CC BY
63
ИСТОРИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
УДК 947
СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ТАМБОВСКИХ НАРОДНИКОВ В 1870-е гг. © С.В. Пудовкин
В центре внимания автора статьи - психология народнической группы как ячейки субкультуры. Анализируются особенности поведения и внешнего вида, мотивация и эмоции, сплоченность и иерархичность тамбовских социалистов.
Ключевые слова: народничество; социалист; психология; субкультура; мотивация; сплоченность; поведение.
Народничество, как массовое общественное движение, представляет собой удобный объект для исследования его психологосоциологических особенностей. Ведь в реальной жизни действуют не бездушные носители идей, а живые люди, обуреваемые страстями, обладающие специфическими личностными особенностями [1]. Человеческая деятельность основана на взаимодействии и борьбе порой противоположных личностных устремлений, чувств и эмоций.
Изучение народничества на данном этапе развития исторической науки практически невозможно без использования социальнопсихологических методов исследования. Применение последних помогает выявить внутренние процессы формирования народнических групп и обществ, объяснить мотивационные и этические аспекты, особенности поведения, социализации, иерархичность и т. п.
В последние годы народничество с подачи западных исследователей понимается как особая культурно-психологическая среда, молодежная «субкультура», обладающая своими ценностями, этикой, психологией, особой системой межличностных взаимоотношений и поведения.
В советское время исследователи не уделяли должного внимания индивидуальнопсихологическим особенностям народнических групп и обществ, рассматриваемых с позиций устоявшихся социологических схем. Только в 1980-е гг. появляются первые рабо-
ты, где предприняты попытки описать отдельные особенности психологии революционеров 1870-х гг. [2]. Внимания заслуживает диссертация Н.В. Джакуповой, где автор на основе народнических мемуаров выявляет особенности психологии революционеров 1870-х гг., а также предлагает методологию социально-психологического изучения малых групп [3]. В 1990-е гг. попытку обрисовать народническую среду, ее внутренний быт, ценности, традиции и эволюцию предпринял С.В. Калинчук [1]. Особенности мотивации и механизмов поведения революционеров в своих работах затрагивали также Д. Чернышевский, А.Н. Худолеев и Е.А. Щербакова [4-6]. В целом же изучение психологических особенностей народнических кружков и групп еще предстоит историкам. В связи с этим важно выявить психолого-социо-логические характеристики отдельных провинциальных объединений, которые все вместе составляли субкультуру народничества. При этом подчеркнем, что локализация данного исследования позволяет наиболее полезно использовать социально-психологические методы, которые являются нередко необъективными при расширенной зоне охвата революционного движения.
Н. В. Джакупова попыталась построить предварительную модель социально-психологического изучения малых групп. Автор не оперирует еще понятием «субкультура», но вместе с тем выделяет отдельные народнические кружки как ячейки «большой» револю-
ционной общности. Она отметила три основные особенности, характерные для объединений революционеров: приоритет субъективного фактора в организации группы, замкнутость, полузакрытость в ее функционировании, а также определенный набор функций как в развитии идеологии, так и в жизни образующих ее индивидов [3, с. 8-9].
Развивая указанные особенности, Н.В. Джа-купова выделяет еще ряд характерных черт, свойственных революционным общностям. Одна из таких - высокая мотивация в формировании революционной группы [7]. Другими словами, достижение социалистических целей превалировало над любыми личностными устремлениями. Высокой личной и групповой мотивации соответствует также «глубокая» вера народников в народ и его возможности. «Именно в понятии «народ» сконцентрировалось все, что искала народническая интеллигенция: потребность в
нравственном очищении, в растворении личного в надличном, в служении ближнему, с одной стороны, и глубокая вера в торжество социальной справедливости начал «общинного» социализма - с другой», - отмечают И.К. Пантин, Е.Г. Плимак, В.Г. Хорос [2, с. 238].
Для народнических групп ведущим видом деятельности была революционная, которая обусловливала и особенности межличностного общения в революционной среде. Личностное (эмоциональное) общение зависело от межличностного делового общения [7, с. 90]. На примере тамбовского кружка периода «хождения в народ» видно, что совместная деятельность его членов, направленная на создание рабочей артели, определяла личностные отношения между ними. Соответственно, личностное общение Н.С. Никифорова, Г.П. Сазонова, С.И. Арева и других зависело от задачи устроить рабочую ассоциацию.
Совместная революционная деятельность всегда подразумевает наличие отношений симпатии и антипатии. Как полагает Н.В. Джакупова, «отношения антипатии в таких общностях исключаются на том основании, что революционная борьба приобрела для всех субъектов данной общности революционный смысл» [7]. Но данный вывод не всегда оправдан, т. к. нередко общность революционной деятельности не исключает личностную неприязнь. Это довольно на-
глядно проявляется в жизнедеятельности тамбовского народнического кружка и во взаимодействиях его членов. В период «хождения в народ» в среде тамбовских социалистов было известно противостояние Г.П. Сазонова и А.И. Фаресова, претендовавших на роль лидеров в кругу местных народников. Причем «соперничество» Сазонова и Фаре-сова в теоретическом и идеологическом плане было в большей мере вызвано конфликтами на «любовном фронте» - оба они ухаживали за одной и той же девушкой. Еще более показателен пример отношений в том же кружке в период существования тамбовского поселения. Тамбовские жандармы были хорошо осведомлены о «дурных» отношениях между Ф.М. Снегиревым и А.И. Прозоровским, а также конфликтах между первым и С.А. Петровым [8]. С другой стороны, все вышеперечисленные лица принимали участие в общих сходках и собраниях, проходивших на квартире у Ф.М. Снегирева осенью 1878 г. Таким образом, деловые отношения членов революционной группы не затмевали собой товарищеские отношения, построенные на эмоциях и симпатии, а лишь иногда были интегрирующим фактором во взаимодействиях социалистов.
Субъективный фактор в организации революционного кружка наглядно проявлялся в харизме его лидеров, своим авторитетом притягивающих новых «сторонников» социализма, хотя степень вовлеченности последних в революционное движение была иногда незначительной. И.К. Пантин, Е.Г. Плимак,
В.Г. Хорос полагают, что «подражание радикалам, присоединение к ним, приобщение к революционному движению в значительной степени стимулировалось тем, что можно назвать «романтикой подполья» [3, с. 240]. Характерный пример тамбовского социалиста, имевшего сильное влияние в кругах гимназической молодежи Тамбова в 1870-е гг. -
А.И. Прозоровский. Начальник Тамбовского ГЖУ, полковник Поливанов, характеризует Прозоровского как «самонадеянного и самолюбивого человека», имеющего влияние на учащуюся молодежь в Тамбове, в особенности на девочек, которые смотрят на него как на «страдающего за правое дело» [8, д. 2816, л. 17-18]. Свой авторитет А.И. Прозоровский приобрел не только участием в процессе «193-х», но и работой корреспондентом не-
которых центральных газет. Вместе с тем необходимо отметить и его личные качества, которые в немалой степени способствовали установлению положительного контакта с молодежью. Чтобы оградить местных гимназистов от «вредного» влияния Прозоровского, начальник тамбовских жандармов полагал полезным разрешить ему продолжить образование в Харьковском ветеринарном институте, где он в силу своего невысокого умственного развития не будет иметь влияния на студентов [8, д. 2816, л. 17об].
Харизматичность, способность находить контакт в общении с разными людьми влияли на конкретную пропагандистскую деятельность и способствовали успеху или неудаче в распространении социалистических идей. Открытость и общительность помогали достичь доверия крестьян, обеспечивали их расположение и симпатии [9]. Личные качества непосредственно влияли и на формы революционной деятельности. Как вспоминал И.Г. Ширяев, «каждый социалист занимался пропагандой по-своему: кто-то действовал осторожно, кто-то - «на ура!» [10].
Замкнутый, полузакрытый характер
кружковых объединений менялся с течением времени и зависел от внешних условий. Так, в период «хождения в народ» практически любой представитель тамбовской учащейся молодежи мог влиться в ряды социалистов, стать элементом новой субкультуры. В первой половине 1870-х гг. восприятие народничества как «модного» поветрия в глазах молодежи еще не наткнулось на жесткое сопротивление полиции и властей. Со временем результаты нескольких судебных процессов (прежде всего «193-х»), а также усилившееся преследование правительства способствовали превращению объединений народников в полузакрытые организации, со своей структурой и уставом.
Ячейками субкультуры народничества были не только кружковые объединения, но и более малые по размерам «общие квартиры». Последние являлись «своего рода перевалочными пунктами в странствиях неприкаянного студенчества и одновременно центрами молодежного общения «семидесятников» [1, с. 47]. Студенты или гимназисты, проживая в городе, совместно снимали жилье, которое и становилась феноменом «общей квартиры». Так, в Тамбове в 1873 г. вме-
сте жили Г. П. Сазонов, Н. К. Кульчицкий,
В.М. Бурцев и А. Гребенников [11]. У них на квартире часто собирались представители молодежи, обсуждавшие различные вопросы, в т. ч. и касавшиеся идеологии социализма. Л.Г. Дейч в своих воспоминаниях писал, что в такие квартиры заходили «без всякого дела, а лишь затем, чтобы узнать новости и вообще побеседовать» [12]. В итоге именно на основе «общей квартиры» часто формировались народнические кружки. Тамбовский народнический кружок как раз пример такого рода.
Молодые революционеры воспринимали мир через призму субкультуры, частью которой они были. Причем, как отмечает С.В. Ка-линчук, народники «чувствовали себя носителями не столько определенной политической программы, сколько творцами новой культуры и соответствующим образом стремились организовать свой быт» [1, с. 47]. У новой субкультуры развивалась своя система ценностей, поведения, внешнего вида. Характерен пример А.И. Фаресова: «...он ходил всегда с огромной дубиной, с молотком, чтобы «истреблять врагов народа», и говорил самые бунтовские речи» [13]. Другой тамбовский народник, Г.П. Сазонов, заявил однажды В.И. Дмитриевой, что ненавидит гимназию и с удовольствием бы ее «сжег до основания» [13]. Таким образом, причастность к субкультуре народничества порождала состояние неприкаянности, «отщепенства»,
противопоставления ценностей новой культуры устоявшимся традициям общества. «Неудовлетворенность, нетерпение и нетерпимость становились спутниками нового человека», - пишет Е.А. Щербакова [6, с. 96]. В поведении Фаресова и Сазонова наглядно проявились свойственные молодости радикализм, стремление быстро разрешить сложные общественные вопросы. Презрение к традиционным ценностям, на наш взгляд, было свойственно не только бакунистам, но и в целом всей молодежной субкультуре.
В революционной среде 1870-х гг. были заметны идеи разрыва с системой высшего образования (или образования вообще), которое считалось символом привилегированного общественного положения. Часто, давая объяснение этому явлению, в историографии используют термин «опрощение», т. е. приобщение к народной жизни путем разрыва с
нормами городской жизни. Т.В. Цымрина считает, что стремление к «опрощению» было свойственно только тем, кого Н.К. Михайловский назвал «кающимися дворянами». Представители же других слоев общества стремились к знаниям и не хотели возвращаться в прежнее состояние [14]. В итоге Т. В. Цымрина приходит к заключению, что идеи «опрощения» были «свойственны только самым молодым участникам «хождения в народ», не состоявшим ни в каких организациях и в большинстве своем отошедших от революционного движения после первых неудач» [14, с. 84]. С.В. Калинчук рассматривает «опрощение» (или «сожжение за собой кораблей») как явление, характерное прежде всего для бакунистов-бунтарей и вытекающее из новых ценностных установок молодежной субкультуры, направленных на презрение традиционных ценностей. В свою очередь добавим, что стремление к «опрощению» не всегда зависело от идейной направленности и общественного положения народников. Большое влияние на разрыв с традиционной системой образования оказывали конкретные условия формирования личности социалиста, среда его общения и проживания. В итоге идеи «опрощения» были явлением «временным», свойственным определенному этапу развития новой молодежной субкультуры. Так, Г.П. Сазонов еще в 1874 г. негативно отзывался о системе образования вообще и о Тамбовской гимназии в частности [13, с. 67] (он был дважды исключен из гимназий - Воронежской и Тамбовской). Но впоследствии Сазонов окончил юридический факультет Петербургского университета [15]. Фаресов и Кульчицкий даже предлагали Е.И. Понятовской деньги для поступления в Медико-хирургическую академию. Из показаний Понятовской видно, что члены тамбовского кружка отмечали пользу образования для дальнейшей пропагандистской деятельности [11, д. 272, л. 54об.]. У большинства тамбовских народников было заметно стремление к получению образования, причем, как правило, высшего. А.И. Прозоровский, находясь под надзором полиции в Тамбове во второй половине 1870-х гг., неоднократно просил губернатора разрешить ему продолжить образование в Харьковском ветеринарном институте. Причем, как видно из аттестационных списков, Прозоровский счи-
тался старательным и способным слушателем [8, д. 2816, л. 10, 15, с. 22-24]. Таким образом, во время массового движения в народ идеи «опрощения» проявились наиболее ярко, хотя в целом они были не свойственны молодежной субкультуре народничества.
Народническая среда, как и любая общность, имела свою иерархию. В период «хождения в народ» она была формальна, т. к. еще свежи были в памяти отголоски деятельности Нечаева и его «Народной расправы». «При одном лишь упоминании об «организации», а тем более «централистической», многим из нас уже рисовалась мистификация Нечаева» [1, с. 49], - вспоминал Л.Г. Дейч. Иерархичность в основном базировалась на индивидуально-психологических особенностях конкретных личностей, их харизме, лидерских качествах. Здесь на первое место выходила способность приобщить к идеям социализма других людей, повести их за собой. Авторитет, приобретенный в такой среде в первое время, обеспечивал влияние человеку на всем протяжении его революционной деятельности. Здесь показателен пример А.И. Прозоровского, пользовавшегося значительным влиянием в кругах тамбовской молодежи все 1870-е гг. Таким образом, неформальный характер иерархической структуры народнической среды периода массового движения в народ выдвинул категорию деятелей, заслуживших авторитет и признание.
Дальнейшее развитие народнического движения привело к образованию централизованных политических организаций, имевших устав, определенную структуру, согласованную программу действий. Соответственно, лидерство в подобных объединениях приобретало формальный статус. Теперь значение имело членство в центральных организациях, определявших программу и направление деятельности (например, «основной кружок» «Земли и воли», «Исполнительный комитет» «Народной воли»). Как отмечает С.В. Калинчук, «новое состояние подпольной субкультуры требовало нового типа людей - теоретиков и практиков организаторов, а привычки, образ жизни, круг ценностей «семидесятника» нимало не соответствовали этим потребностям времени» [1, с. 51]. При этом С.В. Калинчук неоправданно считает «семидесятников» лишь носителями деструктивного начала, отождествляя их с баку-
нистами. Но главное, он показывает, что во второй половине 1870-х гг. в народническом движении происходит смена элит, которая на первый план выдвигает умных, талантливых, убежденных, образованных, преданных делу людей [1, с. 51]. Происходят перемены в психологии народнических деятелей. От негативного отношения к организации и цен-тралистским принципам наметился переход к партийности, организационной устойчивости, четким программным установкам.
И все же сведение эволюции народнического движения к определенным схемам выглядит несколько искусственно. Анализ развития народнических групп и обществ, в т. ч. провинциальных, показывает, что подпольные «элиты» оставались часто неизменными, трансформируясь лишь в связи с арестами и необходимостью скрываться от преследования жандармов.
Вместе с тем нельзя не отметить, что М.В. Девель был народником «нового типа». Он не вполне типичен для образа социалиста середины 1870-х гг.: земский деятель, кандидат сельского хозяйства, занимавший стабильное легальное положение. О какой-либо революционной деятельности Девеля до
1878 г. нам неизвестно [16]. Именно блестящие организаторские способности позволили ему выдвинуться в лидеры тамбовских социалистов. Таким образом, относя Деве ля к деятелям 1870-х гг. «второй волны», нельзя абсолютизировать приоритет какого-либо одного фактора в трансформации народнического движения, его идеологии и практики.
«Смена элит» не имела определяющих последствий для тамбовских социалистов. Кроме М.В. Девеля, во второй половине 1870-х гг. в среде тамбовских народников не появилось личности, претендующей на лидерство и не проявившей себя ранее. Фактически, менялись не люди, а психология, ценностные и мировоззренческие установки уже устоявшихся членов субкультуры. Большое влияние на это оказывали не только идеологические перемены, но и усилившееся преследование со стороны власти. После отъезда из Тамбова в конце 1870-х гг. лидеров тамбовского кружка (Девель, Никифоров, Прозоровский, Снегирев) трансформировалась, соответственно, и элита тамбовских народников. Причем это изменение произошло не путем вызревания новых кадров, а приходом
на место арестованных и сосланных лидеров рядовых членов.
Важным показателем, характеризующим психологический климат и степень межличностных отношений в революционном кружке, является уровень групповой сплоченности. Он рассматривается как важнейшее качество группы, один из центральных показателей развития коллектива, позволяющий выявить межличностную взаимоприемли-мость, сходство мнений и установок [17].
Н.В. Джакупова предприняла попытку выявить уровень групповой сплоченности в революционных общностях 1870-х гг. на основе количественного подсчета скрытой в мемуарах и воспоминаниях народников информации [7]. Но в целом ее подход отличается схематизмом и страдает наличием большой погрешности в полученных результатах.
Групповая сплоченность тамбовских социалистов наглядно проявляется путем сравнения двух периодов деятельности тамбовского объединения народников - 1874 г. (массовое «хождение в народ») и 1878-1879 гг. (время существования тамбовского поселения). В 1874 г. степень вовлеченности в революционное движение была различной, причем для значительной части тамбовских социалистов народничество представляло собой скорее модное поветрие, чем осознанный выбор. Во второй половине 1870-х гг., когда преследование правительством инакомыслия особенно усилилось, в народническом движении уже было меньше «случайных» людей. Состав тамбовского кружка с течением времени, конечно, менялся, но основной костяк, лидеры оставались неизменными. Следовательно, возможность идейной, теоретической и практической трансформации была низкой. В период 1878-1879 гг. резко усилилась конспирация тамбовских социалистов. Собрания членов кружка были уже конкретно направлены на обсуждение отдельных элементов программы. Вместе с тем острота конфликтов в среде тамбовских народников в конце 1870-х гг. была выше, чем в 1874 г. (например, неприязнь Снегирева и Прозоровского). Но это обстоятельство не оказывало разлагающего воздействия на кружковцев, отношения между которыми часто носили характер взаимопомощи (например, помощь Девеля супругам Никифоровым) [18]. Таким образом, приведенные
выше доводы позволяют утверждать, что уровень сплоченности тамбовского кружка социалистов возрастал на протяжении 1874-
1879 гг. Говорить же о сплоченности тамбовского кружка после 1879 г. сложно, т. к. он фактически на время прекратил активную деятельность. При этом тамбовские жандармы отмечали в 1880 г., что «после дознания все эти лица (кружковцы, за исключением арестованных. - П. С.) сблизились между собой еще более и почти не скрывают своего сближения» [8, л. 153об]. Что касается мнения Н.В. Джакуповой о спаде уровня сплоченности в народовольческий период, то оно вызвано по большей мере идеологическими установками автора и не отражает реального развития революционного движения.
В 1990-е гг. историки пытались объяснить мотивацию и механизмы поведения революционеров на основе теории З. Фрейда. Д. Чернышевский, применяя отдельные положения психоанализа, проанализировал деятельность революционеров второй половины XIX в. [4]. Считая социализм в целом негативным мировоззрением, Чернышевский обвиняет революционеров в духовной некрофилии и патологических бессознательных отклонениях, выраженных в форме «эдипова комплекса» [4, с. 139]. Тем самым он подчеркивает роль биологического фактора в истории и, по мнению А.Н. Худолеева, упрощает сложную социально-психологическую проблему [5]. Чернышевский сводит жизненную активность, радикализм и революционность к проявлениям психологических патологий и отклонений отдельных деятелей. Основная же масса кружков, состоящая из «вполне обыденных людей, без отклонений», по мнению Чернышевского, «была заражена активистами по законам массовой психологии» [4, с. 142]. В работе А.Н. Худолеева справедливо отмечается, что «трансформация ценностных ориентаций и психологических установок в определенные моменты исторического времени не зависит от внутренних психопатических отклонений...» [5]. Другими словами, приобщение к ценностям новой субкультуры, радикализм в поведении обусловлен индивидуальными особенностями личности и факторами, влиявшими на ее формирование. Так, Г.П. Сазонов проявлял желание сжечь гимназию из-за постоянных конфликтов с гимназическим начальством.
Сюда же можно отнести и «революционность» Фаресова периода «хождения в народ». Но говорить о психических отклонениях как указанных, так и других тамбовских народников не приходится.
Отдельная общность революционеров, представляющая собой ячейку субкультуры народничества, на протяжении 1870-х гг. постоянно развивалась. В социально-психологическом плане она претерпевала изменения не путем роста и спада (данное объяснение было свойственно советской исторической науке, которая сводила развитие освободительного движения к восходящей и нисходящей стадиям), а посредством эволюции как отдельных элементов, так и целых групп.
Народническая среда 1870-х гг. представляла собой сложную модель психологического взаимодействия людей, ее составляющих. Каждый социалист, помимо определенных психологических и мировоззренческих характеристик, свойственных народнической группе, оставался, прежде всего, человеком, не свободным от предрассудков, стереотипов, комплексов, привычек, которые вырабатывались под воздействием воспитания и образования и часто зависели от происхождения. Возрастные психологические особенности личности также оказывали воздействие на социально-психологический облик народнической среды. Став элементом субкультуры, человек откликался на внешние и внутренние события через призму этой культуры.
В заключение отметим, что на основе народнической субкультуры 1870-х гг. формировалась особая подпольная культура, ставшая впоследствии одной из главных особенностей российского освободительного движения. Отдельные элементы психологии народников были свойственны как неонародникам (впоследствии и эсерам), так и марксистам.
1. Калинчук С.В. Психологический фактор в деятельности «Земли и воли» 1870-х годов // Вопр. истории. 1999. № 3. С. 46.
2. Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986.
С. 226-241.
3. Джакупова Н.В. Мемуары народников как источник для изучения социальной психоло-
гии революционеров-семидесятников: авто-реф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1986.
4. Чернышевский Д. Революционное движение в России с точки зрения психоанализа // Волга. 1994. № 5-6.
5. Худолеев А.Н. Социально-психологические аспекты в формировании мировоззрения П.Н. Ткачева. иКЬ: http://www.sciteclibrary. ru/rus/catalog/pages/7186.htm. Загл. с экрана.
6. Щербакова Е.А. «Отщепенцы». Путь к терроризму (60-80-е гг. XIX века). М., 2008.
7. Джакупова Н.В. Мемуары как источник для изучения организационной сплоченности революционеров 1870-х гг. // История СССР. 1984. № 4. С. 90.
8. ГАТО (Гос. арх. Тамбовской области). Ф. 4. Оп. 1. Д. 2962. Л. 59об.
9. Попов М.Р. «Земля и воля» накануне воронежского съезда // Былое. 1906. № 8. С. 27.
10. Революционное народничество 1870-х гг. Сб. документов. М., 1965. Т. 1. С. 93.
11. ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 271. Л. 88.
12. Дейч Л.Г. Г.В. Плеханов. Материалы для биографии. М., 1922. Вып. 1. С. 23.
13. Дмитриева В.И. Так было. М.; Л., 1930. С. 67.
14. Цымрина Т.В. Софья Перовская. Политический портрет. Таганрог, 2006. С. 58.
15. Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. Т. 28. СПб.,1900. С. 72.
16. Пудовкин С.В. М.В. Девель - организатор тамбовского поселения народников // XIV Державинские чтения. Академия гуманитарного и социального образования: материалы Общерос. науч. конф. Февр. 2009. Тамбов, 2009. С. 157.
17. Донцов А.И. Методологические проблемы исследования групповой сплоченности // Социологические исследования. 1975. № 2.
С. 43, 47.
18. Никифорова-Мацнева О.А. М.В. Девель // Каторга и ссылка. 1927. № 7. С. 236.
Поступила в редакцию 8.09.2009 г.
Pudovkin S.V. Social and psychologies aspects in activity of Tambov populists in 1870-s. The author’s attention in concentrated on psychology of populist group as a part of subculture. Particularities of behavior and appearance, motivation and emotion, unity and hierarchy of Tambov socialists are analyzed.
Key words: populism; socialist; psychology; subculture; motivation; unity; behavior.
УДК 947
ДОМОВЛАДЕНИЕ МЕЩАН ГОРОДОВ МОСКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX В.: СТОИМОСТЬ, СТРУКТУРА, ОСОБЕННОСТИ © А.В. Долгопятов
В статье на основе анализа стоимости и структуры домовладения мещан провинциальных городов Московской губернии показан их крайне невысокий материальный уровень. Лишь относительно небольшая часть представителей этого сословия, прежде всего в поселениях с развивающейся промышленностью, обладала собственностью, сопоставимой с купеческой и дворянской.
Ключевые слова: сословие; мещанство; домовладение; провинциальный город; Московская губерния.
В последнее время внимание историков к мещанскому сословию возрастает. Однако вопрос о домовладении мещан в провинциальных городах рассматривается только частично [1-5]. Между тем изучение домовладения позволяет выявить социальное и материальное положение мещан, характер их занятий, определить степень имущественной дифференциации в связи с особенностями городских поселений.
В Московской губернии в конце XIX -начале XX в. значилось 12 уездных центров:
Богородск, Бронницы, Верея, Волоколамск, Дмитров, Звенигород, Клин, Коломна, Можайск, Подольск, Руза, Серпухов, а также два посада: Павловский и Сергиевский и заштатный город Воскресенск. Исследователи обычно выделяют среди них Коломну и Серпухов, как старые крупные торгово-промышленные города, и интенсивно развивающиеся молодые индустриальные центры: Богородск и Павловский посад, а все остальные города относят к аграрным, или слаборазвитым торгово-ремесленным. Цель статьи - выявить
