CC BY
23
развитие ОЭФ всегда приводит к расширению числа собственников средств производства, а также появлению новых инструментов частной собственности. Будущая экономика - экономика знаний, поэтому основным капиталом в ней будут являться не только высокотехнологичное производственное оборудование, но
и результаты интеллектуальной деятельности. И если в российских условиях всё ещё трудно поощрять создателей новых технологий и изобретений высоким уровнем заработной платы, как это делается в развитых странах, то, может быть, следует применить более решительные действия?
Библиографический список
1. Сталин И.В. О диалектическом и историческом материализме. http://www.marxists.org/russkij/stalin/t14Л14_55.htm (дата обращения: 25.01.2013).
2. Первобытное общество. Википедия: http://ru.wikipedia. огдЛ^/Первобытное_общество (дата обращения: 25.01.2013).
3. Уровень образования и экономическое развитие. Экс-пертно-аналитический интернет-портал: Центр гуманитарных технологий: http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/2006/ 475 (дата обращения: 25.01.2013).
4. Доклад о человеческом развитии 2011. Интернет-сайт Программы развития Организации Объединенных Наций:
http://hdr.undp.org/en/reports/global/hdr2011 (дата обращения: 25.01.2013).
5. Джон Лернер. Развитие механизмов стимулирования российских инновационных институтов // доклад на Московском международном форуме «Открытые инновации», 2012.
6. Что заставляет людей работать? Интернет-портал Группы компаний HeadHunter: http://vladivostok.hh.ru/ article.xml?articleId=464 (дата обращения: 25.01.2013).
7. Мисюк А. Неизвестный Маслоу. Интернет-сайт школы Александра Репьева: http://www.repiev.ru/artides/Maslow-Unknown.htm (дата обращения: 25.01.2013).
УДК 81'42
СУБЪЕКТ ЮРИДИЧЕСКОГО ДИСКУРСА В СВЕТЕ ТЕОРИЙ ПОСТМОДЕРНИЗМА И АНТРОПОЦЕНТРИЗМА
© О.А. Крапивкина1
Иркутский государственный технический университет, 664074, Россия, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
В данной статье осуществлен анализ статуса Субъекта в юридическом дискурсе в свете постмодернистских концепций и антропоцентристских установок. Автор доказывает несостоятельность общепринятой точки зрения на юридический дискурс как дискурс, лишенный личностного начала, субъект которого скрывается за безличными и неопределенно-личными высказываниями или репрезентирует себя с помощью институциональных маркеров. Выделяются варианты позиционирования Субъекта в различных жанровых образованиях англо-американского и русскоязычного юридического дискурса. Библиогр. 18 назв.
Ключевые слова: субъект; другой; юридический дискурс; антропоцентризм; постмодернизм.
SUBJECT OF LEGAL DISCOURSE IN THE LIGHT OF POSTMODERNISM AND ANTHROPOCENTRISM O.A. Krapivkina
Irkutsk State Technical University, 83 Lermontov St., Irkutsk, Russia, 664074.
The article analyzes the status of the Subject in legal discourse in the light of postmodernism and anthropocentrism theories. The author disproves the generally accepted point of view on legal discourse as an absolutely impersonal type of discourse, the Subject of which is hidden by impersonal and indefinite constructions or is represented by institutional markers. The ways of positioning the Subject in different genres of Anglo-American and Russian legal discourse are distinguished. 18 sources.
Key words: Subject; the Other; legal discourse; anthropocentrism; postmodernism.
Целью настоящей статьи является анализ статуса Субъекта в юридическом дискурсе в свете постмодернистских концепций и антропоцентристских установок. Материалом для исследования послужили письменные англо-американские и русскоязычные судебные тексты, опубликованные на интернет-сайтах Верхов-
ного суда США, Конституционного суда РФ, на сайте корпорации «Консультант Плюс».
В рамках современного дискурсивного анализа ярко вырисовываются два радикально противоположных направления: постмодернизм с его постулатом о «смерти субъекта» и антропоцентризм с его интере-
1Крапивкина Ольга Александровна, кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков №2 для технических специальностей, тел.: 89041317565, e-mail: [email protected]
Krapivkina Olga, Candidate of Philology, Associate Professor of the Department of Foreign Languages no.2, tel.: 89041317565, email: [email protected]
сом к «человеку в языке». Отправной точкой постмодернистской концепции «смерти субъекта» служит постулат об отсутствии реального Субъекта коммуникации с присущей ему индивидуальностью. Его сменил скриптор - воспроизводитель дискурсивных практик экспертного сообщества. Противоположное направление исследований - антропоцентризм - исходит из аксиомы, выдвинутой Ю.С. Степановым, о том, что «язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка» [12, с.49], исследует средства выражения личностных смыслов в дискурсе.
При такой разнополярности особенный интерес представляет исследование лингвистических характеристик Субъекта в априори деперсонализированном институциональном типе дискурса - юридическом.
Проблема Субъекта в дискурсе является предметом активного обсуждения лингвистов, поскольку «именно здесь, - пишет М. Фуко, - в том, кто держит речь и, еще глубже, владеет словом, - именно здесь сосредоточивается весь язык» [13, с.326].
Понятие «Субъект» универсально в гуманитарных науках, где имеет тенденцию к замещению таких понятий, как «индивид», «автор», «личность», «говорящий», «эго». Оно признается в качестве одного из основополагающих в работах многих исследователей: Э. Бенвениста, М. Фуко, М. Бубера, Ж. Лакана и др. (Benveniste, 1966; Foucault, 1966; Бубер, 1993; Lacan, 1977 и др.). Термин «Субъект» мигрирует по семантическим полям и дискурсивным областям, являясь «и грамматической, и почти юридической категорией» [8, с.72]. Например, Субъект Лакана - одновременно лингвистическая сущность и Субъект подчинения закону символического. Он может быть то активным, то пассивным: «Я» может выступать Субъектом утверждения или политического образования [18].
В большинстве исследований одним из важнейших лингвистических признаков юридического дискурса признается обезличенность2. Отмечается, что личность Субъекта нивелируется в юридических текстах -продуктах безликого ЗАКОНА. Данные идеи перекликаются с положениями постмодернизма, представители которого производителями дискурсов признавали не отдельных индивидов, а то или иное институциональное образование, деперсонализирующее Субъекта. Разрушение личности и исчезновение Субъекта дискурса описываются идеологами постмодернизма в терминах «смерти субъекта» (М. Фуко, Р. Барт), «смерти автора» (Р. Барт, Ю. Кристева), коммуникативного НИЧТО (Ж. Бодрийяр) и в характерном для постмодерна вопросе «Кто говорит?» (У. Эко). Тема исчезновения Субъекта стала общим топосом постмодернизма, в рамках которого получила различные наименования: «кризис индивидуальности», «теория антигуманизма», «деперсонализация», «децентрация» Субъекта и т.д.
2Крапивкина О.А. Местоименные маркеры субъекта высказывания в юридическом дискурсе // Вестник Иркутского государственного технического университета. 2010. № 7. С.331-336.
С точки зрения постмодернизма само использование термина «Субъект» - не более чем дань классической философской традиции: так называемый анализ Субъекта, согласно М. Фуко, на деле есть анализ условий, при которых возможно выполнение неким индивидом функции Субъекта». В работе «Что такое автор?» М. Фуко начинает формулировку данной темы с цитаты Беккета: «Какая разница, кто говорит, -сказал кто-то, - какая разница, кто говорит» [14, с. 15]. В этом безразличии и проявляется устоявшийся тезис постмодернизма об исчезновении Субъекта дискурса.
Трактовка «смерти субъекта» не только воплощается в стирании всех индивидуальных характеристик Субъекта, но и представляет собой полное освобождение текста от его власти и полное освобождение Субъекта от ответственности за свои высказывания. Кроме того, она фактически является, по М. Фуко, особым приемом самоустранения, самоликвидации, который используется самим же автором в целях создания собственного имиджа и закрепления значимости своего имени. «Всевозможными уловками, которые пишущий Субъект устанавливает между собой и тем, что он пишет, он запутывает все следы, все знаки своей особой индивидуальности. Все это известно; и прошло уже немало времени с тех пор, как критика и философия засвидетельствовали это исчезновение или эту смерть автора» [14, с. 14].
На смену понятию «Субъект» постмодернизм выдвигает понятие скриптора, фигуры, типичной для институциональных жанров юридического дискурса, снимающей претензии на статус производителя или хотя бы детерминанты текста.
Следуя французской традиции дискурсивного анализа (М. Пеше, М. Фуко, Ж. Деррида, П. Серио и др.), Субъектами производства и распространения дискурсов следует признать не отдельных индивидов, а то или иное институциональное образование, задача которого - определение того, что можно, а что нельзя говорить (Фуко, 1996; Фуко, 2006). По словам М. Фуко, «самая поверхностная и зримая форма этих систем ограничения конституируется тем, что можно было бы объединить под именем ритуала; ритуал определяет квалификацию, которой должны обладать говорящие индивиды <...>, ритуал определяет жесты, поведение, обстоятельства и всю совокупность знаков, которые должны сопровождать дискурс. Религиозные, юридические, терапевтические, а также частично-политические дискурсы совершенно неотделимы от такого выполнения ритуала, который определяет для говорящих субъектов одновременно и их особые свойства, и отведенные им роли» [14, с. 70].
Субъект обретает некоторую (ограниченную) легитимность только как воспроизводитель дискурсивных практик того или иного института или, в других терминах, - экспертного сообщества, которое навязывает ему свою идеологию, свои правила поведения, определяющие содержание дискурса и способы его производства, превращая Я-как-Я в Я-как-Другой. Субъект приучается видеть в этом Другом себя, приучается думать, что говорю Я. Как заметил Э. Бенвенист, «слова гениального французского поэта А. Рембо ]в
est un autre (Я - это кто-то другой) представляют собой характерное выражение такого душевного состояния, когда Я как бы отделяется («отчуждается») от человека» [2, с. 264]. «Я для меня мало, кто-то из меня вырывается упрямо», - писал В. Маяковский. «А тот, который во мне сидит ...», - развивал ту же тему В. Высоцкий. Приведенные цитаты служат своего рода эмблемой взглядов Ж. Лакана, который говорит о дискурсивной природе Другого («бессознательное - это дискурс Другого»), исходя из того, что место Другого -общепринятые формы речевой практики, дискурс большинства [5].
Вопросы, связанные с осмыслением Другого, получили освещение в работах М.М. Бахтина, Ж. Бод-рийяра, С. Жижека, Ж.П. Сартра, Ж. Отъе-Ревю, Р. Салецл и др. Так, Ж.П. Сартр пишет о том, что Другой конституирует Я как совершенно новый тип, становится посредником в отношениях Я с собой, соглядатаем его мыслей и ощущений [10]. Дистанция между Я и Другим преодолевается, при этом Другой включается в субъективность наряду с Я, становится одним из центров, формирующих её целостность и идентичность.
Примером подобного рода включения Другого может служить дискурс судебного решения, Субъект которого, выступая в институциональной ипостаси, усваивает нормы, стереотипы, своеобразный «кодекс чести», присущий членам экспертного сообщества, причастность к которому он манифестирует, реферируя к себе с помощью коллективного имени:
The court thus concludes from these evidences that defendant made an election and chose allegiance to the Emperor of Japan, rather than citizenship in the United States at his majority (United States v. Minoru Yasui).
The Court holds that the imposition and carrying out of the death penalty in these cases constitute cruel and unusual punishment (Furman v. Georgia).
В данном случае Конституционный суд Российской Федерации считает необходимым установить, что суды общей юрисдикции не вправе отказывать в рассмотрении частных жалоб (Постановление Конституционного суда РФ № 7-П).
Как явствует из примеров, Субъект маскирует личностное начало, используя в целях самореференции коллективное имя, маркирующее его неразделимость с Другим. Субъект демонстрирует, что высказывания не находятся в его власти, а его интенции, как бы сильны они ни были, не определяют конечный смысл дискурса. Имя Другого выступает механизмом выражения сопричастности Субъекта с целью придания решению объективного и властного характера, создания у адресата впечатления, что за текстом стоит не слабое человеческое существо, не чуждое эмоций и предвзятости [18], а древний могущественный орган - суд - олицетворение ЗАКОНА и ^РАВЕДЛИ-ВОСТИ. Коллективные имена являются не только индикаторами неразделимости Субъекта и Другого, но и позволяют Субъекту снять с себя персональную ответственность за дискурс.
Другой оказывает непосредственное воздействие на дискурсивные практики Субъекта. Так, судебная
практика ограничивает пределы усмотрения Субъекта при производстве судебного решения. Позволим себе привести объемную цитату из работы классика русского правоведения Г.Ф. Шершеневича, которая ярко передает диалектическую связь Субъекта и Другого: «Судебная практика <...>, масса решений, нарастающая с каждым годом все крепче и крепче, опутывает наш суд, который, как лев, запутавшийся в сетях, бессильно подчиняется своей участи, отказывается от борьбы и живет разумом высшей судебной инстанции. В настоящее время вся задача практика заключается в том, чтобы подыскать кассационное решение на данный случай. Борьба перед судом ведется не силой логики, не знанием соотношения конструкции института и системы права, не искусством тонкого толкования законов, а исключительно ссылкой на кассационные решения <...>. Печальное явление составляют судебные решения, где мы не находим юридических мотивов и соображений, а только указание номеров решений <...>. Авторитет кассационных решений отучил наших практиков от самостоятельного мышления, от собственного юридического анализа <...>. Раз сложившиеся отношения крепко стягивают всех, и каждый новый пришелец в судебном мире должен непременно ему подчиниться» [15].
Иными формами Другого, детерминирующего дискурсивные практики Субъекта, могут выступать общественное мнение, политические и религиозные воззрения, общечеловеческие ценности («высший уровень» Другого). Другой появляется и в непредвиденном смысле, и в «чужих», «непрошенных» словах посреди собственных, и в выборе языковых средств [9, с. 54].
Итак, постмодернизм предпринял всевозможные меры в плане устранения «ненужной» фигуры, именуемой Субъектом, избавившись от него как от реальной личности, стоящей за текстом, так и от его предполагаемых интенций, помещенных в самом тексте, противопоставив безликому носителю информации Говорящего, производящего свои действия здесь и сейчас, несущего личную ответственность за них. Это - «безличное поле, не имеющее формы синтетического сознания личности или субъективной самотождественности» [7, с. 112].
Противоположное направление - антропоцентризм, - присущее современной лингвистической парадигме, в центр ставит разработку проблем, связанных с понятием «человек в языке» (Бенвенист, 1974; Степанов, 1975; Кубрякова, 1991; Арутюнова, 1999; Антропологическая лингвистика, 2003 и др.). Антропоцентрическая парадигма выводит человека в центр порождаемого им дискурса и изучает последнего в связи с сознанием говорящего, поскольку за каждым дискурсом стоит индивид, обладающий волей, потребностями, интересами, намерениями и желаниями.
Примером подобного рода дискурса, Субъект которого создает дискурс, содержание которого не согласуется с предпониманием Другого, позиционирует себя как личность, способная отразить «свое внутреннее состояние, свои эмоции и свой интеллект, свое отношение к предметному и непредметному миру» [1:
4] и строящая дискурс «по законам собственной речевой деятельности и общения» [4: 51], является особое мнение судьи. Рассмотрим пример:
Аргументация Конституционного суда, если это можно назвать так, полностью меняет общепринятые представления о верховенстве Конституции, ее соотношении с законодательством, пределах ее толкования и собственных правовых позициях Конституционного суда, которые свободно могут меняться «в духе времени». С этой точки зрения, конечно, можно оправдать все, что угодно, но это будет за пределами права (Особое мнение Кононова А.Л. по Постановлению Конституционного суда РФ № 13-П).
Конституционный строй, замешанный на крови, людском горе и бедах, как дорога, не ведущая в храм, теряет свое основное предназначение - служить человеку.... На деле же опрокинутой оказалась вся пирамида основных конституционных ценностей. Указ Президента не столь безобиден, как пыталась представить его президентская сторона. Я полагаю, что им допускалось использование Вооруженных Сил при разрешении внутреннего конфликта (Особое мнение Лучина В.О. по Постановлению Конституционного суда РФ № 10-П).
Данный дискурс представляет собой выражение автономной воли Субъекта, сознательно предопределяющего речевую деятельность. Он с неизбежностью носит черты человеческой субъективности. Субъект предстает в качестве самого себя, как автор и исполнитель личностного бытия. В феноменологическом дискурсе он уже живет другой логикой, не зависимой от логики ДЭС. Он продуцирует дискурс, в котором находят отражение не только его профессиональные знания и опыт, но и индивидуальное сознание, мировоззрение, внутренний мир, личностная квалификация событий, то есть дискурс, напрямую подчиненный «произволу говорящего». В таком дискурсе он может проявить себя как интеллектуальное (рациональное/нерациональное, мыслящее, сомневающееся), духовное, физическое, ощущающее и чувствующее существо, способное размышлять, делиться мыслями, ощущениями и оценками, выражать убежденность, делать выводы. Сообщая информацию и выражая свое отношение к ней, Субъект отбирает определенные языковые средства, рассчитывая на тот или иной коммуникативный эффект.
Наиболее ярко личностная ипостась проявляется в оценках и суждениях Субъекта, эксплицитно репрезентированного местоимением 1-го лица единственного числа. Эта особенность стоит за следующим примером:
I regret that I cannot put into more impressive words my belief that, in their conviction upon this indictment, the defendants were deprived of their rights under the Constitution of the United States (Justice Holmes' Dissenting, Abrams v. United States).
I do not myself believe in rigid adherence to stare decisis in constitutional cases; but I do believe that we should be consistent rather than manipulative in invoking the doctrine. To tell the truth, it does not surprise me
(Justice Scalia's Dissenting, Lawrence v. Texas).
I regret sincerely that I am unable to agree with the judgment in this case, and that I think it my duty to express my dissent (Justice Holmes' Dissenting, Lochner v. New York).
Особенностью данных высказываний является то, что Субъект выступает в двух ипостасях - Я-как-Другой, в роли судьи, и Я-как-Я, как личность, дистанция между которыми в данном типе дискурса преодолевается. Тем не менее, поскольку законы данного жанра позволяют до определенных пределов освободиться от власти Другого, Субъект - верховный судья США Скалия создает высказывание, имеющее явную феноменологическую природу, маркируя свою личностную ипостась с помощью местоимений I, me, усилительного myself. Модальная конструкция to tell the truth указывает на степень его искренности, а предикат полагания believe подчеркивает субъективность суждения. В момент пересечения Я-феномено-логического и Я-институционального и сталкиваются в неповторимом взаимодействии уровни и аспекты личностных и институциональных проявлений Субъекта, образуя многомерный и многообразный мир, мир, в котором невозможна слишком большая дистанция между обоими Я [3].
Будучи свободным творцом в юридическом дискурсивном пространстве, такой Субъект, как правило, не пользуется готовыми моделями высказывания, а создает их, обращаясь к своему языковому опыту. С помощью средств субъективной модальности believe, should, полагаю Субъект открыто выражает собственную точку зрения, отношение к действительности без оглядки на Другого, поскольку дискурс больше не находится во власти последнего - он не обязан согласовывать его с ним.
Я-Субъект свободен и в выборе способов позиционирования, определяя, какие грани своего Я раскрыть, а какие блокировать, какие языковые механизмы для этого использовать: с помощью я-парадигмы позиционировать себя как автономную личность, либо с помощью мы-высказываний подчеркнуть сопричастность к той или иной группе. Я-Субъект в пространстве одного дискурса может проявить сразу несколько ипостасей, обнаруживая многогранность своей личности. В каждой конкретной ситуации, руководствуясь определенными целями, Субъект имплицитно или эксплицитно выделяет ту или иную ипостась сложного и многоаспектного Я.
Тем не менее, утверждая свободу Я-Субъекта, возможную только в условиях принятой на себя ответственности за результаты дискурсивной деятельности, целесообразно вспомнить, что теоретики постмодернизма справедливо отвергают возможность «присвоения» дискурса Субъектом, отказываясь видеть в нем источник смысла, критикуя понятие самодостаточного Субъекта, свободного от идеологии и власти (П. Се-рио, М. Пеше, Л. Альтюссер и др.). Согласно Л. Аль-тюссеру, способность произносить я, т.е. способность позиционировать себя как автономную личность, в конечном итоге задается властными структурами. «Субъект - существо, лишенное свободы за исключе-
нием «свободы принять свое подчинение» [16, с. 123].
Другой оказывает воздействие и на Я-Субъекта, его взгляды, убеждения и оценки, навязывая ему свою идеологию, поскольку часто люди просто цитируют то, что им предшествует в различных контекстах (за них говорит Другой). И, поскольку Субъект всегда детерминирован Другим, невозможно сказать, является ли он самим собой. Чтобы остановить этот бесконечный процесс, можно говорить об относительной свободе Субъекта, о ком-то, кто претендует на то, чтобы зваться суверенным Субъектом, то есть «тот есть «ego», кто говорит «едо» [2, с. 294].
Таким образом, следуя взглядам представителей антропоцентризма, мы полагаем, что и за юридическим дискурсом можно усмотреть личностное начало Субъекта. Однако возможность позиционирования Я-как-Я детерминирована степенью свободы Субъекта от Другого, который в большинстве юридических дискурсивных практик включает механизмы отвержения, исключения, вступающие в действие, когда Субъект формулирует не поддающиеся ассимиляции высказывания. Получив возможность обозначить себя как Я, Субъект генерирует дискурс, в котором находят отражение его индивидуальное сознание, мировоззрение, внутренний мир, личностная квалификация событий, то есть дискурс, имеющий явную феноменологическую природу.
Разная степень детерминированности Субъекта Другим позволяет предположить разнообразие вариантов его позиционирования в процессе коммуника-
ции, способствует выделению в языке группы единиц, маркирующих видение его места в диалектике с Другим.
Как показал анализ фактического материала, для жанровых образований юридического дискурса, балансирующих между полюсами «институциональность - персональность», характерны следующие варианты репрезентации Субъекта:
а) элиминация Субъекта из дискурса;
б) устранение личностного начала Субъекта за счет определенных лингвистических приемов с целью солидаризации, идентификации Субъекта с группой, разделения ответственности, акцентирования институциональной роли;
в) позиционирование уникальности, автономности Субъекта, представление его как обладателя свободной воли, который несет личную ответственность за высказываемые пропозиции в виде заполненной я-валентности.
Таким образом, в жанровом пространстве письменного юридического дискурса можно обнаружить не только деперсонализированные, абсолютно обезличенные образования - продукты Другого, но и те, в которых Субъект представлен максимально эксплицитно и его личность не маскируется с помощью каких-либо языковых приемов. Выявленное градуированное проявление субъектности в юридическом дискурсе мы расцениваем как наиболее значимый результат данного исследования.
Библиографический список
1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.
2. Бенвенист Э. Общая лингвистика: пер. с фр. М.: Прогресс, 1974. 448 с.
3. Бондаренко А.Ф. Психологическая помощь: теория и практика: учебное пособие. М.: НФ Изд-во «Класс», 2001. 336 с.
4. Брандес М.П. Стилистика немецкого языка. М.: Высш. шк., 1990. 320 с.
5. Крапивкина О.А. Местоименные маркеры субъекта высказывания в юридическом дискурсе // Вестник Иркутского государственного технического университета. 2010. № 7. С.331-336.
6. Лакан Ж. Семинары. Книга 11: Четыре основных понятия психоанализа: пер. с фр. М.: Гнозис / Логос, 2004. 304 с.
7. Лощилин А. Н. Философия творчества / под общ. ред. А.Н. Лощилина, Н.Ф. Французова. М.: ФО, 2002. 142 с.
8. Мэйси Д.О субъекте у Лакана // Логос. 1999. № 5. С. 66-80.
9. Отье-Ревю Ж. Явная конститутивная неоднородность: к проблеме другого в дискурсе // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса / общ. ред. и вступ. ст. П. Серио. М.: Прогресс, 1999. 416 с.
10. Сартр Ж.П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической
онтологии: пер. с фр. М.: Республика, 2000. 639 с.
11. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса / общ. ред. и вступ. ст. П. Серио. М.: Прогресс, 1999. С.54-94.
12. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. М.: Наука, 1975. 696 с.
13. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук: пер. с фр. СПб.: A-cad, 1994. 407 с.
14. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет: пер. с фр. М.: Касталь, 1996. 448 с.
15. Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. Казань, 1893. 244 с.
16. Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses (Notes towards an Investigation) [Text] / L. Althusser // Lenin and Philosophy and Other Essays. - N.-Y.: Monthly Review Press, 2001. P.85-131.
17. Goodrich P. Legal Discourse: Studies in Linguistics, Rhetoric and Legal Analysis [Text] / P. Goodrich. - L.: Macmillan, 1987. 266 p.
18. Lacan J. Ecrits. A Selection [Text] / J. Lacan. - N.-Y.: W.W. Norton & Company, 1977. 376 p.
