CC BY
34
Сюжетный след «Жития» Серафима Саровского в рассказе Б.К. Зайцева «Священник Кронид»
ется в человеке живого и поэтического, оставалось без применения, погибало под гнетом развратного невежества или умирало в постоянной, скрытой и тоскующей печали.
Библиографический список
1. Бердников Г.П. Чехов-драматург. Традиции и новаторство в драматургии Чехова. - Л.; М.: Ис-
кусство, 1957. - 247 с.
2. Островский А.Н. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. - М.: Худ. лит., 1987. - 495 с.
3. Чехов А.П. Избранные сочинения в 2 т. Т. 2. -М.: Худ. лит., 1986. - 671 с.
4. Штейн А.Л. Мастер русской драмы. Этюды о творчестве Островского. - М.: Сов. писатель, 1973. - 432 с.
УДК 821.161.1.09
Морозов Николай Георгиевич
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова
СЮЖЕТНЫЙ СЛЕД «ЖИТИЯ» СЕРАФИМА САРОВСКОГО В РАССКАЗЕ Б.К. ЗАЙЦЕВА «СВЯЩЕННИК КРОНИД»
В статье осуществляется попытка определения мотивов «Жития» Серафима Саровского в сюжете рассказа Б.К. Зайцева «Священник Кронид».
Ключевые слова: Б.К. Зайцев, «Священник Кронид», Серафим Саровский, мотивы, сюжет.
По мере развития повествования о деревенском священнике Крониде, всё более явно начинают определяться сюжетные фрагменты, в которых проступает агиографический подтекст. Летняя гроза, изображённая Зайцевым во второй части рассказа, приносит в мир деревни энергию жизни, обновления, божественной красоты. Эта картина способствует выявлению житийной основы образа старого сельского пастыря, неуловимо напоминающего древнерусского святого. Здесь каждая деталь природного пейзажа становится особого рода знаком-атрибутом в портретной характеристике героя, напоминая читателю об особом языке искусства иконописцев: «... Алмазные капли прорезывают сверху вниз воздух, и божественная радуга висит на небе. Крон в солнечных лучах идет домой и подбирает рясу. Дома, у забора, жемчужно-белый жасмин цветет растрепанными шапками, и к отцу Крониду плывет душный запах. Вечер блистает» [1, с. 75]. В этой тихой, прозрачной красоте пейзажа есть все приметы иконописного мастерства Дионисия: небесная палитра цветов, белоснежный тон для риз, драгоценные камни в окладе блистающие.
По мере развития повествования в сюжете рассказа всё более отчетливо начинают определяться мотивы древнерусской агиографии. Они возникают сначала как едва уловимые волны новой мелодии на фоне торжественно звучащего праздничного хорала. Праздничный летний день склоняется, в этой картине сельского вечернего пейзажа всё дышит любовью и сердечной теплотой. Средоточием этой душевной благодати выступает священник Кронид. Всё, что есть живого в этом мире дольнем, тянется к нему: «Из-под кухни выскочил галопом кофейный пес Каштан. Он бежит увальнем, тело его огромно и мягко; он тепел в движениях, голова его медвежья, с кругленькими желтыми глазами <.> Крон гладит его по голове и проходит
в дом» [1, с. 75]. На фоне предыдущей пейзажной и портретной символики, связанной с агиографическими мотивами, вряд ли случайными подробностями следует признать сходство домашнего пса Каштана с неким подобием прирученного медведя. В «Житии преподобного Сергия Радонежского» есть известный эпизод иноческого подвига Сергия, когда медведи были послушны великой силе любви, исходившей от святого. Избыточно большие размеры Каштана, его «медвежья голова» с медвежьими маленькими, «круглыми глазками» обретают особый смысл».
Этот «огромный и мягкий», похожий на большую игрушку зверь с медвежьей головой наполнен теплом приязни к священнику Крону, любви к нему. Говоря о житийных мотивах в рассказе «Священник Кронид», нельзя исключить воздействие на творческое сознание Б.К. Зайцева ещё одного произведения. Речь идёт о достаточно известных в начале XX века в России статьях и книгах церковного публициста Евгения Николаевича Погожева (1870-1931), посвящённых истории русского старчества. Е.Н. Погожев, публиковавшийся под псевдонимом Евгений Поселянин, создал замечательную книгу о деяниях преподобного Серафима Саровского, в которой был житийный фрагмент о приручении старцем медведя. Приведём этот отрывок: «Не раз видали его кормящим громадного медведя, который, по его слову, отходил в чащу леса, а потом возвращался опять» [2, с. 35]. В рассказе Б.К. Зайцева «Священник Кро-нид» не случайно подчёркнуты медвежья голова собаки Каштана, его маленькие медвежьи глазки и огромные размеры. Отец Кронид гладит голову ласкающегося к нему странного животного: медведя, превратившегося в домашнего сторожевого пса, верного и любящего друга. Как известно, традиционность - одно из ведущих начал древнерусской литературы. Эпизод «Жития Сергия Радо-
© Морозов Н.Г., 2014
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 4, 2014
143
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
нежского», в котором великий подвижник земли Русской христианской любовью и кротостью превратил огромного и страшного лесного зверя в ласкового, доверчивого питомца, повторился в книге Е. Поселянина о Серафиме Саровском. Этот мотив житийных произведений определяется и в рассказе Б.К. Зайцева «Священник Кронид».
Так, в агиографическом контексте рассказа «Священник Кронид» определяется параллель с известным фрагментом «Жития преподобного Сергия Радонежского». В результате образ главного героя, сельского пастыря, обретает дополнительное сходство с подвижником, творящим чудеса.
Агиографические мотивы нарастают по принципу градации, гиперболизируя образ отца Кро-нида. Пейзажные эпизоды в таком контексте обретают симфоническое звучание: удар молнии, раскаты грома и радуга оказываются знамениями, свидетельствующими о гармоническом порядке в небесных и земных сферах, о их творческом созвучии и согласии. Проводником этих созидательных энергий любви и гармонии выступает в рассказе Зайцева пастырь-праведник отец Кро-нид. Поэтому развитие событий в мире природы имеет некий библейский отзвук: радуга над деревенским миром и отцом Кронидом напоминает о той легендарной ветхозаветной радуге, которой Творец украсил небо после всемирного потопа, в знак окончания скорбей и наступления времён благодати и новой жизни, очищенной от груза прошлых грехов старого человечества. Этой древней, восходящей к библейским временам благодатью, овеяны заключительные фрагменты рассказа Зайцева. В облике отдыхающего седовласого пастыря Кронида есть нечто близкое библейскому праотцу Аврааму, идиллически погрузившемуся в благочестивые раздумья, отдыхающего от праведных трудов. Но Зайцев, подобно Ф.И. Тютчеву в позднем периоде своего творчества, открывает для читателей духовный космос в формах оригинальной, русской культуры. Его сельский пастырь окружён явлениями русской природы, символическое значение которых вызывает в памяти читателей ассоциации с известными древнерусскими житийными произведениями, например с «Повестью о Петре и Февронии». Во второй части «Повести», как известно, княжеский гонец, разыскивающий в деревне Ласково чудесного лекаря для змееборца князя Петра, встречает необыкновенной красоты деву Февронию, у ног которой прыгает ручной заяц. Деталь многозначная: приручить пугливого зайчика способна лишь героиня, наделённая сердечной любовью ко всему сущему, обладающая прозорливой
мудростью и светлой душой. Ни в каком другом памятнике древнерусской агиографии нет подобного сюжета. Потому-то столь важно заметить повторение этой приметы в финале рассказа Б. Зайцева «Священник Кронид»: «Крон медленно поднимается на гору за рекой и бредёт тропинкою среди молодых ржей. <...> Довольно жарко еще идти, он хочет отдохнуть. Снимает шляпу; полуседые волосы свешиваются вниз. Как старый пастырь, он глядит вниз на село и думает о чем-то. Вдруг слышит сзади слабый шорох. На краю зеленеющего клевера стоит зайчик; он выбежал веселым галопцем на теплую зарю и, увидев Крона, замер. Вот он поднялся на задние лапки, двигает ушами, и усы его беспокойно ходят. Все серое слабенькое тельце подрагивает и полно святого любопытства. Крон молчит и улыбается. Зайчик прыгает и медленными скачками, не боясь, пробегает в десяти шагах <...> Батюшка все улыбается и встает» [1, с. 75-76].
Как видим, Б. Зайцев, сохраняя верность основным приметам жанра и стиля древнерусских житийных произведений, по-своему их трансформирует. Зайчик в финале его рассказа словно тянется к доброму батюшке, а перепелка вторит этому доверительному порыву. В результате образ отца Кронида вырастает до размеров народного подвижника, наделённого даром невербального, духовного общения с природой. Кронид понимает единый язык, данный Богом людям и тварям земным - язык любви, мира и благодати. Сделанные наблюдения дают основание для следующих выводов, касающихся специфики жанра, стиля, композиции и образов рассказа «Священник Кронид»:
1. Жанрово-стилистическое своеобразие данного художественного произведения можно определить как мозаичного характера смешение фрагментов семейно-бытового очерка из жизни сельского духовенства и крестьянства с фрагментами, содержащими мотивы древнерусских житийных произведений.
2. Рассказ «Священник Кронид» представляется возможным определить как первый опыт Б.К. Зайцева в создании литературного жития.
Библиографический список
1. Зайцев Б.К. Сочинения. В 3 т. Т. 1. - М.: Ху-дож. лит.; ТЕРРА, 1993. - 571 с.
2. Дивеевская тайна и предсказания о Воскресении России. Преподобный Серафим Саровский Чудотворец: сборник. - М.: Вече, 2010.
3. Колтоновская Е.А. Борис Зайцев // Русская литература XX века (1890-1910). Кн. 2. - М.: Издательский дом «XXI век - Согласие», 2000.
144
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 4, 2014
