CC BY
32
ных», «шикарных» произведений литературы, музыки, киноискусства относят за счет «низкого вкуса масс». А ведь фактически они отражают отчуждение квалифицированного мастера от его произведения, которое уже не является плодом свободного творческого воображения и результатом растущего мастерства. Оно должно следовать стандартам, установленным «отделом сбыта». Таким образом, искусство превращается в механизированное, скованное формулами, псевдоискусство.
Библиографический список
1. Ницше, Ф. Происхождение трагедии. Избранные работы / Ф. Ницше. СПб. : Петрополис, 1995.
2. Ортега-и-Гассет, X. Эстетика. Философия культуры / X. Ортега-и-Гассет ; пер. с исп. В. Симонова, В. Резник, А. Релескула и др. М. : Искусство, 1991.
3. Эфрос, Н. «На дне», пьеса Горького в постановке МХТ»/Н. Эфрос. М.: Госиздат, 1923. С. 44.
4. Маркс, К. Капитал. Т. 1. / К. Маркс, Ф. Энгельс // Соч. 2-е изд. М. : Госполитиздат, 1963.
A. V. Keydyuk
«IMAGE» AND «CHARACTER» IN ART AND PHILOSOPHY
It is systematized a few scientific researches according to this topic. The author s conception of «two types of spirituality» that influence to «two projects» in science and art is presented.
УДК 165
С. Ю. Пискорская
СОВЕРШЕННОЕ ЗНАНИЕ: ИСТОРИЯ И СУЩНОСТЬ
Рассматриваются вопросы научного познания. Раскрывается проблема существования совершенного знания.
Проблема существования совершенного знания и его различных интерпретаций, несмотря на длительную историю их исследования, присутствует и в современных философских трудах. Так, А. Данто в работе «Аналитическая философия истории», характеризуя затруднения в области истинного описания социальных процессов, отмечал: «Я полагаю, они связаны с тем, какое значение мы придаем выражению „совершенное знание о“. Что, например, означает обладать совершенным знанием об Эмпайер стейт билдинг, или о яблоке, лежащем на столе, или о Бриджит Бордо? И если у нас возникают трудности при определении «совершенного знания» в отношении современных нам объектов, сожаления о том, что мы не обладаем совершенным знанием о прошлом, не слишком убедительны, поскольку эта проблема связана не с прошлым или настоящим, а с самим понятием совершенного знания» [1]. Так, А. Данто признавал необходимость определения, уточнения и конкретизации понятия совершенного знания, выявляя его в качестве проблемы. Мы согласны с А. Данто в актуальности поставленной задачи, однако, на наш взгляд, ее решение возможно лишь при различении подходов к «совершенному знанию» в рамках того или иного стиля научного познания, поскольку разница в контекстах его изучения весьма существенна.
Наиболее подробный анализ концепции совершенного знания в рамках метафизического стиля научного познания представлен в работах Н. М. Чуринова. Проследив историю становления данной концепции от античности (Анаксагор, Аэций) до периода немецкой классической философии, Н. М. Чуринов пришел к выводу: «На Западе
идея совершенного знания обсуждалась в рамках двух наиболее существенных теоретических традиций: а) неономи-налистской - в качестве средства трактовки объяснения, истолкования и т. п. объективных процессов; б) неореали-стской - в качестве политических и иных программ, наперед задаваемых планах, заданий, заказов и т. п., подлежащих осуществлению» [2. С. 193]. Однако и в неономинали-стской и в неореалистской традициях идея совершенного знания рассматривалась в некотором вероятностном смысле в качестве репрезентации действительности.
Как отмечает Н. М. Чуринов, «идея совершенного знания в качестве репрезентации действительности выступает, во-первых, как обычная теоретическая фикция, ничего не отражающая и способная выступить только в качестве догадки, т. е. в рамках вероятностного знания; во-вторых, совершенное знание, будучи репрезентацией действительности, не является предметом совершенства слова, а является предметом свободы слова»[2]. Подобный подход к концепции совершенного знания соответствует теории репрезентации и метафизическому стилю научного познания в целом.
Совершенно иной подход к рассматриваемой концепции прослеживается в рамках диалектического стиля научного познания. Здесь совершенное знание предстает в контексте теории отражения - как образ действительности, раскрывающий существование сущности своего прообраза. Важно отметить, что уже само прилагательное «совершенное» наводит на мысль о его отношении к космической модели мира (где совершенство выступает как основная, определяющая характеристика) и диалектическому стилю научного познания (где совершенство (со-
вершенствование, усовершение) раскрывается как стандарт естественности).
Данный подход к совершенному знанию нашел свою реализацию в русской религиозной философии, где оно связывалось с размышлениями о совершенстве Бога, обладающим совершенным знанием и совершенным бытием. Так, Н. О. Лосский писал: «Отчуждение, хотя бы частичное, от Бога и мира есть не простая постановка одних внешних отношений на место других, а глубокое онтологическое изменение в недрах личности, ведущее к возникновение грубой телесности, к утрате совершенного общения с миром и совершенного знания о мире и о себе» [3]. Отечественный мыслитель, как и многие другие религиозные деятели, видел непосредственную связь между духовной деградацией, разрывом с окружающим миром (игнорирование принципа всеобщей связи в мировоззренческом (индивидуализм), прагматическом (прагматизм, утилитаризм и т. п.), методологическом (метафизика) и других аспектах) и утратой совершенного общения и совершенного знания. В этом контексте совершенное знание выступает как сущностное, истинностное знание о мире, получить которое человек может только при соблюдении принципа единства мира (материального и духовного) и всеобщей связи явлений.
Как бы продолжая указанную тематику (совершенное знание и единство мира) Л. П. Карсавин писал: «Процесс познания мною инобытия есть процесс моего соединения с ним. И если стремление к совершенному знанию - залог достижения мною в моем совершенстве..., это совершенство предполагает полное единство мое с инобытием» [4]. Тем самым Л. П. Карсавин делает акцент на бытийствен-ный момент совершенного знания, согласно которому условием процесса познания является единство мира (мира и человека), представленного в разнообразных формах и аспектах. И поскольку процесс познания предполагает единение с инобытием, постольку полученное на этой основе знание предстает как совершенное во всей его полноте, а сам процесс познания - как антиэнтропийный процесс (преодоление хаотичности, беспорядочности, неорганизованности наших знаний).
Вместе с тем, как отмечает Н. М. Чуринов, «идея совершенного знания существенна в плане иного - образного понимания его полноты. Таким требованиям полноты отвечает, в частности, диалектика абсолютного и относительного, объективного и субъективного в содержании истины и т. д. Признаками полноты совершенного знания также являются его системность, упорядоченность, последовательность и т. д.» [2. С. 202]. Отсутствие же каких-либо элементов в системе, упорядоченности или последовательности знания может быть охарактеризовано как знание несовершенное (например, отсутствие некоторых еще неизвестных элементов в периодической системе Д. М. Менделеева), но имеющее потенциал для дальнейшего совершенствования.
Тем самым, совершенное знание, благодаря заключенному в нем противоречию (наличие диалектики абсолютного и относительного, объективного и субъективного в содержании истины), предстает как определенный ключ к пониманию природных и социальных процессов, механизмов самосовершенствования (восполнения не-
совершенства, достижение полноты) и совершенствования общественных отношений.
Как было показано выше, такая концепция совершенного знания основывается на теории познания как теории отражения, предполагающей рассмотрение объектов в качестве объективно-реальных аналогов (прообразов) соответствующих основанному на них знанию-образу. В результате чего каждая научная теория (теория-образ) предстает как существование сущности прообраза. Реальность этого знания-образа выступает как реальность науки, основанной на всеобщей связи явлений. Данный стандарт (совершенное знание) предполагает, что исследователь может реализовать себя в качестве созданного природой совершенства только в том случае, если в ходе своей научно-практической деятельности он будет руководствоваться объективными законами развития природы, общества и познания.
Интересен в этом плане анализ возможных перспектив русской науки и деятельности отечественного ученого И. А. Ильина. «Русская наука не призвана подражать западной учености ни в области исследований, ни в области мировосприятия. Она призвана вырабатывать свое миропонимание и свое исследовательство. Это не означает отсутствие общечеловеческой логики или что у науки может быть другая цель, кроме предметной истины,
- писал И. А. Ильин. - Этот призыв нельзя толковать, как право на научную недоказательность, безответственность, на субъективный произвол. Но русский ученый призван вносить в свое исследовательство начала созерцательности и живой ответственности совести. Русская наука не может и не должна быть мертвым ремеслом, безразличным материалом для произвольных комбинаций, технической мастерской, школой бессовестного умения» [5]. Основные требования к деятельности ученого, тем самым, сводятся к поиску объективной истины, доказательности, социальной ответственности за результаты научных изысканий. Отрицание И. А. Ильиным научной деятельности как «произвольной комбинации» знаний приводит к пониманию того, что наука должна выступать отражением мира, характеризующим отношение образа-знания к своему прообразу (объекту исследования). От исследователя, в результате, требуется не столько знание о способах конструктивистского преобразования природы, сколько о том, как возможен «диалог» человека и природы, гармония и коэволюция человеческого общества и окружающей среды.
В связи с этим, совершенное знание связано также с поиском наиболее оптимальных решений научных задач. Важно отметить, что до XX в. идеям оптимальности большого значения не придавалось, понятия оптимизации, оптимума использовались в основном в физико-математическом, технико-технологическом, экономическом знании. Подобное внедрение понятий проводилось в основном стихийно, без соответствующей методологической рефлексии.
С 70-х гг. XX в. в работах В. А. Ассеева, Э. Г. Виног-рай, В. Т. Воронина, О. С. Разумовского и др. появилось обращение к гносеологическому анализу этих понятий. В этот период начинается серьезная разработка целой группы понятий: максимум (наибольшее), минимум (наименьшее), экстремум (наибольшее отклонение в сторо-
ну максимума или минимума) и оптимум (наилучшее из выбранного), в противовес пессимуму (наихудшему). На первый взгляд эти понятия отражают разные смыслы: с одной стороны - математического характера (отражающие крайние параметры величин), с другой - философского (понятия наилучшего, совершенного, золотой середины, меры, которые разрабатывались, начиная с античной философии). Однако при рассмотрении в самом общем плане экстремальные точки и состояния предстают как противоположности, находящиеся в единстве, как границы меры, за пределами которой происходит скачок в новое качественное состояние. В результате чего диалектическое понимание экстремумов позволяет установить связь между границей меры и устойчивостью.
Достижение экстремума означает достижение минимального или максимального значения количественной характеристики границ меры (ее «конца»), где количественные изменения соприкасаются с изменениями качественными, поэтому конечное состояние является не абсолютным, а относительным конечным в пределах данного качества. Тем самым, конечные состояния выражают минимальное и максимальное значения количественной характеристики в пределах данного качественного состояния (границу меры процесса или системы), их относительную законченность, завершенность.
На этот момент указывал еще Н. Кузанский, определив максимум как «точнейшую меру всего - не больше любой вещи, поскольку минимум, и не меньше ее, поскольку максимум, а все измеримое оказывается между максимумом и минимумом» [6. С. 73]. В результате максимум предстает у Н. Кузанского как «совершеннейшее совершенство всего настолько, что все несовершенное в нем есть высшее совершенство, как бесконечная линия есть шар, а [бесконечная] кривизна - прямизна: состав-ность в нем - простота, различие - тождество, инако-вость - единство и т. д. Как может быть какое-то несовершенство там, где несовершенство есть бесконечное совершенство, возможность - бесконечная действительность?» [6. С. 87]. В этом высказывании заключены мысли о совершенстве, как экстремальной величине, представляющей собой совпадение противоположностей, как характеристики законченности всеобщей связи явлений.
Рассмотрим применение теории экстремумов на примере технических наук: пусть пароход удерживается на месте якорной цепью. Натяжение, приблизительно одинаковое для всех звеньев цепи, стремится разорвать его, а потому судьба цепи зависит от наименее прочного звена. Пока его сопротивление больше, чем сила натяжения, на нее действующая, цепь сохраняется, как целое, и держит корабль. Как только сопротивление оказалось меньше силы, направленной к разрыву, для этого единственного звена цепь распадается, система разрушена. В технических науках этот «закон относительных сопротивлений» применяется систематически и вполне сознательно. Инженеры, строители моста или здания, тщательно исследуют каждый пункт наибольшего внешнего действия, или наименьшего сопротивления, выясняют соотношение того и другого, и если оно неблагоприятно, укрепляют этот пункт дополнительными сопротивлениями. Однако далеко не все понимают, что тот же закон приме-
ним и за пределами техники, в том числе к человеческим коллективам и экономическим реформам.
Итак, совершенное знание связано с поиском наиболее оптимальных решений научных задач. В этом смысле оптимальность представляет собой отыскание наилучших форм практики и ее философского отражения. С помощью понятий оптимума и взаимосвязи оптимального и неоптимального могут быть осмыслены человеческие устремления к поиску и получению высших, положительных результатов, как и отказ от неполных и отрицательных, неблагоприятных итогов в качестве знания, развертывающегося от менее совершенного к более совершенному. Важно отметить, что понятия «оптимальность», «оптимизация», «улучшение», «уточнение» уже предполагают наличие определенного стандарта, позволяющего оценивать одну теорию как более совершенную, чем другую. В результате чего совершенное знание необходимо допускает прогресс теорий, имеющих заданную направленность приближения к некоторому истинному знанию, которая реализуется в диалектике относительной и абсолютной истины.
Как было показано выше, в рамках диалектического стиля научного познания в силу принципа первичности объективной реальности (прообраза) по отношению к субъективным формам ее отражения (образам), сами формы и методы познания, применяемые в той или иной области наук, не могут быть использованы произвольно. «Исследовательский произвол в подборе форм и методов отображения предмета жестко ограничен, прежде всего, самими объективными свойствами изучаемого предмета, которые «требуют» для своего адекватного воспроизведения соответствующих форм и методов познания» [7].
Рассмотрим узловые моменты, обосновывающие отражательный характер научного познания. Во-первых, объект мышления предстает в научном познании так, как он существует в действительности, т. е. в качестве системы. Во-вторых, в процессе познания происходит не расчленение (мысленное) познаваемого объекта на произвольные части, а выделение реальных элементов системы, выступающих в мышлении в форме определенных понятий. Благодаря чему, выделяя и отграничивая элементы познавательной системы, научное познание одновременно обнаруживает связи между ними. В-третьих, синтез понятий производится на основе изучения существенных связей между элементами познаваемой системы. В этом смысле справедливо утверждение: не разум привносит связь и порядок в природу, а обнаруженные в природе действительные связи отражаются в процессе мышления в форме связей понятий, в форме теории как системы знаний.
А. Н. Аверьянов, отмечая, что познание воспроизводит схему реальной познаваемой системы как системы диалектически развивающейся, выделил два важных момента: «а) система понятий развивается в процессе познания развивающейся объективной системы, следовательно, в системе понятий мысленно воспроизводится история развития данной системы; б) система понятий развивается в процессе познания объективной системы в соответствии с изучением новых связей и отношений, более глубоким исследованием элементов системы и т. д.
Соответственно усложняется координационная и субординационная связь между понятиями. В связь вступают все новые понятия и, тем самым, развивается вся система понятий, отражающая объективную систему» [8].
Представленные особенности диалектического стиля научного познания демонстрируют единство знания (образа) и объекта познания (прообраза), их неразрывность и опосредованность процессом отражения. В результате чего целью познания выступает не построение существующего знания по некоторой идеальной репрезентативной модели, а понимание законов перехода от одной теоретической системы к другой, вскрытие закономерности генезиса научных теорий, что в итоге направлено на постижение сущности изучаемых объектов, как достижения совершенного знания, существенно отличного от вероятностного знания.
Познание сущности объекта представляет собой отражение всей совокупности необходимых свойств и отношений, законов функционирования и развития, представленных в их органической взаимосвязи и взаимозависимости. Самообнаружение этих необходимых свойств и связей в процессе взаимодействия сущности с другими вещами приводит к понятию существования. В этом смысле справедливо утверждение: сущность непосредственна, в то время как существование опосредствовано всеобщей связью явлений.
Итак, познание начинается с выделения отдельной вещи, переходит к установлению отношений ее с другими вещами (как существования сущности), к выявлению присущих ей свойств и исследованию их изменений -движения. Исследуемое материальное образование сначала осознается как единичное, затем как общее и вместе с тем особенное и, наконец, как всеобщее, уясняется его качество и количество. От фиксации качественных и количественных характеристик как сосуществующих познание переходит к их взаимосвязи, а затем к причинной обусловленности. От выявления внешних причин к внутренним - к содержанию и форме, системе и элементу, структуре и функции и соответственно к закону и сущности как совокупности необходимых свойств и отношений (законов), взятых в их естественной взаимосвязи и взаимозависимости.
По мере открытия новых необходимых свойств и связей исследуемого целого, которые не были учтены при построении системы понятий, отражающих сущность, возникает потребность в уточнении данной системы, в нее включаются новые выявленные свойства и связи. В результате осуществляется переход от сущности первого порядка к сущности второго порядка, которые выполняют функцию узловых пунктов, приближающих к сущности исследуемого объекта, что соответствует такому стандарту рациональности, как диалектика абсолютного и относительного в истине. В представленном выше движении познания от одних категорий к другим, знаменующим более глубокий уровень проникновения в сущность вещей, четко просматривается действие концепции совершенного знания, как знания, развертывающегося от менее совершенного к более совершенному.
Все вышесказанное позволяет сформулировать два основных аргумента в пользу теории отражения и выде-
ления на ее основе совершенного знания в качестве самостоятельного стандарта научности. Первый, наиболее сильный на наш взгляд аргумент заключается в феномене крушения, опровержения теорий. Этот аргумент развивается Г. Фоллмером и А. В. Кезиным [9]. Авторы отмечают, что в истории науки теорий, потерпевших крушение, было гораздо больше, чем тех, которые были признаны успешными, в результате чего возникает вопрос: почему теории терпят крушение? С точки зрения теории отражения ответ прост: теории терпят крушение, потому что они являются ложными, потому что мир не таков, как предполагала теория.
Важнейшим при этом выступает следующий момент аргументации: чтобы быть другим, мир должен не только существовать, но и иметь специфическую структуру, которой можно соответствовать (каждая научная теория (теория-образ) предстает как существование сущности прообраза) или не соответствовать (в этом случае, научная теория предстает как ложная).
Вторым аргументом может служить эмпирически констатируемое явление, которое А. В. Кезин называет «конвергенцией исследований». Он отмечает, что «речь идет о многих видах конвергенции:
- конвергенция измеряемых величин: показатели естественных величин, например естественных констант, все сильнее приближаются к одному определенному значению;
- конвергенция методов измерения: независимые методы измерения одинаковых физических величин приводят - в рамках точности измерения - к одинаковому результату;
- конвергенция теорий: в естественно-научной области это, как правило, осуществляется в победе одной теории над своими конкурентками.
Для того чтобы установить конвергенцию, не нужно быть реалистом. Но как бъяснить этот феномен? Почему измеряемые величины, методы, теории конвергируют?» [10].
Согласно теории отражения, исследования конвергируют постольку, поскольку существуют реальные структуры, являющиеся прообразами научных теорий. В результате чего каждая научная теория, отражая присущие данным структурам характеристики, предстает как существование сущности прообраза. Полученное таким образом знание раскрывается как совершенное знание, неотделимое от своего прообраза и наиболее полно отражающее его содержание.
Таким образом, совершенное знание, основанное на теории познания как теории отражения, предполагает изучение объектов исследования в качестве прообразов. В результате чего каждая научная теория предстает как теория-образ, отражающая существование сущности прообраза. На этой базе раскрываются представления об истине, как соответствии знаний действительности, как знании-образе, наиболее полно отражающем его содержание.
Библиографический список
1. Данто, А. Аналитическая философия истории / А. Данто [Электронный ресурс] / электрон. дан. Режим доступа : http//abus.narod/ru/Biblio/danto/ danto07.htm. Загл. с экрана.
2. Чуринов, Н. М. Совершенство слова: совершенное знание / Н. М. Чуринов // Теория и история. Красноярск. 2006. №2.
3. Лосский, Н. О. Свобода воли. Избранное / Н. О. Лосский. М. : Правда, 1991. С. 541.
4. Карсавин, Л. П. О личности. Путь православия / Л. П. Карсавин. М. : ФОЛИО, 2003. С. 314-315.
5. Ильин, И. А. О русской науке / И. А. Ильин // Антология русского качества ; сост. Б. В. Бойцов. М. : РИА «Стандарты и качество», 2000. С. 28.
6. Кузанский, Н. Сочинения: в 2 т. Т. 1 / Н. Кузанский ; пер., общ. ред. и вступит. статья З. А. Тажуризиной. М. : Мысль, 1979.
7. Баранов, Г. С. Понятие и образ в структуре социальной теории / Г.С. Баранов. Томск : Изд-во Томского ун-та, 1991. С. 6.
8. Аверьянов, А. Н. Системное познание мира: методологические проблемы / А. Н. Аверьянов. М. : Политиздат, 1985. С. 99.
9. Vollmer, G. Woran scheitern Theorien? // Wie so konnen wir die Welt erkennen? Stuttgart ; Leipzig, 2003. S. 89-120.
10. Кезин, А. В. Радикальныш конструктивизм: познание в пещере / А. В. Кезин // Вестник Москов. ун та. Серия 7. Философия. 2004. № 4. С. 20-21.
S. Y. Piskorskaya
THE PERFECT KNOWLEDGE: HISTORY AND ESSENCE
It is considered the questions of scientific cognition. It is revealed the problem ofperfect knowledge existence.
УДК 165
С. Ю. Пискорская, О. В. Летунова
ПРОБЛЕМА ВЕРОЯТНОСТНОГО ЗНАНИЯ В НАУКЕ
Рассматривается проблема существования вероятностного знания. Отмечается, что применение идеи вероятности в научном познании приводит к отказу от поиска объективной истины.
Первые представления о вероятности зародились еще в античной философии, где они соотносились с характеристикой качества знаний. Античные философы признавали существование вероятностного знания, коренным образом отличающегося как от достоверного (истинностного), так и от ложного знания. Как отмечал Б. Рассел, два скептика Карнеад и его ученик Клитомах, ополчившись на магию и астрологию, «развили конструктивную доктрину, трактующую о степени вероятности»[1]. Мы ничего не знаем с достоверностью, но мы можем предполагать с известной долей такова основная характеристика учения Карнеада. Подобный подход к трактовке вероятности, как характеристики качества знания, прослеживался на протяжении практически всей истории научного познания.
Дальнейшее развитие представлений о вероятности привело к тому, что в 20-30-х гг. XX в. стали говорить о так называемой «вероятностной революции» в естествознании. Отметим, что наибольшая действенность вероятностных методов сказалась на развитии физики, исследования которой в области глубинных процессов материального мира впоследствии повлекли развитие всего комплекса естественных наук, включая биологию, химию, геологию и т. д. Определяющим фактором этой «революции» стал отказ от идей детерминизма, который привел к пониманию того, что абсолютное знание недостижимо, а человечеству остается ограничиваться вероятностным знанием как знанием в той или иной степени правдоподобным. Так, на Сольвеевском конгрессе 1927 г. при обсуж-
дении вопроса о физической интерпретации квантовой механики П. Дирак отметил, что после появления вероятностной интерпретации стоит смириться с тем, что результаты наблюдений могут оказаться неопределенными. «Я выразил суть создавшейся ситуации, сказав, что при этих условиях „Природа делает выбор“. По-моему, эта фраза удачнее всего выражает ту неопределенность, с которой приходится сталкиваться в атомной теории. Бывают случаи, когда мы вынуждены признать, что Природа делает выбор, но не можем предсказать, каким он будет» [2. С. 38].
Рассуждая о том, как реагировать на достоверно подтвержденное расхождение между теорией и экспериментом, П. Дирак в качестве примера рассматривал теорию гравитации Эйнштейна, которая просто обязана быть правильной, поскольку обладает необыкновенной красотой, независящей от отдельных удач или неудач. «Работая над теорией тяготения, Эйнштейн не пытался объяснить какие-то результаты наблюдений. Он был от них далек. Результатом такого подхода стала теория, в основе которой лежат чрезвычайно простые и красивые идеи. Появляется нерушимая вера в то, что теория верна, совершенно независимо от ее согласия с наблюдениями» [2. С. 57]. И если в процессе дальнейшего познания возникают расхождения этой теории с данными опыта, то это нисколько не умаляет ее достоинств. Тем самым, квантовая физика трансформировала понятие истины как соответствия в понятие вероятности как заменителя понятия истины, в результате чего и теоретические, и экспериментальные
