CC BY
12
Юрий Федоров,
политолог
ТРЕБУЕТСЯ ЛИ РЕФОРМА ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ?
Парламентские и президентские выборы 2003-2004 гг. обозначили важный рубеж в политической истории России. Впервые после краха СССР президент России утвердил себя в качестве полновластного лидера страны. Кремль установил полный контроль над обеими палатами парламента. Коммунисты и их национал-патриотические попутчики, игравшие на протяжении всего прошлого десятилетия важную и, заметим, весьма деструктивную роль в политической жизни, были отодвинуты на ее глубокую периферию. Вместе с тем, в 2003 г. возникли непростые вопросы относительно ключевых направлений дальнейшего развития России, на которые пока нет ясного ответа. В частности, активизировались сторонники авторитарного перерождения политического режима. Появились свидетельства, что стратегическая направленность российской внешней политики не является необратимой. К началу 2004 г. обозначилась своего рода пауза, возможно, даже откат в отношениях России с ведущими демократическими государствами. Это в очередной раз ставит вопросы об основополагающей линии российской внешней политики, ее взаимосвязи с динамикой внутриполитического развития.
Во время первого президентского срока В.В.Путина международное положение России претерпело принципиальные перемены. Главное в том, что смена высшего политического руководства России на рубеже 1999-2000 гг. позволила укрепить позиции страны на мировой арене и преодолеть кризис, поразивший российскую внешнюю политику во второй половине прошлого десятилетия. Этот кризис имел несколько основных проявлений. Прежде всего, с середины 90х годов, особенно после назначения Е.М.Примакова министром иностранных дел, Россия балансировала на грани конфронтации с США и Североатлантическим альянсом, временами подходившей к порогу «холодной войны». Пик этой конфронтации был вызван авантюристическим «броском» российских десантников в Приштину в июне 1999 г. Последний вполне мог обернуться столкновением российских войск и вооруженных сил НАТО с непредсказуемыми последствиями.
Не менее важной была неспособность России достичь провозглашенных стратегических целей на международной арене. Рискуя срывом отношений с развитыми демократиями, Москва, тем не менее, не смогла предотвратить ни расширение НАТО, ни ее операцию против Белграда, ни выход США из Договора по ПРО. Не произошло интеграции постсоветского пространства и утверждения России в качестве ведущей силы на территории бывшего Советского Союза. Упорная поддержка режима С.Милошевича обернулась, в конечном итоге, утратой российского влияния на Балканах, а также ослабила роль Совета Безопасности ООН и, тем самым, роль России как его постоянного члена. Это свидетельствовало о серьезных провалах одного из ключевых элементов внешнеполитического процесса - формирования стратегических целей государства на мировой арене. Суть в том, что неадекватные оценки обстановки в сочетании с великодержавными амбициями приводили к выдвижению заведомо недостижимых целей. Неизбежные неудачи объяснялись, разумеется, не собственными ошибками, а враждебными происками Запада. Это еще более искажало восприятие международных реальностей. В западных странах, в свою очередь, все чаще воспринимали внешнюю политику России как порождение традиционных советских мотиваций: болезненной подозрительности, имперского синдрома, стремления противопоставить США и Европу, желания сохранить Центральную и Восточную Европу как зоны вероятной экспансии и т. д. Таким образом, возник замкнутый круг, чреватый конфронтацией и заводивший российскую внешнюю политику в опасный тупик.
Кризис внешней политики России вызван во многом менталитетом, типичным для значительной части российской элиты. Амбиции, присущие великой державе, все более отрывались от реального веса России на мировой арене. Был поставлен знак равенства между влиянием, с одной стороны, и безопасностью страны - с другой. Запад был обвинен в подрыве международных позиций России, вытесняя ее из регионов, где сосредоточены традиционные российские интересы. «Мы все в руководстве СВР, - писал, например,
Е.М.Примаков, - хорошо представляли себе, что с окончанием холодной войны понятие “противник” не исчезнет. ...Руководители ряда западных стран действуют с целью не допустить особой роли России в стабилизации обстановки в бывших республиках СССР, сорвать развитие тенденций на их сближение с Российской Федерацией».
«После окончания холодной войны, - утверждал
Е.М.Примаков вскоре после прихода к руководству МИД РФ, - получила развитие тенденция перехода от конфронтационного двухполюсного к многополюсному миру. Резко ослабли центростремительные силы, притягивавшие значительную часть остального мира к каждой из двух сверхдержав... Большую, чем прежде, самостоятельность начали проявлять страны Западной Европы, переставшие зависеть от американского «ядерного зонта». Их тяготение к «евроцентру» постепенно берет верх над трансатлантической ориентацией. На фоне быстро расширяющихся позиций Японии в мире ослабевают узы ее военно-политической зависимости от Соединенных Штатов». Стратегия, основанная на таких представлениях - их часто называли «концепцией многополярного мира», - предполагала возможность формирования формальной или неформальной коалиции России, Китая и, возможно, интегрирующейся Европы, направленной на ослабление позиций США в мировой системе. Кроме того, Россия, как могли предполагать сторонники этой концепции, будучи относительно слабой, способна влиять на положение дел в мире, манипулируя противоречиями между другими «центрами».
Вытекающие из «многополярной» концепции неверные политические выводы приводили к крупным просчетам. Считалось, например, что критическое отношение ряда европейских государств к американским планам развертывания противоракетной обороны может предотвратить выход США из Договора по ПРО. В результате этого, а также вследствие ошибочной оценки расстановки сил в американских правящих кругах Москва отказывалась вести с администрацией Б.Клинтона серьезные переговоры о модификации Договора по ПРО, приемлемой для двух государств. Это облегчило республиканской администрации (а может быть, сделало возможным) выход из Договора по ПРО, который считался тогда в Москве «краеугольным камнем стратегической стабильности». Другой пример: ожидаемое сторонниками «многополярной концепции» ослабление японоамериканского сотрудничества в военной области. Если события пойдут по этому пути, не говоря уже об отмене американо-японского «Договора безопасности», то практически неизбежно ядерное вооружение Японии. Это вызовет «цепную реакцию» в Азиатско-Тихоокеанском регионе, в том числе стимулирует ядерные военные программы Китая и КНДР, подтолкнет к обретению ядерного оружия Южную Корею и Тайвань. В итоге Россия столкнется на Дальнем
Востоке с новой ситуацией, гораздо менее благоприятной для ее национальной безопасности.
Влияние, которым пользуются в российской бюрократической системе носители менталитета, унаследованного от рухнувшего СССР, обусловлено во многом особенностями перехода страны от тоталитаризма к демократии. За исключением событий сентября -октября 1993 г. в России удалось избежать острого гражданского конфликта и сберечь государственность. Но платой за это стало, в частности, сохранение в элите «групп интересов» и лобби, чей общественный статус и положение в бюрократической или экономической системе связаны с конфронтацией с Западом, хотя и ослабленной по сравнению с «холодной войной». На протяжении 90-х годов их влияние усиливалось, в том числе в результате ослабления позиций президента Б.Н.Ельцина. Последний, в частности, неоднократно объяснял противодействие Западу по тем или иным вопросам давлением Государственной думы, в которой доминирующие позиции занимали левые и националистические фракции.
Действительно, возобновление конфронтации с Западом могло привести к выходу реваншистских групп на ключевые позиции в российской политике. Произошло бы перераспределение скудных ресурсов в пользу армии и военной промышленности вплоть до установления директивной экономики мобилизационного типа, что усугубило бы экономический кризис и повернуло вспять становление рыночных механизмов. Такое развитие событий вызвало бы сопротивление значительной части деловой и политической элиты страны, региональных руководителей и большинства «нового среднего класса». Неизбежный политический конфликт, возможно, обернулся бы либо установлением авторитарного режима и массовыми репрессиями, либо дезинтеграцией страны. В любом варианте Россия оказалась бы отброшенной далеко назад. Даже если в конечном итоге победили бы демократические силы, было бы потеряно время, являющееся критически важным фактором возрождения России.
Сложившаяся к началу нынешнего десятилетия ситуация требовала пересмотра международной стратегии России. И сразу после передачи власти В.В.Путину из Кремля стали поступать сигналы о стремлении Москвы преодолеть кризис в отношениях с Западом. Были восстановлены контакты с руководством НАТО. Состоялась серия бесед российского лидера с руководителями ведущих европейских государств. Российско-американский саммит в Любляне в июне 2001
г. обозначил начало перемен в российско-американских отношениях. Важнейшим, но не единственным моментом в становлении новых отношений России и США стала поддержка Москвой американской антитеррористической операции в Афганистане. За этим последовала спокойная, без типичной для второй половины 1990-х годов истерики, реакция Кремля на выход США из Договора по ПРО. Это позволило заключить важный для России Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений. Его подписание имело не только военное, но и крупное политическое значение. Оно подтвердило, что факторы сотрудничества в российско-американских отношениях преобладают над расхождениями политических позиций. На российско-американском саммите в мае 2002 г. произошел концептуальный прорыв. В принятой в ходе саммита Декларации о новых стратегических отношениях между Россией и США подчеркнуто, что нынешняя ситуация в области безопасности коренным образом отличается от эпохи «холодной войны». В.В.Путин и Дж.Буш констатировали, что «эпоха, когда Россия и США рассматривали друг друга как врага или стратегическую угрозу, закончилась». Президенты отвергли «показавшую свою несостоятельность модель соперничества великих держав, которое может только усилить конфликтный потенциал в Центральной Азии и на Южном Кавказе». Были обозначены области сотрудничества: борьба с терроризмом, региональной нестабильностью, предотвращение распространения оружия массового уничтожения и ракет, содействие урегулированию конфликтов на Ближнем Востоке и на Южном Кавказе.
Перемены в российской внешней политике в 2001-2002 гг. были вызваны не только стремлением к предотвращению кризиса в отношениях с Западом, но и осознанием общности угроз, с которыми сталкиваются как Россия, так и развитые демократии. Главные из них - международный терроризм, распространение оружия массового уничтожения, нестабильность, порождаемая региональными и локальными конфликтами. События 11 сентября 2001 г. подтолкнули и Москву, и Вашингтон к сближению, отодвинули на задний план имеющиеся расхождения. В.В.Путин получил прекрасный шанс продемонстрировать конструктивный подход к острейшим международным проблемам. Выход российской внешней политики из кризиса и реализация прагматических установок были далеко не простыми. Мешала инерция, накопленная в прошлом десятилетии. В частности, в 2000 г. были утверждены несколько ранее подготовленных дирек-
тивных документов. Среди них - Концепции национальной безопасности, Военная доктрина и Концепция внешней политики России, которые несли на себе сильный отпечаток конфронтационных подходов. В частности, различаясь в деталях, они упоминали тенденцию к установлению «однополярного мира» как главную угрозу внешней безопасности страны. Более того, в Концепции внешней политики этот внешне расплывчатый тезис был конкретизирован. Укрепление мировых позиций Соединенных Штатов как главного и единственного «центра силы» прямо названо в качестве угрозы безопасности России. «В международной сфере, - утверждалось в этом документе, -зарождаются новые вызовы и угрозы национальным интересам России. Усиливается тенденция к созданию однополярной структуры мира при экономическом и силовом доминировании США». Другой пример: разработка Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов затруднялась выдвинутым Россией требованием об обязательном уничтожении ядерных боеголовок, снимаемых с сокращаемых ракет. Самое пикантное то, что данное требование было неприемлемым не только для США, но и для России. Его осуществление предполагало инспекции всего «жизненного цикла» ядерного боезаряда: от производства до демонтажа. Это привело бы к раскрытию крайне деликатной информации о конструкции ядерного оружия, на что не могла и не может пойти ни одна ядерная держава. Срыв же подписания этого Договора поставил бы под сомнение и цель, и возможность строительства новых российско-американских отношений, ориентированных на преодоление унаследованной от прошлого политики «взаимного гарантированного уничтожения». Устранение такого рода трудностей требовало принципиальных решений на высшем политическом уровне. На практике, российская внешняя политика начиная с 2001 г. эволюционировала в направлении, противоположном тому, что было обозначено в директивных документах 2000 г. В выступлениях президента России в 2001-2002 гг. изложено иное, по сравнению со взглядами, доминировавшими во второй половине 90-х годов, видение мировой политики.
н< н< н<
«Школа Примакова» В.В.Путин
Представление о России Великая держава, один из центров «многополярного мира» Европейская страна. Равноправный член западного сообщества
Основные мировые тенденции Две противоборствующие тенденции: формирование «многополярного мира» и стремление США доминировать на мировой арене Интернационализация и глобализация. Конкурентная борьба за рынки и инвестиции. Подъем экстремизма и терроризма
Ключевые угрозы России Формирование «однополярного мира». Американская политика глобального доминирования Терроризм, экстремизм, распространение ОМУ. Транснациональная организованная преступность
Ключевые стратегические установки России «Стратегическое партнерство» с Китаем, Индией, а также с «быстро интегрирующейся» Европой на антиамериканской основе. Ожидание распада НАТО Стратегическое партнерство с США, НАТО и Европейским Союзом, нормальные отношения с Китаем
Американо-английская операция против режима С.Хусейна стала исключительно трудной проверкой жизненности внешнеполитической стратегии России, утвердившейся к середине 2002 г. Подготовка, а затем военная операция против Багдада ставили Москву перед сложным выбором. В случае победы США утвердили бы свою роль в качестве единственной глобальной военной державы. Адаптация к этому требовала крупных политических решений, а оппозиция вытолкнула бы Россию на периферию мировой политики. Но проигрыш англо-американской коалиции мог привести к подъему террористических движений, воодушевил бы «государства-изгои», в том числе в районах, примыкающих к российским границам. Наилучший выход из этой ситуации - предотвращение войны против Ирака. В этом случае проблема снималась автоматически. Но как только военная операция стала неизбежной, Россия должна была бы обозначить свое несогласие с ней, но сделать это таким образом, чтобы не спровоцировать обострение отношений с США. Именно так действовал, например, Китай. С самого начала 2003 г. из Москвы поступали противоречивые сигналы. С одной стороны, российское руководство усиливало давление на Багдад, добиваясь, чтобы иракский режим выполнил все требования ООН, относящиеся к поискам в Ираке оружия массового уничтожения. При этом давалось понять, что сохранение сотрудничества с США является для России более важным, чем судь-
ба С.Хусейна. Так, выступая в конце января 2003 г. в Киеве, В.В.Путин в связи со складывавшейся вокруг Ирака ситуацией заявил: «Мы действительно достигли хорошего уровня взаимоотношений с Америкой, и мы дорожим этим. ... То, как мы будем строить здание международной безопасности, является гораздо более важным, чем сам Ирак». Похожие мотивы присутствовали, например, и в статье тогдашнего министра иностранных дел России И.С.Иванова, опубликованной в газете Washington Post буквально накануне начала англо-американской операции против Багдада. Там говорилось: «Независимо от того, что случится с Ираком, Россия надеется, что Москва и Вашингтон будут действовать, руководствуясь духом российско-американского сотрудничества, который был зафиксирован в совместной декларации, подписанной в мае президентами В.В.Путиным и Дж. Бушем в Москве».
Однако параллельно с такого рода конструктивными усилиями МИД России в демонстративно-жесткой форме неоднократно выступал против принятия резолюции Совета Безопасности ООН, прямо или косвенно оправдывавшей применение силы против Багдада. Это имело смысл, если позиция Совета Безопасности оказала бы влияние на действия США и Великобритании. Но там было принято решение о войне против Ирака без санкции Совета Безопасности. В этой ситуации российская позиция вызывала лишь раздражение в американском истеблишменте и подрывала потенциал Совета Безопасности, что прямо противоречило интересам России. Для нее членство в Совете Безопасности является символическим подтверждением утраченного статуса великой державы. Такого рода деструктивная линия отвечала, однако, настроениям влиятельной части российской политической и государственной элиты, для которой партнерство с режимом С.Хусейна было более важным, чем с Соединенными Штатами. Так, бывший председатель Государственной думы Г.Н.Селезнев без тени смущения говорил в 2002 г., что Россия считает Ирак стратегическим партнером в Ближневосточном регионе, а перспективы дальнейшего развития российско-иракского сотрудничества огромны. После начала войны и вплоть до падения Багдада Россия настаивала на прекращении боевых действий, выводе англо-американских войск из Ирака и возобновлении обсуждения иракской проблемы в ООН. Фактически, речь шла о возвращении к status quo ante. Шансов на принятие этих требований не было. Более того, гипотетическая реализация этого плана означала бы победу саддамовского режима, что
наверняка немедленно подхлестнуло экстремистские круги в исламском мире.
Одновременно в России развернулась антиамериканская кампания. Унаследованные от советского прошлого политические инстинкты ее организаторов сочетались с расчетами карьеристов, усмотревших в позиции Кремля накануне и в первые дни войны в Ираке кардинальную смену международной линии и поспешивших стать «большими католиками, чем папа римский». Эта кампания была направлена в том числе против президента России. Критика США, по сути дела, обвиняла В.В.Путина в ошибочной линии на партнерство с Америкой. Срыв российско-американских отношений дал бы, помимо всего прочего, основания для резкого роста военных расходов и, соответственно, свертывания экономических реформ. Неслучайно Государственная дума, в которой тогда доминировали воинствующие деятели, как левого, так и национал-бюрократического толка, сразу после начала военных действий в Ираке в очередной раз потребовала увеличить военные расходы. Под аккомпанемент безответственных заявлений парламент отложил ратификацию Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов, заключения которого с трудом добивалась российская дипломатия. Но уже 1 апреля 2003 г.
В.В.Путин подчеркнул, что Россия не заинтересована в поражении США и Великобритании. А подлинный сигнал к пересмотру российской позиции был подан В.В.Путиным 3 апреля 2003 г. Он заявил тогда, что Россия не может позволить себе роскошь быть напрямую втянутой в международные кризисы. Президент подчеркнул, что при решении любых проблем Россия всегда сотрудничала и будет сотрудничать с Соединенными Штатами. Начавшаяся после этого смена политических установок позволила постепенно смягчить кризис в российско-американских отношениях.
Принципиально важным было выступление В.В. Путина с посланием Федеральному Собранию России 16 мая 2003 г. В нем, в частности, президент обозначил систему угроз национальной безопасности России: «В современном мире отношения между государствами в значительной степени определяются существованием серьезных -мирового масштаба - реальных и потенциальных угроз. К числу таких угроз мы относим международный терроризм, распространение оружия массового уничтожения, региональные, территориальные конфликты, наркоугрозу». Это практически полностью совпадает с американским видением угроз национальной безопасности и, соответст-
венно, создает объективную основу конструктивных отношений двух государств. Не только в Вашингтоне, но и в Москве всерьез рассматривают возможность нанесения превентивных ударов по базам террористов за пределами собственной территории. Действительно, отказ от превентивных действий в борьбе с терроризмом обрекает его жертвы лишь на ответные действия, а это чревато потерями мирного населения и утратой инициативы. Примечательно, что В.В.Путин не повторил распространившихся во время иракской войны деклараций об угрозе со стороны США, ясно обозначив суть своей позиции по этому исключительно важному вопросу.
Таким образом, к лету 2003 г. в российской внешней политике возобладала разумная, конструктивная линия. В начальной же фазе иракского кризиса российская позиция была контрпродуктивной. В очередной раз проявил себя описанный ранее механизм политикодипломатических провалов. Кризис в отношениях с США сочетался с выдвижением недостижимых целей: предотвращение войны в Ираке, укрепление роли ООН и т. д. На некоторое время было упущено из вида, что поддержка террористического тоталитарного режима, подозреваемого в распространении оружия массового уничтожения, отвечает интересам экстремистских сил, угрожающих не только США, но и России. И, тем не менее, влиятельные круги в России до сих пор делают ставку на провал США в процессе послевоенного урегулирования в Ираке. В США, в свою очередь, российская позиция по Ираку вызвала сомнения в самой идее стратегического партнерства и подталкивает к переоценке установок в отношении Москвы. Были и другие причины дипломатической неудачи начала 2003 г. Вплоть до падения Багдада российская позиция строилась, как можно предположить, на ошибочном представлении о длительном сопротивлении иракских войск. В большинстве своем российские политические деятели и видные эксперты-международники ожидали, что США «завязнут» в Ираке всерьез и надолго. Есть свидетельства того, что и российское военное ведомство прогнозировало в Ираке затяжную войну. Так, по сведениям российской печати, весной 2003 г. готовился поход отряда российских военных кораблей в район Персидского залива. При этом не исключалось и прямое вмешательство в ход военных действий в Ираке. К сожалению, многие российские военные аналитики оказались не в состоянии не только правильно оценить длительность иракской войны 2003 г., но и понять причины поражения иракских вооруженных сил, которое, например, нередко
объясняют предательством иракского военного командования. Эта версия позволяет объяснить, почему ход войны существенно отличался от данного накануне прогноза военных действий. Важно и другое. Как писал российский эксперт A.M. Гольц, «[...] российский военный истеблишмент просто не может позволить себе давать серьезные объяснения тем изменениям, которые происходят сегодня в военном деле. Ведь в этом случае пришлось бы признаться: Россия не готова принять вызов революции в военном деле. Ее в России предпочитают не воспринимать как единое целое. В крайнем случае, видят лишь некоторые элементы этой системы». Суть в том, что революция в военном деле, внедрение которой в практику позволило США и Великобритании быстро и с минимальными потерями разгромить армию С.Хусейна, представляет собой неразрывно связанный комплекс глубоких перемен в вооружениях, оперативном искусстве, тактике, организации вооруженных сил и «военной философии» в целом. В частности, особую роль приобретает подготовка личного состава, который должен уметь эффективно использовать сложные современные системы оружия и военной техники, самостоятельно и инициативно действовать в быстро меняющейся боевой обстановке. А это, в свою очередь, требует перехода к профессиональной, хорошо обученной, мобильной армии. В России же военная реформа фактически остановлена.
Другой источник дипломатических ошибок начала 2003 г. -преувеличенные оценки последствий «трансатлантического кризиса». На этой почве возникли иллюзии о скором формировании «многополярного мира» и ориентация на создание некоего стратегического «треугольника» Россия-Франция-Германия. Видимо, на какое-то время такие представления были положены в основу российской политики. Так, в статье тогдашнего министра иностранных дел России И.С.Иванова, опубликованной в середине февраля 2003 г., давалось понять, что сотрудничество России, Франции и Германии может стать долгосрочным фактором мировой политики, «значение которого выходит за рамки иракского кризиса». Некоторые российские эксперты всерьез заговорили о «частичном демонтаже НАТО», о возможности, пусть в неблизкой перспективе, реальной военной интеграции в рамках Европейского Союза и его военного сотрудничества с Россией, а также о том, что Европа может стать силовым противовесом Соединенным Штатам. Так, видный российский политолог
С.А.Караганов писал летом 2003 г., уже после окончания военных
действий в Ираке: «Европейский Союз как влиятельная сила необходим всем европейцам и миру в целом для заполнения “вакуума управляемости”, для укрепления международной стабильности. Это нужно и для того, чтобы не допустить ситуацию, при которой только одна страна евроатлантического сообщества - США - обладает способностью и волей противодействовать новым угрозам». Такие выкладки оказались очередным проявлением «wishful thinking», свойственного нередко российскому экспертному сообществу. На практике кризис вокруг Ирака продемонстрировал в военной и внешнеполитической сферах хрупкость европейской интеграции. Линия раскола в евроатлантическом сообществе прошла не только между США и рядом европейских стран, но и между самими европейскими государствами. Это никак не способствовало формированию единой европейской политики в военной области, которая и без того сталкивается с весьма серьезными трудностями. Оказалась принципиально преувеличенной решимость Франции и Германии противостоять стратегической линии США. Сохраняется серьезное отставание европейских государств от США в создании современных вооруженных сил, в полной мере использующих достижения революции в военном деле. А это порождает зависимость Европы от Соединенных Штатов в военной области и заинтересованность европейских государств в сохранении НАТО. Начавшееся во второй половине 2003 г. преодоление трансатлантического кризиса в очередной раз подтвердило, что расчеты на длительный и глубокий раскол между Европой и США, а, следовательно, на формирование пресловутого «многополярного мира», несостоятельны.
Но главный урок иракского кризиса, видимо, в том, что попытки ревизовать стратегическую линию внешней политики, сформулированную президентом России, чреваты неприятными последствиями. Действительно, если бы В.В.Путину не удалось в конце весны - начале лета 2003 г. снять кризис в отношениях с США, то сегодня Россия оказалась бы в фактической полуизоляции. В частности, необходимо учитывать, что трансатлантическое партнерство, в том числе в военной области, является для США и особенно для Европы заметно более важным, чем отношения с Россией.
Преодоление кризиса, порожденного иракской войной, позволило сохранить курс на сотрудничество с развитыми демократиями. Однако ощутимого прогресса в его осуществлении во второй половине 2003 и начале 2004 г. достигнуто не было. Более того, обозначилась
пауза в отношениях России и ведущих государств Запада. Во многом это - результат давления реваншистских сил, а также нежелания или неспособности значительной части российского политического, военного и академического истеблишмента отказаться от советских подходов к внешней политике и безопасности. Но это - лишь одна сторона дела. В 2001-2002 гг. существовала важная проблема - предотвратить тяжелый кризис, намечавшийся в отношениях России и западных стран. Для этого была необходима, прежде всего, политическая воля. Но стоящие сегодня задачи связаны с углублением и институционализацией отношений России и ее западных партнеров, что намного сложнее. Требуется не просто отказ от устаревших подходов, но и согласование позиций по широкому кругу проблем, а главное, выработка работоспособных процедур, механизмов и институтов сотрудничества. Нужно ясное понимание, что такое сотрудничество становится все более важным для его участников. А это часто ставится под сомнение. В итоге формирование позитивной повестки дня отношений России и ведущих западных государств является длительным и трудным процессом. Однако если этот процесс затянется чрезмерно, под вопрос будут поставлены и целесообразность, и возможность новых отношений России и Запада. Высшее российское руководство считает НАТО важным и перспективным партнером. Президент В.В.Путин подчеркнул: «Для России с ее геополитическим положением углубление равноправного взаимодействия с НАТО - одно из реальных воплощений многовекторного подхода, которому нет альтернативы и которому мы намерены твердо следовать. Мы не мыслим себя вне Европы [...]». Условия для развития сотрудничества между Североатлантическим альянсом и Россией создают происходящие в НАТО перемены. Они же обусловливают заинтересованность России в таком сотрудничестве. Недооценка и, тем более, игнорирование НАТО контрпродуктивны для России. Североатлантический альянс постепенно превращается в систему евроатлантической безопасности, деятельность которой охватывает все более обширные регионы. Россия уже граничит с НАТО в балтийской зоне. Растет интерес Украины и стран Южного Кавказа к развитию связей с НАТО. Войска государств - членов Североатлантического альянса находятся в Афганистане и ряде стран Центральной Азии, а Китай стремится обсуждать с НАТО проблемы безопасности в этом регионе. Иными словами, НАТО становится одним из стратегических «игроков» в географической зоне, где сосредоточены важные интересы России.
Решать проблемы безопасности в этой зоне Россия может проще, сотрудничая с НАТО, а не игнорируя ее, что связано также с нехваткой в России экономических и военных ресурсов для самостоятельного противодействия деструктивным силам в районах, прилегающих к ее границам.
Вместе с тем, НАТО нередко по-прежнему рассматривается в России как источник военной угрозы, а участие Североатлантического альянса в решении проблем безопасности на территории бывшего СССР воспринимается как стратегический вызов. Его, считают многие, необходимо парировать, наращивая военный потенциал и укрепляя влияние в новых независимых государствах. Такая позиция контрпродуктивна с точки зрения интересов России, даже если рассматривать их в традиционном ключе. Новые государства воспринимают попытки воспрепятствования развития их отношений с НАТО как покушение на свою независимость. Это стимулирует их стремление к сотрудничеству с НАТО, а в перспективе - к вступлению в нее. Негативное отношение к НАТО характерно, в частности, для военной среды. Об этом свидетельствует позиция, сформулированная в октябре 2003 г. военным руководством России. Она недвусмысленно предусматривает реализацию неких ответных мер в случае, если военная доктрина НАТО не будет изменена. В брошюре, опубликованной в октябре 2003 г. Министерством обороны РФ, подчеркивается: «Россия... рассчитывает на полное изъятие прямых и косвенных компонентов антироссийской направленности и из военного планирования, и из политических деклараций стран - членов НАТО. ... Если НАТО сохранится в качестве военного альянса с существующей сегодня наступательной военной доктриной, это потребует коренной перестройки российского военного планирования и принципов строительства российских Вооруженных Сил, включая изменение российской ядерной стратегии».
Если такие угрозы реализуются, то намечающееся сотрудничество России и НАТО будет сорвано. Не ясно, кто и как определит, насколько полно из политических деклараций стран - членов НАТО изъяты «косвенные компоненты антироссийской направленности» или насколько изменен «наступательный характер» сегодняшней военной доктрины Альянса. Не учитывается, что смена стратегических установок, как в НАТО, так и в России, представляет собой длительный и сложный процесс, в котором принципиально важную роль иг-
рает доверие между сторонами. Любые ультимативные требования его осложняют и могут обратить вспять.
Противоречивость свойственна отношениям России с США. Политическое руководство и внешнеполитическое ведомство подчеркивают свою заинтересованность в партнерстве с Соединенными Штатами. Однако руководство страны подталкивают к действиям, объективно противоречащим такому курсу. Главную роль в этом играют те силы в российском истеблишменте, для которых противостояние с США является инструментом поддержания или восстановления политического статуса или реализации экономических интересов. Непоследовательность российской политики на американском направлении проявляется, в частности, в подходах к предотвращению распространения оружия массового поражения. В США его воспринимают как одну из главных угроз национальной безопасности. Американское руководство расценивает действия других государств в отношении этой проблемы как если не главный, то, по крайней мере, один из основных критериев собственного подхода к данным государствам. Высшее политическое руководство России также неоднократно подчеркивало, что распространение оружия массового уничтожения относится к наиболее серьезным угрозам безопасности. Но в российской политике нет необходимой настойчивости и жесткости в отношении государств, уличенных в нарушениях режима ядерного нераспространения.
Серьезным препятствием для отношений России и США является российско-иранское сотрудничество в ядерной области. Несмотря на множащиеся свидетельства стремления Ирака создать ядерное оружие, Министерство РФ по атомной энергии, как и ранее, не готово свернуть российско-иранское ядерное сотрудничество. Возникло заметное противоречие между фундаментальными интересами безопасности России, предполагающими необходимость пресечения распространения оружия массового уничтожения, и экономическими интересами атомной промышленности. Это предопределяет непоследовательность российской позиции по ряду конкретных вопросов нераспространения. Если это не будет преодолено, то Иран и в будущем останется камнем преткновения в российско-американских отношениях, особенно учитывая поддержку Тегераном «Хезболла», одной из наиболее опасных исламских террористических организаций.
Неготовность Москвы к сближению позиций по этим острым проблемам привела к тому, что к концу 2003 г. в США вновь усили-
лось негативное отношение к России. Аналитики предполагают, что в Вашингтоне начался процесс пересмотра стратегического подхода к связям с Россией.
В 2003 г. потеряли динамику отношения России с Европейским Союзом и ведущими европейскими государствами. В конце 2002 г. -начале 2003 г. была решена важная для России проблема калининградского транзита. Попытки смягчить Шенгенский визовый режим для российских граждан - проблема, действительно важная для России, - к сожалению, бесперспективны. Проект совместной с Францией и Германией оппозиции американской политике в Ираке провалился. Раскол Европы на «старую» и «новую» усилил сомнения в возможности превращения Европейского Союза во влиятельную военно-политическую силу. Важный для России процесс ратификации адаптированного Договора по обычным вооруженным силам в Европе по сути дела заблокирован неготовностью Москвы вывести войска из Приднестровского региона Республики Молдова и достичь соглашения с Грузией о сроках вывода российских военных баз. Все это заметно сузило поле взаимодействия России и европейских государств. Кроме того, европейские государства в гораздо большей степени озабочены трудностями в принятии Конституции Европейского Союза, чем отношениями с Россией. Расширение Европейского Союза, скорее всего, заставит европейские государства еще более сосредоточиться на контактах в рамках Союза, что ослабит их заинтересованность в развитии политических отношений с Россией. К этому же приведет необходимость преодоления кризиса в трансатлантических взаимодействиях. На этом фоне на первый план отношений России с Европой вышли разногласия в оценке экономических и политических последствий расширения Европейского Союза для России. В Москве опасаются, что его расширение будет иметь негативные последствия для экономических интересов России в Центральной и Восточной Европе.
Осложнение контактов России с ведущими западными странами связано также с развитием событий на российской внутриполитической сцене. В развитых демократиях вызывают озабоченность нарастание авторитарных тенденций и усиление влияния военного истеблишмента и военно-промышленного комплекса. Эти группы, как показывает история постсоветского периода, часто не заинтересованы в подлинном сотрудничестве с Западом. Их ожидания ясно сформулировал близкий к военным кругам еженедельник Воєнно-
промышленный Курьер: «Реалии 2004 г., похоже, лишь закрепят тенденции 2003 г. ... Это открывает соответствующие возможности и шансы. В складывающейся политической конструкции и обороннопромышленный комплекс, и Вооруженные Силы вправе рассчитывать, что их неотложные проблемы и нужды станут предметом первостепенного внимания со стороны политического и военного руководства РФ».
Тревогу на Западе вызывает также успех радикального социал-реваншистского движения «Родина», созданного, по мнению многих, при содействии кремлевской администрации. Это образование получило поддержку значительной части маргинализированных слоев. Хаотическая, но агрессивная идеология «Родины» включает в себя не только враждебное отношение к Западу, но и, в частности, лозунг воссоединения российского населения. Так, Д.О.Рогозин писал: «Мы должны поставить себе задачу воссоединения, какой бы нереальной она ни казалась в нынешних условиях. И создавать эти условия с той последовательностью в избранной позиции, которую 40 лет демонстрировала Германия, ставшая в конце концов единой».
Пока подобные заявления - не более чем безответственная риторика. Но если кто-либо попытается воплотить в жизнь идею «воссоединения разделенного русского народа», то последствия этого могут оказаться катастрофическими.
Сегодняшние события на постсоветском пространстве являются проявлениями нескольких устойчивых тенденций. У России не хватает политических, экономических и военных ресурсов для того, чтобы обеспечить себе стабильность и безопасность на территории бывшего СССР и утвердить там особое положение. Однако вызванное нехваткой ресурсов сокращение позиций в новых независимых государствах нередко объясняют интригами США и других западных государств. Последних подозревают в стремлении «выдавить» Россию из зоны ее жизненно важных интересов. Ситуация на постсоветском пространстве часто интерпретируется с точки зрения «игры с нулевой суммой». Иными словами, развитие отношений между Западом и новыми независимыми государствами рассматривается как стратегический проигрыш России. Этот проигрыш пытаются нейтрализовать, наращивая военное присутствие и поддерживая круги, которые в силу тех или иных причин склонны ориентироваться на Москву. В этих условиях даже лояльные по отношению к России элиты новых независимых государств склонны к развитию отношений с Североатлан-
тическим альянсом, США и европейскими странами. В них видят силы, способные нейтрализовать попытки влиятельных российских кругов, зараженных имперскими настроениями, добиться доминирующих позиций на территории бывшего СССР.
На Западе не готовы согласиться с восстановлением на территории бывшего СССР в том или ином виде Российской империи. В Европе и в США негативно относятся к стремлению России навязать новым независимым государствам свое военное присутствие в тех случаях, когда эти государства не хотят видеть российские войска на своей территории. Но трактовать такую позицию как противоречащую российским интересам можно лишь в том случае, если предположить, что этим интересам отвечает восстановление чего-то подобного бывшему СССР. На деле же интересам российской безопасности отвечает, прежде всего, стабильность в прилегающих к границам страны районах и эффективное функционирование там систем жизнеобеспечения и безопасности. Лишь в этом случае можно прервать идущие с территории новых независимых государств потоки наркотиков, незаконных мигрантов, оружия, возникновение преступных трансграничных сообществ. В ряде случаев для этого было бы важно сотрудничество с США, НАТО и Европейским Союзом в обеспечении безопасности и стабильности в зоне бывшего СССР. По сути дела, Россия весьма и весьма заинтересована в привлечении западных стран и структур к решению данных задач, поскольку ни она сама, ни новые независимые государства не в состоянии сделать это без серьезной помощи извне. Но переход к такой стратегии требует отказа от стереотипов, широко распространенных в российском политическом мышлении.
Один из главных выводов проведенного анализа состоит в том, что в последние годы обозначилось заметное несоответствие между принципиальными установками президента В.В. Путина и практикой российской внешней политики. Это стало одной из основных причин снижения ее динамизма и перехода в своего рода вялотекущую фазу. Возможно, этим обусловлена недавняя смена министра иностранных дел. Действительно, необходимо превратить МИД в мощный инструмент претворения в жизнь стратегической линии президента, нацеленной на подлинное сотрудничество России с сообществом развитых демократий. Если этого не произойдет, то положительный потенциал, накопленный Россией в отношениях с этими странами в 2001-2002 гг., будет утрачен и наши позиции на мировой арене будут
существенно ослаблены. Не менее важно, что осложнение этих отношений затруднит реализацию программы глубоких либеральных социально-экономических реформ, провозглашенной президентом В. В. Путиным.
«Ядерный контроль», М., 2004г., № 2, с. 57-71.
Айдар Юзеев,
доктор философских наук
(Татарский государственный гуманитарный институт) ТАТАРСКАЯ НАЦИЯ И ИСЛАМ В 90-е ГОДЫ XX ВЕКА И В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Формирование нации — длительный процесс, который имеет начало и завершение, но границы его достаточно условны. В данной статье речь пойдет о ситуации, сложившейся в связи с политикой суверенизации Татарстана в 90-е годы XX столетия. Татарская нация вновь обрела свой статус с провозглашением 30 августа 1990 г. Декларации о государственном суверенитете Республики Татарстан. Начало 90-х годов — период выработки новых подходов для повышения политико-правового статуса республики. Новому государственночиновничьему аппарату Татарстана, чтобы удержаться у власти в “смутные времена”, было необходимо соблюсти баланс интересов всех слоев населения, главным образом этнический баланс татарского и русского населения, наряду с балансом религиозным.
Политикам, ратовавшим за суверенизацию Татарстана, для отстаивания новой доктрины в переговорах с федеральным центром была необходима поддержка всего населения республики, всех населяющих ее народов — главным образом татар, составляющих 48% от общего числа населения республики, и русских, доля которых составляет 43%. Суверенитет был объявлен от имени “многонационального народа Республики”, было провозглашено “неотъемлемое право татарской нации, всего народа Республики на самоопределение”. Подобная расплывчатая трактовка требовала уточнения. Поэтому в принятой 6 ноября 1992 г. Конституции Республики Татарстан понятие “татарская нация” фактически было заменено понятием “народ Татарстана”.
Один из идеологов суверенизации Татарстана, советник М. Шаймиева по политическим вопросам Р.Хакимов, выдвинул идею
