из древнейших воинских обрядов в мире — "обряд ключей". Этот обряд начинается в 21.53 вечера, когда главный стражник со связкой ключей выходит навстречу "эскорту ключей" у Кровавой башни. Происходит следующий диалог:
— Стой, кто идет?
— Ключи.
— Чьи ключи?
— Ключи королевы Елизаветы.
— Ключи королевы Елизаветы могут пройти... и т.д3.
Ежегодно, по случаю избрания нового лорд-мэра, в Лондоне
устраивается карнавальное шествие, новый градоначальник, облаченный в бархатный, расшитый серебром камзол, объезжает Сити. За ним следуют одетые в средневековые костюмы представители цехов и гильдий, на автомобилях везут гигантские куклы Гога и Магога (легендарных основателей Лондона). Зрелище собирает массу любопытных. "Даже самой королеве Англии доступ в Сити разрешен лишь после выполнения сложного церемониала" — условность, которую, однако, никому не придет в голову нарушить4.
Читатель Диккенса почти в каждом его романе наталкивается на имя Гая Фокса. В 1605 году заговорщики-католики намеривались поднять восстание, а сигнал к нему - взрыв парламента во время его
открытия (и в присутствии короля Якова I). Один из главных заговорщиков, Гай Фокс, должен был взорвать бочки с порохом в подвале палаты лордов. За день до назначенного срока заговор был раскрыт, главные его виновники казнены. С тех пор ежегодно в день раскрытия заговора (5 ноября) торжественно сжигается чучело Гая Фокса — на потеху зрителям. Это превратилось уже в чисто карнавальное действо и утратило назидательный или устрашающий смысл5.
Смотритель Тауэра и сейчас щеголяет в средневековом наряде. В Англии лишь недавно освободилось (после смерти специалиста) место главного палача, хотя самих казней не было уже лет тридцать Но в прежние времена в обряде был ощутим налег жуткой театральности Гейне, присутствовавший при публичной казни бедняка, укравшего овцу, не мог забыть белого колпака, в который упрятали голову осужденного6. "Палач прокрадывался в тюрьму накануне казни, тайно наблюдал за своей жертвой, даже спал в соседней камере и до последнего миллиметра вычислял длину петли На следующее утро он входил в камеру, вежливым пальцем трогал гшечо приговоренного, говорил: "Прошу за мной. Не бойтесь, все будет хорошо" ... — так, опираясь на мемуары последнего палача, описывает этот ритуал Д. Рейфилд7.
Проницательно обнажает английское лицемерие Ч. Лэм, парадоксально противопоставляя нищих ("древнейшие и наиболее почтенные представители обездоленных") беднякам8. Если припомнить, что в Англии существует запрет на попрошайничество (но можно, в виде прикрытия, предлагать спички или рисовать на тротуаре) и уличную проституцию (цветочница в пьесе Шоу Элиза Дулиттл пугается, когда ее упрекают в том, что она "пристает" к мужчинам), то можно согласиться, что некоторые проблемы решаются в чисто театральном духе, как навязывание ролевого поведения. Тот же Ч. Лэм негодует по поводу молитвы перед едой: молитва пристойна в устах бедняка, но в устах богатых — кощунственна, т. к. это признательность за богатство и изобилие.
Выражение "две нации" принадлежит Б. Дизраэли, политическому деятелю и писателю прошлого века. В ходу и другие обозначения классовой дифференциации — культурная сегрегация, социальный апартеид. Английский реализм сделал много для разоблачения того социального лицемерия, которое коренилось з издевательских и карательных мерах против нищенства и бродяжничества. Этими мерами (работные дома, ссылка в колонии и т.п.) правящие классы в XIX веке пытались предотвратить социальный взрыв. Но и в конце XIX века общество было шокировано открытиями, сделанными в
Ист-Энде пастором Ч. Бутом. Отсюда берет начало острая критика общественного лицемерия у фабианцев (Шоу в "Домах вдовца" и "Профессии миссис Уоррен", Уэллс в "Машине времени"), а также в трезвой и доказательной книге Дж.Лондона "Люди бездны".
В. Вулф в своей повести "Флаш", рассказывая о жизни поэтессы Э. Баррет-Браунинг, один из эпизодов (похищение собаки, переговоры о выкупе, посещение трущоб) строит в духе некоей стилистической реконструкции. Мир нищеты и порока существует рядом (на соседней улице) с миром богатых витрин и блестящих выездов. Но общество не желает его замечать, пока не столкнется с ним непосредственно. Происходит как бы игра в запреты. "Они очутились в мире, где под полом мычат коровы, где целые семьи ютятся в комнатах с выбитыми окнами, где воду включают только дважды в неделю, где нищета и порок порождают нищету и порок. Они очутились в области, неведомой для почтенного кучера"; для перепуганной горничной, тем более — для самой молодой дамы9
Маргинальная среда образует издавна некий параллельный, вывернутый мир, в самом существовании которого присутствует карнавальное начало. Это однозначно продемонстрировал на материале Рабле М.М. Бахтин, это интерпретировалось в литературе разных стран (Гюго, Золя, Валье-Инклан, Жене и многие другие).
Байрон в последней песни "Дон Жуана" использовал воровской жаргон, сообщая о первой встрече своего героя с британскими мошенниками. О знаменитых лондонских "пикпокетах", снующих в толпе и очищающих карманы, упоминают Гончаров и Герцен. Диккенс, отнюдь не идеализировавший (в отличие от Э. Бульвера-Литтона) уголовную среду, показал сумрачную и отталкивающую, но внушающую тревогу и жалость галерею карманников, бандитов и грабителей в "Оливере Твисте". В знаменитом мюзикле (и сделанном на его основе фильме) "Оливер" эта среда предстает в эстетически преодоленном виде, как уже случилось прежде с миром бедняков в "Моей прекрасной леди" Однако вряд ли можно считать вопрос "закрытым". Совсем напротив. Маргинальных категорий стало больше. В частности, Лондон в наше время наполнен выходцами из Вест-Индии, Пакистана, других стран. Это громадный этнографический, эстетический ареал повседневного жизненного театра (костюм, обряды и ритуалы, язык, жест, поведенческие стереотипы, образ жизни — большие семьи, музыка и ритм и т.п.). Специфическая эстетика у сексуальных меньшинств, рокеров, панков (одежда, жаргон, походка, косметика, прическа, аксессуары), у приверженцев различных политических или религиозных доктрин (фашистов, исламистов, будди-
стов). Особое пространство образуют районы увеселений в Сохо и других местах. Театральность здесь — условие существования.
Англичане за границей — это некий "театр для себя". Они везут из своего отечества не только привычки и манеры, но и "ауру". Систематическое (по Бедекеру) знакомство с достопримечательностями, "безучастное любопытство"10, как выразился Гейне, ксенофобия и бесцеремонность — все это формы национальной самозащиты и одновременно экспансия, навязывающая другим специфический британский way of life.
Описывая английскую резиденцию в Сингапуре, молодой Киплинг с некоторым удивлением констатировал приметы традиционного быта и поведения, узнаваемость национальных типов, распространившихся по всему миру благодаря господству над колониями: старая дева, холеный субалтерн с фокстерьером, толстый полковник и тучный судья, жена инженера, купец и его семейство. "Неужели я путешествую вокруг света ради того, чтобы встречаться с этими людьми7" — восклицает случайный собеседник11. Колониальный синдром в образе мыслей и поведении англичан саркастически поносит в своих дерзких инвективах Джимми Портер из нашумевшей пьесы Дж. Осборна "Оглянись во гневе" Разрушение колониальной империи, переход Англии на "вторые роли" в геополитическом "концерте" и другие последствия мировых войн и революций, разумеется, меняют постепенно поведение англичан, но нелюбовь к иностранцам, как и верность своим традициям продолжают прочно сидеть в английском обществе.
Внешним видом английский путешественник старался отделить себя от окружающих Молодой человек приезжает в Веймар и появляется при дворе, но черный сюртук и треуголка смущают его "Мучимый страхом, что в таком виде я очень смешон, я уговорил матушку выслать мне лейб-гвардейскую форму, которую носил с великим шиком и важностью. "12.
Не только вполне марксистская М. Шагинян в своих "Английских письмах", но и авторитетный А. Тойнби связывают поведение англичан за границей, их подчеркнутое нежелание приспосабливаться к "среде обитания" с имперским мышлением: "В понятии "туземец" содержалось отрицание личности через полное отрицание политического и экономического статуса аборигена. Называя исконных обитателей завоеванных земель "туземцами", "цивилизованный" человек лишает их человечности, полностью отождествляя с флорой и фауной"13. Поэтому, очевидно, англичане не эмигрируют иначе как в США и доминионы и подолгу живут лишь в странах традиционно британского влияния.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Об английских традициях см.: This Britain. Tradition and Achievement. Edited by Newton Branch. — London, 1951; Brentnall M. The Old Customs and Ceremonies of London. L.; Sydney, 1975; English Life and Leisure. A Social Study. By B. Seebohm Rowntree and G.R.Lavers. L.; N.Y.; Toronto, 1951; Hogg G. Customs and Traditions of England. Newton Abbot, 1971; Id. Pageantry of Britain in Colour. L., 1974 и др.
2. Герцен А.И. Герцен А.И. Былое й думы // Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т. М.: Правда, 1975. Т. 3. С. 171.
3. Brentnall М. Op.cit. Р. 77-79.
4. Изаков Б. Все меняется даже в Англии. М.: Сов. писатель, 1965. С. 77-78.
5. Обряд обследования подвалов выглядит так: лейб-гварденцы королевы с фонарями в руках при полном параде совершают традиционный осмотр подземелий Вестминстерского дворца накануне официального открытия сессии Парламента (Brentnall М. Op. cit. Р. 88).
6. Гейне Г. Флорентийские ночи // Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. Т 4. С. 480.
7. Рейфилд Д. Заметки об Англии // Иностр. лит. М.,1994. № 6. С. 230.
8. Лзм Ч. Очерки Элии. Л.: Наука, 1979. С. 119.
9. Вулф В. Флаш // Вулф В. Флаш: Рассказы. Повесть. М: Известия, 1986. С. 178179.
Ю.Гейне Г. Указ. изд. Т. 4. С. 480.
11. Киплинг Р. От моря до моря. М.: Мысль, 1983. С. 41.
12. Форстер М. Записки викторианского джентльмена: У.М. Теккерей. М.: Книга, 1985. С. 52.
13.Тойнби А. Дж. Постижение истории: Сборник. М.: Прогресс, 1991. С. 589.
A.M. Гильдина ПОЧЕМУ ЛЕОПОЛЬД БЛУМ - ЕВРЕЙ?
(О СООТНОШЕНИИ ИДЕАЛЬНОГО И РЕАЛЬНОГО В ЕВРЕЙСКОЙ ТЕМЕ ДЖОЙСА)
То Nan Mulder and Mr Brian Sandelson with great thanks
Мы no необходимости остаемся чуждыми себе, мы не понимаем себя, мы должны путать себя с другими, извечным пребывает для нас положение' "Каждый наиболее далек самому себе" - в отношении самих себя мы не являемся познающими
Ф.Ницше1
Литературоведческий интерес к еврейской теме и проблематике в творчестве Джойса возник сравнительно недавно и связан, прежде всего, с изучениём образа Леопольда Блума, самого неоднозначного в романе "Улисс". Долгое время Блум воспринимался литературоведами как тень Стивена, второстепенный герой, введенный в роман для осуществления пародийных возможностей текста. Однако публикация статей, бесед, биографий и архивных материалов Джеймса Джойса, а также, возможно, временная дистанция, которая зачастую
