CC BY
73
М.Ю. Шинковский
ТЕНДЕНЦИИ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ СЕВЕРНОЙ ПАЦИФИКИ: ПОПЫТКА ПРОГНОЗА
Статья посвящена исследованию геополитических проблем в условиях глобализации. При этом автор сосредоточивается на геополитическом пространстве Северной Пацифики. Главный фокус исследования - современная ситуация в этом регионе и ее некоторые геополитические тенденции в ближайшем будущем.
Tendencies of geopolitical development Northern Pacific: attempt of the forecast. MIKHAIL YU. SHINKOVSKY (Institute of the international relations and social technologies, Vladivostok State University of Economy and Service).
The article is devoted to the problem of geopolitical researching under modern conditions of globalization. As original range of analysis author considers geopolitical space of Northern Pacific. The main focus is located of a modern situation in this region and the forecast of development of some geopolitical trends in the near future.
Процессы глобализации в самом конце ХХ в. совпали с окончанием биполярной модели международных отношений, крахом Советского Союза - этой самой крупной геополитической катастрофой столетия
- и возникновением очевидных предпосылок к безраздельному экономическому и силовому преобладанию США. Создалась беспрецедентная со времен Римской империи предпосылка к формированию однополярной системы международных отношений во главе с Соединенными Штатами Америки и даже некоей цивилизационной американской экспансии. События на Балканах вокруг бывшей Югославии, а также в Афганистане в 2001 и в Ираке весной 2003 г., казалось, только подтверждали такой вектор развития событий, полностью укладывавшийся в выводы теоретиков из «Проекта нового американского века» [31].
Однако события первого десятилетия XXI в., еще даже и не закончившегося, многое показали совершенно в ином свете. Однополярный мир, скорее всего, не состоится, так как в условиях глобализации ни у кого не хватит военно-политических, финансово-экономических и иных ресурсов для имперского строительства. Нам представляется очевидным, что, несмотря на идущие и имеющие продолжения дискуссии о характере становящегося миропорядка и споры о его сущностной дефиниции - «многополярный и полиархический» [22] или «плюралистически однополярный» [1, с. 115], - на нашей планете действительно происходит становление новой модели международных отношений, которая совсем не похожа на пирамиду американской гегемонии. Это начинают понимать и
в Вашингтоне, наиболее дальновидные теоретики которого - к примеру, Томас Фридман - пришли к выводу о том, что мир стал «плоским», то есть глобализация, вышедшая за рамки западной цивилизации, не оставляет места для разного рода иерархических построений. Горизонтальные связи, определяющие существо современных международных отношений, приводят к необходимости сетевой дипломатии. Признать это непросто, особенно в ситуации, когда длительное доминирующее значение одной страны еще недавно казалось незыблемым для подавляющего большинства населения нашей планеты.
Неформальное коллективное лидерство ведущих государств мира, складывающееся сегодня в дополнение к международным институтам, прежде всего к ООН, позволяет приблизиться к решению проблемы управляемости современного мира. При этом нелишним будет напомнить справедливое замечание В. Лип-пмана: «Нет ничего более важного для человека, чем жить в сообществе, которое является управляемым, хорошо, если самоуправляемым, замечательно, если хорошо управляемым, но в любом случае - управляемым» [8, с. 78]. Для складывающейся модели управления важнейшей чертой является исключение чьей бы то ни было, будь то США, Европейский союз или Россия, единоличной претензии на истину.
Все это отнюдь не равнозначно конфронтации и вообще не должно ее означать. Парадигма складывающейся конфигурации современных международных отношений должна определяться конкуренцией в самом широком прочтении этого понятия, когда ее предметом
© Шинковский Михаил Юрьевич, доктор политических наук, профессор кафедры международных отношений и зарубежного регионоведения, директор Института международных отношений и социальных технологий Владивостокского государственного университета экономики и сервиса (e-mail: [email protected]), 2008.
становятся, помимо прочего, ценностные ориентиры и модели развития. При этом принципиально важным представляется то обстоятельство, в соответствии с которым Запад теряет монополию на процессы глобализации. Может быть, именно поэтому столь нередки попытки представить происходящую цепь событий в ее сущностных причинно-следственных связях как угрозу Западу, его ценностям и образу жизни. Для нас же понимание ее является важным настолько, что без него представляется невозможным адекватно описать происходящее и его возможный вектор развития в регионе Северной Пацифики [37] уже в самом недалеком будущем.
Коренной чертой того периода времени после окончания «холодной войны», который пришелся на конец ХХ в., является экономическое и идеологическое торжество либерально-демократического капитализма и, прежде всего, США. Зримым ее воплощением стало происшедшее в это время перераспределение ресурсов
- экономических, финансовых, политических и людских - в пользу стран, придерживавшихся этой модели, и их корпораций. Однако с вступлением мира в третье тысячелетие ситуация стала ощутимо меняться. Анализируя происходящее, С. Караганов предложил для его обозначения удачный термин: «новая эпоха» [15]. С его точки зрения, наиболее очевидная внешняя причина ее наступления - усиливающаяся готовность и способность Российской Федерации отстаивать свои интересы так, как она их ныне понимает. Именно это стало особо неприятным сюрпризом для политических классов традиционного Запада из-за уже выработанной привычки к слабой и безвольной России. При явной очевидности этого обстоятельства оно стало лишь началом процесса существенных перемен в современной системе международных отношений.
Произошло ослабление внешнеполитического веса ведущих европейских государств, продемонстрировавших по ходу строительства «европейского дома» неэффективность попыток формирования единой внешней политики, которая проводится по низшему «общему знаменателю», когда условная Варшава, т.е. один из самых молодых и наименее экономически развитых членов ЕС, может блокировать усилия сильнейших и мощнейших (Берлин, Париж, Рим). Именно это, кстати говоря, произошло осенью 2006 г. Польша во главе со своим Президентом Л. Качиньским блокировала Объединенную Европу в деле подписания широкого рамочного соглашения с Россией, а затем поставила под удар усилия канцлера ФРГ А. Меркель по принятию европейской Конституции. Кроме того, в странах Западной Европы, которые провели большую часть второй половины ХХ столетия под прессом американского цивилизационного влияния, с началом XXI в. мощно заработали механизмы противодействия ему, представляющие собой своеобразный вариант иммунитета европейцев против американской экспансии. Другими словами, в материковой части Западной Европы сработала модель «обороны по всем азимутам» в духе известной концепции Шар-
ля де Голля. Аналогичные механизмы сопротивления цивилизационной экспансии США одновременно активизировались во многих более или менее крупных государствах Латинской Америки и, что наиболее важно для нас, Азии.
Соединенные Штаты Америки, казавшиеся в 1990-е гг. самому Вашингтону и многим в мире обреченными на единоличную гегемонию, резко обессилили себя, ввязавшись в иракскую авантюру. Она показала относительную неэффективность американского внешнеполитического превосходства, «связала» внешнеполитическую мобильность Америки и восстановила против нее большую часть мира.
Имея в виду это обстоятельство, а также достаточное количество других, выскажем твердое убеждение в том, что при исследовании геополитических изменений, в планировании практических внешнеполитических инициатив мировая властвующая элита должна во все возрастающей степени отдавать себе отчет в том, что на планете происходит относительное снижение роли военной мощи и повышение значения «мягкой силы» [24]. Убедительные количественные аргументы использует в подтверждение этого тезиса
В.Л. Иноземцев: накануне I Мировой войны Великобритания имела вне пределов метрополии 120 тыс. своих солдат, которые успешно контролировали огромную территорию с населением 540 млн. человек. Однако прошло немногим более 50 лет, и в 1966-1970 гг. 430 тыс. солдат США не смогли обеспечить этой державе победу во Вьетнаме, несмотря на то что военные потери противника Америки составили 800 тыс. человек и более 3 млн. жертв со стороны мирного населения. В 1979-1989 гг. 120 тыс. солдат Советской Армии не одержали для СССР победу в Афганистане при потерях противника более 400 тыс. человек. Начиная с 2003 г. Соединенные Штаты Америки не могут победить в Ираке с населением в 26 миллионов, базируя там 260-тысячный воинский контингент, потери которого уже превысили 3 тыс. человек [14, с. 19].
Именно авантюра в Ираке, в необходимости которой неоконсерваторы убедили Президента Дж. Буша-младшего, показала несостоятельность и даже, ошибочность их теоретических построений.
Во-первых, они предполагали, что осуществить военный захват Ирака будет несложно и что финансовые и человеческие потери этой операции будут минимальными. Сейчас существо и глубина этой ошибки совершенно очевидны. США не только не вернули себе былую славу, но и не смогли в нужном направлении воздействовать на три группы государств, мешавших окончательному установлению американской гегемонии: стран Западной Европы, претендующих на геополитическую автономию; стран, представляющих потенциальную ядерную угрозу для Вашингтона (в особенности Иран и КНДР); арабских государств, которые умышленно затягивали и затягивают разрешение палестино-израильского конфликта.
Во-вторых, политика устрашения, избранная в отношении Ирака, привела к совершенно неожидан-
ным последствиям. Вместо того чтобы уступить давлению США, страны Западной Европы (в особенности Франция и Германия) начали демонстрировать политическую независимость, которую они не демонстрировали с 1945 г.
В-третьих, американская политика устрашения не подействовала и при попытке устранить угрозу распространения ядерного оружия. После нападения США на Ирак Северная Корея и Иран пришли к заключению, что правительство Соединенных Штатов решилось на военные действия не потому, что в Ираке действительно находились запасы ядерного оружия, а потому, что их там не было. Власти Северной Кореи и Ирана посчитали, что для сохранения своих политических режимов наиболее правильным будет ускорение и интенсификация разработок в области ядерного оружия [3, с. 80].
Таким образом, наступление с началом XXI в. «новой эпохи» связано с постепенным восстановлением позиций России на международной арене, которое совпало с существенным ослаблением стран старого Запада, падением их привлекательности и внешнеполитических возможностей, вызванным иракским фиаско США, и определенным ослаблением позиций ЕС в результате вхождения союза в очередной системный кризис. Это заставляет недавних еще победителей в «холодной войне» искать виновников такого положения вещей, а также выход из него.
Кроме того, «новая эпоха» связана с появлением двух новых острейших соревнований: 1) за энергетические ресурсы, 2) между странами старого капитализма либерально-демократического толка и более динамичными странами нового капитализма, для которого характерна более госкапиталистическая и более авторитарная модель развития, олицетворением которого являются страны Юго-Восточной Азии, Китайская Народная Республика и Россия. Соревнование между моделями - это не просто борьба за ощущение морального превосходства. С конца 1980-х гг. до начала нового века происходило гигантское перераспределение людских и иных ресурсов в пользу государств, как казалось, окончательно и бесповоротно победившего либерально-демократического капитализма. С началом ХХ в. процесс остановился и даже частично повернулся вспять.
В энергетике же, по аргументированному мнению С. Караганова, произошло просто революционное изменение [16]. Если до второй половины 1990-х годов подавляющая часть энергетических ресурсов контролировалась западными нефтяными гигантами, то через десять лет ситуация оказалась кардинально иной. Теперь подавляющей частью ресурсов владеют добывающие государства и их компании. Качественно пока, по крайней мере теоретически, возросла энергоуязвимость стран Запада, особенно европейских. Ощущение зависимости было усугублено отказом Москвы от предоставления западным компаниям контроля над российскими месторождениями, пересмотром ряда соглашений (явно кабальных, если не колониальных),
заключенных в 1990-е - годы неразберихи и слабости. Это ощущение получило новый импульс, когда стало ясно, что, несмотря на отчаянное давление европейцев, Россия подтвердила свой отказ ратифицировать Энергетическую хартию и протокол к ней, который обеспечивал бы свободный доступ к российским энергопроводам для всех поставщиков и потребителей.
Ситуация в ее энергетическом секторе приняла столь острый характер еще и потому, что произошло фундаментальное, даже революционное, хотя и мало-замеченное изменение в мировых геополитике и геоэкономике, происшедшее за последние 8-10 лет. Оно одновременно привело и к ослаблению общих мировых позиций традиционного Запада, и к росту его относительной энергетической уязвимости.
Еще недавно большая часть энергоресурсов мира находилась во владении и под контролем западных компаний, но именно за упомянутый и короткий промежуток времени ситуация изменилась на противоположную. Большая, если не подавляющая, часть мировых энергетических ресурсов за пределами Северной Америки и Европы находятся во владении и под контролем национальных государств и их компаний. К тому же эти государства все явственнее идут по пути Венесуэлы, используя ресурсы в качестве опоры для антиамериканской независимой политики. Условия реальной политической практики меняются на глазах. Терпит поражение одно из главных направлений американской и западной политики последних 60 лет - обеспечение через контроль над энергодобывающими странами беспрепятственного доступа к дешевым энергоресурсам «третьего мира», где основная их часть и сосредоточена. Россия же, как представляется, оказалась на острие этого нового перераспределения сил.
К тому же на поверхность вышло еще одно изменение общей картины мира, подтверждающее поддерживаемый нами вывод о наступлении новой эпохи и потенциально еще больше ослабляющее позиции традиционного Запада. Как уже указывалось, в мире развертывается борьба между двумя моделями развития - либерально-демократическим капитализмом традиционного Запада и капитализмом авторитарного толка. Раньше на успех последней модели пытались не обращать внимания. Быстрый прогресс стран ЮгоВосточной Азии и Республики Корея мог казаться не правилом, а исключением. Но ударный рост Китайской Народной Республики, несмотря на давние, длящиеся почти двадцать лет предсказания коллапса, не позволяет более заниматься эскапизмом.
После победы капитализма либерально-демократического толка в «холодной войне» показалось, что эта победа окончательна, но уже через 10-15 лет выяснилось, что соревнование не окончено. Стало формироваться понимание, что существует и другая потенциально не менее привлекательная для стран бывшего «третьего мира» (а это большая часть человечества) модель экономически эффективного и политически приемлемого для развивающихся стран авторитарного капитализма. Данная система экономической
организации общества гарантирует - пусть и неравномерный - рост благосостояния населения, а также приемлемый уровень личной свободы граждан.
К этому следует добавить, что в последнее время эксперты по-новому взглянули на историю вопроса и исследуют перспективность такой модели. При этом оказывается, что авторитарная Япония и фашистская Германия, а еще раньше страны «оси» проиграли I и II Мировые войны не из-за неэффективности моделей их развития, а потому, что они изначально были обречены: первый раз из-за пришедшей на спасение терпящих поражение европейских либеральных демократий экономической машины Соединенных Штатов Америки, а во второй - из-за тоталитарного Советского Союза с его народом, готовым бороться до конца, несмотря на чудовищные жертвы. Другими словами, начало выясняться, что причиной победы либерально-демократической модели была, возможно, не демократия, а только капитализм. Демократия же в жестком соревновании, и тем более в войне, может и проиграть.
При этом история пока не дает определенного ответа, является ли авторитарный капитализм стадией развития на пути к более либеральной модели, но как бы то ни было, либерально-демократические триумфаторы увидели, что они начинают терпеть еще одно
- пусть, может быть, и временное - поражение.
Исходя из геополитической точки зрения, следует иметь в виду, что соревнование в моделях - это не просто борьба за ощущение морального превосходства. Победа модели в конечном итоге будет означать перераспределение людских и всех иных ресурсов в пользу государств, олицетворяющих ту или иную модель. С конца 1980-х гг. по начало первого десятилетия XXI в. происходило гигантское перераспределение ресурсов в пользу США и старой Европы. Теперь процесс остановился и даже двинулся в обратном направлении.
Таким образом, экономическая составляющая международной политики в современном мире, где геополитические интересы тесно переплетаются с необходимостью обеспечения национальных экономик достаточным количеством ресурсов и важностью контроля путей их транспортировки, становится едва ли не самой важной.
Соревнование либерально-демократической и авторитарной моделей развития капиталистической экономики, развернувшееся в современных условиях, представляет особый интерес с точки зрения предмета нашего исследования еще и потому, что «соревновательная арена» и ее основные акторы, а также реальная политическая событийная практика разворачиваются в Восточной и Северо-Восточной Азии, то есть в интересующем нас регионе Северной Пацифики. В настоящее время Азия потребляет треть мировых энергетических ресурсов в сравнении с одной пятнадцатой в 1965 г., при этом потребление энергии здесь растет по крайней мере в два раза быстрее, чем в мире в целом [6, с. 29-30]. Этот регион в целом по потенциалу и динамике своего развития, сопряженного с интенсивностью политических трансформаций и интеграционных
процессов, может стать основным центром мирового экономического и политико-экономического тяготения и локомотивом мирового экономического роста. Для справедливости такого предположения есть немало оснований, так как в Восточной Евразии проживает почти половина населения планеты, на этой громадной территории обнаружены залежи практически всех известных на сегодняшний день полезных ископаемых, многие из стран дают пример высокого и стабильного экономического роста. Кроме того, в последнее время там по нарастающей идут комплексные процессы интеграции.
Многие аналитики при этом обоснованно полагают, что ресурсной базой этого нового центра станет Северо-Восточная Азия, точнее - ресурсный (в основном энергетический) потенциал Сибири и российского Дальнего Востока. Отсюда такое пристальное внимание к российским энергетическим проектам в Сибири, нацеленным на поставку энергоносителей в страны Восточной Азии и, возможно, в США, а также к внут-рироссийским дискуссиям о разных моделях (интернациональной, национальной, автаркической) развития востока страны.
В ходе состоявшегося в марте 2006 г. визита президента В.В. Путина в КНР был подписан ряд исключительно важных и масштабных соглашений по экспорту в эту страну российских нефти и газа, а также по организации совместных с китайскими партнерами работ в этой сфере на территории нашей страны. Эти документы вызвали огромный резонанс и с новой силой привлекли внимание мировой общественности к давно обсуждаемому вопросу: как быстрее и эффективнее использовать огромные природные, причем не только нефтегазовые, богатства российских Сибири и Дальнего Востока? Причем с большой выгодой и во благо не только нашего государства, но также бурно развивающихся стран Восточной и Юго-Восточной Азии. Это помогло бы значительно укрепить позиции России в регионе Северной Пацифики, а также приумножить авторитет и уважение к нашей стране со стороны народов расположенных здесь государств.
В большей части российских СМИ итоги визита
В. В. Путина в Китай в 2006 г. и подписание документов о сотрудничестве в топливно-энергетической области, в частности о прокладке из России в КНР двух мощных трубопроводов на 80 млрд. м3 природного газа в год, расценивались как некая сенсация, как совершенно новое слово в планах и намерениях России по части экспорта своих энергоресурсов в восточном направлении. Между тем почти за год до официального визита российской делегации на высшем уровне в Китай состоялось другое, куда менее известное общественное событие, из которого специалистам стало известно о появлении нового вектора в топливно-энергетической политике России - восточного. 26 апреля 2005 года министр промышленности и энергетики Российской Федерации В. Христенко подписал приказ об определении этапов строительства трубопроводной системы «Восточная Сибирь - Тихий океан» (ВСТО), правда
предназначенной для транспортировки нефти. Приказ реализовывал соответствующее решение правительства Российской Федерации [29]. Оба документа зафиксировали трассу будущей системы - от города Тайшет Иркутской области до города Сковородино в Амурской области и далее до тихоокеанского побережья в Приморском крае в районе бухты Козьмина. Именно из Сковородино, который расположен всего в 70 км от китайской границы, 30 млн. т нефти ежегодно будут транспортировать в КНР уже с конца 2008 г. Второй этап предусматривает строительство продолжения трубопровода до берегов Тихого Океана с возможностью прокачки 50 млн. т ежегодно. Таким образом, предстоит модернизация первой очереди с целью расширения ее пропускной способности до 80 млн. т в год. Сроки сооружения второй очереди поставлены в зависимость от геологического изучения и предоставления в пользование месторождений в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Поэтому на полную проектную мощность система ВСТО выйдет к 2020 году [12, с. 3].
Очевидна внешнеполитическая и внешнеэкономическая направленность этого проекта, на что сразу же обратили внимание средства массовой информации. Дальновидным решением российскому руководству удалось пойти навстречу двум крупным потенциальным потребителям российского углеводородного сырья, каждый из которых претендовал на эксклюзивность поставок нефти из России, - «нефть по восточной трубе доберется и до Китая, и до Японии» [19]. При этом в Китай она придет быстрее, но ведь именно Пекин готов предоставить «Роснефти» кредит в 6 млрд. долларов [4]. Разбив проект на две стадии по времени завершения и на два участка по направлениям, Россия, по мнению авторов авторитетного английского журнала «Экономист», получила возможность порознь вести переговоры по интересующим ее внешнеполитическим проблемам и с Китаем, и с Японией, добиваясь при этом своих целей [38]. Дальнейшим закреплением позитивных тенденций в развитии российско-китайских отношений стал визит президента Российской Федерации Д. А. Медведева в Пекин в мае 2008 г.
Рост энергетических потребностей Китая и Японии, равно как и угрозы, которые война в Ираке и возможная военная акция против Ирана представляют для стратегических поставок нефти, означают, что у России появилась реальная возможность стать долговременным поставщиком энергоносителей для этих двух гигантов Восточной Азии. И Пекин, и Токио нуждаются в диверсификации источников энергии, чтобы застраховать себя от проблем в будущем.
Акцент на геополитику, ставший в последнее время весьма характерным элементом отечественных дебатов по международным проблемам, остается ключевым в мировоззрении высшего российского политического руководства, однако в качестве инструмента внешней политики все большее значение приобретает экономика. Россия все увереннее чувствует себя в данной области - отчасти вследствие увеличения пот-
ребности других стран в альтернативных поставщиках нефти. Новая энергетическая стратегия страны, нацеленная на увеличение доли Азиатско-Тихоокеанского региона в экспорте российской нефти с 3 до 30% к 2020 г., ясно это демонстрирует. Появилась уже формулировка, в соответствии с которой геоэкономика становится особой формой геополитического планирования: в новом мире экономические конфликты оказываются главным источником возможного противостояния на мировой арене [21].
Очевидным представляется, что решение высшего руководства страны о строительстве системы «Восточная Сибирь - Тихий океан» следует расценивать как судьбоносное и для экономики самой России, и для внешней и внутренней политики страны. Основанием для такой оценки являются, прежде всего, масштабы региона, попадающего в сферу деятельности проекта ВСТО. Это два федеральных округа - Сибирский и Дальневосточный, включающие 26 субъектов Российской Федерации. По площади - это больше половины России! То, что маршрут будущей системы проходит в основном по южной части региона и, таким образом, охватывает не весь регион, не более чем поверхностное впечатление. ВСТО замыслена как собирающая воедино всю нефть, которая будет поставляться из глубин центральной и северной частей региона из новых месторождений по новым региональным трубопроводам. Но еще более важным представляется нам то, что система ВСТО должна положить начало и лечь в основу новой единой программы комплексного освоения Восточной Сибири и Дальнего Востока. При этом нельзя не видеть, что этот регион как был задворками российского государства, существовавшим на основе государственных дотаций, так и остается ими в наступившем XXI в.
Нефтяные и газовые новостройки, которые превратятся со временем в «артериальную сеть», свяжут весь Дальний Восток России в реально единый регион, оживят, обогреют, обеспечат энергией, заселят многочисленные поселки, деревни и города по всему пути следования трубопроводных магистралей, а также в новых центрах нефтегазодобычи. Они также послужат стимулом развития многих сопутствующих производств. На конечных же участках трубопроводов можно ожидать создания предприятий совершенно новой для этих мест отрасли - нефтехимической, что приведет к существенной диверсификации всей структуры занятого населения. В целом значение проекта ВСТО для реального социально-политического и экономического будущего российского Дальнего Востока можно сравнить лишь со значением Транссибирской железнодорожной магистрали, давшей в начале ХХ в. мощнейший стимул развитию всего этого региона.
Подобные предположения выглядят еще более реальными, если принять во внимание стремление российского руководства обеспечить стране достойное место на мировом рынке разделения труда, что требует в реальной политической практике сосредоточения особого внимания на тех областях, в которых страна
уже имеет сравнительные преимущества. Речь идет прежде всего об энергетике. Энергоресурсы могут и должны стать основой национальной специализации России, а идея превращения ее в «энергетическую сверхдержаву» несет в себе огромный созидательный потенциал. Страна способна поставить перед собой амбициозные задачи по развитию новых энергетических технологий и добиться статуса глобального лидера по их внедрению [13].
Энергетика представляет собой особую сферу интереса для современной науки. Разведанные мировые запасы углеводородов, легко извлекаемые при существующих технологиях, постепенно сокращаются. Геологоразведочные работы смещаются в сторону океанского шельфа и регионов с суровым климатом, что делает вновь открываемые месторождения все более труднодоступными. С ростом цен на традиционные энергоресурсы повышается интерес к альтернативным источникам энергии и видам топлива. Растет экономическая целесообразность вложений в энергосберегающие технологии, что подогревает интерес к разработке новых изоляционных материалов. Таким образом, процессы, происходящие на мировом энергетическом рынке, ставят перед прикладной наукой множество сложных технических задач.
Энергетика непосредственно связана и с фундаментальными науками. Национальный проект по нанотехнологиям, уже заявленный в государственном бюджете России, имеет к ней прямое отношение. Теоретически ничто не мешает поставить задачу научить контролировать процессы сгорания топлива в двигателе на молекулярном уровне. Как результат фундаментальных исследований в этой области появятся принципиально новые двигатели, станет возможной регенерация использованных энергоресурсов. Россия может сфокусировать свой научный потенциал на решении данной задачи. Подобный вывод выглядит особенно убедительно, если принять во внимание то очевидное обстоятельство, что двигателестроение является одной из немногих областей машиностроения, где накоплен значительный потенциал, и задача победы в конкурентной борьбе среди основных двигателестроительных фирм мира выглядит вполне реальной.
Деятельность российской политической элиты в области энергетической политики представляется в виде эволюционного движения именно в сторону позиционирования страны как мирового энергетического лидера. Например, идея организации газовой ОПЕК, пусть даже прокламируемая в политических целях, все же дает шанс повлиять на международные стандарты газовых технологий в соответствии с российскими нормами. Вероятное открытие нефтяной биржи в Санкт-Петербурге с первенством очевидной цели повышения спроса на российскую валюту способствовало бы созданию национального центра отраслевой экспертизы международного класса. Постепенно сужающееся поле для маневра иностранных энергетических компаний, работающих в России и Казахстане, и растущая активность их нефтяных и газовых компаний
подтверждают мировые амбиции России в этом секторе международной политики.
Положительным явлением для развития ситуации в регионе Северной Пацифики следует признать и совершающийся на этом фоне поворот российской политики - и социально-экономической, и военно-политической - в сторону всестороннего развития восточносибирской и дальневосточной ее частей. Фактическое осуществление выдвинутых перед Российской Федерацией планов освоения Восточной Сибири и Дальнего Востока открывает для страны новые горизонты в развитии экспорта и существенного увеличения экспортного потенциала. С точки зрения реальной политической практики, речь идет о создании новой экспортной базы России. И это не все: речь идет об обустройстве плацдарма для выхода в наиболее динамично развивающийся район мира с огромными и емкими рынками, требующими во все больших масштабах устойчивого и долгосрочного их снабжения нефтью, газом, электроэнергией, лесом, металлами, удобрениями, продуктами нефтехимии и т. д.
Такая политика должна обеспечить нашей стране вписывание в формирующуюся интеграцию стран Азиатско-Тихоокеанского региона и существенно расширить двустороннее экономическое сотрудничество с КНР, Республикой Кореей, Японией, Австралией, Канадой и США. Кроме того, Россия получит новые возможности политико-географической диверсификации своего экспорта, что позволит ей лучше маневрировать экспортными потоками, добиваясь экспортной эффективности и оптимизации использования своих конкурентных преимуществ в области торговли энергосырьевыми товарами. Более того, при строгом обеспечении системного, комплексного подхода к разработке и осуществлению планов освоения Сибири и Дальнего Востока можно рассчитывать и на осуществление структурных изменений в экспорте, в частности на увеличение в ассортименте экспорта готовой продукции глубокой переработки.
Закрепление России в интеграционных процессах Азиатско-Тихоокеанского региона приведет к существенному изменению политической ситуации в Северной Пацифике с очевидным градиентом в пользу нашей страны, что будет означать улучшение международных отношений в этом регионе мира в целом. Так, в июне 2002 г. министр иностранных дел Японии Йорику Кавагучи прибыла во Владивосток, где выразила заинтересованность ее страны в строительстве нефтепровода из Восточной Сибири в АТР. Она подчеркнула, что две экономики могли бы взаимно дополнять друг друга, поскольку растущий экспорт российских энергоносителей в Японию ведет к росту экономической взаимозависимости и доверия. Стало ясно, что Япония в своих отношениях с Россией начала процесс отделения политики от экономики, а кроме того, что немаловажно, в свете событий на Ближнем Востоке потребность в диверсификации источников энергии становилась все более настоятельной. Эту потребность лишь усилили события последних лет в этом регионе.
Экономические потребности могут и, как показывают многие события, часто делают политический курс более гибким. 23 октября 2007 г. Японию посетил с деловым визитом министр иностранных дел России С. Лавров. Если верить вполне надежным источникам, Токио сейчас в сугубо неофициальном порядке предлагает Москве крайне смелый (по местным меркам) вариант решения спора о Южных Курилах. Речь идет о том, чтобы вернуться к Совместной декларации 1956 г., в которой Н.С. Хрущев пообещал после подписания мирного договора передать соседям в знак доброй воли меньшую часть спорной территории - остров Шикотан и прилегающую к нему островную гряду из мелких и большей частью необитаемых островов, т.е. весь архипелаг Хабомаи. В. В. Путин официально предлагал вести переговоры на основе этого документа. Однако в Токио его тогда не услышали, поскольку настаивали на всех островах.
В настоящее время, по данным того же источника, японцы предлагают подписать мирный договор, получить Шикотан и остальные острова гряды Хабомаи и зафиксировать в тексте документа спорный характер остающихся у России двух других спорных островов
- самых населенных и самых развитых - Кунашира и Итурупа. Москва при этом должна согласиться на то, что переговоры об их статусе продолжатся и после заключения мирного договора.
Не вдаваясь в детальную оценку достоверности циркулирующих слухов и возможных дипломатических маневров Москвы и Токио в ближайшее время и в среднесрочной перспективе, подчеркнем, что стороны демонстрируют наличие доброй воли и при наличии неурегулированных и болезненных взаимных проблем. Экономические связи России и Японии развиваются достаточно бурно. Объем двусторонней торговли в 2007 г. превысил 20 млрд. долларов. И хотя доля России в японском экспорте по-прежнему лишь около 1%, речь в любом случае идет об абсолютном рекорде. Нарастают и японские инвестиции в российскую экономику: помимо строительства заводов Тоуйа, МББап и 8шиЫ Токио проявляет активный интерес к вложениям в сибирские и дальневосточные проекты. На повестке дня сейчас создание двусторонней комиссии, которая решала бы вопросы инвестиций в такие стратегические отрасли восточной части страны, как транспорт, связь, переработка энергоресурсов. Так гео-экономическая логика может существенно модифицировать логику геополитическую.
Такой вывод с особой силой аргументирует пример из сферы чрезвычайно политически чувствительной, недавно еще вовсе невозможный: речь идет о кредитовании противника по «холодной войне» и погашении этого кредита поставками современного оружия.
В 1990-х гг. Республика Корея предоставила Российской Федерации заем в рамках соглашения по экономическому сотрудничеству. В настоящее время задолженность Москвы Сеулу составляет 1,29 млрд. долларов и в соответствии с договоренностями,
достигнутыми в сентябре 2003 г., Россия должна окончательно рассчитаться до 2025 г., выплатив в общей сложности 1, 33 млрд. долларов.
По сообщениям южнокорейской прессы, теперь Россия сможет расплатиться по этому кредиту на 15 лет раньше первоначального срока. Ранее Сеул, как правило, отклонял предложения Москвы гасить задолженность поставками продукции. Однако сейчас Республика Корея сама обратилась к российскому руководству с просьбой «активизировать передачу ключевых военных технологий, чтобы помочь защититься от ядерной угрозы со стороны КНДР» [25, с. 5].
Российское руководство ранее дважды пыталось использовать схему «оружие плюс деньги» для погашения долга Сеулу. В 1998 г. Москва впервые предложила в счет долга поставить дизельные подводные лодки «Кило» (проект 877 «Варшавянка») и зенитно-ракетные комплексы С-300. Тогдашний министр обороны США Уильям Коэн предостерег Южную Корею от закупок вооружения «по низкой цене», поскольку «менее дорогое оборудование не означает лучшее». Белый дом заявил, что союзники Соединенных Штатов должны иметь совместимое вооружение и военную технику, чтобы уменьшить возможность технических ошибок и сбоев при обработке информации. Но поскольку Вашингтон отказывался продавать Сеулу современные военные технологии, южные корейцы частично переориентировались на европейских производителей. Лицензию на производство современных подводных лодок, в частности, Сеул приобрел в Германии.
В 2001 г. в ходе визита президента Российской Федерации В.В. Путина в Республику Корея были подписаны рамочные соглашения о поставках российской военной техники. Тогда долг составлял 1,95 млрд. долларов. Окончательно контракт согласовали к концу 2002 г. В соответствии с ним с 2003 по 2006 г. Республика Корея закупила в России оружия на 534 млн. долларов, из которых 267 млн. были зачтены в счет долга.
Позже, когда долг снизился до 1,5 млрд. долларов, прошла вторая крупная сделка по той же схеме. В счет погашения задолженности были поставлены танки Т-80У, боевые машины пехоты БМП-3, переносные зенитно-ракетные комплексы «Игла» и противотанковые ракетные комплексы «Метис-М». Более того, Москва предложила Сеулу программу военно-технического сотрудничества в сфере высокотехнологичных видов вооружения посредством участия в создании радиолокационных систем, средств защиты танков, модернизации переносных зенитных ракетных комплексов и в ряде других проектов, где требовалась современная электронная элементная база.
При этом российское руководство подчеркивает, что заключает подобные сделки исключительно в рамках международного права. Причем неудивительно, что за военно-техническим сотрудничеством, демонстрирующим взаимное доверие, следует углубление экономических и политических отношений. В Сеуле это прекрасно понимают. В апреле 2008 г. с Байконура в космос должен отправиться первый южнокорейский
космонавт, а вскоре с помощью России с территории Республики Кореи будет запущен собственный спутник. Доступ к космическим технологиям Москва открывает не всем желающим.
Другим важным позитивным политическим процессом, происходящим в регионе, является позитивное и крепнущее развитие Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Авторитет ШОС как международной региональной структуры растет с каждым годом, а ее роль в мире становится все более значимой, реальная же политическая активность включает в себя широкий круг вопросов экономического характера, взаимодействие в сфере безопасности, политические инициативы. Видимо поэтому стойкий интерес к работе Организации проявляют многие страны, а Индия, Иран, Монголия и Пакистан имеют статус государств-наблюдателей. 16 августа в столице Кыргызстана Бишкеке прошла седьмая встреча глав государств Шанхайской организации сотрудничества, на которой ее участники отметили актуальность активизации взаимодействия с государствами-наблюдателями.
Перед открытием саммита было много прогнозов в отношении его основной интриги: будет ли расширено число стран-участниц за счет приема в состав ШОС одного или нескольких государств-наблюдате-лей? Но Организация ввела временный мораторий на принятие в свои ряды новых членов. По мнению глав государств ШОС, это придает дополнительный импульс раскрытию ее внутреннего потенциала, что не делает Организацию «закрытым клубом», но, тем не менее, требует принять документы, устанавливающие порядок и критерии приема новых участников. Пока же ШОС концентрирует внимание на налаживании работы в своем нынешнем составе [26, с. 75]. В то же время отметим, что личное присутствие на саммите глав государств, официально не входящих в Организацию (речь идет о президентах Ирана и Монголии Махмуде Ахмадинежаде и Намбарыне Энхба-яре, а также о почетных гостях встречи - президентах Туркменистана Гурбангулы Бердымухаммедове и Афганистана Хамиде Карзае), свидетельствует о возрастающей значимости и несомненном увеличении влияния ШОС в мире.
Итогом работы саммита стало подписание восьми важных документов, в том числе Договора о долгосрочном добрососедстве, дружбе и сотрудничестве государств - членов ШОС [10]. Реализация этого документа должна обеспечить дальнейшее углубление партнерских отношений на принципах равноправия, взаимного уважения и учета интересов всех партнеров, что предполагает построение справедливого и демократического миропорядка, формирования современной архитектуры международной безопасности.
Возможность пополнения ШОС новыми членами вызывает определенное беспокойство стран Запада. Об этом пишут американские газеты, сходясь в оценке, которая сводится к тому, что «Россия и Китай
могут предпринять еще один шаг в направлении образования евразийской военной конфедерации, которая будет соперничать с НАТО» [20]. Существует и реакция официального Вашингтона на деятельность ШОС. В 2006 г. в американском конгрессе состоялось слушание на тему «ШОС, подрывает ли она интересы США в Центральной Азии». Его участники пришли к выводу, что скрытая цель Организации - «ослабить американское влияние в регионе». Такой вывод основывается на том, что участников этой международной группировки объединяют, по сути, общие внешнеполитические интересы, что, безусловно, облегчает процесс создания нового блока. Прагматики из Вашингтона полагают, что, во-первых, совокупный военный потенциал стран-участниц позволит создать практически равнозначный противовес НАТО в любой точке региона и защитить более слабые в военном отношении государства - члены Организации; во-вторых, финансовый потенциал участников возможного военного блока на основе ШОС способен сделать возможным максимальную интеграцию вооруженных сил между этими странами; и, в-третьих, самое главное, превращение Шанхайской организации сотрудничества в евразийский военный блок позволит создать для его участников условия для более быстрого и эффективного развития, так как снизит политическое и военное давление со стороны третьих стран [18, с. 3-4].
При этом следует иметь в виду и наличие прямо противоположных оценок уровня сотрудничества членов Организации, которые раздаются из среды наиболее здравомыслящих американских аналитиков, каковым, к примеру, является председатель центра имени Никсона и издатель журнала «National Interest» Дмитрий Саймс. «В настоящее время, - полагает он, -Шанхайская организация сотрудничества - призванная расширять взаимодействие между Китаем, Россией и центральноазиатскими государствами - напоминает скорее дискуссионный клуб, чем полноценный военно-политический альянс» [31].
Интерес к развитию региона Северной Паци-фики столь велик, что обилию взаимоисключающих прогнозов в отношении геополитической ситуации в нем в ближайшем и среднесрочном будущем, которые, кстати говоря, часто идут вразрез с принимаемыми планами и реальной политической практикой, уже не следует удивляться. Вот и грандиозный проект создания системы ВСТО не составляет исключения в части наличия сомневающихся в возможности его реализации. «Нефтепровод «Восточная Сибирь - Тихий Океан», скорее всего, построят в срок. Однако организовать его заполнение на полную мощность в 80 млн. т в год вряд ли удастся. Доразведка и освоение месторождения отстают от темпов прокладки. Уникальным проектом стоимостью около 120 млрд. долларов управляют хаотически, принципы программно-целевого подхода не используются. Не является ли нефтепровод «Восточная Сибирь - Тихий Океан» примером того,
как не надо реализовывать проекты подобного масштаба?» [34, с. 123].
Интерес к развитию региона Северной Паци-фики столь же объясним, сколь очевиден его быстрый рост и превращение в один из ведущих центров мира. Нынешняя международная обстановка в регионе характеризуется динамизмом, неравномерностью развития, одновременным проявлением как центробежных, так и центростремительных тенденций, что в совокупности формирует состояние подвижности и неустойчивости. Иллюстрацией такого утверждения может служить проведение КНДР ядерного испытания 9 октября 2006 г., повлекшего за собой принятие резолюции Совета Безопасности ООН № 1718, наложившей на Пхеньян весьма жесткие санкции, что в очередной раз продемонстрировало хрупкость военно-политической стабильности и зыбкость нынешнего экономического процветания в регионе [5]. Однако последовавшие за этим возобновление шестисторонних переговоров по денуклеаризации Корейского полуострова и успех третьей сессии их пятого раунда в Пекине в феврале 2007 г., напротив, выявили потенциал и волю государств региона к сотрудничеству в сфере безопасности [9].
Принимая во внимание то очевидное обстоятельство, что на протяжении всего ХХ в. список великих держав был очень небольшим, можно согласиться с утверждением, появившимся в современной политической науке: «XXI столетие принесет большие перемены» [11, с. 47]. Экономическими и политическими тяжеловесами становятся Китай и Индия: золотовалютные резервы первого превышают уже триллион долларов, вторая усиленно развивает сектор высоких технологий. Обе страны, открыто являющиеся ядерными державами, совершенствуют свой военно-морской флот, военно-воздушные силы, т.е. наиболее наукоемкие виды вооружений, среди которых на первом место выдвигаются разработки космического оружия. Китай
11 января 2007 г. провел испытание ракеты, которая уничтожила китайский же космический искусственный спутник Земли. Свободные от дипломатических рамок политологи были весьма откровенны в своих интерпретациях значения этого события. Так, А. Храм-чихин посчитал подобное испытание технически не просто сложным, но и «уникальным», утверждая при этом, что своим испытательным пуском Пекин, несомненно, «передал большой привет Вашингтону, войска которого во многом сориентированы на использование различных космических систем связи, навигации и разведки. Российский исследователь, не слишком сдерживая полет своей фантазии, выдвинул гипотезу: в преддверии вероятной операции по присоединению Тайваня, которая может случиться в ближайшие 2-3 года, Вашингтону послано недвусмысленное предупреждение [36]. Кстати говоря, в прогнозах и сценариях событий вокруг Тайваня в ближайшем и среднесрочном времени нет недостатка [39]. Но возможные собы-
тия вокруг мощной экономики острова и его быстро демократизирующегося политического режима для политолога из России всего лишь повод, чтобы чисто в алармистском ключе сделать вывод о вызове, который сулит России стремительное развитие Китайской Народной Республики.
Адекватно и ярко анализируя как успехи, так и проблемы развития Китая, автор среди последних называет ухудшение социальной ситуации - безработица, колоссальная разница в доходах и многоплановое социальное расслоение, крайне низкие уровни образовательных и медицинских услуг, недостаточность пенсионного обеспечения (чтобы избежать его катастрофического характера, и необходим быстрый экономический рост). Следует согласиться с А. Храмчихи-ным и в том, что ситуация в социальной сфере создает огромные психологические проблемы: и конфуцианство, и коммунистическая идеология, являющаяся до сих пор официальной в КНР, находятся в разительном противоречии с сегодняшней действительностью. При этом ситуация усугубляется сильнейшей и продолжающей расти коррупцией [35, с. 71].
Прав этот исследователь и в констатации того очевидного факта, что китайская цивилизация на протяжении тысячелетий страдала от нехватки природных ресурсов и находилась в сложном противостоянии с окружающей средой. С вступлением в этап ускоренной индустриализации эти противоречия резко обострились. Совершенно не случайно в апреле 2006 г. премьер Госсовета КНР Вэнь Цзябао заявил, что «охрана окружающей среды уже стала слабым звеном в социально-экономическом развитии страны», которое может только обострить бурно идущий процесс урбанизации.
Не открывает А. Храмчихин ничего нового и тогда, когда справедливо повторяет вслед за китайскими учеными, что демография является ключевой проблемой страны [35]. Причем речь идет не только о привычном для нас ее ракурсе в смысле слишком большого населения - вместо оптимальных 700-800 млн. население КНР превышает 1,3 млрд. человек, - но, прежде всего, о слишком быстром старении населения страны: численность старших возрастных групп растет вдвое быстрее, чем население в целом. Бедность и старость стали синонимами.
Сочетание разнонаправленных проблем делает развитие Китая своеобразным вызовом остальному миру. Как уже было остроумно подмечено в отечественной политологической литературе, Китайскую Народную Республику можно назвать лидером среди государств современного мира по количеству посвященных ей прогнозов [28, с. 46]. Но, объективно говоря, составить количественный прогноз развития системы «Китай» вряд ли возможно из-за крайней сложности этой системы и гигантского количества составляющих его элементов, непрерывно взаимодействующих между собой и окружающим миром. Тем более что такой
прогноз должен строиться на стыке множества научных дисциплин, а многие показатели крайне сложно описать количественно, причем следует иметь в виду, что некоторые проблемы вообще не имеют аналогов в мировой практике и это еще более затрудняет возможность их моделирования.
Исходя из этих совершенно правильных посылок, А. Храмчихин делает вывод: «Рассматривая нынешнюю китайскую ситуацию, невозможно не видеть, что внешняя экспансия может стать оптимальным решением, чтобы «разрубить гордиев узел» проблем страны. Она переводит систему «Китай» на гораздо более высокие уровни по показателям «территория» и «природные ресурсы» при почти неизменной численности населения. Для этой экспансии есть огромный людской потенциал в лице «лишних людей» (безработных, женихов, не обеспеченных невестами, нищих крестьян). Предметом гаданий становятся формы, сроки и направления экспансии» [35].
Полагаем, что данный вывод грешит безап-пеляционностью и выглядит не вполне корректным. Это еще более удивительно, если иметь в виду, что А. Храмчихин знаком с выводом современной российской политологии и синологии о том, что на сегодняшний день «Китай является одной из немногих стран в мире, обладающих четким концептуальным видением долгосрочных, стратегических целей развития, этапов и методов их реализации» [23]. Однако, по видимому, это не все понимают и на смену тезису о неизбежном коллапсе Китая пришла широкая дискуссия о возможных угрозах, рисках и вызовах, перед которыми стоит китайской развитие [17].
Очевидным представляется, что эта дискуссия является всего лишь фоном, на котором развертывает свой поиск путей решения стоящих перед Китайской Народной Республикой проблем ее партийно-го су -дарственная элита. Коммунистическая партия страны
- ядро ее политической системы и главная управляющая сила - вынуждена корректировать идеологические установки, поскольку нарастающее имущественное расслоение вызывает недовольство населения. Вместо старого курса на «опережающее процветание» для самых предприимчивых власти КНР обещают создать условия для «совместного процветания всех».
Все дело в том, что на фоне обострения социально-экономических противоречий в конце 1990-х гг. в Китае появились оппоненты власти в лице «новых левых» [2]. С приходом к власти Ху Цзинтао и Вэнь Цзябао высшее руководство страны все чаще обращается к тем вопросам, которые поставлены «новыми левыми». Безусловно, главным стимулом к формированию официозного «неосоциалистического» проекта стали серьезные социально-экономические проблемы развития страны. Но идеологический вызов со стороны неофициальных левых интеллектуалов также сыграл свою роль: КПК не хочет, чтобы ее считали покровителем неолиберализма, опасаясь дальнейшего
ослабления марксистско-маоистских идеологических устоев, которые составляют основу легитимности коммунистического правления» [33].
Однако, несмотря на очевидные внутренние проблемы разного рода, следует исходить из объективного для нас факта, что КНР становится тем центром силы, который оказывает все большее влияние на стратегическую ситуацию в Северной Пацифике и заметное влияние на ее развитие в глобальном масштабе. Принятая модель политического развития и экономической модернизации позволяет Пекину на текущем этапе использовать положительные стороны глобализации и смягчать воздействие ее отрицательных составляющих. Это подтверждают высокие темпы роста экономики КНР в течение последних десятилетий, что обеспечивает существенный рост «комплексной государственной мощи» страны, а также позволяет проводить независимую внутреннюю и внешнюю политику, что в новых качественных характеристиках было подтверждено на закончившемся в октябре 2007 г. XYII съезде Коммунистической партии Китая [7, с. 48].
Следствием всего этого стал выход Китая в число наиболее влиятельных государств региона, с интересами которого не могут не считаться ни современный мировой лидер - США, ни вторая экономическая держава мира - Япония, ни страны Европы, ни Россия. Теперь любой стране и даже региональному объединению при решении важных проблем в регионе Северной Пацифики приходиться считаться с позицией Пекина в отношении путей их решения.
При анализе «китайского фактора» и источников его современного и будущего могущества необходимо учитывать уникальную стойкость китайской цивилизации. Появление крупного государственного образования там относят к XVI в. до н.э. При этом, несмотря на нашествия и иные потрясения, оно сохранилось на протяжении 3,5 тыс. лет и не дезинтегрировалось подобно другим великим империям древности. Такая беспрецедентная цивилизационная устойчивость создала условия, которые сделали Китай самым населенным государством на планете, располагающим к тому же и многомиллионной диаспорой практически во всех регионах мира. Да и его собственная территория является третьей по величине на земном шаре. В активе Китайской Народной Республики огромные трудовые ресурсы, сплоченность и единство народа, его высокий патриотизм и поразительная работоспособность, а ее государственное руководство стремится обеспечить жизненные условия для дальнейшего развития нации.
В целом нужно признать, что внешнеполитическая линия Пекина предсказуема и нацелена на выигрыш времени для накопления сил и превращения Китая в мировую державу. Крайне маловероятно, что руководство КНР решится на военную экспансию даже для решения проблемы Тайваня. Поведение высшей партийно-политической элиты Китая сейчас неагрессивно, так как оно надежно опирается на растущее
могущество, да и геостратегических целей сейчас можно достичь без непредсказуемых по результатам военных столкновений, в итоге многоходовых и многолетних политических комбинаций.
К тому же печальный опыт СССР служит предупреждением для Пекина, а потому он будет стремиться извлекать выгоду, не втягиваясь в открытую конфронтацию и не вступая в связывающие его союзы, а пытаясь разобщить конкурентов. В то же время сохранение напряженности вокруг Тайваньского пролива и некоторых спорных островов и зон отвечает интересам Китая, так как оправдывает наращивание им военного присутствия в соответствующих регионах.
Китайская Народная Республика настойчиво и последовательно демонстрирует заинтересованность в сохранении стабильности и мира в регионе. Однако для его руководства безусловным приоритетом были и остаются коренные национальные интересы государства и китайского народа. Поэтому, используя в качестве основного инструмента внешней политики дипломатию и экономические рычаги, Пекин в случае необходимости вполне может применить военную силу или угрозу ее использования, опираясь на растущую всестороннюю мощь государства.
Доминантой, определяющей характер ситуации в регионе Восточной Азии и сейчас, и в среднесрочной перспективе (до 2020 г.) являются политическая ориентированность большинства государств на широкомасштабные экономические реформы и наличие реальных предпосылок для их осуществления. Эти страны, по справедливому выводу К.С. Гаджиева, глубоко вовлечены в так называемую «новую экономику», хотя все еще отстают в этом плане от более развитых стран [27, с. 453].
Под влиянием растущей силы стран Восточной Азии в среде политической, интеллектуальной и деловой элиты все более популярной становится «азиатская идея», сторонники которой исходят из того, что они способны делать почти все, если не все, причем не хуже, если не лучше, чем западные народы, и на равных конкурировать с ними в важнейших сферах жизни. «Проблема состоит не в том, чтобы содействовать модернизации, а в том, чтобы понять, как следует во всемирном масштабе решать проблемы противоречий и беспорядков, с которыми связаны западноевропейская модернизация и индустриализация. Ключ к разрешению этой проблемы вовсе не обязательно находится в руках западноевропейской цивилизации. Поэтому именно азиатское образование и азиатское понимание вещей, которыми обладает азиатская элита, приобретают сейчас первостепенную важность» [15, с. 20].
Со времени формулирования этой мысли прошло почти 15 лет, и феномен, который она описывала, стал еще более мощным и зримым. Более того, на его базе развертывается борьба между двумя моделями развития - либерально-демократическим капитализмом традиционного Запада и авторитарным капитализ-
мом, олицетворяемым прежде всего восточно-азиатскими странами во главе с Китаем, к которым сейчас, похоже, примкнула Россия [30]. Причем история пока не дала определенного ответа на вопрос о том, является ли авторитарный капитализм стадией развития на пути развития к более либеральной модели. Мы надеемся, что это именно так.
Подобные экономические изменения не могли не привести к политическим сдвигам. Международная обстановка в Северо-Восточной и Восточной Азии вошла в медленный процесс развития и углубления межгосударственных отношений, в том числе в рамках расширяющегося регионального сотрудничества. Наиболее значимые противоречия (корейская и тайваньская проблемы, территориальные и морские - в том числе и курильские - споры) имеют тенденцию к смягчению прежде непримиримых позиций основных заинтересованных сторон.
Участие США в делах этого региона, кроме важного для нас основания определять его в качестве Северной Пацифики, имеет двойственное значение. С одной стороны, американское военное присутствие служит сдерживающим фактором возникновения кризисных ситуаций в нем. С другой - азиатская политика США, по крайней мере в ее нынешнем виде, не способствует урегулированию существующих здесь противоречий, так как в случае реализации такой политической практики это поставит под сомнение целесообразность их масштабного присутствия в регионе. Последнее же необходимо для Вашингтона в плане сдерживания Китая и усиливающейся России, которые неуклонно повышают свое влияние в регионе и в перспективе смогут заменить Соединенные Штаты и поддерживающую их Японию в качестве гарантов региональной стабильности.
Какие российские задачи развития видятся вообще, а в ее дальневосточном регионе в частности?
Во-первых, федеральная политическая элита ни в коем случае не должна входить в состояние эйфории от того постоянного роста, который показывает экономика страны. Все прогнозы развития мирового хозяйства указывают на то, что в обозримой перспективе России не удастся подняться выше нынешних приблизительно 2,5% мирового ВНП. Если же не будет достигнут устойчивый рост в 8-10% ежегодно, то доля нашего Отечества будет иметь тенденцию к сокращению. К тому же большинство факторов, которые в последние несколько лет обусловили успех России (от общего снижения мировой управляемости и роста мировых цен на энергоносители до успехов Китая) в долгосрочной перспективе чревато серьезными проблемами. При этом следует устранить очевидный западный градиент экономического развития страны в виде отставания Дальнего Востока от среднероссийских показателей: 89,5% ВВП на душу населения от среднего по стране, что требует прироста внутреннего регионального продукта в 8-10% в год на протяжении 20 лет. В противном
случае перед страной всерьез встанет угроза утраты ее самых восточных территорий.
Во-вторых, новая эра мировой конкуренции настоятельно требует от России скорейшего перехода к экономике знаний, так как преимущество, пусть и стратегическое, основанное на энергоресурсах, - явление временное. При этом необходима и постоянная модернизация политической системы, с тем чтобы не допустить скатывания в авторитаризм застойного типа. Если в период благоприятной экономической и геополитической конъюнктуры не использовать полуавтори-тарные и госкапиталистические методы для перехода к новой модели развития, закат России в последующую после 2020 г. эпоху предопределен.
В-третьих, мир резко усложняется. На порядок, по сравнению с советскими временами, выросла зависимость России от внешнего мира и еще более ее Дальнего Востока от стран Восточной Азии и Северной Пацифики. Необходимы порядковые увеличения вложений в развитие и исследование этого глокально-го региона страны и мира, в подготовку населения и кадров для него, которые на новом этапе и новыми методами смогли бы обеспечить защиту международных позиций России, ее политики и экономики здесь.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Богатуров А. Д. Глобальные аспекты «цивилизационного» влияния США в XXI веке // Мировая экономика и междунар. отношения. 2007. № 9. С. 114-121.
2. Борох О., Ломанов А. Неосоциализм Ху Цзинтао и современная идеология КНР // Pro et Contra. 2005. № 3 (30).
С.20-42.
3. Валлерстайн И. Феномены глобального развития. Гео -политические миро-системные изменения: 1945-2025 годы // Вопросы экономики. 2006. № 4. С.67-83.
4. Ведомости. 2005. 29 апр.
5. Воронцов А. основные тенденции современной международной ситуации в Восточной Азии // Проблемы Дальнего Востока. 2007. № 3. С.27-40.
6. Воскресенский А.Д. «Большая Восточная Азия»: энергетические аспекты // Энергетические измерения международных отношений и безопасности в Восточной Азии / под ред. А.В. Торкунова. М.: Изд-во МГИМО(у), 2007. С .153-171.
7. Гаджиев К.С. Геополитические горизонты России: контуры нового миропорядка. М.: Экономика, 2007. 751с.
8. Гайдар Е. Гибель империи. Уроки для современной России. М.: РОССПЭН. 2007. 448с.
9. Денисов В. Дух сдержанного оптимизма шестисторонних переговоров // Международная жизнь. 2007. № 10.
С.48-57.
10. Договор о долгосрочном добрососедстве, дружбе и сотрудничестве государств - членов Шанхайской организации сотрудничества // Проблемы Дальнего Востока. 2007. № 5. С.6-10.
11. Дрезнер Д. Новый «новый мировой порядок» // Россия в глобальной политике. 2007. № 2, март - апр.
12. Ершов Ю. Нефть и газ Сибири и Дальнего Востока в контексте российско-китайских о ношений // Азия и Африка сегодня. 2006. № 6. С.3-12.
13. Иваненко В. Роль энергоресурсов во внешней политике России // Россия в глобальной политике. 2007. № 5, сент.-окт. С. 122-134.
14. Иноземцев В.Л. A Status-quo Power. Россия в мировой политике XXI века // Россия и современный мир. 2006. № 3 (52). С.5-22.
15. Караганов Сергей. Наступает новая эпоха // Российская газета. 2007. 6 июля.
16. Караганов С. Новая эпоха: что делать? - tp://www. globalaffairs.ru/redcol/0/8282.html . Дата обращения 12 сент. 2007 г
17. Китай: угрозы, риски, вызовы развитию / под ред В. Михеева. М., 2005. С. 89-103.
18. Клименко А.Ф. Перспективы взаимодействия России, Индии и Китая в двустороннем формате и в рамках ШОС: военно-политические аспекты // Военная мысль. 2007. № 6. С.2-9.
19. Коммерсант. 2005. 29 апр.
20. Красная звезда. 2005. 27 окт.
21. Курт Н. Дальневосточный треугольник // Россия в глобальной политике. 2006. № 4, июль-август. С. 77-87.
22. Лавров С.В. Настоящее и будущее глобальной политики: взгляд из Москвы // Россия в глобальной политике. 2007. № 2, март-апрель. С. 8-20.
23. Михеев Василий. Китайская головоломка // Pro et Contra.
2005. № 3 (30). С.4-16.
24. Най Дж.С. Гибкая власть. Как добиться успеха в мировой политике. Новосибирск; Москва: ФСПИ «Тренды»,
2006. 285 с.
25. Независимое военное обозрение. 2007. № 32, 21 сент.
26. Новиков А. Саммит ШОС. Экономика, политика, безопасность // Военный дипломат. 2007. № 7. С.28-36.
27. Огура К. Ради реабилитации Азии // Япония о себе и мире. 1994. № 5.
28. Портяков В.Я. От Цзян Цзэминя к Ху Цзинтао: Китайская Народная Республика в начале XXI века. М.: Изд-во Ин-та Дальнего Востока, 2006. 387с.
29. Распоряжение Правительства РФ от 31 декабря 2004 г, № 1738-Р
30. Российская газета. 2007. 12 сент.
31. Саймс Д. Мы можем потерять Россию («Foreign Affairs»).
- http://www.inosmi.ru/translation/237578.html . Дата обращения 1 ноября 2007 г.
32. Самуйлов С. М. Неоконсерваторы и внешняя политика Вашингтона // США и Канада. Экономика, политика, культура. 2006. № 5. С. 31-50.
33. Стратегическая ситуация и основные узлы противоречий в Восточной Евразии / отв. ред. Г. Д. Агафонов. М.,
2007. 357с.
34. Труба - дело темное // ЭКО. Всерос. экон. журнал. 2007. № 11. С. 15-31.
35. Храмчихин Александр. Вызов «Поднебесной» // Свободная мысль. 2007. № 9. С. 66-79.
36. Храмчихин А. Привет из Китая // Известия. 2007.
12 февр.
37. Шинковский М.Ю., Шведов В.Г., Волынчук А.Б. Геополитическое развитие Северной Пацифики (опыт системного анализа). Владивосток: Дальнаука, 2007. 383 с.
38. The Economist. 2005. May 7.
39. White III Lynn T. America at the Taiwan Strait: Five Scenarios // Asian Perspective. 2007. Vol. 31, N. 3. P. 5-40.
