CC BY
63
тории - западной по происхождению идеи Порядка, доведенной до абсурда и олицетворенной в образе сенатора» [2, с. 217].
Исследование петербургского мифа в современном литературоведении может вестись и с других, более частных точек зрения, но магистральная стратегия исследования обозначена, прежде всего, в вышеназванных трудах.
Библиографический список
1. Анциферов Н.П. Душа Петербурга // Анциферов Н.П. «Непостижимый город...» - Л., 1991.
2. Колобаева Л.А. Русский символизм. - М., 2000.
4. Лотман Ю.М. Символика Петербурга //
Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб., 2001.
5. Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Ю.М. Лотман о русской литературе. - СПб., 2005.
6. Минц З.Г. Петербургский текст и русский символизм // Минц З.Г. Блок и русский символизм: Избранные труды: В 3 кн. - СПб.: Искусство - СПб, 2004. - Кн. 3: Поэтика русского символизма.
7. Томашевский Б.В. Пушкин: Материалы к монографии. - М.; Л., 1961. - Кн. 2.
8. Топоров В.Н. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // Исследования по структуре текста. - М., 1987.
9. Анциферов Н.П. Быль и миф Петербурга. -Пг., 1924.
Гусейнова Лейла Гасан гызы
Азербайджанский технический университет [email protected]
ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ, СБЛИЖАЮЩИЕ ГЕРОЕВ ПРОИЗВЕДЕНИЙ И. МЕЛИК-ЗАДЕ С ГЕРОЯМИ РАССКАЗОВ В. ШУКШИНА
В статье сделана попытка определить основные ориентиры и переклички В. Шукшина и азербайджанского писателя И. Мелик-заде при создании концепции характера.
Ключевые слова: Василий Шукшин, Иси Мелик-заде, принципы концепция, характер, герой, сюжет, писатель.
В русском советском и в современном нам российском литературоведении
В. Шукшина, как правило, рассматривают как чисто национального писателя, у которого нет, и не может быть аналогов среди представителей других национальных литератур. Проведенная в настоящей статье параллель между произведениями В. Шукшина и азербайджанского писателя напрочь опровергла этот постулат. Как оказалось, у В. Шукшина есть немало точек соприкосновения в подходе к проблеме, в воссоздании образов, в раскрытии темы с его современником - азербайджанским писателем Иси Мелик-заде. Это позволяет прийти к выводу, что такого рода параллели можно провести между В. Шукшиным и другими национальными писателями.
Так, например, в произведениях И. Мелик-заде наблюдается шукшинский тип героя-чудика. Таким же вроде бы чудиком обрисован образ юного Давуда из рассказа И. Мелик-заде «Корзина винограда». В самом деле, как не назвать чудачеством странное и совершенно алогичное поведение литературного героя, который в пору своей молодости решает тайком воровать виноград из колхозного сада: «Значит, теперь, такое дело,
Кара Курбан... Каждую ночь буду тебе в сад приходить, виноград буду воровать, а ты поймай, коли сумеешь» [2, с. 71].
И это при том очевидном условии со стороны государственного сторожа, что «сладкий плод» не был запретным. Доступ был вполне открытым, и доверие к человеку обеспечено: «Сгорая со стыда, он (старик Курбан. - Л.Г.) больше не ходил в кузню, ни секач поправить, ни нож наточить - он не однажды посылал к Давуду сказать, мол, пошутил и ладно, чего тебе по ночам воровством заниматься, приходи днем, я же к тебе с легкой душой -бери, сколько унесёшь» [3, с. 72].
На наш взгляд, усиливают элемент чудаковатости некоторые авторские реплики, как и у В. Шукшина, брошенные незаметно, вскользь. («Береги свой сад! - следует, например, шутливое и полудетское напутствие). «Люди, конечно, прознали, -продолжает автор, - как Давуд с Кара Курбаном в прятки играет, посмеиваться начали» [4, с. 72].
Заметим также, что герои В. Шукшина и Иси Мелик-заде устраивают свои «мини-спектакли» только с целью исполнения желания близких им людей, и комедийное начало в рассказах доминирует. Однако стиль азербайджанского прозаика
122
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2010
© Гусейнова Л.Г., 2010
становится более серьезным, когда, резко и неожиданно разрывая временные рамки, персонаж предстает человеком, уже умудренным опытом прожитых лет.
Так, у Багира из повести «Дедушка-дуб» вызывает недоумение «странная» любовь Нурджаб-бара к лесу: «Чудной какой-то мужик. от безделья, что ли, дурь в голову лезет? Лес дышит, лес думает, лес говорит.» [3, с. 260]. Но заметим: эта уничижительная характеристика дана не от имени автора, а со стороны. В данном случае мать, к примеру, воздерживается от нелицеприятных сравнений, а Багир называет Нурджаббара «чудным», потому что не видит, как в природе все взаимосвязано. Поначалу природа действительно молчит, как бы уходя в себя. И вот Багир со своим подслеповатым зрением однажды вдруг для себя открывает: «.Да и Кура “вроде присмирела”, не лижут волны крутой берег. Молчит река, “будто обиделась на что”, тихо течет, словно украдкой» [3, с. 284]. Но писатель ясно дает нам понять, что это молчание временное: когда-нибудь в ответ на невнимание природа отомстит нерадивому хозяину жестоко и беспощадно. Так что недопонимание Багира и порождает обращение с Нурджаббаром, как с «чудиком». Это приводит нас к мысли о сопоставлении его парадоксального на первый взгляд поведения со странностями героев-чудиков из рассказов В. Шукшина. Герои И. Мелик-заде также совершают, казалось бы, непонятные поступки.
В самом начале повести «Зеленая ночь» читатель знакомится с ее главным героем Гарибом, которого родственник Джавад приводит на охоту, чтобы он мог отдохнуть, набраться сил и подышать свежим воздухом. По сути дела, уже в зачине И. Мелик-заде весьма точно, почти натуралистически воспроизводит сцену охоты и смерть зайца. Эти два эпизода вызывают в душе героя, скорее, не умозрительные сцены переживания, а явно реальные. Столкнувшись наяву со смертью зайца, Гариб весьма ощутимо вдруг переживает за то, что с ним случилось. На что родственник Джавад заметил: «Чудной ты, Гариб, -не переставая жевать, заговорил Джавад...» [3, с. 7]. Дальше - больше. По протекции он устроился работать в заповедник. И здесь на лоне природы его образ становится ярким воплощением авторской идеи в вопросе раскрытия темы «человек и природа», символическим воплощением темы добра и зла в концепции сюжетного замыс-
ла писателя. Чтобы убедительно и ярко раскрыть эту тему, автор в сюжете повести отводит своему герою «роль» Дон-Кихота.
В тексте начинает реализовываться художественный прием «мнимой» роли героя. Этот же прием будет характерен и для рассказа «В ночном поезде». Но если в повести Гариб не станет образом «мнимого» Дон-Кихота, то в рассказе «В ночном поезде» сапожник Дадашев разыгрывает роль именно «натурального» прокурора. Мнимые роли Дон-Кихота и прокурора в художественной канве повести и рассказа - это всего лишь определенный художественный прием, способствующий раскрытию главной идеи повести и рассказа.
Называя Гариба со всем его окружением ДонКихотом, писатель раскрывает в становлении характера реальное «донкихотское» по отношению к природе. И здесь, на наш взгляд, невозможно не отметить пейзаж повести, который напоминает нам образный арсенал многих рассказов В. Шукшина. Здесь пейзаж - это как бы реальное действующее лицо, ценнейшее дополнение к раскрытию характеристики черт героя - Гариба. Писатель, подчеркивая любовь к природе, олицетворяющейся в бережном отношении к заповеднику, показывает, с какой неприязнью будет относиться главный герой повести «Зеленая ночь» к тем, кто наносит ему вред, засоряя его «мусором». Однозначно, что, уже на примере раскрытия характера Гариба - Дон-Кихота, мы видим, что И. Мелик-заде, как и В. Шукшин, большую роль отводит в своем творчестве показу необходимости гармоничных отношений с природой и с ее животным миром.
Роль защитника природы, отличного от гари-бовского типа донкихотства, И. Мелик-заде отводит Ахмеду, другому главному герою повести «Дедушка-дуб». И если в «Зеленой ночи» образ Г ариба, по мысли писателя, выполняет художественную роль бунтаря, сражающегося почти вслепую против лжи и фальши в своем заповеднике, то Ахмед, фактически его ровесник, не бежит от людей в заповедник, как это делает Гариб даже в день своей свадьбы. Работая на стройке и познавая нелегкую радость труда, герой уже там совершает первые шаги в становлении своего характера на пути осознания собственного «я». Он, как и многие герои рассказов В. Шукшина, показан вполне сформировавшимся типом героя-труженика в борьбе с разного рода трудностями. Такая жизненная позиция Ахмеда, придающая ему силы, приводит в дальнейшем
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2010
123
к потребности активно защищать правду и справедливость в своей жизни. Бунт Ахмеда закончился моральной победой героя.
Однако, как нетрудно видеть, Гариб отнюдь не сразу охвачен страстной и бескорыстной любовью к местному заповеднику. Но всё же он самоотверженно начинает охранять его от браконьеров. Такое неординарное и неуемное рвение в любви к заповеднику и ее «меньшим братьям» вызывает со стороны родных большое беспокойство. Они вынуждены отвести его к доктору -мудрому врачу Фарачу. Глядя на него, Фарач заводит разговор о Дон-Кихоте, о котором он сам слышал от местного учителя. «Странности» юноши, - по мнению критика Веры Чайковской, - как и других молодых героев писателя, на ее взгляд, «более соотносимы не столько с подвигами рыцаря печального образа, сколько с действиями иного персонажа, принадлежащего уже национальной традиции. Это Меджнун - безумец, одержимый любовью» [6, с. 54].
Изучив творческие манеры письма В. Шукшина и И. Мелик-заде в раскрытии героя «чудика», надо отметить, что они значительно разнятся. В. Шукшину во многих рассказах о чудиках удается раскрыть внутренние мотивы чудачеств героев («Алеша Бесконвойный», «Даешь сердце»), в то время как И. Мелик-заде до конца не проясняет, к примеру, даже в повести «Зеленая ночь» мотивы пробуждения чудачеств. Так, остается до конца не прояснённым, что же всё-таки вызвало в душе героя такую страстную любовь к «братьям меньшим» в заповеднике.
В отдельных эпизодах повести «Зеленая ночь» при раскрытии характера и поведения чудика-донкихота Гариба автор выделяет две явно противоречивые крайности. Как нам думается, подобного рода двойственность в поведении героя, с одной стороны, являет собой нескончаемую и несколько болезненную жалость и любовь к «меньшим братьям», активно пропагандируемую на страницах повести. И такие черты характера, в которых показано полное безразличие, нечувствительность к тревогам, заботам и страданиям близких и родных ему людей: матери, невесты, проявляющих к нему искреннюю любовь и внимание, на наш взгляд, несколько «снижают» образ Гариба. Чудаковатые, алогичные черты в поведении героя, любящего животных, но не принимающего родных, особенно ярко проявляются в эпизоде бегства Гариба с собственной
свадьбы. В подобной ситуации благородные метания из-за социальной наивности и, возможно, молодого возраста героя выглядят несколько натянуто и в этой связи вызывают наше недоумение. Настойчиво, буквально до упрямства герой бунтует против всех и вся, а автор с ним в повести носится, как с ребенком. Хотя к тому моменту, когда он по протекции устраивается на работу в местный заповедник, ему уже исполнилось двадцать лет. Но то, что простительно ребенку или подростку, является непозволительной роскошью для уже повзрослевшего и солидного человека, тем более уже ощутившего свою тесную духовную связь с миром природы. Трактовка решения многих «социально-бытовых проблем, что называется семейным способом, снижает, по мысли критика О. Покальчука, пафос произведения и делает смерть героя-труженика от руки браконьера абсурдной и надуманной» [5, с. 22]. Наивысшим моментом в раскрытии противостояния героя окружающему миру алчных людей становится его готовность ради дела всем пожертвовать. Герой полностью удаляется от событий и явлений реального мира. Писатель, отведший ему роль «мнимого» Дон-Кихота в этой повести, в отличие от рассказа «В ночном поезде», оставляет героя на позиции бегства от реальной жизни, которое заканчивается для него трагически. И мы думаем, что в подобном аспекте решения творческой задачи при раскрытии характера героя-чу-дика Г ариба, одухотворенного любовью к «братьям меньшим», писатель несколько проигрывает.
Обращение писателя к типу чудаковатых молодых людей показывает, что в развязке намеченных конфликтов И. Мелик-заде не идет каким-то облегчённым путем. В финале большинства его произведений не всегда благополучно разрешаются все противоречия жизни героев. Хотя если подойти к понятию конфликта теоретически, то перед нами категория, которая наиболее наглядно свидетельствует о взаимоотношениях художника и действительности. В повести «Зеленая ночь» он лежит как бы за бортом. В раскрытии характера чудика Гариба так до конца и остается нераскрытой неиссякаемая жажда добра и справедливости по отношению животным. Ею обычно весьма сильно одержимы многие герои повестей и таких рассказов И. Мелик-заде, как «Корзина винограда», «В ночном поезде». Характерные черты, сближающие героев повестей И. Ме-лик-заде на тему труда - «Колодец», «Зеленая
124
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2010
ночь», «Дедушка-дуб», «Где ночует солнце», с героями рассказов В. Шукшина, были связаны, на наш взгляд, со справедливо сказанными словами в адрес русского писателя критиком Л.Аннинс-ким: «Писатель воплощал «единую душу», противоречивую и непоследовательную, и вовсе не множество разных типов» [1, с. 239].
Раскрытие писателями показа оторванности современного деревенского жителя от земли, труда, природы способствовало появлению типа ге-роя-чудика, активно раскрываемого В. Шукшиным и И. Мелик-заде, как напоминание народу о необходимости проявления особой любви к труду, к земле, природе, человеку.
Библиографический список
1. Аннинский Л. Тридцатые и семидесятые. -М.: Просвещение, 1977. - 293 с.
2. Мелик-заде И. Мужчина в доме. Повести. -М.: Молодая гвардия, 1975. - 252 с.
3. Мелик-заде И. Зелёная ночь. - М.: Советский писатель, 1984. - 310 с.
4. Мелик-заде И. Корзина винограда. Рассказ // Литературный Азербайджан. - 1989. - №1. -С. 70-75.
5. Покальчук О. Жажда настоящего // Дружба народов. - 1986. - №12. - С. 256-257.
6. Чайковская В. Парадоксы наивного сознания // Литературное обозрение. - 1985. - №9. -
С. 52-55.
7. Шукшин В.М. Беседы при ясной луне. Рассказы. - М.: Советская Россия, 1975. - 319 с.
8. Шукшин В.М. Вопросы самому себе. - М.: Молодая гвардия, 1981. - 211 с.
9. Шукшин В.М. До третьих петухов. Повести. Рассказы. - М.: Известия, 1976. - 668 с.
УДК 13:82.0
Иванов Дмитрий Игоревич
кандидат филологических наук Ивановский государственный университет [email protected],
Калинин Павел Евгеньевич
Ивановский государственный университет kalinin_p [email protected]
ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННОЙ КОНТИНУУМ ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА («Дороги» Ю. Шевчука)
В статье рассматривается проблема адекватного представления категории времени в пространстве вербального компонента субтекста рок-композиции Ю. Шевчука «Дороги».
Ключевые слова: хронотоп, текст, смысл, пространство-время текста, сознание.
Проблема адекватного представления категории времени является одной из . основных в современном естествознании и гуманитарных исследованиях. Создано множество концепций, посвященных описанию темпоральных процессов и реальностей. Существуют концепции, в которых время является количественным фактором в измерении процессов, происходящих во внутреннем мире человека [8]. Вводятся различные времена для процессов разного масштаба, существуют такие понятия, как «историческое время», «социальное время», «психологическое время», «биологическое время».
Необходимость введения понятий различных «времен» следует из вариативности скорости протекания различных процессов в тех или иных
областях пространства. В современной науке существует термин - «темпомир», с помощью которого описываются трансформации категории «время». Темпомиром является система, в которой процессы (время) текут с определенной скоростью [7]. Скорость изменения системы есть скорость течения времени в системе или время системы, интенсивность ее временной составляющей.
Отметим, что в феноменологии разрабатываются понятия «внутреннее время» и «внешнее время». Время «внешнее» и «внутреннее» неразрывно связаны, но не являются тождественными. «Внешнее» время определяет временную структуру, порядок протекания событий во «внешней реальности» по отношению к наблюдающему субъекту. Наблюдатель должен струк-
© Иванов Д.И., Калинин П.Е., 2010
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2010
125
