CC BY
48
Е. Г. Бурова
БАЛЛАДА «ВЫБОР КРЕСТА» А. ШАМИССО В РУССКИХ ПЕРЕВОДАХ XIX в.
В статье рассматривается восприятие поэзии А. Шамиссо в России в XIX в. и проводится сопоставительный анализ двух переводов баллады «Выбор креста», выполненных В. Жуковским и Ф. Миллером. Перевод В. Жуковского выполнен с романтической субъективностью, допускающей заметное переосмысление подлинника. В переводе Ф. Миллера ощутимо влияние В. Жуковского. Его работу отличает точность в передаче формы и неоднородность в воспроизведении лексико-стилистических особенностей.
The article is devoted to the perception of A. Shamisso's poetry in Russia in the 19th century. Contrastive analysis of two translations of the ballad "Kreuzschau" made by V. Joukowski and F. Miller is performed. V. Zhukovsky's translation is notable for romantic subjectivity with its free interpretation of the original text. Miller's version, being obviously influenced by V. Zhukovsky, is distinguished both by its formal adequacy and inclinations in depicting lexical and stylistic peculiarities of the original.
Среди большого числа немецких романтиков одним из первых занял прочное место в русской литературе Адальберт фон Шамиссо (1781-1838). Всемирную известность Шамиссо принесла «Удивительная история Петера Шлемиля», переведенная на все европейские языки, в том числе и на русский. В 20-е гг. XIX в. стала известна и его лирика, в которой наметился переход немецкой поэзии к злободневным политическим проблемам и публицистике.
В России поэзия Шамиссо стала популярна по разным причинам. С одной стороны, Шамис-со выразил в своем творчестве основные демократические тенденции: тему национально-освободительной борьбы, политическую сатиру, горечь разочарований и утраченных иллюзий, проблемы социального неравенства, которые глубоко соответствовали духу оригинальной русской поэзии XIX в. С другой стороны, личное знакомство с Россией (Шамиссо в качестве натуралиста совершил кругосветное путешествие в составе русской экспедиции и в 1834 г. посетил Россию), глубокий интерес к ее истории и литературе нашли отражение в творчестве поэта.
Одним из первых поэзию Шамиссо представил русской литературе Василий Андреевич Жуковский. Жуковский был хорошо знаком с членами Берлинского кружка Варнгагеном фон Энзе и Юс-тинусом Кернером. Известно также, что он лично встречался и с Адальбертом фон Шамиссо.
Излюбленным жанром Жуковского была баллада, и для перевода в творчестве многих авто-
© Бурова Е. Г., 2008 170
ров он в первую очередь выбирал балладу. Шамиссо не стал исключением. Русский поэт выбрал для перевода два балладных стихотворения -«Выбор креста» и «Маттео Фальконе». Первая баллада является оригинальным произведением Шамиссо, а первоисточником для второй послужила новелла Проспера Мериме.
Склонность Шамиссо к написанию лирических произведений на заимствованный сюжет была известна. Причиной этого стала отнюдь не скудость собственной фантазии, а исключительная компетентность в мировой литературе, которая, вероятно, вызывала «дух соперничества», потребность ученого провести собственный эксперимент. Академик М. П. Алексеев подчеркнул эту особенность писательского таланта Шамиссо, сближающего его с Жуковским: «Замечательная эрудиция Шамиссо, которая доставляла ему материал для самостоятельных переработок и пересозданий, не ослабила его личного поэтического своеобразия; это роднит его с Жуковским, который охотно переводил Шамиссо, тонко передавая сложную ритмическую структуру и звуковую изобразительность его стиха» [1].
Оригинальная баллада Шамиссо «Выбор креста» (1834) не менее интересна. В русской литературе XIX в. она получила распространение в двух переводах. Как отмечалось выше, впервые стихотворение А. Шамиссо было переведено В. Жуковским. Перевод был опубликован в «Современнике» в 1846 г. Затем спустя почти три десятилетия в 1874 г. в «Русском вестнике» появился еще один перевод, выполненный Федором Миллером. Представляется интересным сравнить перевод В. Жуковского с переводом Ф. Миллера, чтобы определить, какая из интерпретаций более соответствует подлиннику. Поскольку перевод В. Жуковского относится к его позднему творчеству, любопытно также проследить, как изменились переводческие принципы русского поэта и насколько интерпретация Жуковского повлияла на создание перевода Миллера.
Лироэпическое стихотворение А. Шамиссо «КгеигБсЬаи», выражающее отношение человека к окружающему миру, напоминает стихотворения Л. Уланда. Интерес немецкого поэта к политическому и социальному давлению, к нищим и людям, находящимся по ту сторону общественного социального расслоения, пронизывает многие его стихи. «Выбор креста» напоминает по содержанию притчу о неотвратимости рока, невозможности изменить свою судьбу. Явно романтический мотив стихотворения во многом определил выбор Жуковского.
Произведение Шамиссо отличается тем, что в нем присутствуют элементы романтической баллады и сказки-притчи. Соединение этих двух в определенной степени противоположных начал
Е. Г. Бурова. Баллада «Выбор креста» А. Шамиссо в русских переводах XIX 6.
оказало воздействие на Жуковского, сосредоточенного в последние годы на изображении духовных поисков героя и выражении его религиозных чувств. Причиной тревожных настроений и философских раздумий послужили и обстоятельства семейной жизни русского поэта. В письме к декабристу А. Ф. фон дер Бриггену от 3 июня 1847 г. он написал: «У каждого из нас свой крест: мой крест в эту минуту есть болезнь, уже давно продолжающаяся, моей жены» [2]. Эти строки были написаны Жуковским год спустя после публикации перевода, но они подтверждают, что идея, выраженная в произведении Ша-миссо, произвела неизгладимое впечатление на поэта и глубоко проникла в его сознание. Мысль о неотвратимости судьбы была связана с религиозной настроенностью Жуковского в целом в последние годы жизни.
Перейдем непосредственно к анализу стихотворения. При первом взгляде мы сразу обнаружим, что подлинник и перевод заметно отличаются друг от друга по объему: разница составляет девять строк. Это первый из фактов, который говорит в пользу того, что Жуковский в стремлении выразить свое неповторимо личное чувство не отказался от принципов романтического перевода. В метрическом плане Жуковский был более точен и следовал основному размеру оригинала - 5-стопному ямбу, правда, с неизбежными вариациями.
Содержательная сторона при сохранении сюжета также подверглась некоторым изменениям. Точность и даже некоторая скупость в описаниях, характерная для Шамиссо, в переводе Жуковского едва ощутима. С первых строк переводчик создает яркий зрительный образ изнуренного путника. У Шамиссо о путнике, за исключением того, что он «перешел через горы» - «Der Pilger, der die Höhen überstiegen» и «увидел долину» - «Sah jenseits schon das ausgespannte Tal», почти ничего не сказано. У Жуковского образ паломника не только более колоритен, но и имеет подтекст. Движение путника передано в градации: «шел усталый, с усилием передвигая ноги», «тащился» и «наконец достиг». Из этого следует, что путь паломника был очень длинный и сложный - он пересек не просто горы, а шел «крутой горою», тащился «по гладким скалам горы», то есть герой многое пережил и испытал, прежде чем дойти до этого места. Описанный переводчиком путь, возможно, символизирует жизнь человека с ее перипетиями, поисками смысла, проблемой выбора. У Шамиссо нельзя точно сказать, на каком этапе пути находится герой, в отличие от точной формулировки Жуковского - «И наконец достиг ея вершины». Стремительная завязка действия приостанавливается и сменяется про-
странным описанием долины так, что первые три строки оригинала у Жуковского выливаются в одиннадцать.
Образ долины у Шамиссо описан всего в двух строках: (der Pilger) «Sah jenseits schon das ausgespannte Tal / In Abendglut vor seinen Füßen liegen» (путник «сразу же увидел у своих ног простирающуюся в вечернем свете долину»). В отличие от него Жуковский рисует целый романтический пейзаж:
С вершины той широкая открылась Равнина, вся облитая лучами На край небес склонившагося солнца: Свершив свой путь, великое светило Последними лучами озаряло, Прощаясь с ним, полузаснувший мир, И был покой повсюду несказанный.
Для верной передачи оригинала было бы достаточно первых трех строк, однако Жуковский идет дальше. Он не просто «дорисовывает» понравившийся образ, а намеренно, опережая сюжетное развитие оригинала, останавливает на нем внимание читателя. Олицетворяя образ солнца («озаряло мир, прощаясь с ним» и «великое светило»), переводчик подчеркивает его многозначность, символичность. Если в оригинале путник лег отдохнуть просто «благословившись у создателя», то в переводе он прочитал молитву под воздействием увиденного:
Утешенный видением таким, Стал странник на колени, прочитал Вечернюю молитву и потом На благовонном лоне муравы Простерся...
(Auf dürft'ges Gras, im milden Sonnenstrahl Streckt er ermattet sich zur Ruhe nieder, Indem er seinem Schöpfer sich befahl).
Жуковский как настоящий художник-романтик (а, может быть, даже импрессионист) запечатлевает незабываемую картину захода солнца, чтобы затем извлечь ее в нужный момент. Кроме этого образ путника и долины навевает что-то из переведенной Жуковским «Одиссеи» Гомера. Поэтому явление путнику Бога в виде солнца не выглядит в переводе неожиданным: Пред ним явилось
Господним ликом пламенное солнце, Господнею одежой твердь небес, Подножием Господних ног земля.
Обращение путника к Богу с просьбой заменить крест Жуковский воспроизводит почти дословно, только заключительная фраза звучит немного экзальтированно по сравнению с оригиналом:
Мой слишком мне тяжел, не по моим Он силам; облегчи его, иль он Меня раздавит и моя душа погибнет.
(Mein Kreuz ist allzu schwer; sieh', ich verlange Die Last nur angemessen meiner Kraft; Ich unterliege, Herr, zu hartem Zwange).
В этом эпизоде обращает на себя внимание еще одна деталь. В оригинале, жалуясь на тяготы земной жизни, странник уверен, что Бог вни-мет мольбам и облегчит его участь, и сразу после происходят ожидаемые перемены. В переводе же герой произносит свою речь спонтанно, в отчаянии («И к Господу воскликнул он...»), возможно, уже не надеясь на то, что Бог его услышит («Так в безсмыслии он Бога Всевышаго молил»). Поэтому происходящие вслед за этим события носят оттенок внезапности - «И вдруг великий / Повеял ветер; и его умчало / На высоту неодолимой силой».
Эти и другие черты определяют характер героя, который имеет явные отличия в подлиннике и в переводе. К примеру, у Шамиссо странник, оказавшись перед огромным количеством крестов, неуверенно приступает к выбору:
Versuchend ging er da, unschlüssig fast, Von einem Kreuz zum anderen umher, Sich auszuprüfen die bequem're Last.
У Жуковского герой тотчас же принимается за дело:
.И начал Кресты он разбирать, и тяжесть их Испытывать и каждый класть на плечи, Дабы узнать, какой нести удобней.
Герой Шамиссо более сдержан. Узнав, что он выбрал тот же самый крест, герой смирился со своей участью. В переводе реакция героя остается неизвестной, только недоуменный возглас автора - «Но что же? - Он был самый тот, который он уж нес» - подсказывают нам, что герою стало досадно.
Детализированное описание в начале стихотворения контрастирует с урезанным финалом. Сжатая кульминация и отсутствие развязки делают перевод недосказанным, в особенности это касается последних строк - «Wogegen er zu murren sich vermaß, / Er lud es auf und trug's nun sonder Klagen», которые Жуковский полностью исключил. Однако эту потерю переводчик компенсировал удачной интерпретацией заглавия, выражающего основную идею произведения. Название «Die Kreuzschau» дословно переводится как «выставка (демонстрация, показ) крестов». Жуковский истолковал выражение как «выбор креста», обозначив тем самым идею произведения: человек не может изменить свою судьбу, даже если имеет возможность выбора.
В переводе Ф. Миллера прослеживаются явные переклички с переводом Жуковского, а в некоторых случаях даже заимствования как отдельных словосочетаний, так и целых выражений. Сравним некоторые из них:
У Жуковского: У Миллера:
1) крутой горою 2) вся облитая лучами 3) не по моим он силам 4) перед тобою все кресты земные здесь 5) один был слишком для него велик; другой тяжел 6) иной был слит из золота, за то и не в подъем, как золото 7) и снова уж начинать хотел он пересмотр 1) крутой горы 2) облитая вечернею зарей 3) мне не по силам 4) тут все перед тобою кресты скорбей 5) тот слишком был велик, а тот тяжел 6) но золотой, за то и не вподьем 7) и снова он хотел уж, утомленный, начать обзор
Миллер, как и Жуковский, увеличил объем стихотворения, правда, не на 9 строк, а всего на 3. В плане размера и рифмы переводчики по-разному предприняли попытки воспроизвести ее своеобразие. Миллер последовательно придерживался рифмовки Шамиссо во всем тексте перевода. Жуковский остался верен своему принципу: заменил терцины белым стихом: его перевод - все те же нерифмованные строки, лишь по своему слоговому членению укладывающиеся в метрические рамки пятистопного ямба. К примеру, первые строки переведены так:
Der Pilger, der die Höhen überstiegen, Sah jenseits schon das ausgespannte Tal In Abendglut vor seinen Füßen liegen.
У Жуковского:
Усталый шел крутой горою путник; С усилием передвигая ноги, По гладким он скалам горы тащился И наконец достиг ея вершины.
У Миллера:
Печальный странник, перейдя вершину Крутой горы, увидел пред собой Веселую, цветущую долину.
Аналогичная картина наблюдается и в воспроизведении композиционного строения; в отличие от Жуковского, Миллер более последовательно придерживался оригинала: сохранил краткую завязку, развитие действия и развязку с «поучительной моралью». Такая точность со стороны Миллера позволяет, на первый взгляд, заключить, что перевод Жуковского заметно проигрывает его переводу. Однако это не так.
Перевод Жуковского обнаруживает в нем поэта, чье восприятие окружающего мира соответствовало содержанию поэзии Шамиссо, что позволило ему в своем переводе, несмотря на формальные расхождения, в близкой автору манере передать общее для них умонастроение. Вероятно, поэтому в последующие годы многие издатели отдавали предпочтение переводу Жуковского, не новому, но более качественному. Перевод Жуковского вошел в антологию Н. В. Гербеля «Немецкие поэты в биографиях и образцах» (1877) [3] и в 1899 г. был включен в персональный сборник А. Шамиссо «Избранные произведения в переводах русских писателей» [4].
О. И. Кирьякова. Специфика переводов антонимов базовых лексем "joy" и «радость».
Работу Миллера характеризует точность в передаче формы и пестрота в воспроизведении лек-сико-стилистических особенностей. Некоторая примитивность в передаче мыслей автора, клиши-рованность выражений, смешение лексики, - все это не позволило переводчику довести свое произведение до высокого художественного уровня оригинала. Разумеется, при таких особенностях работа Миллера не смогла заменить вольный, в чем-то устаревший перевод Жуковского.
Таким образом, сравнительный анализ показал, что переводы В. Жуковского и Ф. Миллера так или иначе имеют значительные отступления от оригинала, обусловленные разными эстетическими принципами переводчиков и вкусами исторической эпохи, в которую они творили.
Примечания
1. Алексеев, М. П. Немецкая поэма о декабристах [Текст] / М. П. Алексеев // Алексеев М. П. Сравнительное литературоведение. Л., 1983. С. 321.
2. Русский архив [Текст]. 1867. № 5-6. С. 857.
3. Гербель, Н. В. Немецкая поэзия в биографиях и образцах [Текст] / Н. В. Гербель. СПб., 1877.
4. Шамиссо, фон А. Избранные произведения в переводах русских писателей. Чудесная история Петра Шлемиля. - Избранные стихотворения [Текст] / А. фон Шамиссо. СПб., 1899.
О. И. Кирьякова
СПЕЦИФИКА ПЕРЕВОДОВ АНТОНИМОВ БАЗОВЫХ ЛЕКСЕМ "JOY" И «РАДОСТЬ» В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ XIX в.
В статье приводится анализ перевода антонимов базовых лексем «joy» и «радость» при их функционировании в английской и русской прозе XIX в. В английском языке это антонимы "grief", "sorrow", "unhappiness", "misfortune", "distress", "misery", "gloom". Среди антонимов в оригинальных русских текстах наблюдаются такие составные элементы антонимического ряда, как «грусть», «печаль» и «горе». Проведенное исследование показало, что при переводе антонимов с английского языка на русский в большей мере учитывается обстоятельство соотнесения русского эквивалента с составом антонимов базовых лексем изучаемого концепта. При переводе с русского языка на английский этот факт учитывается значительно реже.
In the article the research of translation of antonyms of base lexemes "joy" and «радость» is made on the material of Russian and English prose works of XIX century. In English these antonyms are "grief", "sorrow", "unhappiness", "misfortune", "distress", "misery", "gloom". In Russian texts such antonyms as «грусть», «печаль» and «горе» can only be met. The an alyses showed that when translated from English into Russian the Russian antonyms correlate to the corresponding antonyms of the base lexeme of a concept "joy". During translation from Russian into English that fact is considered not so often.
© Кирьякова О. И., 2008
Анализ переводов художественной англоязычной прозы XIX в. на русский язык показал, что в текстах этого периода используются не все антонимы базовой лексемы "joy", а лишь некоторые из них. К их разряду можно отнести: grief, sorrow, unhappiness, misfortune, distress, misery, gloom.
Перечисленный ряд антонимов не представляет собой закрытой системы, но в анализируемых текстах эти антонимы встречаются чаще всего.
Проанализируем переводы каждого из представленных антонимов на русский язык.
Антоним "grief' в большей мере переводится на русский язык с сохранением его основных значений: огорчение, печаль, горе.
Having given some further directions and intimated that he should call again the next day, he departed, to my grief: I felt so sheltered and befriended [1].
Дав еще несколько указаний и предупредив, что завтра опять зайдет, он удалился, к моему огорчению: я чувствовала себя в такой безопасности, так спокойно [2].
Fearful, however, of loosing this first and only opportunity of relieving my grief by imparting it... [3] Однако, я слишком боялась упустить этот первый и единственный случай облегчить свою печаль, поделившись ею... [4]
...that would be a great grief to your relations! [5] А сколько горя это доставило бы твоим родным! [6]
Хотелось бы отметить, что русские лексемы «печаль», «горе» (производное «огорчение») являются антонимами базовой лексемы «радость».
Данное обстоятельство говорит о том, что при переводе учитывалось при подборе эквивалентов наличие имеющихся антонимов существующей английской лексемы "joy" её русскому эквиваленту «радость».
Однако в переводных текстах отмечается представленность английской лексемы "grief" русской лексемой «скорбь», которая по своему значению («крайняя печаль, горесть, страдание») отличается от семантики лексемы "grief".
. the girls indulged understanding in their grief... [7]
Девицы открыто предавались безудержной скорби [8].
Хотя лексема «скорбь» тоже является антонимом базовой лексемы «радость».
Существующий антоним "misery" может быть представлен в переводных текстах лексемой «несчастье», отражающей значение этого слова:
Now, these persistent assuagements of his misery and lightenings of his load, had by this time begun to have the effect... [9]
Тем временем эти настойчивые попытки смягчить его несчастье и облегчить лежавшее на нем бремя печали начали оказывать свое действие... [10]
