CC BY
43
О. И. Кирьякова. Специфика переводов антонимов базовых лексем "joy" и «радость».
Работу Миллера характеризует точность в передаче формы и пестрота в воспроизведении лек-сико-стилистических особенностей. Некоторая примитивность в передаче мыслей автора, клиши-рованность выражений, смешение лексики, - все это не позволило переводчику довести свое произведение до высокого художественного уровня оригинала. Разумеется, при таких особенностях работа Миллера не смогла заменить вольный, в чем-то устаревший перевод Жуковского.
Таким образом, сравнительный анализ показал, что переводы В. Жуковского и Ф. Миллера так или иначе имеют значительные отступления от оригинала, обусловленные разными эстетическими принципами переводчиков и вкусами исторической эпохи, в которую они творили.
Примечания
1. Алексеев, М. П. Немецкая поэма о декабристах [Текст] / М. П. Алексеев // Алексеев М. П. Сравнительное литературоведение. Л., 1983. С. 321.
2. Русский архив [Текст]. 1867. № 5-6. С. 857.
3. Гербель, Н. В. Немецкая поэзия в биографиях и образцах [Текст] / Н. В. Гербель. СПб., 1877.
4. Шамиссо, фон А. Избранные произведения в переводах русских писателей. Чудесная история Петра Шлемиля. - Избранные стихотворения [Текст] / А. фон Шамиссо. СПб., 1899.
О. И. Кирьякова
СПЕЦИФИКА ПЕРЕВОДОВ АНТОНИМОВ БАЗОВЫХ ЛЕКСЕМ "JOY" И «РАДОСТЬ» В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ XIX в.
В статье приводится анализ перевода антонимов базовых лексем «joy» и «радость» при их функционировании в английской и русской прозе XIX в. В английском языке это антонимы "grief", "sorrow", "unhappiness", "misfortune", "distress", "misery", "gloom". Среди антонимов в оригинальных русских текстах наблюдаются такие составные элементы антонимического ряда, как «грусть», «печаль» и «горе». Проведенное исследование показало, что при переводе антонимов с английского языка на русский в большей мере учитывается обстоятельство соотнесения русского эквивалента с составом антонимов базовых лексем изучаемого концепта. При переводе с русского языка на английский этот факт учитывается значительно реже.
In the article the research of translation of antonyms of base lexemes "joy" and «радость» is made on the material of Russian and English prose works of XIX century. In English these antonyms are "grief", "sorrow", "unhappiness", "misfortune", "distress", "misery", "gloom". In Russian texts such antonyms as «грусть», «печаль» and «горе» can only be met. The an alyses showed that when translated from English into Russian the Russian antonyms correlate to the corresponding antonyms of the base lexeme of a concept "joy". During translation from Russian into English that fact is considered not so often.
© Кирьякова О. И., 2008
Анализ переводов художественной англоязычной прозы XIX в. на русский язык показал, что в текстах этого периода используются не все антонимы базовой лексемы "joy", а лишь некоторые из них. К их разряду можно отнести: grief, sorrow, unhappiness, misfortune, distress, misery, gloom.
Перечисленный ряд антонимов не представляет собой закрытой системы, но в анализируемых текстах эти антонимы встречаются чаще всего.
Проанализируем переводы каждого из представленных антонимов на русский язык.
Антоним "grief' в большей мере переводится на русский язык с сохранением его основных значений: огорчение, печаль, горе.
Having given some further directions and intimated that he should call again the next day, he departed, to my grief: I felt so sheltered and befriended [1].
Дав еще несколько указаний и предупредив, что завтра опять зайдет, он удалился, к моему огорчению: я чувствовала себя в такой безопасности, так спокойно [2].
Fearful, however, of loosing this first and only opportunity of relieving my grief by imparting it... [3] Однако, я слишком боялась упустить этот первый и единственный случай облегчить свою печаль, поделившись ею... [4]
...that would be a great grief to your relations! [5] А сколько горя это доставило бы твоим родным! [6]
Хотелось бы отметить, что русские лексемы «печаль», «горе» (производное «огорчение») являются антонимами базовой лексемы «радость».
Данное обстоятельство говорит о том, что при переводе учитывалось при подборе эквивалентов наличие имеющихся антонимов существующей английской лексемы "joy" её русскому эквиваленту «радость».
Однако в переводных текстах отмечается представленность английской лексемы "grief" русской лексемой «скорбь», которая по своему значению («крайняя печаль, горесть, страдание») отличается от семантики лексемы "grief".
. the girls indulged understanding in their grief... [7]
Девицы открыто предавались безудержной скорби [8].
Хотя лексема «скорбь» тоже является антонимом базовой лексемы «радость».
Существующий антоним "misery" может быть представлен в переводных текстах лексемой «несчастье», отражающей значение этого слова:
Now, these persistent assuagements of his misery and lightenings of his load, had by this time begun to have the effect... [9]
Тем временем эти настойчивые попытки смягчить его несчастье и облегчить лежавшее на нем бремя печали начали оказывать свое действие... [10]
Русская лексема «несчастье» не входит в состав антонимов базовой лексемы «радость».
Антоним базовой лексемы "joy" "sorrow" передается в переводных текстах лексемами «печаль; несчастье», которые показывают полностью значение английского антонима:
They wondered about human nature, human passions, human hopes and fears, the struggles, triumphs and defeats, the cares and joys and sorrows [11].
Они задавались вопросами no поводу человеческой природы, человеческих страстей, надежд и ожиданий, борьбы, побед, поражений, человеческих забот, радостей и печалей [12].
В состав антонимов базовой лексемы "joy" входит лексема "unhappiness", которая при переводе может передаваться с долей частичной трансформации.
Very frequently they were charged with heartlessness by Kitty and Lydia, whose own unhappiness was extreme [13].
Такая бесчувственность вызывала частые упреки со стороны безмерно несчастных Кити и Лидии [14].
В этом случае значение сохраняется. Но в оригинальном тексте мы имеем дело с существительным, а в переводном тексте - с прилагательным.
В переводных текстах антоним "unhappiness" может передаваться лексемой «отчаяние».
Their fond mother shared their unhappiness [15].
Преданная мамаша разделяла отчаяние дочек... [16]
Как демонстрируют примеры, переводчик проявляет «вольность» в переводе, так как лексема «отчаяние» не обладает семантикой, аналогичной значениям лексемы "unhappiness". Согласно данным толковых словарей русского языка, «отчаяние» имеет значения: крайняя безнадежность, упадок духа вследствие горя, неприятности.
Зафиксированный антоним английской базовой лексемы "joy" "misfortune" при его функционировании в художественной прозе XIX в. может переводиться в виде лексемы «несчастье», сохраняя при этом эквивалентность значения данного слова.
He is such a disagreeable man that it would be quite a misfortune to be liked by him [17].
Понравиться такому несносному человеку было бы просто несчастьем [18].
Как указывалось выше, русская лексема «несчастье» не относится к разряду антонимов русской базовой лексемы «радость».
Антоним "distress", отмечаемый в анализируемых художественных текстах, может переводиться лексемой «горечь».
...she said, curiously distressed, and not by any usual appearances of sorrow [19].
...сказала она со странной горечью, не похожей на обычные в таких случаях проявления печали [20].
Русская лексема «горечь» имеет такие значения, как «горькое чувство от обиды, неудачи, несчастья»; «горькое чувство от обиды, разочарования, неудачи». Вероятнее всего, подбор к английскому антониму "distress" русского эквивалента «горечь» связан, с одной стороны, с тем, что лексема «горечь» производна от лексемы «горе», входящей в состав антонимов русской базовой лексемы «радость», а с другой - с частичным совпадением значений.
При переводах антонимов базовой лексемы "joy" наблюдается использование такого составного элемента антонимического ряда, как "gloom", но в виде составной части сложного слова "gloom-stricken", которое в переводном тексте имеет соответствие в виде лексемы «мрачный».
The gloom-stricken old father was still more borne down in his fate and sorrow [21].
...тем горше было мрачному старику нести тяжесть своего несчастья [22].
Буквальный перевод "gloom-stricken" имеет вид: «охваченный мрачностью». При этом значение «мрачность» входит в состав сем антонима "gloom", зафиксированных словарем.
Сопоставление оригинальных английских и переводных русских текстов прозы XIX в. показывает, что главным образом при переводах антонимов базовой лексемы "joy" учитывается и проявляется их словарное значение (81,25%). Собственная интерпретация при переводе на русский язык значений антонимов базовой лексемы "joy" в прозаических произведениях XIX в. - редко встречаемое явление (8,75%).
Целесообразно проанализировать возможности эквивалентного подбора при переводе антонимов русской лексемы «радость» на английский язык при их функционировании в прозе XIX в.
Среди таких антонимов в оригинальных русских текстах наблюдаются не все, а такие составные элементы антонимического ряда, как «грусть», «печаль», «горе».
При переводе антонима «грусть» можно отметить две тенденции подбора эквивалентов на английском языке, сразу оговорившись, что при переводе на английский язык в основном учитывается набор значений русских лексем.
В первом случае речь идет об употреблении английского эквивалента "grief'.
...нельзя было удержаться от какого-то смешанного чувства сожаления, страха и грусти [23].
...it was impossible to repress a mingled feeling of pity, fear and grief [24].
При переводе учитывается то обстоятельство, что лексема «грусть» является антонимом базовой лексемы «радость», а лексема "grief' - базовой лексемы "joy". В семном составе этих лексем присутствует значение «печаль», которое
О. И. KupbHKoâa. CneôuôuKa nepeâodoâ анmoнuмoв àaçoâûx ëeêcen "joy" u «padocmb».
и берется во внимание при переводе с русского языка на английский.
Лексема «грусть» может переводиться на английский язык в виде слова "sadness", не являющегося составным элементом антонимического ряда базовой лексемы "joy".
«Как это странно! Как это странно!» -проговорил он через минуту даже с какой-то грустью: в сильные минуты ощущения радости ему всегда становилось грустно, он сам не знал отчего [25].
"How strange it is! How strange it is!" he said a minute later, even with a certain sadness. Without knowing the reason why, he always felt sad at moment of intense joy" [26].
В этом случае во внимание берется одинаковое присутствие значений «печаль», «уныние», имеющих место в семном составе этих лексических единиц.
Лексема «грусть» при переводах может использоваться в текстах в виде прилагательного «грустный», которое, как и в предыдущем случае, переводится на английский язык в виде лексемы "sad" - «печальный», «унылый».
Антоним русской лексемы «радость» «печаль» может быть переведен на английский язык в виде лексемы "melancholy".
...в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние [27].
...his face expressed profound melancholy and contrition [28].
В этом примере прослеживается такая тенденция при переводе, как учет (как и в представленных выше примерах) основных словарных значений этих слов. В нашем случае за основу берется при переводе на английский язык обладание значением «грусть» как лексемой «печаль», так и лексемой "melancholy".
Производной от антонима «печаль» является лексема «печальный», которая довольно часто используется в русских прозаических текстах XIX в. Эта лексема может быть переведена на английский язык словом "mournful".
Каков он тебе показался? Печален, задумчив? [29]
How did he strike you - mournful, pensive? [30]
Как это отмечалось выше, при переводе с русского языка на английский берется во внимание присутствие одинакового значения «скорбный».
В русских прозаических текстах XIX в. можно встретить функционирование антонима базовой лексемы «радость» «горе», который переводится на английский язык также антонимом базовой лексемы "joy" "misfortune".
Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе [31].
Here he began to give me a detailed account of his misfortune [32].
При подборе эквивалентов на английском языке учитывается то обстоятельство, как и в предыдущих случаях, что подбирается также антоним из состава антонимов базовых лексем. Общим для русской лексемы «горе» и английской лексемы "misfortune" является присутствие в этих лексемах значений «беда», «несчастье».
Таким образом, при переводе антонимов базовой лексемы «радость» на английский язык прослеживается две тенденции. Основной и ведущей тенденцией является учет общих значений (66,7%). Но отмечается в незначительной степени проявление второй тенденции, а именно, подбор не только английского эквивалента, обладающего аналогичным значением, но и учет того обстоятельства, что этот эквивалент тоже является антонимом. Вторая тенденция проявляется нечасто; эти случаи составляют лишь 33,3% общего числа выборки примеров.
Итак, при переводе встречаемых антонимов с английского языка на русский в большей мере учитывается обстоятельство соотнесения русского эквивалента с составом антонимов базовых лексем изучаемого концепта. При переводе с русского языка на английский этот факт учитывается значительно реже. Данное обстоятельство связано, вероятнее всего, с отличием восприятия антонимической представленности концепта в сознании читателей - носителей сравниваемых языков.
Примечания
1. Brontë, C. Jane Eyre [Текст] I C. Brontë. M., 1952. P. 30.
2. Брoнme, Ш. Джен Эйр [Текст] I Ш. Бронте. Воронеж, 1990. С. 1S.
3. Brontë, Charlotte. Указ. соч. P. 136.
4. Брoнme, Ш. Указ. соч. С. 23.
5. Brontë, Charlotte. Указ. соч. P. 7.
6. Брoнme, Ш. Указ. соч. С. 57.
7. Thackeray, W. Vanity Fair [Текст] I W. Thackeray. M., 1950. P. 7.
S. Teêêepeé, Ó. Ярмарка тщеславия: Роман без героя [Текст] I У. Теккерей. Кишинев, 1986. С. 34.
9. Dickens, Ch. Hard Times [Текст] I Ch. Dickens. M., 1952. P. 209.
10. ÄuKKew, Ч. Тяжелые времена [Текст] I Ч. Диккенс. Кострома, 1954. С. 200.
11. Dickens, Ch. Указ. соч. P. 52.
12. ÄuKKew, Ч. Указ. соч. С. 97.
13. Austen, J. Pride and Prejudice [Текст] I J. Austen. London, 1996. P. 70.
14. Ocmeн, Дж. Собрание сочинений. Т. 1. Гордость и предубеждение [Текст] I Дж. Остен. M., 1988. С. 592.
15. Austen, J. Указ. соч. P. 70.
16. Ocmeн, Дж. Указ. соч. С. 593.
17. Austen, J. Указ. соч. P. 8.
18. Ocmeн, Дж. Указ. соч. C. 383.
19. Dickens, Ch. Указ. соч. P. 168.
20. ÄuKKew, Ч. Указ. соч. C. 162.
21. Thackeray, W. Указ. соч. P. 7.
22. Теккерей, У. Указ. соч. С. 343.
23. Толстой, Л. Н. Детство. Отрочество. Юность [Текст] / Л. Н. Толстой. М., 1989. С. 21.
24. Tolstoi, L. Childhood. Boyhood. Youth [Текст] / L. Tolstoi. M., 1961. C. Foreign Languages Publishing House, 1961. P. 29.
25. Достоевский, Ф. M. Идиот [Текст]: роман в четырех частях / Ф. М. Достоевский. Минск, 1981. С. 367.
26. Достоевский, Ф. Идиот [Текст]: Т. 2. [На англ. яз.] / Ф. Достоевский. M., 1971. C. 362. Progress Publishers. 1971. С. 123.
27. Пушкин, А. С. Драматические произведения: проза [Текст] / А. С. Пушкин. М., 1982. С. 219.
28. Pushkin, A. Selected Works in Two Volumes. Prose Works [Текст] / A. Pushkin. M., 1978. P. 234.
29. Пушкин, А. С. Указ. соч. С. 231.
30. Pushkin, A. Указ. соч. P. 60.
31. Пушкин, А. С. Указ. соч. C. 221.
32. Pushkin, A. Указ. соч. P. 48.
В. И. Пинковский
ПОНЯТИЕ МУЗЫКАЛЬНОСТЬ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX - ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX в.
В статье рассматривается проблема неоднозначного понимания музыкальности поэзии Ш. Бодлером, П. Верленом, Р. Гилем, C. Малларме, А. Бремоном.
The polysemy of the concept musicality in French poetry is considered in the article on the base of the poetical theory of Ch. Baudelaire, P. Verlaine, R. Ghil, S. Mallarmé, A. Bremond.
Если подыскивать высказывание, в значительной мере выражающее культурную тенденцию эпохи, обозначенной в заглавии настоящей статьи, то вряд ли найдётся столь же удачное, как бергсонов-ское из «Творческой эволюции» (1907 г.): «Мы берем якобы мгновенные снимки с текущей действительности. И так как они являются характерными для этой действительности, то нам достаточно нанизать их вдоль некоторого абстрактного, однообразного, невидимого процесса, лежащего в основе аппарата нашего познания... Когда речь идет о том, чтобы мыслить процессы становления или выражать их в словах, или хотя бы воспринимать их, мы просто заставляем действовать известного рода внутренний кинематограф. <...> Механизм нашего обычного познания имеет кинематографический характер» [1]. (Курсив А. Бергсона. - В. П.).
Дело здесь, конечно, не в том, что философ упоминает кинематограф (это примета времени внешняя), а в том, что Бергсон говорит о познании, как будто начинающемся с нулевой отмет-
© Пинковский В. И., 2008
ки, вне связи со знанием, которое накоплено человечеством до рождения конкретного познающего субъекта и может быть передано посредством устного или письменного слова. Сознание, представленное Бергсоном, является или детским, или первобытным, или намеренно «забывшим», отбросившим в недоверии всё то, что не получено путём непосредственного наблюдения или некоего «прозрения». Это сознание авангардистское. В поэзии такое сознание оперирует в основном визуальными образами, «поскольку пространственные ощущения самые ранние» [2].
Тяготение к визуальной образности нарастает во французской поэзии от начального рубежа рассматриваемого нами исторического отрезка до финального - от почти не замеченной современниками «теории ясновидения» А. Рембо до «эпидемии сновидений» в сюрреалистической группе А. Бретона. Конечно, можно заметить, что среди чувственных образов поэзии визуальные преобладают в любую эпоху. Это так. Однако не во всякую эпоху подобное естественное преобладание ощущается как некая новизна. Это происходит лишь тогда, когда и без того лидирующему качеству остро противопоставлено какое-то другое, отвергаемое. Отодвигаемым, принижаемым качеством становится поэтическая фоника, в том числе и такое её проявление, как музыкальность.
Пренебрежительно отзывается о музыкальности поэзии А. Рембо: «В Греции... стихи и лиры ритмизируют деятельность (rhytment l'Action). В последующие времена музыка и рифмы - игра, развлечение» [3]. Организатор эфемерного «второго сюрреализма» И. Голль (1891-1950) в статье «Сюрреализм» (1924 г.), направленной против сюрреализма бретоновского типа, но отражающей некоторые характерные идеи 20-х гг., разделявшиеся обеими ветвями этого авангардистского движения, провозглашает едва ли не отмену звуковых элементов в поэзии вообще: «До начала XX в. качество поэзии оценивало УХО (выделение шрифтом здесь и ниже - И. Голля. - В. П.). Ритм, звучность, каданс, аллитерация, рифма -все для уха. Начиная с 20-х гг. реванш берет ГЛАЗ. Это эпоха кинематографа. Мы осуществляем коммуникацию по большей мере посредством визуальных знаков» [4].
Визуальная тенденция, направленная на постижение «неведомого» (l'inconnu - понятие, передающееся, как эстафета, от романтиков к сюрреалистам), не проходит бесследно и для отвергаемого качества, которое испытывает, с одной стороны, негативную реактуализацию (что заметно всем), а с другой - различные деформации значения, что остаётся без внимания, так как отрицаемому всегда достаётся привилегия считаться досконально известным (то есть исчер-
