CC BY
19
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2022. № 1
ИЗ АРХИВА В.Н. Торопова
ТРУДНЫЙ ПУТЬ КНИГИ: ВОСПОМИНАНИЯ Г.Е. ПОМЕРАНЦЕВОЙ ОБ ИСТОРИИ ПУБЛИКАЦИИ РАБОТЫ С.Н. ДУРЫЛИНА «НЕСТЕРОВ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ»
Мемориальный Дом-музей С.Н. Дурылина 141060, г. Королёв, ул. Свободная, 12
Публикация посвящена истории создания и издания одного из главных трудов С.Н. Дурылина — книги «Нестеров в жизни и творчестве» (серия ЖЗЛ). Произведения Сергея Николаевича Дурылина — литературоведа, писателя, историка театра, религиозного мыслителя, этнографа, педагога — и публикации о нем в последние годы все чаще появляются в печати. Изданы его главная книга «В своем углу», мемуары «В родном углу», сборники статей и прозы, роман-хроника «Колокола» и повесть «Сударь кот», сборник «Няня» и др. Однако книга «Нестеров в жизни и творчестве», которая выдержала три издания (1965, 1976, 2004), до сих пор не издана в полном объеме, рукопись хранится в архиве Мемориального Дома-музея С.Н. Дурылина в Болшеве. В публикации говорится о личности жены Дурылина, Ирины Алексеевны Комиссаровой-Дурылиной, благодаря которой, среди прочего, состоялось первое издание книги о Нестерове. Она спасла Дурылина в ссылках (1922—1933) после двух арестов, создала ему бытовые условия, освободившие его для творчества, была его секретарем и доверенным лицом. После смерти писателя она выполнила его мечту и ценой больших усилий открыла в Болшеве публичную библиотеку, передав в качестве начального фонда 3000 книг из личной библиотеки Дурылина. Она подготовила болшевский дом и архив для создания в нем музея, который уже после ее смерти открыла ее сестра Александра Алексеевна Виноградова. С 1966 г. библиотека и улица, ведущая к ней, носят имя Дурылина. На зданиях библиотеки и Мемориального Дома-музея С.Н. Дурылина укреплены мемориальные доски. В 2019 г. отмечался 120-летний юбилей со дня рождения этой замечательной женщины. Публикуемые воспоминания о ней Г.Е. Померанцевой позволяют понять, каким самоотверженным, редким человеком была Ирина Алексеевна. Автор воспоминаний Галина Евгеньевна Померанцева в течение 50 лет (1950—1982) работала старшим научным редактором серии «Жизнь замечательных людей» издательства
Торопова Виктория Николаевна — филолог, внештатный научный сотрудник Мемориального Дома-музея С.Н. Дурылина в Болшеве (e-mail: [email protected]).
«Молодая гвардия». Автор работ о Дурылине и книги «Биография в потоке времени. ЖЗЛ: замыслы и воплощения серии» (М., 1987).
Ключевые слова: С.Н. Дурылин; М.В. Нестеров; И.А. Комиссарова-Дурылина; Г.Е. Померанцева; мемуары.
В 2020 г. исполнилось 75 лет со дня окончания С.Н. Дурылиным работы над книгой о художнике М.В. Нестерове — «Нестеров в жизни и творчестве» — и 54 года со дня выхода ее первого издания [Дурылин, 1965]. Книга уникальная, написана замечательным писателем, ученым о своем друге. Она пользуется большим спросом у читателей, выдержала уже три издания, и все они разошлись мгновенно. В домашней библиотеке каждого интеллигентного человека книга занимает почетное место.
Публикуем воспоминания редактора книги Галины Евгеньевой Померанцевой о том, как шла работа над первым изданием книги. Воспоминания написаны к 120-летнему юбилею Ирины Алексеевны Комиссаровой-Дурылиной (1899—1976), женщины удивительной, заботами и помощью которой мог жить и работать Сергей Николаевич Дурылин.
Закончив в Болшеве монографию о М.В. Нестерове, Дурылин сожалеет, что нельзя написать ее, как хотелось и как надо бы. «Я окончил книгу о М.В. Нестерове, — сообщает он в 1945 г. в письме П.П. Перцову. — В ней 1400 ремингтонных страниц. Какая бы ни ожидала ее судьба, я сделал то, что хотелось всегда Михаилу Васильевичу, — написал книгу о нем, начав ее — легко сказать! — еще в 1923 году!» [Дурылин, 1945: 30]. В конце рукописи Дурылин поставил точную дату окончания работы, т.е. когда он поставил последнюю точку: 3/У-45 г. в 6 ч. вечера в Великий четверг. В рукопись Сергей Николаевич вложил листок с такой записью:
ПОСВЯЩАЕТСЯ ИРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ КОМИССАРОВОЙ-ДУРЫЛИНОЙ.
В этот труд о МИХАИЛЕ ВАСИЛЬЕВИЧЕ НЕСТЕРОВЕ, горячо тебя любившем и глубоко уважавшем, вложено тобою столько любви, заботы и всяческой помощи, что если б не было тебя около писавшего эту книгу, не было бы и этой книги. Твое имя должно поэтому стоять на первой ее странице, — и с твоим именем должна эта книга идти в жизнь.
Твой С. Дурылин Болшево
1945 год, 5 мая. В. Суббота [Бащенко, 2010: 18-19]
Работа Дурылина над книгой шла не только долго, но и нелегко. Издать ее при жизни опального автора (аресты 1922 и 1927 гг., три ссылки: Челябинск, Томск, Киржач) и о художнике — творце религиозной живописи было невозможно. В военном 1942 г. удалось издать маленькую брошюрку [Дурылин, 1942]. Посылая ее с Ириной Алексеевной Комиссаровой-Дурылиной художнику, Дурылин пишет:
«Дорогой Михаил Васильевич! <...> Когда-то я мечтал написать большую книгу о Нестерове, — и добрая половина ее была написана и существует в рукописи. Дописать эту книгу мне, видно, не суждено. То, что я посылаю Вам, это не книга, а книжка, и даже не книжка, а мой доклад о Нестерове, прочитанный на торжественном заседании Комитета по делам искусств Союза художников по поводу 80-летия Вашего рождения. Доклад кое в чем сокращен не мною, а издателями; кое в чем дополнен — мною, но по просьбе издателей (конец книжки). Выбор иллюстраций был определен тем, что ни одной Вашей картины и портрета нет сейчас в Москве, сфотографировать было не с чего, и приходилось довольствоваться теми негативами, которые имелись в издательстве. Для того, чтобы дать хоть одну «нестеровскую девушку», пришлось [сделать] снимок с этюда, подаренного Вами мне.» [Дурылин, 1942: 20].
О характере дружеских отношений Дурылина и Нестерова свидетельствуют письма Сергея Николаевича:
«Милый Михаил Васильевич! Очень скучаю по Вас! После Вашего отъезда просто места не нахожу! Всюду и всегда не хватает Вас. В этот Ваш приезд1 я как-то особенно ясно ощутил, какое большое, никем никогда не занятое место занимаете Вы в моей душе, в моем бытии. Мне было 11 лет, когда я впервые увидел Вас в Вашей картине (это были «Труды пр. Сергия») — и с тех пор вся моя жизнь осветилась Вашим взором художника, человека — и, наконец, друга! В этот Ваш приезд я мог бы беспрерывно 24 часа в сутки говорить с Вами, думать с Вами, мечтать с Вами.» [Дурылин, 1940: 12].
«Милый Михаил Васильевич! Пишу в Вашей2 комнате, за Вашим письменным столом. Скучаю по Вас. <...> Приезжайте к нам скорее. Это общая просьба от всех нас — от Ирины до маленькой кошечки.» [Дурылин, 1940: 14].
0 том, какое место занимала в жизни Дурылина, какое значение для него имела Ирина Алексеевна, свидетельствуют письма:
1 В Болшеве у Дурылина Нестеров любил гостить и приезжал на недельку-две начиная с 1937 г. Ирина Алексеевна умела создать для художника теплую атмосферу, в которой утишался его ершистый характер, и он отдыхал душой и телом.
2 В доме Дурылина в Болшеве еще при строительстве (1936) одна комната предназначалась для Нестерова. Это была гостевая комната.
«Благодарен Вам [Нестерову] по последнее мое издыхание за себя и за Ирину, которую Вы поняли и узнали, и полюбили как никто другой» [Дурылин, 1936: 5].
Из письма Дурылина к И.С. Зильберштейну:
«Что значит для меня Ирина Алексеевна, Вы знаете с 1932 года — и знаете лучше всех: я не мог бы — при моих годах, сердечной болезни, неприспособленности к жизни, при моей слепоте (у меня потеряно 80% зрения) — сделать ничего, если б не Ирина Алексеевна: Она мне поводырь (в буквальном смысле слова), и переписчик, и секретарь,
и доверенное лицо, и кормитель мой, одним словом, всё» [Личный архив Г.Е. Померанцевой. Черновой автограф письма].
Письмо старейшей актрисы Малого театра Евдокии Дмитриевны Турчаниновой:
«Дорогая Ирина Алексеевна. <...> Я всегда смотрю на Вас как на посланного Богом хранителя Сергея Николаевича. Если бы не Вы, Сергей Николаевич не в состоянии был бы работать, оставить после себя драгоценное наследство мысли, ума, знаний. Вы создали ему такую обстановку, без которой он не мог бы работать. Сколько больших людей страдали от того, что близкие люди не понимали их, не могли окружить их заботой, а сами требовали, чтобы они носились с их мещанскими потребностями. А Вы, дорогая, одна из тех замечательных, настоящих русских женщин, которые отходят в тень ради того, чтобы помочь человеку творить без помехи. Пишет о Пушкине, о Гоголе, и как он готовится к этому! Как по-настоящему он все это делает, здесь — не заработок, не личная выгода, а настоящая любовь к предмету, о котором он говорит с радостью, любовью, выискивая, тщательно изучая всё. Когда я приезжаю к вам и вхожу в скромный кабинет Сергея Николаевича, я всегда чувствую во всем Вашу любящую руку, Вашу огромную чуткость, я смотрю на книжки и вижу, с какой любовью, смыслом и толком Вы разбираете, приводите все в порядок, помогая Сергею Николаевичу; и упрекать Вам себя, дорогая, решительно не в чем. Я Вас понимаю, глубоко уважаю, люблю как человека. Вы умны, тактичны и все понимаете. Желаю Вам здоровья, счастья, радости, берегите себя, подумайте хорошенько о своем здоровье, я прошу Вас об этом. Вы обязаны думать; я знаю, для себя Вы не будете это делать, но для него, Вы ему нужны как воздух, без Вас он не может жить и работать. Целую Вас. Ваша душой Е. Турчанинова» [Турчанинова, 1974: 111].
Несколько слов о том, что предшествовало работе Г.Е. Померанцевой над рукописью «Нестеров». Это объясняет некоторые моменты ее воспоминаний.
После смерти Сергея Николаевича Дурылина Ирина Алексеевна обрабатывала его архив и стремилась опубликовать законченные
им, но не изданные работы. Рукопись книги «Нестеров» она отдала в Институт истории искусств, где работал Дурылин десять лет до самой смерти (1945—1954). Но там отказались от ее публикации из-за «неакадемичности». Тогда она обратилась к историку, действительному члену Академии наук СССР Николаю Михайловичу Дружинину с просьбой прочитать рукопись, дать отзыв и совет по ее изданию. Дружинин, очень высоко оценив труд Дурылина, указал ряд причин, по которым рукопись не могла быть опубликована в те 1950-е годы: «Раскрывая мотивы и приемы художественной кисти М.В. Нестерова, Сергей Николаевич обходит вопрос о связи этих явлений с общественными условиями эпохи, со сменой различных этапов исторического процесса. Само построение исследования — скорее по темам, чем по периодам творческой жизни М.В. Нестерова, — исключает возможность понять социальную обусловленность его художественного развития. <...> М.В. Нестеров представляется неизменным во всем протяжении своей творческой жизни; от читателя ускользают внутренние противоречия, которые характерны для этого крупного, но сложного в своем единстве художника. Эти особенности рукописи Сергея Николаевича создают большие трудности для ее издания в настоящее время». Рецензенты «будут односторонне упрекать автора рукописи в религиозном уклоне, в апологетике раннего периода творчества Нестерова, в субъективно-идеалистическом подходе к теме и т.д. Найдутся и такие рецензенты, которые усмотрят в монографии пропаганду религиозного восприятия мира, недостаточное внимание к реалистическим приемам М.В. Нестерова и т.д.» [Переписка Н.М. и Е.И. Дружининых, 2018: 198]. Кроме того, отмечает Дружинин, в книге имеются повторы. Она и не академическая, и не мемуарная, это исследование по истории русского искусства. Дружинин советует попытаться издать книгу как мемуары или дождаться лучших времен, поскольку книга не устареет. Выразил Дружинин и опасения, что редакторы при подготовке книги в печать могут изуродовать текст Дурылина, исказить его манеру письма.
Ирина Алексеевна была в затруднении. Она попросила помочь ей давних друзей: Татьяну Андреевну Сидорову (Буткевич) и ее дочь — Наталью Алексеевну Сидорову, искусствоведа, сотрудницу Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. В 1959 г. они привезли ей сокращенную редакцию книги. Сократили повторы, слишком длинные искусствоведческие куски текста. Видимо, этот вариант, заново перепечатанный, и был передан Г.Е. Померанцевой для подготовки книги к печати.
Когда книга, подготовленная Г.Е. Померанцевой, вышла в 1965 г. в серии «Жизнь замечательных людей», Дружинин одобрил ее:
«Конечно, жаль, что текст не удалось довести до читателей во всем его объеме. Но все-таки главное из труда Сергея Николаевича опубликовано, сохранен его стиль и впервые напечатаны неизвестные ранее высказывания Нестерова. Очень интересен подбор иллюстраций» [Переписка Н.М. и Е.И. Дружининых, 2018: 272].
В 2003 г. директор издательства «Молодая гвардия» А.В. Петров обратился в Мемориальный Дом-музей Дурылина с просьбой подготовить полную версию книги о Нестерове. В 2004 г. книга вышла с дополнениями. Но они были сделаны по тому же машинописному экземпляру, с которым работала Г.Е. Померанцева. Полный текст потребовал бы издания двух томов и большой работы с рукописью Дурылина. На это не было времени, издательство ограничило нас в сроках и объеме книги. Так что полный текст рукописи Дурылина (1400 машинописных страниц) хранится в Мемориальном Доме-музее Дурылина3 и ждет своего издателя.
Г.Е. Померанцева
ДУША, ОТКРЫТАЯ ДОБРУ К 120-летнему юбилею Ирины Алексеевны Комиссаровой-Дурылиной
Когда в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга Сергея Николаевича Дурылина о Нестерове, Ирина Алексеевна подарила мне экземпляр и сделала дарственную надпись. В ней помета: «27 сентября 63 г. первое зарождение этой книги в Болшево». И сноска: «сентябрь и май — любимое время года Сергея Николаевича». В этой же надписи: «60 лет тому назад С.Н. Дурылин признался себе, что он может быть писателем: в 1905 году.» Это было в обычае у Ирины Алексеевны. Ее дарственные надписи состояли из нескольких слагаемых, потому что для нее, как и многих людей прежнего времени (старого поколения), дарение книги было не только данью уважения, внимания, порой доверительного, но и продолжением общения, разговора с человеком, которому дарится книга. И тут неуместной казалась краткость, воспринимаемая как торопливость. И очень важен был сам строй и тон послания, то, что идет поверх слов. Поэтому в надписях Ирины Алексеевны часто бывали стихи. Были они и тут, в этой дарственной надписи. Иногда не хватало и целого книжного листа, тогда книгу сопровождало ещё и письмо.
3 После смерти Ирины Алексеевны (30 ноября 1976 г.) заботы об архиве Дурылина взяла на себя ее младшая сестра Александра Алексеевна Виноградова (1907-1994). Она успела сдать в РГАЛИ только часть архива Дурылина. Значительная часть архива осталась в Мемориальном Доме-музее Дурылина в Болшеве. Выполняя завещание старшей сестры, Александра Алексеевна открыла в болшевском доме музей в 1993 г. В музее сохранилась обстановка кабинета и гостиной, которая была при хозяине.
Также без спешки загодя готовились в доме поздравления к знаменательным дням, которых было немало, потому что помнили все церковные праздники и все дни рождения друзей и знакомых. Заранее присматривали в журналах забавные картинки. Их вырезали, наклеивали на бумагу, сопроводив подписями, часто шутливыми. Незлую шутку любили и ценили. И всё для того, чтобы тот, кому это адресовалось, почувствовал тепло души и рук подумавшего о нем и не пожалевшего своего времени, чтобы доставить приятному человеку пусть мимолетную, но радость.
Вот в этот годами сложившийся несуетный домашний обиход, где даже почтальона не отпускали, не предложив ему чая, памятуя, что так это было всегда при Сергее Николаевиче, — в этот особый мир, отличный от всего, что осталось за пределами стен дома, мы и окунулись, когда вдвоем с Екатериной Ивановной Любушкиной, сотрудницей, как и я, редакции ЖЗЛ, переступили порог болшевского дома.
Была осень 1963 г. Ирина Алексеевна день начала работы над изданием рукописи, вернее, день возрождения рукописи, много лет ждавшей своего часа, связала с днем рождения Сергея Николаевича. В саду на фоне красновато-коричневых стен дома с арочными окнами ярко выделялись зеленые ветки высоких яблонь, увешенных золотистыми яблочками, вдоль террасы стояли пышные на длинных ногах георгины. Нам показали «нестеровскую скамейку», на которой Михаил Васильевич любил сидеть, когда гащивал в Болшеве у своего друга.
Деревянный бревенчатый дом украшают арочные красивые окна. Ирина Алексеевна рассказывает, как ей удалось купить их из разрушенного Страстного монастыря. Удалось вывезти рамы и двери. Значит, дом — это частичка Страстного монастыря. Позже мне подумалось, что они с Сергеем Николаевичем создали свой монастырь в доме. Но это позже, когда я узнала и их жизненный путь, и биографии.
Вошли в дом. В узком коридорчике и в гостиной была развернута настоящая музейная экспозиция. Друзья Сергея Николаевича и хорошие знакомые — все те, кто прежде, при Сергее Николаевиче и вместе с ним создавали в доме ту неповторимую атмосферу высокой духовности, о которой писали в своих воспоминаниях многие из бывавших в доме, — теперь продолжали присутствовать в своих картинах, портретах, вышивках, фотографиях, автографах стихов и писем. — М.В. Нестеров, М.А. Волошин, К.Ф. Богаевский, Л.О. Пастернак, Р.Р. Фальк—картинами, Н.А. Обухова, Ф.И. Шаляпин — дарственными надписями на фотографиях, М.В. Статкевич-Менк — дивными вышивками. И, конечно, присутствовали в ста-
ринном альбоме в зеленой обложке, который тут же в гостиной на круглом столе-сороконожке перед нами и развернули. Мы увидели теплые надписи Сергею Николаевичу Б.Л. Пастернака, Вяч. Иванова, В.К. Звягинцевой, Н.К. Гудзия, Н.Д. Телешова, Н.А. Обуховой, Е.Д. Турчаниновой и А.А. Яблочкиной, В.О. Топоркова, В.К. Мен-ка, М.В. Нестерова и рисунки его, нотные записи композиторов Н.К. Метнера и П.И. Васильева. Очень многие отметились здесь так или иначе.
Но поводом нашего приезда был Нестеров, и разговор вернулся к рукописи Сергея Николаевича. Мысль издать книгу Дурылина о Нестерове в серии ЖЗЛ принадлежала новому заведующему редакцией Юрию Николаевичу Короткову, с приходом которого редакция была реорганизована и обновлена. Мысль по тем временам была весьма смелая. Издательство «Молодая гвардия», в составе которого была редакция ЖЗЛ, относилось к ЦК комсомола, и пока что тут издавалась атеистическая литература. На пути книги стояли сложности, которые еще предстояло осознать. Но мы надеялись их преодолеть и потому с чистой душой отправились в Болшево.
Мне как предполагаемому редактору будущей книги предстояло иметь дело с наследницей Дурылина — Ириной Алексеевной. И она, естественно, интересовала меня не менее, чем всё то, что могло открыться нам в этом доме. В редакции Юрий Николаевич познакомил нас на ходу, так что я и рассмотреть ее не успела.
Теперь я увидела хозяйку в своем доме. Простое крестьянское лицо, прямые русые стриженые волосы, зачесанные назад под гребень, обычная недорогая одежда. А взгляд открытый, спокойный. И столько в нем было доброжелательности, расположенности к собеседнику, что сразу спало мое обычное напряжение, которое всегда возникало у меня при встрече с незнакомым человеком. Явилось ощущение легкости и внутренней свободы. Позже, когда я узнала Ирину Алексеевну ближе и получила возможность увидеть её в разных обстоятельствах и с разными людьми, я поняла, откуда эта легкость в общении с ней. Ирина Алексеевна была человеком исключительной искренности, она всегда и со всеми оставалась сама собой, никогда и ни к кому не подлаживалась, подавала себя такой, какова есть. Я видела, как разные люди в ее присутствии становились, хоть ненадолго, самими собой, чище, лучше, добрее, и всё наносное, лишнее отлетало. Ее душа всегда была открыта добру, состраданию человеческой боли. В ней жило твердое убеждение, что доброе дело должно быть сделано, коль скоро оно доброе. И это как-то естественно передавалось ее собеседнику, и он, до ее прихода уже готовый сказать «нет», неожиданно для себя говорил «да». Я несколько раз видела, как ей удавалось убедить собеседника в своей
правоте, даже не прикладывая к тому больших усилий. И это было в ней очень органично, это было ее природой. В ней не было ни на йоту мещанства, фальши. Мне кажется, что именно это качество — доброта, сострадание, умение пожалеть и помочь и, безусловно, ум — привлекло в ней Сергея Николаевича.
Ирина Алексеевна отнюдь не была наивна. Это была умная, смелая и сильная женщина, с хорошо развитой природной сметкой и мудростью.
Со временем я узнала биографию Ирины Алексеевны от нее самой. Детство ее прошло в деревне на природе. И сама она была частью природы. Отсюда искренность, прямота, доброта. Родилась она в деревне Сытино Уваровской волости Гжатского уезда Смоленской губернии. Её дед Иосиф (Осип) Иванович Комиссаров был учителем в деревне. Учил детей за 50 коп. считать, писать и читать по-русски и по-церковнославянски. Кто знает, как сложилась бы судьба его двух сыновей, поживи он подольше. Но он умер в 40 лет от туберкулеза. Младшему Алексею, отцу Ирины Алексеевны, было тогда 14 лет. Его отдали в Москву в учение к булочнику. И с тех пор он так и оставался на заработках в Москве. Приезжал лишь на два летних месяца на «сенокос и жнитво». Когда ему исполнилось 17 лет, его женили на девушке из соседней деревни, прибавив для этого к его возрасту год. Матери Алексея Анне Емельяновне Комиссаровой — бабушке Ирины Алексеевны — нужна была помощница в хозяйстве. Молодая жена Меланья Ильинична прожила недолго. Родила трех девочек: Ирину в 1899 г, Пелагею (Полю) в 1900 г., Александру (Шуру) в 1907 г. Вскоре после последних родов она умерла. Ирине шел восьмой год. Три маленькие девочки остались на руках бабушки Анны Емельяновны, которой в ту пору шел пятьдесят восьмой год. Возраст для деревенской женщины немалый. (Впрочем, она прожила долгую жизнь, умерла в 1941 г. в возрасте 90 лет.) Бабушка была неграмотная, но знала свойства лечебных трав. Ариша помогала бабушке собирать и сушить эти травы, запоминала, какие болезни и как ими лечить. Ариша была девочкой бойкой и любознательной. На ее бесконечные «почему?» бабушка отвечала разумно и образно. От бабушки Ариша унаследовала и яркую образную речь. Свои воспоминания о бабушке, о своем детстве Ирина Алексеевна записала по просьбе Сергея Николаевича и озаглавила «Записки деревенской девочки». Из них я узнала, что бабушка Ариши по материнской линии — мать Меланьи — рано умерла, оставив дедушку Илью Васильевича вдовцом, а дом и деревенскую усадьбу на попечении снохи своей Авдотьи. Внучек своих он любил, помогал, чем мог, но в свой дом взять не мог, должен был оглядываться на Авдотью.
В хозяйстве Анны Емельяновны было две коровы, лошадь, овцы, куры. Сеяли рожь. Бабушка всегда помогала и ближним, и дальним. Даже когда болела, помнила, кому из соседей надо помочь, и посылала Аришу отнести молочка, яйца на Пасху — всё, чем нужно разговеться и т.п. На всю жизнь осталась у Ирины Алексеевны не привычка, а острая потребность помогать людям. Часто Ирина Алексеевна вспоминала свою тетушку Матрену, ее терпение, выдержку, старание быстрее выполнить просьбы и поручения. Училась этому у нее.
Когда Арише исполнилось 13 лет, отец взял ее в Москву. Он тогда работал истопником в богатом доме и занимал при дворницкой большую комнату. Ариша сама стала зарабатывать — поначалу девочкой на побегушках. Была она веселой, задорной, исполнительной. Ее любили, ласково называли Аришок. В 1920 г. Ирина Алексеевна работала в Москвотопе и состояла в сестринской общине, которую в 1919 г. организовал настоятель храма святителя Николая в Клен-никах на Маросейке протоиерей Алексий Мечёв (ныне прославленный в лике святых). Целью общины было помогать бедствующим и больным людям в приходе.
В Никольском храме в 1920 г. начал служить молодой священник Сергей Николаевич Дурылин. Там они и познакомились. Ирина Алексеевна вспоминала такой разговор. Он ее спросил: — Ты хотела бы быть богатой? — Нет, вон висит на колышке одно платьице, другое на мне — и довольно. — Почему? — Богатство лишает нас свободы, а я бы хотела оставаться свободной. — Зачем? — Чтобы всегда быть там, где я нужна людям. — И давно так стала думать? — Всегда так думала.
Такое совпадение мыслей и устремлений сразу их сблизило. Сергей Николаевич в быту был очень непритязательный. Для работы ему не нужны были особые условия, только уединение и тишина. В еде, одежде, обстановке в комнате он был очень скромен. Родившийся в купеческой семье в доме, который, как принято говорить, «полная чаша», он после разорения отца, враз всё потерявший, научился не связывать свою духовную жизнь с материальным благополучием. Научился жить, думать, творить независимо от него, а подчас и вопреки. И когда писал свои биографические работы о людях творческих (а их у него более восьмидесяти), он уходил от быта, от личной жизни. В каждом человеке его интересовал, по его собственным словам, «мотив внутренней жизни», и только это было для него значимо.
Но все это я узнала позже из рассказов Ирины Алексеевны и из материалов архива, которые она нам предоставила.
А пока нас провели в кабинет Сергея Николаевича. Тут все было скромно, ничего лишнего, только необходимое для работы. Пись-
менный стол, книжные полки по стенам до потолка, узкая железная кровать, диванчик для бесед с гостями. На письменном столе всё, как было при хозяине. Только теперь на нем стоял скульптурный портрет Сергея Николаевича, и к нему Ирина Алексеевна складывала «гостинцы»: привезенные цветы, книги. Она очень любила это слово «гостинец». С гостинцем она приходила к нам в редакцию. Разворачивала салфетку, доставала оттуда домашние пирожки, печенье, яблоки. да не важно, что это было, главное «гостинец». И мы тоже всегда привозили в Болшево «гостинец», и домой возвращались тоже с гостинцами: яблоками (зимой сушеными), прополисом, медом.
В кабинете Сергея Николаевича на диванчике лежали стопки книг. В это время Ирина Алексеевна была озабочена пополнением книжного фонда Болшевской библиотеки, которая в настоящее время (с 1966 г.) носит имя Дурылина и украшена мемориальной доской. Библиотека была открыта в 1959 г. стараниями и нелегкими трудами Ирины Алексеевны, подарившей из личной библиотеки Сергея Николаевича по его завещанию 3000 томов как основу книжного фонда. По ее просьбе в библиотеку продолжали дарить книги ученые из Академии наук, народные артисты Малого и Большого театров, сотрудники Института истории искусств и просто друзья дома, не отмеченные высокими чинами. Вот эти книги и скапливались на диванчике, ожидая переезда в здание библиотеки. Мы с Екатериной Ивановной тоже при каждом удобном случае старались привезти книги для библиотеки.
Потом мы пили чай на террасе в обществе сестер Ирины Алексеевны — Полины Алексеевны и Александры Алексеевны. На столе всё домашнее: горячая картошечка — предел мечтаний служащего, привыкшего довольствоваться буфетом, — соленые огурчики, квашеная капуста, грибки — все своего приготовления. Яблочный сок из своих яблок. К чаю — мёд. Рачительные хозяева уже многие годы жили по заведенному порядку: знали, когда лучше и дешевле (немаловажное обстоятельство) можно закупить огурцы на посол, какую капусту употребить на квашение, а какую на пирог, в начинку. Заготавливали всего много, хранили в погребе. Да и как могло быть иначе при том множестве людей, что бывали и продолжали бывать в доме. Всех обязательно кормили и поили чаем.
В Болшево нас звали дела, но каждое посещение было не только полезным, но и приятным. Прежде всего работа над книгой о Нестерове. Потом, уже после смерти Ирины Алексеевны, при Александре Алексеевне Виноградовой были и другие публикации: мемуары Дурылина «У Толстого и о Толстом»; о Горбунове из неопубликованной книги Дурылина «Художники живого слова» — в историко-биографическом альманахе «Прометей», который выходил на базе
редакции ЖЗЛ; книга «В своем углу», вышедшая в издательстве «Московский рабочий» в 1991 г. Но начиналась работа с Нестерова.
Ирина Алексеевна часто призывала нас с Екатериной Ивановной на совет, особенно когда у исследователей появился повышенный интерес к архиву Сергея Николаевича, к таким фигурам, как Н.Ф. Федоров, о. Павел Флоренский, В.В. Розанов. Спрашивала, давать ли этому человеку запрашиваемые им документы, соглашаться ли на их публикацию. Так что мы бывали в болшевском доме и в любимом Сергеем Николаевичем мае, когда яблоневый сад плыл в розовой дымке, и осенью, и в менее любимую им зиму.
Промозглая электричка на Фрязино, короткая пробежка через болшевские сугробы, — и мы на крыльце дома обмахиваем веником свою несельскую обувку. На кухне, через которую проход в комнаты, уже пыхтит самовар. Кот запоздало намывает гостей. Тишина, покой после Москвы необыкновенные. Между двойными рамами окон проложена вата, а на ней стоит солонка, маленькие фигурки животных, разложены ягоды клюквы.
В доме всегда водилась живность. Во время войны держали даже корову Милушу. Коты, собаки, куры были и при нас. Под Новый год, поздравляя всех с праздником, Сергей Николаевич непременно перечислял и всю домашнюю живность, желая и им благополучия, как равным. В день, когда Сергея Николаевича не стало, синички стучали в стекло окна — он не вышел, как обычно, в положенное время их кормить. Отказало сердце. Ему шел 69-й год. Правда, по документам, подправленным в смутное время по какой-то надобности, ему было на девять лет больше.
К нашему приезду в гостиной на круглом столе разложены папки. Это главное сокровище этого дома — архив. Папками заняты шкафы в гостиной, в кабинете и на втором этаже. Свой архив Дурылин начал собирать еще в 1910-е годы во время работы в толстовском издательстве «Посредник». Еще с гимназических лет у него сложилась привычка, работая в библиотеках, делать выписки из книг и журналов, а бывая на театральных спектаклях, заносить в записные книжки все, что удивило или задело. Со временем, когда литературоведение и театроведение стали главным его поприщем для приложения сил и обозначился его особый интерес к архивным разысканиям, папки пополнялись редкими архивными материалами. Собирать архив стало подлинной его страстью. Он не жалел для этого ни времени, ни средств. Он приобретал письма и архивные документы, когда узнавал, что такая возможность появилась, платил за них, хотя денег у него всегда было мало. Он побуждал своих знакомых писать воспоминания о себе и своем времени, о людях, с которыми жили бок о бок, часто специально заказывал такие воспоминания и платил за
них. Он говорил: поставьте эпиграфом слова Батюшкова: «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной», а дальше пишите, что вспомнилось.
Ирина Алексеевна побуждала меня писать биографию Дуры-лина — это была ее мечта: издать книгу о нем в серии ЖЗЛ. И под это она снабжала меня материалами, и для этого делилась своими воспоминаниями о Сергее Николаевиче. К сожалению, мне не удалось издать книгу, но удалось написать две биографические статьи: «О Сергее Николаевиче Дурылине» (вошли в издания «В своем углу» Дурылина 1991 и 2006 гг.). А биографию Дурылина написала моя «ученица» В.Н. Торопова, много лет общавшаяся с Ириной Алексеевной, жившая в ее семье и работавшая вместе с ней над архивом Сергея Николаевича. Следует здесь упомянуть и статью Виктории Николаевны в № 7 «Московском журнале» за 2008 год («Крепче смерти: Жизнь и судьба И.А. Комиссаровой-Дурылиной»).
Ирина Алексеевна бережно и одновременно ловко своими натруженными хозяйственной работой руками развязывает тесемки толстых папок. Достает один за другим пожелтевшие листы. Говорит о том, что держит в руках. И странное чувство. Кажется, что она не может понимать того, что заключено в этих листах, — это требует другого уровня образования. А она понимает. И понимает самую суть предмета, где-то поверх всех реалий. Недоумение рассеялось позже, когда стало понятно, что, пройдя многие годы рядом с Сергеем Николаевичем, она получила поистине высшее образование, минуя среднее. Она сопровождала мужа на все его лекции, вела все его дела с издательствами, редакциями, писала под его диктовку (он очень плохо видел), научилась печатать на машинке и перепечатывала его труды. Да ведь и он был прекрасным педагогом, и в ссылках (1922—1924, 1927—1933 гг.) он специально занимался ее образованием. Она была благодарной, восприимчивой ученицей. У нее, несомненно, были редкие природные данные, глубокий ум. Она жила в круге его интересов, сам процесс работы проходил перед ее глазами. Часто он проговаривал перед ней свои мысли, соображения, ему нужен был слушатель для того, чтобы мысль сформировалась. Да и в собственном доме Ирина Алексеевна прошла истинные университеты, присутствуя при беседах Сергея Николаевича — и с какими людьми! Сергей Николаевич всегда дарил Ирине Алексеевне свои книги и в дарственной надписи благодарил ее за помощь в работе, за заботу о нем. Он считал и неоднократно писал об этом разным людям, что не был бы жив, если бы не ее уход за ним.
Писать воспоминания о себе, о своем детстве, юности и последующей жизни Ирину Алексеевну побудил Сергей Николаевич. Он написал ей: «Пушкин, твой любимый, сказал: "Описывай, не мудрствуя лукаво, ты все, чему свидетель в жизни будешь". Ты ни в
чем и никогда "не мудрствуешь лукаво", — поэтому тебе легко исполнить этот завет — описывать просто и благодарно то, что видела ты на своем веку.»
Ирина Алексеевна любила время после 11 часов вечера, когда наступала «таинственная», как она это ощущала, тишина. Умолкали голоса, слышно было только кошачье посапывание во сне, ничего не мешало остаться самой с собой. Тогда, освободившись от домашних дел, она садилась писать воспоминания о себе, о людях, с которыми свела судьба, которые бывали в доме, о разговорах с Сергеем Николаевичем. Много написала о Нестерове во времена его гащивания в Болшеве. Укоряла себя, что из-за хозяйственных дел многое не удалось записать.
Вернусь к началу нашего приезда в Болшево, к книге о Нестерове, поскольку начиналось всё с неё. Рукопись Дурылина была объемная, а издательские требования не предполагали объем книги в серии ЖЗЛ больше 25 листов. Нужно было сокращать. Кроме того, большие трудности возникали с тем, что живопись Нестерова в основном религиозная и писал книгу человек глубокой веры о православном художнике. В те времена автору молодежного издательства полагалось дистанцироваться от своего героя с его религиозной живописью, и уж, во всяком случае, автор не мог говорить с позиции верующего человека. Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» никогда раньше не выпускало таких книг, в его книжной политике преобладало атеистическое направление. Очень трудно объяснить сегодня, при бесцензурной печати, людям нынешней формации те сложности, которые вставали в начале 1960-х годов при намерении издать такую книгу о Нестерове. Нас могли обвинить в религиозной пропаганде. Были и свои проблемы перед редакцией ЖЗЛ. Она выпускала книги биографического жанра, а не искусствоведческие монографии. Ю.Н. Короткову удалось «провести» книгу через издательские идеологические рогатки. Но теперь нужно редактировать, и редактировать так, чтобы книга выглядела биографической и не вызывала упреков в пропаганде церковной живописи. Прежде всего, подверглись сокращению чисто искусствоведческие главы, некоторые куски о религиозной живописи и отдельные места, где слишком очевидно позиция Дурылина совпадала с религиозной позицией Нестерова. Были в рукописи и повторы, но это сокращалось легко. Иллюстрации в книге подобраны так, чтобы не заострять внимание на религиозных картинах. Преобладают портреты, эскизы, наброски и фотографии. Чтобы книга увидела свет, предварили ее вступительным словом народного художника СССР, действительного члена АХ СССР, лауреата Ленинской премии Павла Дмитриевича Корина, и вступительной статьей члена-корреспондента АН СССР
Алексея Алексеевича Сидорова. В июле 1965 г. книгу подписали в печать, и уже к осени был отпечатан тираж. На книге, подаренной мне Ириной Алексеевной, после дарственной надписи стоит дата 17 сентября 1965 г. Книга, задуманная в 1963 г. в день рождения Сергея Николаевича (27 сентября), и вышла к его дню рождения.
Грустно думать, что это «облегченный» вариант, сконструированный применительно к определенному изданию, а вся рукопись лежит в архиве и ждет своего часа уже много десятилетий.
Список литературы
1. Бащенко Р.Д. Спутницы жизни. Симферополь, 2010.
2. Дурылин С.Н. Письмо М.В. Нестерову от 01.06.1936 г. // РГАЛИ. Ф. 2980 (С.Н. Дурылин), оп. 1, ед. хр. 363. Л. 5.
3. Дурылин С.Н. Письмо М.В. Нестерову 1940 года // РГАЛИ. Ф. 2980 (С.Н. Дурылин), оп. 1, ед. хр. 363. Л. 12.
4. Дурылин С.Н. Письмо М.В. Нестерову от 18.07. 1940 // РГАЛИ. Ф. 2980 (С.Н. Дурылин), оп. 1, ед. хр. 363. Л. 14.
5. Дурылин С.Н. Письмо И.С. Зильберштейну [1940-е гг.] // Личный архив Г.Е. Померанцевой. Черновой автограф письма.
6. Дурылин С.Н. Михаил Васильевич Нестеров: Очерк. М., Л., 1942.
7. Дурылин С.Н. Письмо М.В. Нестерову от 6 октября 1942 г. // РГАЛИ. Ф. 2980 (С.Н. Дурылин), оп. 1, ед. хр. 363. Л. 20.
8. Дурылин С.Н. Письмо П.П. Перцову, 1945 // РГАЛИ. Ф. 1796 (Пер-цов П.П.), оп. 1, ед. хр. 129. Л. 30.
9. Дурылин С.Н. Нестеров в жизни и творчестве. М. (изд. 1965, 1976, 2004 гг.)
10. Евдокия Дмитриевна Турчанинова на сцене и в жизни: Письма, статьи, воспоминания современников / Сост. В.Н. Торопова. М., 1974.
11. Переписка Н.М. и Е.И. Дружининых с историками, литературоведами, писателями / Сост. В.Г. Бухерт. М., 2018.
Victoria Toropova
THE HARD WAY OF THE BOOK:
MEMOIRS BY G.E. POMERANTSEVA ON THE HISTORY OF THE PUBLICATION OF NESTEROV IN LIFE AND WORK BY S.N. DURYLIN
Durylin House Museum
12 Svobodnaya Street, Korolev, Russia, 141060
The article discusses the creation and publication of one of the major works by Sergei Durylin, the book "Nesterov in Life and Work". The works of Durylin,
literary critic, writer, theatre historian, religious scholar, ethnographer and teacher, as well as publications about him have appeared in print more and more frequently in recent years. His main book "In My Corner", his memoirs "In My Home Corner", collections of articles and prose, the novel-chronicle "The Bells" and the novella "Sir Cat", the collection "The Babysitter", and others have been published. However, the book "Nesterov in Life and Work", which had three editions (1965, 1976, 2004), was not yet published in full, the manuscript being held in the archive of the Memorial House-Museum of Durylin in Bolshevo. The article pays attention to the personality of Durylin's wife, Irina Alekseevna Komissarova-Durylina, thanks to whom, among other things, the first book about Nesterov was published. She rescued him in exile (1922-1933) after two arrests, she created the living conditions that freed him for creativity, was his secretary and confidant. After his death, she fulfilled his dream and at great cost, opened a public library in Bolshevo, donating 3000 books from Durylin's personal library as an initial collection. She prepared the Bolshevo house and archive for the museum, which was opened by her sister Alexandra Alekseevna Vinogradova after her death. Since 1966, the library and the street that leads to it are named after Durylin. Memorial plaques have been affixed to the buildings of the library and the Durylin Memorial House-Museum. The year 2019 marked the 120th anniversary ofthe birth of this remarkable woman. The published memoirs about her by Galina Pomerantseva allow us to understand what a selfless, rare person Irina Alekseevna was. Galina E. Pomerantseva worked for 50 years (1950-1982) as a senior editor of the series "People of Note Lives" (publishing house "Molodaya Gvardiya"). She is the author of articles about Durylin and the book "Biography in the Flow of Time. "People of Note Lives": The Conception and Realisation of the Series" (Moscow, 1987).
Key words: S.N. Durylin; M.V. Nesterov; I.A. Komissarova-Durylina; memoirs; Galina E. Pomerantseva.
About the Author: Victoria Toropova — freelance researcher at the S.N. Durylin Memorial House-Museum in Bolshevo (e-mail: [email protected]).
References
1. Bashchenko R.D. Sputnicyzhizni. [Companions of Life]. Simferopol, DIAJPI Publ, 2010. 107 p. (In Russ.)
2. 2. Durylin S.N. Pis'mo M.V. Nesterovu ot 01.06.1936g. [Letter to M.V. Nesterov, 01.06.1936]. Russian State Archive of Literature and Arts. F. 2980 (S.N. Durylin), 1, doc. 363, l. 5. (In Russ.)
3. Durylin S.N. Pismo M.V. Nesterovu 1940 goda [Letter to M.V. Nesterov, 1940]. Russian State Archive of Literature and Arts. F. 2980 (S.N. Durylin), 1, doc. 363, l. 12. (In Russ.)
4. Durylin S.N. Pismo M.V. Nesterovu ot 18.07.1940 [Letter to M.V. Nesterov of 18.07.1940]. Russian State Archive of Literature and Arts. F. 2980 (S.N. Durylin), 1, doc. 363, l. 14. (In Russ.)
5. Durylin S.N. Pismo I.S. Zil'bershtejnu [1940-e gg.] [Letter to I.S. Silberstein [1940s]]. Lichnyj arhiv G.E. Pomerancevoj. Chernovoj avtograf pis'ma. [Personal archive of G.E. Pomerantseva. Draft autograph of the letter]. (In Russ.)
6. Durylin S.N. Mihail Vasilevich Nesterov: Ocherk. [Mikhail Vasilevich Nes-terov: Sketch]. M., L., Iskusstvo Publ., 1942. 40 p. (In Russ.)
7. Durylin S.N. Pismo M.V. Nesterovu ot 6 oktjabrja 1942 g. [Letter to M.V. Nesterov of 6 October 1942]. Russian State Archive of Literature and Arts. F. 2980 (S.N. Durylin), 1, doc. 363, l. 20. (In Russ.)
8. Durylin S.N. Pismo P.P. Percovu, 1945god [Letter to P. Pertsov, 1945]. Russian State Archive of Literature and Arts. F. 1796 (P.P. Pertsov), 1, doc. 129, l. 30. (In Russ.)
9. Durylin S.N. Nesterov v zhizniitvorchestve. [Nesterov in life and work]. Moscow (eds. 1965, 1976, 2004). (In Russ.)
10. Evdokija Dmitrievna Turchaninova na scene i v zhizni: Pisma, stati, vospomi-nanija sovremennikov. Sost. V.N. Toropova. [Evdokiya Dmitrievna Turchaninova on Stage and in Life: Letters, Articles, Reminiscences of Contemporaries. Compiled by V.N. Toropova]. Moscow, All-Russian Theatrical Society Publ., 1974. 429 pp. (In Russ.)
11. Perepiska N.M. i E.I. Druzhininyh s istorikami, literaturovedami, pisateljami. Sost. V.G. Buhert. [Correspondence of N.M. and E.I. Druzhinin with Historians, Literary Critics, writers. Compiled by V.G. Buchert.] Moscow, Pamjat-niki istoricheskoj mysli Publ., 2018. 466 pp.
