CC BY
30РУССКАЯ И МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
УДК 82-14 (477)
И. В. Остапенко
СЮЖЕТНЫЙ УРОВЕНЬ КАРТИНЫ МИРА В ПЕЙЗАЖНОЙ ЛИРИКЕ ЕЛЕНЫ ШВАРЦ
В статье исследована индивидуально-авторская картина мира Е. Шварц на материале пейзажной лирики. На уровне лирического сюжета пейзаж Е. Шварц последовательно переводится из природного в сверхприродный, метафизический модус. Соединяя принципы барочного миромоделирования с условным художественным языком авангарда, Е. Шварц создает вариант метафизической картины мира, располагающийся на стыке разнородных традиций и художественных стратегий.
Ключевые слова: пейзаж, картина мира, лирика, лирический сюжет, неосинкретический лирический субъект, лирический сюжет.
У статтi до^джено iндивiдуально-авторську картину свту С. Шварц на ма-терiалi пейзажног лiрики. На рiвнi лiричного сюжету пейзаж С. Шварц по^довно переходить i-з природного у надприродний, метаф1зичний модус. Поеднуючи прин-ципи барокового свтомоделювання зумовною художньоюмовою авангарду, С. Шварц створюе варiант метаф1зичног картини свiту, що знаходиться на межiрiзнорiдних традицш i художтх стратегш.
Ключовi слова: пейзаж, картина свiту, лiрика, лiричний сюжет, неосинкретич-ний лiричний суб'ект, лiричний сюжет.
The article examined individually-authorpicture of the worldE. Schwartz on the material landscape lyrics. At the level of lyrical landscape scene E. Schwartz successively transferred from the natural to the supernatural, metaphysical mode. Combining the principles of Baroque miromodelirovaniya with the conditional language of the avant-garde art, E. © И. В. Остапенко, 2013
Schwartz creates a version of the metaphysicalpicture of the world, located at the junction of dissimilar traditions and artistic strategies.
Keywords: landscape, world, lyrics, lyrical theme, neosinkretichesky lyrical subject, the lyrical story.
Рассмотрим сюжетный уровень картины мира в пейзажной лирике Е. Шварц. Трудно не согласиться с В.И. Шубинским, утверждающим: «Образ у нее не иллюстрирует абстрактную мысль, а является основой сюжетной структуры. Образ и есть сюжет, он происходит... В 1970-е в Москве были поэты, называвшие себя «метаметафорис-тами». Но, в сущности, главный, если не единственный «метамета-форист» - Е. Шварц. Поэтому она не риторический поэт, как Маяковский и (во многом) Цветаева, но и не метафизический лирик, как Мандельштам. В основе ее поэтики - не «химия слов», а точное, отчетливое, даже нарочито упрощенное, но. бесконечно разветвляющееся дерево образов, восходящее к эстетике барокко.» [5].
В соответствии с тезисом об образе как «основе сюжетной структуры», образе, который «происходит», сквозным, принизывающим всю поэзию Е. Шварц сюжетом можно считать сюжет преображения материи в духе, проявления духовного в материальном, сущности в явлении, и очень часто этот сюжет реализуется в природно-пейзаж-ной образной парадигме как сюжет духовного преображения природы или выявления духовной первоосновы в природной жизни и в каждом из ее объектов. Именно такую сюжетную реализацию пейзажа мы обнаружим в стихотворениях «Некоторые виды звезд (малая фуга)»1, «Отземный дождь», «Новостройки», «Пейзаж», «Я опущусь на дно морское.», «Зимние звезды», «Так сухо взорвалась весна.», «Элегии на стороны света», «Виденье церкви на водах», «На прогулке», «Книга на окне», «Ночные деревья», «Колодец-дуб», «Девяти-свечник (колыбельная)», а также в поэмах «Черная Пасха», «Мартовские мертвецы», «Рождественские кровотолки» и др. Но среди воплощений указанного сквозного сюжета у Е. Шварц есть тексты, которые можно считать программными и среди которых можно выделить две разновидности: 1) тексты, в которых на природно-пейзаж-
1 В качестве материла исследования использованы тексты издания: Шварц Е. Сочинения Елены Шварц. Т.т. I-П / Е. Шварц. - СПб.: Пушкинский фонд, 2002.
2) тексты, в которых природно-пейзажными воплощениями наделяются явления интеллектуального порядка. Так, в стихотворении «Моисей и куст, в котором явился Бог» явление теофании раскрывается в своей сверхъестественной мощи через физические метаморфозы куста, который предстает в тексте в трех состояниях: до, во время и после теофании. Сначала он существует «по Твоим законам..., как все», и типичность этой жизни по определенной свыше природной норме подчеркнута указанием на цикличность ежесезонных «штатных» метаморфоз: «По осени он цвел дождем // И сыпью розоватой по весне» [4, т. 1, с. 38]. Затем свершается чудо «вселения» Бога в куст - и он оказывается «необжигающим огнем // Теперь осыпан, как во сне»; сверхъестественность происходящего передана и с помощью оксюморона «необжигающий огонь», и через ирреальную призму сна, к тому же, подразумевающую в неодушевленном растении наличие сложной структуры сознания, позволяющей видеть сны. Наконец, после явления Бога наступает «такое чувство у куста, // Как будто выключили ток, // Как будто плоть его пуста» [4, т. 1, с. 38-39]. И финал стихотворения выводит образ куста вообще в сверхприродное измерение, поскольку этот же куст оказывается и тем терновником, из которого будет сделан венец Христа, однако при всей своей символической обобщенности, этот образ остается предельно конкретным - ангел-садовник с него стирает пыль. Жизнь куста оказывается своеобразным вместилищем всей иудео-христианской истории, подобно тому, как «плоть» этого куста на какое-то мгновенье вместила в себя Бога. Можно сказать, что этот образ куста раскрывает главный принцип видения природы у Е. Шварц, в соответствии с которым природа является физическим воплощением высших начал, о чем, собственно, и сказано в первых же строках стихотворения: «О Боже - Ты внутри живого мира // Как будто в собственном гуляешь животе» [4, т. 1, с. 38], - и такое видение природы («живого мира») сообщает картине мира Е. Шварц ощутимую натурфилософскую окраску.
Еще более обнаженно натурфилософский взгляд на мир реализован в поэме «Воздушное Евангелие», где евангельские события переданы с точки зрения «апостолов» от природного мира - пчелы, про-
никшейся Христовой проповедью и всюду последовавшей за исходящим от Него благоуханием истины («нездешней, розы» [568, т. 1, с. 139]; кедра, убитого палачами Христа ради того, чтобы из его древесины сделать крест, и воскресшего от прикосновения рук Распятого; воздуха, наполненного вечным (символизированным в финальном образе кольца) Божественным присутствием:
В воздухе спит ветер, Бог - в человеке. Господи Боже, Сын Твой -
Ныне становится ветром, Чтобы к Тебе вернуться, Чтобы в свитом из вихрей Вечно кружиться Кольце
Вариацией на эту же тему, но созданной через 12 лет (в 1994 г., тогда как «Воздушное Евангелие» - в 1982-м), становится стихотворение «Благая весть от четырех элементов», где та же наполненность природы Божеством представлена как ее изначальное состоя-
Четыре древние Евангелья живут, И ими сокровенно жизнь цела: Вода, Огонь, и Воздух, и Земля Несут Тельца, Ягненка и Орла.
Когда-то прошептала мне Пчела, Что воздух жив, которым Бог дышал. Подстрижен ветер, и еще он пьян Вином, которое во тьме была вода. Ночь горняя - не ночь, а Иоанн
[4, т. 1, с. 142].
ние:
[4, т. 1, с. 290].
К этому же разряду сюжетов о сакрально преображенной природе относится еще один сюжет, повторяющийся в нескольких стихотворениях - обозначим его как сюжет о «деревьях-праведниках». Впервые он возникает в стихотворении «Симбиоз» (1980 г.), посвященном гибели любимого дерева - дуба, с которым героиня стихотворения не только внутренне сроднилась, но и которому поклонялась как высшему существу («Приносила я в жертву вино и монеты, // Два серебряных там зарывала браслета» [4, т. 2, с. 118]). Его благая роль в бытии распространялась и на героиню (эта «замшелая лира, меня обнимала, лечила» [4, т. 2, с. 118]), и на мир в целом, поскольку главной «глобальной» функцией этого дерева было противостояние пустоте: «Пустоту вытесняло сто лет // Его сложное сильное тело» [4, т. 2, с. 118]. Именно объективное служение добру превращает деревья в праведных существ уже от природы, изначально, и потому логично посмертное бытие дерева-праведника мыслится как вознаграждение - и картину такого метафизического торжества того же срубленного дуба мы обнаруживаем в стихотворении «Путешествие мертвого дерева». В миг Рождества, когда «деревья свечи все зажгли», то самое погибшее дерево трогается с места и отправляется в Вифлеем ни кем иным, как избранником, достойным принести дары младенцу-Христу:
Волхвом, царем оно идет, Живой горящей лирой, И мой браслет в корнях несет, В стволе - вино и мирру
[4, т. 2, с. 124].
А через четыре года, в 1984 г., сюжет о дереве-праведнике варьируется в стихотворении «Сестра-Яблоня» из цикла о монахине Ла-винии. Стихотворение начинается с концептуального напоминания о сакральном статусе деревьев через образ «кипариса в Гефсиманс-ком саду», и яблоня из монастырского сада, к которой обращены речи монахини Лавинии, мыслится как родственное гефсиманскому кипарису существо, живущее по принципу подражания Христу - как самые мистически отмеченные святые (Франциск, Тереза):
Как в пост ты худеешь, сушеешь, Как ветки крестами ломаешь, Не раньше ты лист выпускаешь, Как звякнет высоко - воскрес
[4, т. 2, с. 210].
Эта яблоня, как и дуб в приведенном выше примере, оказывается способной передвигаться по особому душевному велению (она трогательно «скачет» за понимающей ее и разделяющей ее мистические переживания героиней, а потом послушно возвращается на свое место после соответствующих увещеваний), а в финале сюжета изображается уже «в славе», вознагражденной за свою праведность: «Ты скоро расцветешь цветами мягкими, // Где крестик золотой внутри качается» [4, т. 2, с. 211].
В сакральном кругу развернутых через пейзаж сюжетов выделяется еще один значимый сквозной не столько сюжет, сколько мотив -мотив предстояния человека перед Богом, где человек представлен в образе плода, ягоды (мы уже указывали выше на этот мотив в связи с образами граната и винограда, но некоторые его сюжетные реализации заслуживают отдельного рассмотрения). Одним из самых убедительных сюжетных воплощений этого мотива является стихотворение «Осенний человек». Стихотворение открывается описанием «осеннего человека», в котором «трепещут листья» и «вздыхают гроздья» в момент, «когда срезают их ножом кривым - наотмашь» [568, т. 1, с. 151], но именно в этот момент смерти-жертвы совершается событие богообщения и узнавания не только Бога человеком, но и человека - Богом: «Все языки Господь наш понимает - // Из ягоды шепчу, а Он все слышит, // Сквозь кожицу меня Он различает» [4, т. 1, с. 151]. И потому осенний путь всего «созревшего» (включая человека) «в давильню» - это только промежуточный этап в «алхимическом» процессе движения к вечной жизни: «Настала осень на земле и в вышних. // Адам трепещет, осыпая листья, // Сожжем же листья и очнемся дымом. // Все языки Господь наш понимает, // Мы живы посредине винограда» [4, т. 1, с. 152].
Скажем теперь несколько слов и о сюжетных реализациях интеллектуальных абстракций, поскольку они составляют отдельный, не
природы (или наоборот - облеченной в природные формы ментально-духовной субстанции). Концептуальный статус здесь имеет стихотворе-ние-«консейт» «Сад идей», представляющее собой развернутое в сюжет метафорическое воплощение сокровищницы мировой мысли в виде сада. Его пейзаж сплошь аллегоричен: здесь «средь листьев белеет понятий скульптура», «идеи Платона кружились, как чучела птичьи» [4, т. 1, с. 188], а посетители сада адекватным образом материализуют свои гносеологические усилия - кто «колупается» в мраморе статуй-идей, кто бьется лбом об их подножия, а кто просто прогуливается и восторженно глазеет по сторонам. Эта картина не остается, впрочем, статичной, сюжет развивается как аллегория катастрофы человеческого пути познания: сначала происходит предельное усложнение этого пути («солнце ехало вниз, и тени понятий длиннели» [4, т. 1, с. 187]), затем устоявшаяся система идей вообще ускользает («убегает») от разума, разражается настоящий «взрыв» прежней (классической?) картины мира и понятийной системы («Бегство! Топот идей. Гипс, разлетевшийся дробью» [4, т. 1, с. 187]), а апокалиптически-ницшеанским финалом этой катастрофы ложного пути познания становится, конечно, смерть Бога и ее обратная сторона - смерть человека как Божьего сосуда:
Рядом вдруг загремело, кто-то крикнул высоко, Рядом кто-то прошел, приминая кусты, Вспыхнуло в выси, погасло кровавое око: Это Бога убили. Это - умерший Бог. Это - ты
[4, т. 1, с. 188].
Таким образом, на языке природно-пейзажных образов оказывается возможным в современной поэзии создать настоящий трактат о кризисном состоянии духа человека ХХ века.
Ту же тему духовного кризиса продолжает стихотворение о «корабле философов» «Cogito ergo non sum», также транслирующее мысль о катастрофическом разрушении интеллектуально-духовного пространства революционной стихией и ее деятелями в рамках природно-пей-зажного кода. Образная цепочка (она же - и двигатель сюжета) разворачивается от первого «растительного» сравнения:
Корабль уходит, он - неявно -Стручок гороховый, и много Горошин сладких в нем
[4, т. 1, с. 208].
Далее исходный образ трансформируется: вместо горошин возникают «крошки хлеба, // Что резко со стола смела // Крепкая чья-то рука, в сторону, неба» - и введенное в образно-сюжетную цепочку небо начинает формировать пейзажную картину стихотворения, в которой вскоре возникают образы моря и бездны как символы произошедшей с Россией катастрофы («Россия. // Голову потеряв в морях. // В безрассудной бездне на Бога была руках, // В быстрине грозной» [4, т. 1, с. 208]). В этом разгуле стихии корабль философов трансформируется в «ковчег», в котором все следуют «по следу Бога - стайки рыбок, // Которых кит невидимый ведет» [4, т. 1, с. 209]. Этот ковчег не находит тверди, он продолжает, как Летучий Голландец, скитаться «во глуби вод», но в конце концов обретается в новой метаморфозе - как вынесенная на берег уже совсем другой эпохи книга. «Я», которое в течение всего развертывания этой напоминающей «Пьяный корабль» Рембо баллады оставалось подразумеваемым, не эксплицированным, в последних строфах оформляется как активно действующий субъект («Я запустила девять глаз.», «я вижу», «я подхожу к морскому берегу»), и эта активизация и экспликация субъекта маркируют перевод сюжета в новый хронотоп - уже не послереволюционной, а современной эпохи, и вынесенная из прошлого на берег «книга белая» выступает, таким образом, как некое послание (вариант письма, запечатанного в бутылку и брошенного в море), соединяющее собой прошлое и настоящее:
Я подхожу к морскому берегу И вижу - как наискосок Плывет, раскрыта, книга белая И утыкается в песок
[4, т. 1, с. 210].
Как видим, и здесь пейзажный образный ряд выполнил функцию двигателя сюжета, причем природная образность в этом ряду выступила в иносказательно-метафорическом, «развоплощенном» модусе, как и в большинстве других пейзажных картин в стихах Е. Шварц.
О концептуальном статусе «развоплощения» природы в картине мира Е. Шварц свидетельствует и пример из цикла «Стихи Лисы», где в формах окультуренной природы выступают все те же интеллектуальные абстракции и моральные ценности: Лиса предлагает своему возлюбленному лететь «меж звезд» -
В метафизический курятник, Где множество наук Сидят, скучая, на насесте...
...в далекий огород,
Где всякая любовь свободно,
Прополота, растет
[4, т. 2, с. 46].
Явное типологическое родство образов «метафизического курятника», «далекого огорода», «сада идей» и других аналогичных «отвлеченных» садов и «вертоградов» в поэзии Е. Шварц свидетельствует о том, что в ее картине мира образы окультуренной природы несут важную идею - идею «преодоления» природы в метафизическом измерении, и культурная работа над природой интерпретируется у поэтессы именно так - не как собственно окультуривание природы, а как ее перевод из физического регистра существования в метафизический.
Таким образом, лирическим сюжетом эксплицирован принцип единства мира, тотальной взаимосвязи всех начал и явлений, «перетекающих» друг в друга в процессе метаморфических превращений. Лирический сюжет является миромоделирующим в поэзии Е. Шварц.
Список использованных источников
1. Ильинская Н. И. Религиозно-философские искания в русской поэтической традиции рубежей ХХ века : специфика сознания, кон-
цептосфера, типология : Монография / Н. И. Ильинская. - Херсон : Айлант, 2005. - 468 с.
2. Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература : 1950-1990-е годы : В 2 т. : учеб. пособие для студентов вузов : Т. 2. 1968-1990 / Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. - М. : Academia, 2006. - 688 с.
3. Шварц Е. Поэтика живого. Беседа с Антоном Нестеровым [Электронный ресурс] / Е. Шварц. - Режим доступа : http:// www. newkamera. de/shwarz/o_shwarz_05. html.
4. Шварц Е. Сочинения Елены Шварц. Т.т. I-II / Е. Шварц. - СПб.: Пушкинский фонд, 2002. - Т. I - 256 с.; Т. II - 464 с.
5. Шубинский В. Елена Шварц (тезисы доклада) [Электронный ресурс] / В. Шубинский. - Режим доступа : http://litpromzona.narod.ru/ reflections/shub4. html.
6. Эпштейн М. Н. Парадоксы новизны : О литературном развитии XIX-XX веков / М. Н. Эпштейн. — М. : Советский писатель, 1988. — 416 с.
