CC BY
55
УДК 82 (091)
Н.П. БАБЕНКО
ПРАВОСЛАВНЫЙ ОБРАЗ МИРА В РАННИХ РАССКАЗАХ Б.К. ЗАЙЦЕВА («Тихие зори», «Священник Кронид», «Ласка»)
Ключевые слова: Б.К. Зайцев, православие, духовность, христианские ценности, церковь, православно-народный календарь, хронотоп (взаимосвязь времени и пространства), смирение, благословение.
Прослежено становление религиозного сознания Б.К. Зайцева, отразившегося в его раннем прозаическом творчестве. Непосредственным объектом исследования стала картина мира, воссозданная в рассказах писателя (топосы и темпоральные (временные) ориентиры, основные составляющие) в аспекте православного мировоззрения.
N.P. BABENKO
ORTHODOX IMAGE OF THE WORLD IN EARLY SHORT NOVELS BY B.K.ZAJCEV («SILENT DAWNS», «PRIEST KRONID», «CARESS»)
Key words: B.K. Zajcev, Orthodoxy, spirituality, Christian values, church, holidays, folk calendar, chronotope (interrelation of time and space), humility, blessing.
The formation of religious consciousness of B.K. Zajcev reflected in his early prosaic work is traced in the article. World constructing in the novels, topos and temporal (time) marks (basic components) in the aspect of orthodox view of the world have became the direct subject of the research.
Б.К. Зайцев вошел в литературу с началом нового века - в 1901 г., и уже первые произведения молодого писателя вызвали неравнодушные отклики как критиков, так и собратьев по перу: В. Брюсова, З. Гиппиус, А. Блока, К. Чуковского и других. Несмотря на неоднозначное понимание и принятие его творчества, исследователи единогласно отмечают оригинальную манеру писания, неповторимый и узнаваемый стиль Б. Зайцева, особый взгляд на мир.
Рассказы «Тихие зори», «Священник Кронид», «Ласка» относятся к раннему периоду творчества писателя, написаны примерно в одно время (19041906 гг.), отражают мировоззрение Б.К. Зайцева 1900-х годов и представляют собой лирические созерцания, почти лишенные внешнего сюжета. Картина мира, воспроизведенная в данных произведениях, несмотря на их малый объем, претендует на всеохватность пространства: «очень далеко видно отсюда; славная страна лежит вокруг, как золотое блюдо» [2, т. 7, с. 203]. Это подчеркивается стремлением подняться на самую высокую точку местности («взбираться было высоко») и увидеть все вокруг с наибольшей высоты - постоянным является указание автора: «отсюда, с высоты было видно далеко» [2, т. 1, с. 36]. Дается ли описание городского пейзажа: «и древний любимый мой город шел к горизонту и тонул колокольнями в синеве» [2, т. 1, с. 36-37], или разворачивается природный ландшафт: «и далеко видно, очень далеко. Сады старшины темно зеленеют плотной массой, но там, за светлым прудом далекий полукруг горизонта; хлеба, небо» [2, т. 8, с. 41], с одинаковой любовью и вниманием обозревает повествователь пространства родины и жизнь ее народа.
В описаниях Б.К. Зайцев глубоко национален, и пейзажи его, с их тихими закатами, росными зорями, вечерним звоном и сверкающими крестами в небе, как и музыка Глинки, картины Левитана и Шишкина, именно русские и складывают масштабное полотно, которое впоследствии, продолжая исконную традицию, писатель назовет Святой Русью, воспеванию которой посвятит большую часть жизни. Это прежде всего духовная Русь, страна, сильная своими подвижниками и святыми, страна православного народа и необозримых красивейших пространств. Один из персонажей рассказа «Ласка», доктор Лыжин,
отзывается, выражая авторскую точку зрения: «Ездишь, ездишь, всего все равно не выездишь, а ведь какая страна-то!» [2, т. 8, с. 43].
Глобальность охвата пространства поддерживается масштабностью времени: в рассказе «Священник Кронид» время движется циклично в соответствии с православным и народным, сельскохозяйственным календарем, а также в связи с проживанием цикла жизни новыми поколениями. Действие рассказа начинается со времени сорокадневного поста накануне Пасхи, проходит через встречу Егорьева дня, празднования Троицы, ярмарки, связанной с завершением весенних работ, и завершается накануне сенокоса. Отец Кронид вспоминает многие поколения отцов, пращуров, которые тоже были священнослужителями, многих других ушедших, тем самым не только устанавливая связь времен и поколений, но и продолжая их бытие на земле: «Иногда вспоминает он их дедов, тех, с кем жил его отец и дед, и еще много других, кого не знает, но которые были тогда, и неизвестными ушли отсюда - все в одно время, туда же, на кладбище...» [2, т. 7, с. 199]. Неостановимый и вечный ход времени воспроизводится в произведениях: люди умирают, одни поколения сменяются другими. Это вечное движение вызывает понимание автора. Существуют ценности и вещи, которые неизменно повторяются в каждой судьбе, и в жизни каждого человека они будут единственно дороги и неповторимы. Это запах благоухающего жасмина, небо, какие бывают только в детстве: «Ребенком я, или кто-то другой, на меня похожий, сидел у этой калитки в частоколе.и так же река вилась мерцающею лентой; так же благоухал жасмин у балкона» [2, т. 1, с. 43], это любовь, благословляемая автором и кем-то высшим: «Здесь, в светлый летний вечер он прав, и тысячу раз будут они правы, если зайдут далеко в рожь, будут петь, рвать васильки, мечтать, смотреть, как мушки золотятся в солнечных лучах. И благо будет им, когда позже, в смутной дымке, дойдут домой - медленно и значительнее, и над речкой, в благоухании, в легком тумане, будут целоваться» [2, т. 8, с. 44].
Во многих произведениях писателя важнейшим пространственным ориентиром является церковь. Это ось мира, его центр. К ней неизменно привлекается взгляд повествователя: в рассказе «Тихие зори» церковь «старая и смирная», «и в этой русской ее незаметности, в пирамиде над колоколами, в городках, глубоко уходивших в пирамиду, - было что-то вековое», «церковь с липами сливалась в одно», «тихий красный огонек виднелся в церкви тогда», «и в церковной ограде стояла тьма», «слабо золотел крест на церкви», «и только здесь, у старой церкви стояла глубокая тишина»; «.церковь. Что она там чернеет, многодумная, закутанная в ночные одежды?», «мы обошли вокруг церкви», «в балконную дверь виднелся четырехугольник света с темными липами и крестами церкви на нем», «тихий звон на колокольнях. белые соборы, бледно-голубая с золотом живопись. висят в небе серовато-молочные купола» [2, т. 1]. Церковь - центр пространства и рассказа «Священник Кронид». К ней направляется в самом начале рассказа отец Кронид, в ней он проводит богослужения: «В церкви Бог знает сколько народу.»; «а Крон в это время работает уже в церкви» [2, т. 7, с. 201202]. Вокруг церкви разворачиваются все праздники, с ней связана временная протяженность жизни русского человека. «В очень черной ночи церковь видна далеко; слишком светлы окна .а земля встречает своего бога в силе и свете» [2, т. 7, с. 201]. Церковь попадает в поле зрения повествователя и в рассказе «Ласка»: «.а там, дальше старая церковь, облупилась слегка даже, крест выхвачен золотом и вокруг зигзагами ласточки. Почему они любят так эти сияющие кресты? Верно, весело их ласточьим душам реять в воздухе вокруг такой чудесно золотой штуки» [2, т. 8, с. 42]. Церковь является в произведениях символическим образом, знаменующий некий важный центр, стержень, вокруг которого вращается жизнь по издревле заведенному порядку: от рождения до смерти.
Неизменным и важнейшим элементом, без которого нет зайцевской картины мира, является образ неба и небесных светил. Это объясняется, как отмечает один из исследователей творческого наследия писателя, А.М. Любомудров, тем, что «все творчество Зайцева пронизано устремленностью к иному, горнему миру» [6, с. 52]. Небо - это в рассказах Б.К. Зайцева и неназванное имя Бога: «Небо стоит над нами, над городом и надо всем миром. Что оно стоит там, что слушает наш разговор? Дальнее, глубокое небо, в котором тонем все мы; но молчит и слушает» [2, т. 1, с. 40]. Введением горнего мира пространство рассказов и восприятие жизни в них расширяется до размеров космических. Ночное небо, звездное, с любимой писателем голубой звездой Вегой, предзакатное, предутреннее, полуденное, «когда солнце наверху горит, а небо радостно сине» [2, т. 7, с. 204] нередко привлекает внимание лирического повествователя и персонажей рассказов, вызывает и находит отголоски в состоянии их души. Любимая часть суток писателя - время вечерней и утренней зари, промежуточное состояние между днем и ночью, когда небо чисто, солнце накладывает на все косые золотые лучи, а на землю нисходит тишина и успокоение, и кажется, в таком просвете умиротворения можно услышать Бога: «Солнце садилось. Неясные - то пыльно-золотистые, то паутинные полосы растягивались над городом. Кресты и купола горели» [2, т. 1, с. 37]; «Бледно-зеленый, девственный, тихий рассвет. благодатная влага утра сходила на землю.слабо золотел крест на церкви; сумрак утра был зеленоват и тонок» [2, т. 1, с. 39]; «Тихо звучала в небе заря, внимательная, нежная заря. Ночь смолкает.» [2, т. 1, с. 41]; «Но солнце к вечеру и небо - по-прежнему были золотисты и прозрачны» [2, т. 1, с. 41]; «.перед вечером, небо прозрачно. Утихли ветры, и в облаках любовь и благозвучие» [2, т. 7, с. 205]; «В этот вечерний час нужно быть чутким: в безмолвии нив, у истоков -можно подслушать и полюбить нечто» [2, т. 8, с. 44].
С небом связано произволение высших сил, чаще всего любовное и благодетельное для земли: «.все это обтекают светлой волной лучи; мягко-мягко они льют себя, свою любовь и свою прелесть на траву, пруд, ветлы. Это июньская благодать, - да, я уверен, солнце мирволит нам» [2, т. 8, с. 42]; «сверху гремело уже не раз, при глубочайшем тепле и могущественных тучах; блистало, трахало благодатно и раскатисто» [2, т. 7, с. 203]. Не удивительно, что в рассказах Б.К. Зайцева области земли и неба не отделяются чертой горизонта, но сливаются, переходят одна в другую. Связующими две стихии являются небесные жители - птицы, ветер, радуга, ночь, даже кадильница в руках священника: «высоко в небе реют стрижи, ударяя полетом к речке в лугах» [2, т. 7, с. 204]; «в мерном полете кадильница сначала подымается над горизонтом в небо, потом уходит вниз. вольный воздух от земли до неба. Между крестами ходит ветер, иногда ласточка садится отдохнуть» [2, т. 7, с. 203-204]; «могучий дождь душит землю и радостно соединяется с ней. Алмазные капли прорезывают сверху вниз воздух, и божественная радуга висит на небе» [2, т. 7, с. 205].
Отражение небесного, естественное зеркало земли - водоем - получает в рассказах дополнительную семантическую нагрузку как хранитель неземной тайны: «большой пруд. лежал горячим зеркалом» [2, т. 7, с. 203]; озеро лежит немое и бледное. и если пристально глядеть туда, начинает казаться, что выйдешь куда-то насквозь. глаз тонет в этом зеркале. сладкая боль плывет в сердце из озера, из тех далей в воде, что уводят неизвестно куда» [2, т. 1, с. 42]. В «зеркальных туманах» озера видится вечность, в сравнении с которой годы жизни людей кажутся ничтожными.
В единении неба и земли, в гармонии между всеми составляющими вселенной: людьми и природой, городом и деревней, кратковременно-человеческим и вечным, сменяющими друг друга временами суток - видится согласованность и стройность построения мира как особенность писательского взгляда на мир. Ав-
тор в процессе творчества такого космоса подобен высшему Творцу, создавшему и организовавшему мир в соответствии с любовью, Его же он усматривает надо всем. В центре миропонимания Б. Зайцева прочно стоит Бог, им все определено, все объясняется, все пронизывается. О мировоззрении Б. Зайцева писали уже его современники: «Мир воспринимает он всегда как святую тайну, религиозно, благоговейно. Воспринимает именно как христианин, а не как язычник» [1, с. 179]; «Поэзия Зайцева - молитва. Он видит Бога во всех явлениях жизни и природы» [5, с. 181].
Писатель видит высшее благо во всем, что происходит, провидит промысли-тельную волю Бога. В более поздних произведениях, таких как «Вечерний час» (1913), «Земная печаль» (1915), эта мысль прозвучит более ясно, а в автобиографической заметке 1943 г. «О себе» выльется в своеобразную жизненную установку: «.верю, что все происходит не напрасно, планы и чертежи жизней наших вычерчены не зря и для нашего блага. А самим нам - не судить о них, а принимать беспрекословно» [2, т. 4, с. 591]. В ранних же рассказах это проявляется в том, что священник Кронид спокойно и уверенно «куда-то ведет свой приход», в рассказе «Тихие зори» смерть близкого человека, которая приходит в тишине и спокойствии, становится символом христианского ухода и принимается без отчаяния и страха, страдание благословляется. Потому что человеку не дано понять смысл земного существования, но истинный христианин примет его со всеми радостями и страданиями, в этом смысл смирения - одной из величайших христианских добродетелей. В этом и полное предание себя в волю Бога, и твердое упование на то, что Господь Ему ведомыми путями ведет и спасает человека.
Так, за миром вещей и явлений - феноменальным миром, встает мир невидимый, идеальный, ноуменальный. Такое видение и стремление к нему, как пишет один из современных исследователей православных традиций в русской литературе, И.П. Карпов, вообще характерно для русских писателей и «основная традиция отечественной литературы связана с видением ноуменального мира как мира духовно-православного» [4, с. 77].
И церковь в произведениях предстает не просто, как «реалия христианского универсума» [7, с. 26], но образ, несущий глубокую религиозную нагрузку, раскрывающуюся в трудах святых отцов: «Церковь в переводе с греческого означает «вызывание», потому что «верные, в Церкви находящиеся, вызваны из области сатаны в Царство Христово, от тьмы - в чудный его свет» [3, с. 33]. Таким образом, Церковь - это не только сооружение, где можно «общаться» с Богом, не только отражение небесного устройства в сообществе православных людей и в душе каждого православного человека, но и важнейшее средство на пути спасения каждого православного христианина. Схиархимандрит Иоанн (Маслов) так определяет ее роль и место для новозаветного человека и мира: «Господь Иисус Христос создал Церковь с целью обновления, освящения, спасения людей». «Исходя из этого понимания о Церкви, можно сделать вывод, что Она занимает первенствующее место в мироздании» [3, с. 34].
Таким образом, частое введение в повествовательную ткань произведений образа церкви совершенно оправдано православным взглядом писателя на ее роль в мире. И не случайно церковь выступает центром вселенной в рассмотренных рассказах. В связи с образом церкви приходит христианское примирение персонажа рассказа «Тихие зори» со смертью, приходит и утверждается вера в бессмертие души и надежда на ее спасение; в рассказе «Священник Кронид» вместе с пастырем отцом Кронидом церковь является ориентиром духовной жизни крестьян. В рассказе «Ласка» церковь в единении с красотой созданного Богом мира является источником радости человека.
Православный взгляд Б. Зайцева на мир обуславливает особое духовнохудожественное его постижение - не рациональное, но чувственно-созерца-
тельное, интуитивное. Такое познание мира сближается с христианскими гносеологическими установками, заключающимися в невозможности постижения веры в Бога с помощью разума. Авторская роль в произведениях не активная, не преобразовательная, а созерцательная.
В 1906 г. в письме В.И. Стражеву Б.К. Зайцев писал: «Жалею только, что не понимаю христианства. Христианство все же совершеннейшее мирообъясне-ние» [2, т. 10, с. 30]. В опровержение признанию о религиозном непонимании произведения писателя доказывают, что мир Б. Зайцев видит глазами христианина, и христианина православного; что такой взгляд был присущ ему с самого начала творческого пути. А почти через тридцать лет писатель, глубоко познакомившийся с основами православной веры, трудами святых отцов и житиями святых, уже написавший «Преподобного Сергия Радонежского», книги паломничеств «Валаам» и «Афон» связывает идеальную модель мироздания с литургией: «Само богослужение есть величайший лад, строй, облик космоса» [2, т. 4, с. 589].
В рассказах Б.К. Зайцева «Тихие зори», «Священник Кронид», «Ласка» предметом изображения являются духовные реалии, воссозданные в рамках христианской картины мира. В православном образе мира произведений писателя признается онтологический статус Бога, идея бессмертия души, ее спасение в вечности.
Литература
1. Долинин А. Зайцев / А. Долинин // Бюллетени литературы и жизни. 1912. № 1 (сентябрь). С. 177-181.
2. Зайцев Б.К. Собрание сочинений: в 5 т. (т. 6-11 - доп.) / Б.К. Зайцев. М.: Русская книга, 1999-2001. Ссылки в тексте даются на это издание с указанием тома и страницы.
3. Маслов Н.В. Православное воспитание как основа русской педагогики / Н.В. Маслов. М.: Самшит-издат, 2007. 544 с.
4. Карпов И.П. Человек творящий. Православные традиции в русской литературе ХХ века: в 2 ч. / И.П. Карпов. М.: Дрофа, 2007. Ч. 2. 318 с.
5. Коган П. Современники. Зайцев / П. Коган // Зайцев Б.К. Собрание сочинений: в 5 т. / Б.К. Зайцев. М.: Русская книга, 2001. Т. 10 (доп.). С. 181.
6. Любомудров А.М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б.К. Зайцев, И.С. Шмелев / А.М. Любомудров. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 271 с.
7. Пак Н.И. Древнерусская культура в художественном мире Б.К. Зайцева / Н.И. Пак. М.; Калуга: КГПУ, 2003. 177 с.
БАБЕНКО НАДЕЖДА ПЕТРОВНА - ассистентка кафедры русской литературы, Чувашский государственный университет, Россия, Чебоксары ([email protected]).
BABENKO NADEZHDA PETROVNA - assistant, Chair of Russian Literature, Chuvash State University, Russia, Cheboksary.
