CC BY
38
ФИЛОСОФИЯ PHILOSOPHY
УДК 304.44
йй! 10.25513/1812-3996.2017.3.37-45
СУДЬБА ТРЕХ СТОЛИЦ: ВЗГЛЯД ИЗ СИБИРИ А. В. Иванов
Алтайский государственный аграрный университет, г. Барнаул, Россия
Информация о статье
Дата поступления 15.05.2017
Дата принятия в печать 26.06.2017
Дата онлайн-размещения 05.10.2017
Ключевые слова
Столица, Россия, евразийская держава, Киев, Москва, Санкт-Петербург, Сибирь
Аннотация. Статья посвящена классической теме русской гуманитарной мысли -взаимоотношениям Москвы и Петербурга. Особое внимание уделяется позиции Г. П. Федотова, который в качестве третьей столицы России рассматривал Киев. Показывается, что в современной исторической ситуации Киев фактически стал центром русофобии, а Москва и Петербург в значительной степени утратили статус столиц России как великой евразийской державы. Обосновывается ключевой тезис о необходимости утверждения восточный столицы России в одном из крупных центров Юго-Западной Сибири - Омске, Новосибирске или Томске, которым сегодня в полной мере присущи основные атрибуты столичности.
THE FATE OF THREE CAPITALS: VIEW FROM SIBERIA
A. V. Ivanov
Altai State Agrarian University, Barnaul, Russia
Article info
Received 15.05.2017
Accepted 26.06.2017
Available online 05.10.2017
Abstract. The article deals with the classic theme of Russian humanitarian thought - the relationship between Moscow and St. Petersburg. Special attention is paid to the position of G. P. Fedotov, who considered Kiev as a third capital of Russia. It is shown that in the contemporary historical situation Kiev de facto becomes the center of russophobia, and Moscow and St. Petersburg have largely lost the status of capital of Russia as a great Eurasian country. Substantiates the key argument about the necessity of Eastern capital of Russia in one of the major centers of South-Western Siberia - Omsk, Novosibirsk or Tomsk, which are now fully corresponds to the main attributes of the capital.
Keywords
Capital, Russia, Eurasian country, Moscow, St. Petersburg, Siberia
1. Оппозиция Москвы и Петербурга в классическом русском гуманитарном наследии
В истории отечественной общественно-политической мысли есть сквозные темы, не теряющие своей актуальности. Одна из таких «вечных» тем -политическое и культурное противостояние двух столиц, Москвы и Петербурга. Я не собираюсь глубоко вдаваться в историю вопроса, уже достаточно подробно исследованного в нашей литературе [1-
3], равно как не испытываю ни малейшего желания отягощать традиционный спор Москвы и Петербурга новым авторским суждением, где личностных акцентов и пристрастий избежать попросту невозможно. Моя задача в другом - попытаться взглянуть на судьбу и миссию двух столиц, во-первых, из Сибири и, во-вторых, исходя из нынешней - сложнейшей - исторической ситуации, в которой оказалась Россия. Это, на взгляд автора, послужит и развитию
«философии Сибири» как нового проблемно-тематического направления социально-философских исследований, анонсированного в статье трех авторов, которая была опубликована в «Вестнике Омского университета» несколько лет назад [4].
Для уяснения нового проблемного контекста в обсуждении старой темы взаимоотношения российских столиц мне всё же придется сделать краткий экскурс в историю вопроса. В сущности, мы видим три основные позиции в понимании взаимоотношений Москвы и Петербурга. Первая - славянофильская, где Петербург воплощает дух западнических государственных реформ Петра, исказивших исторический путь и культурное своеобразие России. Образ северной столицы рисуется здесь черными красками. Показательно суждение представителя позднего славянофильства И. С. Аксакова: «...Москва и Санкт-Петербург выражают собою два разных начала, исторических и жизненных, находящихся в постоянном противоречии. Разрыв с народом, движение России по пути западной цивилизации под воздействием иного просветительного начала, измена прежним основам жизни, поклонение внешней силе, внешней правде, одним словом - вся ложь, все насилие дела Петрова, - вот чем окрещен был городок Питербурх при своем основании, вот что легло во главу угла при созидании новой столицы». Понятно, что на фоне искусственного и антинародного Петербурга «Москва и Русь. живут одною жизнью, одним биением сердца» [5, с. 126-127, 129]. Подобные взгляды провоцировали не менее жесткие ответы со стороны противоборствующего идейного лагеря. Вот что писал А. И. Герцен в своем известном очерке «Москва и Петербург»: «С того дня, как Петр увидел, что для России одно спасение - перестать быть русской, с того дня, как он решился двинуть нас во всемирную историю, необходимость Петербурга и ненужность Москвы определилась. Москва ничего не значила для человечества, а для России имела значение омута, втянувшего в себя все лучшие силы ее и ничего не умевшего сделать из них» [6].
Столь крайние позиции не могли не вызвать желания сгладить противоречие, найти метафизическое и культурологическое оправдание бытию двух столиц в русской истории. В публицистическом плане такую попытку предпринял В. Г. Белинский, для которого Санкт-Петербург - символ холодного и безличного государственно-волевого и административного начала в России, устремленного в завтрашний день; а вот Москва воплощает теплоту патриархально-семейных отношений и ее живую историческую память. «Несмотря на видимую падкость
Москвы до новых мнений, или, пожалуй, и до новых идей, - пишет В. Г. Белинский, - она, моя матушка, до сих пор живет все по-старому и не тужит. С этими идеями она обращается как-то по-немецки: идеи у ней сами по себе, а жизнь сама по себе. Ясно, что в ней есть свое собственное консервативное начало, которое только уступает, и то понемногу и медленно, новизне, но не покоряется ей. И представитель этой новизны есть Петербург, и в этом его великое значение для России» [7]. Будучи ярым западником, великий русский критик, тем не менее, не склонен противопоставлять две столицы. Напротив, он даже предрекает, что «Петербург и Москва - две стороны, или, лучше сказать, две односторонности, которые могут со временем образовать своим слиянием прекрасное и гармоническое целое, привив друг другу то, что в них есть лучшего» [7]. Совершенно согласен с Белинским и А. С. Пушкин, в поэтическом сердце которого гармонично уживаются и любовь к творению Петра, как символу обновления России, и глубокая духовная привязанность к Москве, где живут его самые близкие друзья и где он находит неисчерпаемый источник исторического вдохновения. Тут достаточно вспомнить знаменитые строки из «Медного всадника»: И перед младшею столицей Главой склонилася Москва, Как перед новою царицей Порфироносная вдова.
И соответственно из 6-й главы «Евгения Онегина»:
Москва... как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!
Пушкинское отношение «двуединой любви» к столицам останется в русской культуре доминирующим. Политическая и культурная оппозиция Москвы и Петербурга, особенно в XX в., уже никогда не будет доводиться до раскола, до антиномии (или-или). Они - как две стороны одной медали; как единство мужского (Питер) и женского (Москва) начал, что первым уловил Гоголь; как две половинки яблока, которые лишь вместе образуют органическую целостность. Так, Петербург и правда самый европейский русский город, наши ворота на Запад, без связей с которым Россия не смогла бы ни образоваться, ни творчески существовать. Одновременно Питер -символ России как великой морской державы. В Петербурге видишь конструктивную силу русского духа, его волевое, организующее начало. С другой стороны, в Москве зримее ощущаешь лесное и степное измерение России, ее особое - срединно-сер-
дечное - положение на перепутье речных и сухопутных евразийских дорог. Еще Федор Глинка в стихотворении «Москва» отметил, что это «град срединный, град сердечный, коренной России град!» В Москве больше исконного природного хаоса, самоорганизации и естественности, человеческой простоты и культурной созерцательности. В Москве всегда, вплоть до перестройки, жил дух природного времени, никогда полностью не подчинявшийся времени социальному. Даже градостроительный конструктивистский зуд первых советских пятилеток не сделал Москву с пространственной точки зрения «параллельной и перпендикулярной», как Питер. Кривая московская улочка, изолированно стоящие друг от друга дворянские усадьбы и многоэтажки с массой садиков и двориков разительно контрастируют с домами-колодцами и сплошным камнем Санкт-Петербурга. Питер - символ необратимо текущего социального времени и искусственно созданного культурного ландшафта. В Москве вплоть до последнего времени можно было слышать голос вечности и различать контуры ее естественного природного тела.
2. Три столицы в творчестве Г. П. Федотова
Принципиально новые нюансы в тему российских столиц вносит в XX в. Г. П. Федотов. Он обращается к третьей, древнейшей столице России - к Киеву. «Западнический соблазн Петербурга и азиатский соблазн Москвы, - пишет он, - два неизбежных срыва России, преодолеваемых живым национальным духом. В соблазнах крепнет сила. Из немощей родится богатство. Было бы только третье, куда обращается в своих колебаниях стрелка духа. Этим полюсом, неподвижной православной вехой в судьбе России является Киев, то есть идея Киева» [8, с. 61]. Чем же отечественного мыслителя так привлекает идея Киева? Ответ Федотова в большей степени романтичен, обнаруживая православно-греческие симпатии автора, нежели научно и философски обоснован. «Мы знаем, - утверждает Г. П. Федотов, - что русский Киев лишь очень мало использовал культурные возможности, которые открывала ему сыновняя связь с матерью - Грецией. Говорят, что он даже торопился оборвать и церковные связи, рано утверждая свою славяно-русскую самобытность. Захлестнутый туранской волной, он не сумел создать во всей чистоте на счастливом юге очагов и русской культуры. Но в куполе святой Софии был дан ему вечный символ - не только ему, но и всей грядущей Руси». И ранее: «Теперь нам указывают на Азию и проповедуют ненависть к латинству. Но истинный путь дан в Киеве: не латинство, не басурманство, а
эллинство... Как германство - хочет оно этого или не хочет - не может, не убивая себя, разорвать связи с латинским гением, так и православная Русь не может отречься от Греции» [8, с. 64, 54-55]. Позиция отечественного мыслителя заслуживает того, чтобы рассмотреть ее подробнее.
Во-первых, у Г. П. Федотова мы находим явное противоречие: как можно вернуться к эллинской идее Киева, если сам Киев стремился оборвать связи с Византией? Как раз своим стремлением к национальной самобытности Киевская Русь смогла заложить национальные традиции в архитектуре (шлемо-видные и луковичные купола церквей, знаменитый шатровый стиль) и способствовала появлению совершенно оригинальной иконописи (Феофан Грек, Дионисий и Андрей Рублев). Что касается иконостаса -важнейшего элемента русского православного храма, то мы в греческих храмах его попросту не встретим. Упомянем также о собственно русских традициях святости с культом повседневного личного трудничества и социального служения, заложенных Феодосием Печерским и Сергием Радонежским.
Во-вторых, Г. П. Федотов как-то забывает, что греко-византийское наследие - это не только высокая философская и богословская ученость, традиции духовного подвижничества и высокий уровень государственного управления, но также засилье государственной бюрократии, беспрекословное подчинение церкви власти императора, несмотря на все декларации о симфонии властей, бесконечная череда кровавых дворцовых переворотов. Вспомним и о том, что не без порочного греко-византийского богословского влияния мы получили впоследствии церковный раскол.
В-третьих, киевский период русской истории идеализировать не следует. Борьба за власть в Киеве велась русскими князьями совершенно по-язычески, и среди них были ярые представители западнической идейной ориентации. Достаточно вспомнить того же Святополка Окаянного, который в борьбе с Ярославом пригласил на помощь польские войска короля Болеслава. Прав был Л. Н. Гумилев, писавший, что «в XI в. Польша сблизилась с католическим Западом. Граница двух различных культур пролегла по славянским народам. Сей факт важен для нас потому, что на протяжении всей дальнейшей истории в Древней Руси, а впоследствии и в России постоянно шла борьба двух политических течений: «западнического» (проевропейского) и «почвеннического», выражавшегося в стремлении держаться своих традиций» [9, с. 65-66]. Можно согласиться с Г. П. Федотовым, что Киев как первая столица Руси
символизирует значительный вклад греко-византийской культуры в ее становление, но одновременно через Киев и украинские земли, как мы видим, осуществлялось и латинское, и польское, а потом униатское и иезуитское разрушительное влияние на Россию и русскую культуру. Были свои западнические соблазны и в деятельности знаменитой Киево-Моги-лянской духовной академии, сформировавшейся в XVII в. и оказавшей значительное влияние на становление русской философской и богословской мысли. Так, Г. П. Федотов в своей статье восхищается Софией Киевской, хотя именно перестройка собора Петром Могилой привела к существенному искажению ее первоначального облика. Не забудем и того, что главным идеологом просвещенного абсолютизма Петра, практически не оставлявшего личности никаких прав и свобод, был выпускник Киево-Могилянской академии Феофан Прокопович.
Соответственно, можно утверждать нечто обратное позиции Г. П. Федотова: Киев, исполнив на заре истории Руси свои столичные функции, закономерно и окончательно передал их Северной Руси - Владимиру и Москве, оставшись символом единых древнерусских культурных и государственных корней трех братских восточнославянских народов. Что всегда оставалось живым духовным сердцем не только Киева и Украины, но и всей Руси-России, - так это Киево-Печерская лавра, одна из несокрушимых твердынь православия.
Однако вернемся к Петербургу и Москве, как они видятся Г. П. Федотову. Можно согласиться с ним в том, что Петербург имманентно двойственен: несмотря на всю внешнюю ориентированность на Запад, он одновременно всегда хранил заветы русской истории и культуры. Автор справедливо замечает: «Первое - завет Александра - не сдавать Невской победы, оборонять от ливонцев (ныне финнов) и шведов невские берега. Второе - хранить святыни Русского Севера, самое чистое и высокое в прошлом России» [8, с. 55]. Действительно, Петербург -это не только ученичество у Запада, но и культурное противостояние ему. Он является крайним западным военным и духовным форпостом России-Евразии, как Владивосток является ее крайним восточным форпостом. Недаром первый великий русский политик-евразиец Александр Невский выступает в роли святого покровителя Санкт-Петербурга, а Алек-сандро-Невская лавра с могилами Суворова, Достоевского и многих других гениев отечественной культуры - это подлинный метафизический центр Питера, его непоколебимая духовная ось. Именно в Александро-Невской лавре, где удивительная ти-
шина и особая благодать, ощущаешь кровное евразийское родство Москвы и Петербурга, где сердца двух столиц бьются в унисон.
Обратимся теперь к федотовскому пониманию Москвы. Совершенно непонятно, где увидел в ней мыслитель «азиатский соблазн». Совсем наоборот: именно недооценка своих восточных земель и начал всегда являлась бичом российской внешней и внутренней политики. Правящие круги России всегда смотрели на Запад, в то время как русский народ устремлялся на Восток. Недаром еще Ф. М. Достоевский с горечью писал: «.От окна в Европу отмахнуться трудно, тут фатум. А между тем Азия - да ведь это и впрямь может быть наш исход в нашем будущем, - опять восклицаю я это! И если бы совершилось у нас хоть отчасти усвоение этой идеи - о, какой бы корень был тогда оздоровлен! Азия, азиатская наша Россия, - ведь это тоже наш больной корень, который не то что освежить, а совсем воскресить и пересоздать надо!» [10, с. 465].
Азиатские корни зримо проступают и в облике Москвы. Сама ее градостроительная планировка, где объединены кольцевой и радиальный принципы, отсылает к громовому знаку под коньками русских изб, абсолютно идентичных символу «чакры» («колесу в тысячу спиц»), красующемуся на зданиях и храмах Индии. Кстати, в соответствии с традициями древнего индийского искусства архитектуры (вистары) большинство древних индийских городов спланировано именно по этому принципу. Символично также название «Китай-город», которое происходит, конечно, не от Китая, а в соответствии с наиболее правдоподобной версией от тюркского «катай» - город, крепость. Островерхие кремлевские башни, достроенные московскими мастерами в XVII в., напоминают иерархическую структуру буддийских ступ. Еще более напоминают их высотные здания Москвы, построенные в 50-е гг. и органично вписавшиеся в ее архитектурный облик. Особенно удачным оказалось главное здание Московского университета на Ленинских горах, символизирующее научные и культурные достижения столицы. Есть и православные столичные храмы, в которых отчетливо чувствуется дух Востока. Это и Церковь Покрова в Филях, и храм Николая Чудотворца в Хамовниках, и, конечно, знаменитый Покровский собор на Красной площади, построенный в честь взятия Казани. О том, что в Москве «золотая дремотная Азия опочила на куполах» (С. А. Есенин), говорят и названия московских улиц - Ордынка, Таганка, Арбат.
Вместе с тем Москва вовсе не лишена типично европейских архитектурных черт и примет. Главные
каменные соборы и башни московского Кремля строили, как известно, итальянцы - Аристотель Фио-рованти, Алевиз Новый, Пьетро Антонио Солари. Вот что пишет об Успенском соборе Вильям Блумфилд: «Задуманный как место для особых торжеств - коронования русских царей и возведения в сан митрополитов (позже патриархов) Русской Православной Церкви - Собор Фиораванти являет собой счастливое сочетание двух культур: Русской, с ее Византийским наследием, и Западноевропейской, выраженной в архитектуре итальянского Ренессанса» [11]. Не лишним будет напомнить, какую огромную роль в становлении русской общественно-политической мысли сыграл в XVI в. знаменитый Максим Грек, приехавший в Москву по приглашению Василия III для сверки русских богослужебных книг. Его фигура исключительно символична, ибо он был не только ученым старцем с греческого Афона, но и крупным деятелем итальянского Возрождения, известный как Михаил Триволис. Максимом Греком была заложена самобытная традиция отечественной общественно-политической мысли с ее особым вниманием к нравственной проблематике, к перспективам соборного единения людей, народов и культур. Поучениями Максима Грека духовно окормлялась Избранная Рада, с деятельностью которой связаны успехи раннего периода правления Ивана Грозного. Напомним также и о немецкой слободе в Москве, будущем Лефортово, откуда молодой Петр получил творческий импульс к преобразованию России.
Евразийский столичный дух Москвы, органически вбирающий в себя восточные и западные начала, сохранится и в советский период российской истории. Есть даже свой архитектурный символ этого периода - ВДНХ (Выставка достижений народного хозяйства) с главным фонтаном «Дружба народов» и павильонами, рассказывающими о прошлом и настоящем народов, входивших в Советский Союз. Послеоктябрьский перенос столицы обратно из Петербурга в Москву знаменовал собой новый разворот России на Восток с особым вниманием к развитию ее азиатской части. Как временно и естественно отдала Москва свои столичные функции Питеру для творческого усвоения западных цивилизационных уроков, так же естественно она забрала их обратно, символизируя новый этап объединения Евразии. Советская Россия в прошлом веке сумела достичь больших успехов на восточном направлении, установив тесные связи с Китаем, Монголией, Индией, Ираном, Вьетнамом, арабским миром, помогая им обрести независимость от капиталистических стран Запада и
выступая впоследствии гарантом их национально-политического и культурного суверенитета.
Заканчивая разговор о Москве, следует сказать о ее собственном духовном центре. Троице-Серги-ева лавра была заложена преподобным Сергием Радонежским в семидесяти километрах к северу от столицы и вскоре превратилась в главный центр русской православной жизни, которым она остается и поныне. Во многом благодаря своей относительной удаленности от столицы Лавра избежала польской, французской и немецкой оккупации, сохранила свой церковный статус и религиозные святыни во времена советского атеизма. Обитель, заложенная преподобным Сергием, по справедливому суждению П. А. Флоренского, является осью государственной и культурной жизни России, ее духовной столицей, главной среди всех великих лавр, упомянутых выше. «Тут не только эстетика, - пишет отец Павел, -но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности, и какая-то, труднообъяснимая, но непреклонная мысль: здесь, в Лавре именно, хотя и непонятно как, слагается то, что в высшем смысле должно назвать общественным мнением, здесь рождаются приговоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный суд над всеми сторонами русской жизни. Это - то всестороннее, жизненное единство Лавры, как микрокосма и микроистории, как своего рода конспекта бытия нашей Родины, дает Лавре характер ноуменальности» [12, с 353].
Пока живет Троице-Сергиева лавра - живет и Москва, столица многонациональной России; пока действует Александро-Невская лавра - сохраняет функции северной столицы и Санкт-Петербург; пока молятся монахи в Киево-Печерской лавре -до той поры стоит Киев с украинской землей, не забывая про свои древнерусские корни.
3. Три столицы в постперестроечные времена
Ситуация со столицами радикально меняется в годы перестройки. Глубокий кризис, поразивший Россию в целом, неизбежно проявился в кризисных явлениях, захвативших три столицы.
Так, Киев словно забывает свое прошлое древнерусское столичное бытие, превратившись к настоящему времени в явный и агрессивный оплот антирусских сил. Его скрытый западнический потенциал (самостийничество, униатство и иезуитство) ныне выявились в полной мере, словно воскрес Свято-полк Окаянный, берущий исторический реванш у Ярослава Мудрого. Глубоко прискорбны нападки на Русскую православную церковь и русскую культуру в
целом; символична и постоянная угроза, которая висит над Киево-Печерской лаврой со стороны воинствующих украинских националистов. Остается надеяться, что сила общерусских корней и катастрофические практические результаты новой украинской государственности окажут отрезвляющее воздействие на наших восточнославянских братьев, постепенно заставят украинский народ вернуться, как говорил В. О. Ключевский, на «покинутую им временно прямую историческую дорогу» [13, с. 262].
Санкт-Петербург внешне преобразился в лучшую сторону, особенно после празднования своего трехсотлетия. Он до сих пор остается важным экономическим и культурным центром России, но вот говорить о его полноценной функции северной столицы можно только с очень серьезными оговорками. Даже перенос сюда федеральных судебных органов власти, увы, не повысил его общегосударственного авторитета. Скорее можно констатировать постепенную утрату Питером столичного статуса. Это проявляется и в том, что о нем редко говорят в федеральных СМИ; и в отсутствии ярких государственных и общественных инициатив, которые получили бы общероссийское звучание и значение; и в явно сузившемся антропологическом столичном спектре, т. е. в сокращении числа крупных деятелей науки и культуры, имена которых известны всей России.
Не видно также, чтобы в Петербурге генерировались сильные и оригинальные идеи, нацеленные в будущее, что отличает интеллектуальный ландшафт любой подлинной столицы. Наконец, следует указать на важную символическую деталь: нынешние первые государственные лица России являются выходцами из Петербурга, но трудятся и живут в Москве, не предпринимая никаких видимых усилий по повышению статуса северной столицы. Скорее наоборот, произошедшая недавно передача здания Исаакиевского собора в ведение Русской православной церкви при полном игнорировании мнения простых петербуржцев - это прямой подрыв столичного статуса города, ибо активная и авторитетная общественность, способная влиять на принятие важнейших государственных решений, является еще одним важным атрибутом подлинной столицы. Хочется ошибиться, но Петербург становится всё более периферийным и провинциальным городом, если только не ярким культурно-историческим лубком, красивой внешней оберткой при всё более скудеющем внутреннем содержании. Он всё более напоминает туристическую Венецию с водными экскурсиями и карнавалами, нежели могучий и целе-
устремленный город Петра Великого под покровительством святого Александра Невского.
Однако самые разрушительные перестроечные метаморфозы произошли с Москвой. Сегодня это столица уже другой цивилизации, отличной от той, в которой мы жили раньше. Место понятий о социальном служении и общем благе занял культ личной жизни и сугубо частных интересов. В столице ныне всё ориентирует человека на достижение карьерного успеха, бытового комфорта и удовольствий. Поражает, в частности, огромное количество чревоугод-ных заведений и людей, наводняющих по вечерам все эти китайские, мексиканские и прочие ресторанчики, пивные пабы и кофе-хаусы. Кто хочет жить, чтобы вкусно кушать и весело проводить время, тот найдет в Москве благодатную почву. Одной дегустации блюд разных кухонь мира можно посвятить целую жизнь. Возник совсем уж не русский обычай -проводить в местах общепита деловые встречи, юбилеи и праздники, что свидетельствует о нарастающем межличностном отчуждении. В домашней обстановке общение куда более содержательное и глубокое, нежели за столиком в кафе. Домашняя кулинария, хождение в гости к друзьям и долгие посиделки на кухне - это целый русский мир. Кстати, иностранцы, любящие Россию, во многом ценят ее именно за эти вечерние разговоры по душам, совсем не принятые ни в Европе, ни в США.
Но кто равнодушен к легкому ресторанному общению и к деликатесам, тому Москва предоставляет гигантские возможности для ухода за собственном телом и для приобретения вещей: на каждом шагу фитнес-клубы, солярии, массажные и визажные кабинеты, бесчисленные магазины с обувью, одеждой, мебелью и косметикой на любой кошелек и самый прихотливый вкус. Если же человек стоек перед материальными соблазнами общества массового потребления и болеет каким-нибудь невинным хобби, то здесь для футбольных фанатов и байкеров, водных туристов и сноубордистов - полное раздолье: кафе для общения по интересам, магазины с экипировкой, диски с фильмами и т. п. К сожалению, многие люди свою основную работу терпят только ради денег, позволяющих в свободное время полностью отдаться любимому хобби. В этом есть какое-то прискорбное бегство от жизни, позволяющее спрятаться в иллюзорной раковине от ветров, бушующих в реальном мире. Словом, в Москве ныне люди живут и работают в основном для себя и на себя, в лучшем случае - для своих близких. И вот это-то ощущение утраты людьми духовного единства и нравственной воли к
общему благу, быть может, самое горькое впечатление от нынешней столицы.
Вплоть до самого недавнего времени символом постперестроечной Москвы был огромный свинцово-серый знак Мерседеса, который высился над печально известным «домом на набережной» прямо напротив Московского Кремля. Сейчас его в качестве символа измены евразийскому столичному духу сменил огромный черный Сити, полностью исказивший московский культурный ландшафт. Поражает огромное количество вывесок на английском языке, чудовищное смешение разных архитектурных стилей и уничтожение сотен старых зданий, некогда определявших самобытный историко-культурный облик Москвы. Европа и Азия раньше совмещались в ней гармонично; сегодня здесь господствует эклектика и хаос, словно отражающие хаос в головах живущих людей. Стоит ли удивляться, что на смену прежнему, уважительному, хотя и критическому отношению к Москве приходят раздражение и отчуждение со стороны остальной России, когда столица воспринимается как бесконечный источник бед и разрушительных инноваций, город, существующий исключительно, говоря языком Гегеля, «в себе и для себя»!
Проходя по современной, сытой и самодовольной Москве, невольно задаешь себе вопросы: неужели это и было целью всех наших «реформ» последнего тридцатилетия? Где здесь место Сергию Радонежскому и Феодосию Печерскому, Ярославу Мудрому и Александру Невскому, Суворову и Достоевскому? Им просто нет места в этом мире глобального потребления.
В качестве итога выскажу предельно жесткий тезис: ложная линия цивилизационного развития, избранная Россией в ходе перестройки, оставила народ без подлинных столиц, которые никогда не выступают чисто политическими, хозяйственными или административными центрами страны, но всегда выражают волю народа и его глубинные интересы, являются камертоном для личного и общественного бытия, генерируют стратегические идеи, устремленные в будущие. Сегодня столицы живут одной жизнью, а народ, как и лавры, некогда составлявшие с ними единое целое, - совсем другой. Словом, есть вполне объективный запрос на новую столицу России, которая располагалась бы не в европейской, а в ее азиатской части и которая могла бы стать символом обновления страны.
4. Столица России на Востоке: утопии и реальность
Тема переноса столицы России на Восток имеет давнюю традицию обсуждения. В самом
деле, даже простой взгляд на карту нашей Родины показывает, что две трети ее территории относятся к азиатской части, включающей Сибирь и Дальний Восток, в то время как ее столицы находятся в Европе, причем сегодняшняя Москва ближе к Восточной Европе, чем к Уралу. При этом нынешнее благосостояние России почти полностью зависит от сибирских природных ресурсов (нефти, газа, угля, металлов). К тому же в условиях глобального экологического и продовольственного кризисов огромное значение приобретают возобновляемые природные богатства ее восточной части (воздух, вода, древесина, почвы, лекарственные растения), а также рекреационные ресурсы. При этом особая задача - системный переход от исключительно ресурсной эксплуатации Сибири, к ее устойчивому социально-экономическому, научно-технологическому и культурному развитию. Из российской периферии она должна превратиться в ее динамичный и относительно самостоятельный центр, без чего Россия не сможет эффективно отвечать на цивилизационные вызовы и продуктивно использовать открывающиеся возможности на своем восточном направлении.
Важно также напомнить, что обладание Сибирью является одним из главных условий российской геополитической и военной мощи. Именно Сибирь делает Россию великой евразийской державой, которая связывает ее дальневосточную и европейскую части. Кроме того, отсюда пролегают кратчайшие пути с Севера на юг Евразии, в Индию. Не иметь сегодня живой и активно действующей столичной опоры в точке пересечения широтных и меридиональных транс-портно-энергетических коридоров Евразии [14], особенно в условиях активного продвижения Китаем его стратегического проекта «Новый шелковый путь», -значит обрекать себя на положение не субъекта, а объекта мирового политического действия с перспективой утратить статус великой державы. Кстати, сам Китай таковыми считает только себя и Соединенные Штаты Америки, а Россия рассматривается как «страна, получающая выгоды от развития Китая» [15, с. 73]. Трудно не согласиться с общим выводом, который делает один из авторитетных авторов, изучающих современный Китай: «.Партнерство с такой страной, как сегодняшний Китай, требует от России всё большей тщательности, подготовки и учета собственных интересов» [15, с. 85]. Но свои стратегические национальные интересы в виде проведения последовательной и многовекторной восточной политики надо подкреплять сильными и своевременными государственными решениями.
Стратегическую задачу переноса центра (или одного из центров) российской жизни на Восток всегда осознавали наиболее крупные умы России. Так, В. И. Вернадский писал: «По мере того, как начинается правильное использование наших естественных производительных сил, центр жизни нашей страны будет всё более передвигаться, как это давно уже правильно отметил Д. И. Менделеев, на восток, - должно быть в южную часть Западной Сибири. Россия во всё большей и большей степени будет расти и развиваться за счет своей Азиатской части, таящей в себе едва затронутые зиждительные силы. Это должна всегда помнить здравая государственная политика, которая должна смотреть всегда вперед, в будущее» [16, с. 563]. Таким образом, задача сохранения и процветания России подразумевает целенаправленное формирование ее политического, хозяйственного и культурного центра на востоке, в Сибири, что вряд ли возможно без придания одному из ее городов столичного статуса.
Здесь важно учитывать и внутриполитический аспект: если та же Сибирь не важнейший центр России, то никто туда добровольно не поедет, никакие ресурсы там не останутся и никто вкладывать деньги в ее технологически перспективные, а не сырьевые отрасли никогда не будет. Никто ведь не вкладывает в летнюю дачу больше, чем в ремонт квартиры, где живет постоянно. Пока Сибирь не родина для очень многих людей, включая представителей власти, до той поры она осуждена оставаться колонией внутри страны, особенно ее аграрные и горные регионы. Существует и безошибочный исторический критерий того, осуществляется ли развитие Сибири (а значит, и всей России) успешно: вектор миграционных потоков на ее территории должен быть направлен с Запада на Восток, а не наоборот, как сейчас.
Понятно, что официальный перенос столицы из Москвы в Сибирь является на данный момент утопией. Да этого делать и не нужно. Достаточно было бы по аналогии с Санкт-Петербургом, куда перенесли органы высшей судебной власти страны, перенести в один из крупных сибирских городов (Омск, Новосибирск или Томск) деятельность Совета Федерации. Эту разумную идею высказал на Российском философском конгрессе еще в 2009 г. декан философского факультета Новосибирского университета проф. В. С. Диев. Этот ход был бы сильным и с внешне-, и с внутриполитической точек зрения, ибо четко зафиксировал бы роль восточного вектора нашей политики, а также морально поддержал население сибирских регионов, которое чувствует себя заброшенным. Законодатели же, попав в новую среду, смогли бы де-
тальнее вникнуть в проблемы сибирских регионов, непосредственно почувствовать пульс их жизни. Всестороннее развитие России Азиатской могло бы стать приоритетной задачей деятельности Совета Федерации. К тому же в новом и не столь большом, как Москва, городе меньше условий для коррупции и соблазна решения сугубо личных проблем. Близость же сибирских научно-образовательных центров позволит в полной мере использовать их наработки и интеллектуальный потенциал.
Есть и еще один серьезный аргумент в пользу «столичности» сибирских городов, позволяющий опровергнуть утверждение О. Вендиной о том, что «в стране крупные города есть, но большинство из них - это промышленные центры, лишенные столичных функций и столичного населения» [3, с. 92-93]. Важнейшие критерии «столичности», о чем писалось выше, - это активная общественность, а также способность генерировать идеи и общественные инициативы общероссийского масштаба. Можно напомнить, что идея «Бессмертного полка» - инициатива томской общественности, а Новосибирский университет на базе Академгородка одним из первых в России реализует «третью миссию» университета, которая, помимо генерации новых знаний и технологий, подразумевает создание на базе и под эгидой университета инновационных предприятий, материализующих интеллектуальную продукцию сотрудников (см.: [17]). Можно привести и другие аргументы в пользу «столичности» крупных сибирских городов. Так, благодаря усилиям ученых и экологической общественности Барнаула и Новосибирска в 2002 г. был создан Международный координационный совет «Наш общий дом Алтай», объединяющий представителей органов государственной власти, науки и общественных организаций Алтайского края и Республики Алтай (Россия), Восточно-Казахстанской области (Казахстан), Баян-Ульгий-ского и Ховдского аймаков (Монголия), Синьцзян-Уйгурского автономного района (Китай). Это орган уже в течение пятнадцати лет достаточно успешно координирует международную деятельность по устойчивому эколого-экономическому и культурному развитию всего так называемого Большого Алтая как исторически сложившейся природной и культурной целостности (см.: [18]).
Если раньше простой народ России двигался на Восток, а власть чаще всего смотрела на Запад, то теперь пора всем миром обратить взор на Россию Азиатскую, особенно в условиях усугубляющегося глобального мирового кризиса, когда именно «исход к Востоку» может оказаться спасительным не только
Вестник Омского университета 2017. № 3(85). С. 37-45
ISSN 1812-3996-
для нас, но для многих других стран и народов. Утверждение «третьей», а исторически «четвертой» столицы за Уральским хребтом стало бы важным символическим актом, подтверждающим статус
нашей страны как великой евразийской державы, имеющей ясные исторические перспективы и играющей важнейшую роль в судьбах мира.
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Москва-Петербург: pro et contra. Диалог культур в истории национального самосознания. Антология. СПб. : РХГИ, 2000. 712 с.
2. Образ страны: Русские столицы. Москва и Петербург. М. : МИРОС, 1993. 160 с.
3. Вендина О. И. Москва и Петербург. История об истории соперничества Российских столиц // Полития. 2001. № 3. С. 71-93.
4. Диев В. С., Иванов А. В., Разумов В. И. Философия Сибири (к постановке проблемы) // Вестн. Ом. унта. 2014. № 4 (74). С. 76-83.
5. Аксаков И. С. О державности и вере. Минск : Белорусская Православная Церковь, 2010. 608 с.
6. Герцен А. И. Москва и Петербург. URL: http://genius-loci-msk.livejournal.com/1053.html (дата обращения: 05.05.2017).
7. Белинский В. Г. Петербург и Москва. URL: http://az.lib.rU/b/belinskij_w_g/text_1250.shtml (дата обращения: 05.05.2017).
8. Федотов Г. П. Судьба и грехи России: (избр. ст. по философии русской истории и культуры) : в 2 т. СПб. ; София, 1991. Т. 1. 352 с.
9. Гумилев Л. Н. От Руси к России. М. : Экопрос, 1992. 336 с.
10. Достоевский Ф. М. «Человек есть тайна.». М. : Известия, 2003. 573 с.
11. Блумфилд В. Итальянский ренессанс и перестройка Московского Кремля // Слово / Word. 2008. № 57. URL: http://magazines.russ.ru/slovo/2008/57/br2.html (дата обращения: 05.05.2017).
12. Флоренский П. А., свящ. Соч. : в 4 т. М. : Мысль, 1996. Т. 2. 877 с.
13. Ключевский В. О. Значение преп. Сергия Радонежского для русского народа и государства // Жизнь и житие Сергия Радонежского. М. : Сов. Россия, 1991. С. 259-273.
14. Моханти А., Иванов А. В. Союз Индии, России и Китая: от деклараций - к реальным проектам // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12, Полит. науки. 2015. № 2. С. 49-59.
15. Виноградов А. О. Новый тип отношений и новый шелковый путь. К вопросу о внешнеполитических инновациях Китая // Китай в мировой и региональной политике. История и современность. М. : Ин-т Дал. Востока РАН, 2015. Вып. 20. С. 69-85.
16. Вернадский В. И. Биосфера и ноосфера. М. : Айрис-пресс, 2004. 576 с.
17. «Третья миссия» университета в современной России: новации и интеллектуальные традиции : сб. науч. тр. V Сибир. филос. семинара. Новосибирск, 2016. 276 с.
18. Ротанова И. Н., Иванов А. В., Журавлева С. М., Ефремов Г. А. Большой Алтай: биосферно-культурная уникальность как потенциал межгосударственного сотрудничества // Развитие территорий. 2016. № 1 (4). С. 93-106.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Иванов Андрей Владимирович - доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии, Алтайский государственный аграрный университет, 386047, г. Барнаул, Россия, Красноармейский пр., 98; e-mail: ivanov_a_v_58@mail.ru.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Иванов А. В. Судьба трех столиц: взгляд из Сибири // Вестн. Ом. ун-та. 2017. № 3(85). С. 37-45. DOI : 10.25513/1812-3996.2017.3.37-45.
INFORMATION ABOUT THE AUTHORS
Ivanov Andrei Vladimirovich - Doctor of Philosophy, Professor, Head of the Department of Philosophy, Altai State Agrarian University, 98, Krasnoarmeysky pr., Barnaul, 386047, Russian; e-mail: ivanov_a_v_58@mail.ru.
FOR CITATIONS
Ivanov A. V. The fate of the three capitals: view from Siberia. Vestnik Omskogo universiteta = Herald of Omsk University, 2017, no. 3(85), pp. 37-45. DOI: 10.25513/1812-3996.2017.3.37-45. (In Russ.).
