CC BY
52
2004.03.023. ТВОРЧЕСТВО Б.К. ЗАЙЦЕВА В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ И МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ в.: Сб. ст. // Четвертые Международ. науч. Зайцевские чтения / Редкол.: Зайцев Е.Н. (отв. ред.), Балашева Е.А. - Калуга, 2003. - Вып. 4. - 424 с.
В сборник включены материалы научных чтений, проходивших 15-17 октября в Калужском областном институте повышения квалификации работников образования. В книге три раздела: «Проблематика и поэтика прозы Б.К. Зайцева»; «Творчество Б.К. Зайцева в контексте русской и мировой литературы»; «Философско-эстетические искания в литературе Серебряного века и русского зарубежья».
Многообразие ракурсов в работах исследователей создает объемную картину творческого пути Б.К. Зайцева. Внутренний мир героев как ядро художественного образа исследует У. К. Абишева (Алматы, Казахстан) на примере романа «Дальний край». Объект анализа Л.В. Красновой (Дрогобыч, Украина) - малая проза писателя, ее хроно-топный комплекс. Е.К. Дейч (Москва) приводит и комментирует неопубликованные письма Б. Зайцева. Публикуется статья Е. Н. Зайцева (внучатый племянник писателя) «Борис Зайцев в Калужском реальном училище: (Архивные находки)».
Творчество писателя пронизано религиозным смыслом; отсюда темы выступлений Е.А. Быстровой (Дрогобыч, Украина) - «Мотив sacrum в прозе Бориса Зайцева», С. Хойнацкой (Быгдощ, Польша) -«"Проповедническая" риторика Бориса Зайцева ("Валаам")», А. А. Дырдина (Ульяновск) - «Православная картина мира в рассказе Б. Зайцева "Душа"». Как показывает в своей статье М.А. Хатямова (Томск), становление христианского мирообраза в творчестве писателя «помогает проследить эволюция героя - "эпикурейца"». Автор пишет: «Уже в ранний, "пантеистический" период творчества бытие предстает как органическое целое, единый Космос, где"горизонталь" природы, существующая под звездным небом, является источником для божественного вдохновения человека (божественная телесность). В романе "Дальний край" "эпикурейство" героя осмыслено как материалистическое миропонимание, но пунктир духовной "вертикали" (неосознанная связь человека с Богом) присутствует и здесь. В эмигрантском творчестве Зайцева окончательно кристаллизуется представление о "знаке креста" человеческой жизни. Героиня проходит путь от сосредоточенности на земных удовольствиях к обретению Бога, "радости воскресения" для
истинной жизни. Однако акцент делается на преодолении противоположности между витализмом и любовью к Богу. Власть природного, чувственного остается сильной и в позднем творчестве Зайцева. Видимо, поэтому Г. Струве назвал его религиозность "более легкой и светлой"1, чем у Шмелева... Таким образом, в дуалистическом мировосприятии писателя эволюцию претерпевает лишь "небесная" составляющая ("человек / Космос" меняется на "человек / Бог"), внимание к земному, природному, телесному миру остается постоянным на протяжении всего творчества» (с. 41-42).
Тетралогия «Путешествие Глеба» рассматривается в статьях нескольких авторов. В.В. Компанеец (Волгоград) выделяет в тетралогии тему дома, И.В. Соснина (Ульяновск) - мотив корабля, Н.Б. Анри (Глуш-кова) (Париж) - организацию времени, Н.З. Коковина (Курск) - феноменологию памяти, В.Б. Белукова-Заглоба (Москва) - духовное противостояние разрушительной силе социального потрясения.
Н.И. Пак (Калуга) в статье «"Русь вечная" в творчестве Б. Зайцева» рассматривает выделенное понятие через образы Руси православной, святой, уходящей корнями в далекую древность. В осмысление традиций древнерусской культуры входит не только патриотическая тематика - это понятие многоуровневое: мировоззренческое, художественное, эстетическое. «Мировоззренческий уровень определяется христианской идеологией, художественный - каноничностью средневекового искусства, эстетический - представлением о прекрасном как о возвышенном, восходящем и возносящим к Божественному, к Истине» (с. 153). Образы храма и света - центральные в повествовательном пространстве Зайцева, подчиненном живой традиции Древней Руси. Н. Пак анализирует образы храма и света как организующие пространственный мир произведений «Русь в Умбрии», «Тихие зори», «Священник Кронид», «Миф», «Спокойствие», «Изгнание», «Дальний край», «Голубая звезда», «Улица св. Николая», «Странное путешествие», «Золотой узор», «Преподобный Сергей Радонежский», «Сердце Авраама», «Правитель». Важны эти образы и в созданных Зайцевым биографиях «Жизнь Тургенева», «Жуковский», «Чехов».
Художественное пространство в беллетризованной биографии «Жуковский» анализирует С.А. Труве (Париж). А.В. Дановский (Москва)
1 Струве Г. Русская литература в изгнании. - Paris, 1984. - С. 103.
в связи с прочтением этой биографической повести предлагает опыт атрибуции стихотворения «Мимопролетевшему знакомому гению».
Другие аспекты творчества писателя затрагиваются в статьях М.В. Ветровой (Симферополь) «Творческая эволюция Бориса Зайцева: От импрессионизма к духовному реализму», О.Г. Князевой (Курск) «Символичность имен как характерная особенность творчества писателя», С.В. Сомовой (Самара) «Воспоминание как узнавание в романе Б.К. Зайцева "Золотой узор"», Г.В. Воробьева (Волгоград) «"Арифметика любви" в рассказе Бориса Зайцева "Богиня"», Л.М. Арининой (Вологда) «Роль писателя в понимании Б. Зайцева».
Влияние Чехова на творчество писателя прослеживается в трех работах: «А. Чехов и Б. Зайцев: творческие связи» - Ю.А. Драгуновой (Орел), «Б.К. Зайцев об А.П. Чехове: Автор-мемуарист в художественной биографии» - И.А. Минаевой (Волгодонск), «А.П. Чехов и Б.К. Зайцев: Типология образов героев в рассказе "Черный монах" и в повести "Голубая звезда"» - И.В. Ксенофонтова (Калуга).
Ю. А. Драгунова, подчеркивая своеобразие преломления чеховских традиций, указывает на тяготение Зайцева к малым жанровым формам, на импрессионистическую краткость его манеры, внимание к деталям, на особого рода метафоричность и музыкальность стиля (с. 216). Особенно привлекала писателя нравственная сторона произведений Чехова, среди которых он выделял «Степь», «Дуэль», «В овраге», «Святой ночью», «Студент», «Архиерей», «Дядя Ваня». Однако к чеховской «идее» Зайцев отнесся скептически - он полагал, что идею должна заменить вера. Художественный мир автора «Трех сестер» и «Вишневого сада» выступает для него не как эстетический, но как этический символ. В произведениях Зайцева прочитывается христианская направленность прозы предшественника, что достигается введением реминисценций, аллюзий, явных и скрытых цитат из творчества Чехова.
В полемике с ним написан рассказ «Кассандра», в котором воссозданы мотивы и настроения «Душечки». Однако «введение мотивов и некоторых стилевых особенностей произведения предшественника служит у Зайцева для провозглашения совершенно иной, чем у Чехова, идеи» (с. 221). Если, по Чехову, слепое, «нерассуждающее чувство превращает ... личность в придаток, делает человека рабом», то, по Зайцеву, «любое проявление любви, если она искренняя, есть проявление любви вечной» (с. 221-222).
В статье И. А. Минаевой рассматривается категория «автор-мемуарист» в художественной биографии «Чехов». За основу автор статьи берет воспоминания Зайцева о встречах с Чеховым и людьми его окружения, портретные характеристики и жизненные наблюдения мемуариста. И.В. Ксенофонтов, обращаясь к этой же мемуарно-биографической книге, воспроизводит обстоятельства посещения Зайцевым чеховского Мелихова. Этот фрагмент оказывается важным для сопоставления героев Чехова и Зайцева. Соотнося образы Коровина из «Черного монаха» и Христофорова из «Голубой звезды», автор находит в них ряд сходных черт: склонность к затворничеству, неудовлетворение от столкновения с повседневностью. Похожи и жизненные программы героев: «Стремление Коврина "на несколько тысяч лет раньше" ввести человечество в "Царство вечной правды" естественным образом соотносится с желанием Христофорова познать облик Высшей Любви, способной превратить "летучее" в "вечное" и даже в земном безнадежье обрести надежду» (с. 287).
М.Г. Миронова (Москва) в статье «"Христианская трагедия" и Борис Зайцев» соотносит Христофорова с князем Мышкиным, находя прямые и косвенные коллизии «Идиота» в «Голубой звезде». «Зайцев был не первый, кто в литературе Серебряного века обратился к образу "князя-Христа"» (с. 333), - пишет автор статьи, напоминая о том, что Ян Райвич из рассказа З. Гиппиус «Зеркало», Иван Ланде из повести М. Арцыбашева «Смерть Ланде», как и Христофоров из «Голубой звезды» Б. Зайцева - были людьми не от мира сего, преданными идеям чистоты, добра и братства. Аналогии в понимании русской идеи отмечает А.А. Дякина (Елец) в произведениях Б. Зайцева и С. Булгакова, посвященных 950-летию крещения Руси.
Исследовательница из Польши Б. Вегнерска (Быгдощ) сопоставляет образы женщин-праведниц из повести Б. Зайцева «Аграфена» и рассказа «Матренин двор» А. Солженицына, акцентируя внимание на «несомненном сходстве» женщин-праведниц, «наделенных тихой, ласковой, скромной русской душой» (с. 238). Типологические соответствия женских характеров в прозе Б. Зайцева и И. Шмелева находит О.Е. Галанина (Нижний Новгород), анализируя «Золотой узор» и «Пути небесные».
Статьи сборника подтверждают продуктивность сопоставительного анализа. Пушкинские мотивы замечены О.Н. Калениченко (Волгоград) в «Земной печали» Б. Зайцева. Н.А. Куделько (Орел) рассматривает «тургеневское» начало в рассказе Б. Зайцева «Осенний свет». О творче-
ских сближениях А. Белого и Б. Зайцева - в романе «Петербург» и в повести «Голубая звезда» - размышляет Т.М. Степанова (Майкоп) в статье «Борис Зайцев и Андрей Белый: История одной дружбы-вражды». Тема статьи Т.В. Гордиенко (Москва) - «Б.К. Зайцев и К.И. Чуковский: Творческие и биографические аспекты». «Скрещение судеб» - так называется статья Е. С. Себежко (Калуга), в которой выделены сходные черты в творчестве Б. Зайцева, П. Муратова и английского писателя XVIII в. У. Бекфорда. «Пороговая ситуация» в прозе Б. Зайцева и В. Шаламова -предмет изучения Л.В. Жаравиной (Волгоград).
«Литературно-критические и художественно-документальные жанры в творчестве Б.К. Зайцева 1922-1972 гг.» - предмет статьи А.В. Ярковой (С.-Петербург). Публицистическая деятельность писателя, в которой отмечаются два основных тяготения: к актуальному, современному и к вечному, непреходящему - рассматривается в статье А.Г. Степанова (Майкоп) «Борис Зайцев и журнал "София"». В работе И.А. Ревякиной (Москва) Б. Зайцев выступает в роли литературного критика; в контексте его оценок трактуется забытая поэма И. Бунина «Мать». Интертекстуальные связи в рассказе Б.К. Зайцева «Река времени» исследует Л. А. Козыро (Калуга). Об основных электронных адресах в Интернете, предоставляющих информацию о творчестве Б. Зайцева, рассказывает С.Б. Бережкова (Москва).
В сборнике также опубликованы статьи В.Т. Захаровой (Нижний Новгород) «Идея созерцания в русской философии и творчестве Б. Зайцева (к постановке проблемы)», Ю.М. Камильяновой (Уфа) «Творчество Б.К. Зайцева в контексте русской и мировой культуры ХХ в.», М.В. Михайловой (Москва) «Модус "Судьбы" в поэтике Б.К. Зайцева», Е.Т. Атамановой (Елец) «Феномен Валаама в творческом сознании И.С. Шмелева и Б.К. Зайцева», Н.В. Рябининой (Москва) «Двойной портрет ("Разговор с Зинаидой")», Н.П. Комоловой (Москва) «Итальянская тема в эпистолярном наследии Б.К. Зайцева», И. Мяновской (Бы-гдощ, Польша) «Зайцев в оценке Польской научной критики (19852002)».
Публикуется и ряд работ, не связанных с именем Б. К. Зайцева: «Русский Серебряный век в зарубежной русистике» Н.И. Прозоровой (Калуга), «Русский символизм и мифологическое мышление: попытки анализа» Н.С. Ивановой (Калуга), «"Жажда праведности": Концепция бытия в повести И. Шмелева "Богомолье"» А.П. Черникова (Калуга), «Чужое слово в творчестве И. С. Шмелева» Я.О. Дзыги (Москва), «"Об-
щее" и "Отдельное" как этические нормы в творчестве М. Пришвина» Е.А. Балашовой (Калуга), «Время и вечность в философской прозе М.М. Пришвина: (На материале очерка "За волшебным колобком")» О.А. Ковыршиной (Елец), «В.В. Набоков: Пьеса как "Идеальный заговор"» Р.В. Новикова (Калуга), «Своеобразие художественного психологизма в романе Г.И. Газданова "Призрак Александра Вольфа"» Е.В. Асмоловой (Калуга), «Творчество А. Грина в контексте литературы Серебряного века: (Концепция вещи-символа)» Е.А. Козловой (Псков) и др.
К.А. Жулькова
