CC BY
12
DOI 10.24412/2227-7315-2022-3-180-187
УДК 343.97
И.С. Ильин
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЕМОНСТРАТИВНО-ПРОТЕСТНОЙ ПРЕСТУПНОСТИ
Введение: социально-политические последствия демонстративно-протестной преступности определяются реакцией официальных властей на факт протеста и зависят, прежде всего, от содержания протестных требований. Цель: установить последствия различных форм протеста. Методологическая основа: методы научного познания, методы анализа и синтеза. Результаты: резюмируется следующее: а) делегитимируется протест против власти; б) демонстрируется открытость власти для диалога с «признаваемыми» протестующими и ее категоричность в отношении «экстремистов»; в) в массовом сознании создается определенный образ власти — отвечающей на истинные запросы общества и защищающей общество от радикальных групп. Выводы: социально-правовые последствия являются прямым следствием политической реакции на протест. В случае, если реакция на противоправное общественно опасное поведение протестующих начинает использоваться в качестве средства подавления и предупреждения самого протеста, возникает серьезная угроза правам человека. Более того, содержание правовой реакции государства на демонстративно-протестные преступления и сам протест, обладая профилактической целевой направленностью, могут иметь и обратный эффект. Когда и если эта реакция воспринимается в качестве выходящей за пределы необходимой и справедливой, она способна лишь усилить противостояние протестующих и власти, способа содействовать сплочению протестующих, героизации их образа в массовом сознании, привлечению дополнительных сторонников, и в конечном итоге, к углублению социальной напряженности и протестных настроений.
Ключевые слова: протест, последствия, противоречия, социум, разлом, преступление, психология, система, власть, личность, право, сознание.
I.S. Ilyin
SOCIO-POLITICAL AND SOCIO-LEGAL CONSEQUENCES OF DEMONSTRATIVE-PROTEST CRIME
Background: the socio-political consequences of demonstration-protest crime are determined by the reaction of the official authorities to the fact of protest and depend primarily on the content of the protest demands. Objective: to establish the consequences
S © Ильин Илья Сергеевич, 2022
Кандидат юридических наук, доцент, Начальник Управления министерства внутренних дел России по Красногвардейскому району г. Санкт-Петербурга, доцент кафедры правоведения Северо-западного института управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации; e-mail: isilyin@yandex.ru © Ilyin Ilya Sergeevich, 2022
Candidate of Law, Associate Professor, Head of the department of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation in Krasnogvardeisky district, Saint Petersburg, Associate Professor of the Department of Law at the Northwestern Institute of Management of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public 180 Administration
of various forms of protest. Methodology: методы научного познания, методы анализа и синтеза. Results: the following is summarized: a) the protest against the authorities is delegitimized; b) the authorities' openness to dialogue with "recognized" protesters and their categorical attitude toward "extremists" are de-monstrated; c) a certain image of the authorities is created in the mass consciousness-responding to the true demands of society and protecting society from radical groups. Conclusions: social and legal consequences are a direct consequence of the political reaction to the protest. If the reaction to the unlawful socially dangerous behavior of protesters begins to be used as a means of suppressing and preventing the protest itself, a serious threat to human rights arises. Moreover, the content of the State's legal response to crimes of protest and the protest itself, while having a preventive targeting, can also have the opposite effect. When and if this reaction is perceived as going beyond what is necessary and just, it can only increase the confrontation between protesters and the authorities, a way to help rally protesters, glorify their image in mass consciousness, attract additional supporters, and ultimately, to deepen social tensions and protest sentiments.
Key-words: protest, consequences, contradictions, society, fracture, crime, psychology, system, power, personality, law, consciousness.
Социально-психологическая разобщенность и раскол, вносимые и поддерживаемые протестом, создают особый фон для принятия политических решений, а сами эти социально-политические решения и связанные с ними трансформации могут рассматриваться в качестве очередного «круга» последствий преступности. В данном случае содержание политических последствий, принимая во внимание особенности «автора» этих последствий, во многом определяется официальной реакцией официальных властей на протест, а сами последствия предстают в качестве принятых и реализованных политических решений.
Как насильственные, так и ненасильственные протестные движения потенциально могут стать промежуточной формой коллективного вызова какому-либо аспекту социального «статус-кво». Континуум протестов может варьироваться от локализованных групп и толп, организующихся вокруг конкретных и краткосрочных жалоб, до масштабных протестных движений по поводу социальных условий и воспринимаемой несправедливости. Эти массовые протесты призваны вызвать всеобъемлющие и фундаментальные изменения в обществе, а иногда и во всех обществах.
Исследование в данном случае показывает наличие выраженной корреляции между требованиями протестующих, их поведением во время протестов и политическими последствиями. В науке был предпринят подход объяснить реакцию власти на протест с позиций соотношения выгод и затрат. Отмечалось, что диссиденты генерируют издержки, которые структурируют реакцию правительства на протест, при этом, когда протестующие генерируют высокие издержки, государство реагирует принудительным образом и наоборот, высокие издержки дезорганизации власти стимулируют государство приспосабливаться к требованиям протестующих [1, с. 485-521]. Нам представляется, что объем «издержек» здесь напрямую зависит от того: касаются ли требования протестующих вопросов переустройства самой власти.
Когда и если требования протестующих не касаются основ власти, не содержат выраженного политического контекста и относятся к области реализации экологических, экономических, социальных решений, власть, как правило, не
акцентирует внимания на противоправном поведении протестующих, и в большей степени склонна к диалогу с протестующими, готова менять свои планы и удовлетворять предъявляемые к ней требования. Если признать, что протест представляет собой выражение коллективных интересов и проблем групп активистов, коалиций или общественных движений, которые бросают вызов основным институтам, то в этом процессе он выполняет ряд важных демократических функций, включая обеспечение возможностей для самовыражения отдельных лиц и их участия в качестве потенциального двигателя социальных изменений. Социальный протест может повлиять на общественное восприятие и привести к значительным социальным изменениям [2].
Как свидетельствует Доклад уполномоченного по правам человека, в некоторых случаях публичные мероприятия позволили найти путь к диалогу общества с властью и выйти на решение проблем. Так, после нескольких месяцев протестов против строительства угледобывающей компанией «Кузнецкий Южный» пункта углепогрузки у поселка Черемза в Кемеровской области, губернатор отменил разрешение на строительство углепогрузки, заявив, что «решения должны приниматься сообща, с учетом интересов жителей». После более чем годового протеста в Республике Башкортостан против разработки шихана Куштау, глава республики принял решение отказаться от разработки шихана и придать ему статус природного памятника. Жителям Архангельской области после многомесячных протестов в 2020 г. удалось убедить губернатора региона в нецелесообразности и опасности строительства мусорного полигона, в итоге соглашение с компанией, строившей объект для складирования твердых бытовых и промышленных отходов, было расторгнуто, а сам проект исключен из реестра приоритетных инвестиционных проектов1.
Как видим, во всех этих и подобных им случаях требования протестующих имели локальный и явно неполитический характер. Противоправное поведение (СМИ, например, сообщали о фактах совершения административных правонарушений и преступлений во время экологической акции в Архангельской области2) не изменило принципиальной оценки самого протеста, а общественно-политический дискурс вокруг этого протеста, как правило, не включал в свой контекст оценку противоправности поведения его участников. Даже в тех случаях, когда акции касались острой социальной проблемы всероссийского масштаба (как в случае с протестами по поводу пенсионной реформы в 2018 г., которые сопровождались, по отдельным данным, задержанием более 1000 человек и возбуждением нескольких уголовных дел по фактам применения насилия к сотрудникам правоохранительных органов3) и не затрагивали напрямую политическую систему, власть была готова «идти на уступки» и в рамках либо за рамками открытого диалога учитывать мнение протестующих, не акцентируя
1 1 См.: Доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2020 год
§ (с. 102-103). URL: https://ombudsmanrf.org/content/doclad2020 (дата обращения: 21.04.2021).
2 См.: 1200 задержанных, 75 тысяч штрафа для пенсионера, 14 суток ареста для адвоката. Чем закончились акции против пенсионной реформы. URL: https://meduza.io/slides/1200-zaderzhannyh-75-tysyach-shtrafa-dlya-pensionera-14-sutok-aresta-dlya-advokata-chem-zakonchilis-aktsii-protiv-pensionnoy-reformy (дата обращения: 01.05.2021); Суровые штрафы и аресты: как в России наказывали протестующих против пенсионной реформы. URL: https://www. e1.ru/ news/spool/news_id-65417951.html (дата обращения: 01.05.2021).
3 См.: Здоровье смешали с мусором. В Архангельской области снова прошли митинги против ввоза московских отходов. URL: https://www.kommersant.ru/doc/3937384 (дата обращения:
182 01.05.2021).
внимания на противоправности публичных мероприятий и не «раскручивая» эту тему.
Качественно иная ситуация возникает в случаях, когда протест проходит под откровенно политическими лозунгами и направлен против существующего порядка власти, ее конкретных представителей, их политической платформы, электоральных настроений. Потенциально власть имеет возможность развить два сценария реакции: войти в диалог с протестующими и определить возможность компромисса, либо закрыться от диалога и перейти к подчеркнуто охранительной стратегии [3, с. 107-127]. При этом принято считать, что развитие диалога должно снижать протестный потенциал и минимизировать неинституциональные политические требования и выступления, что граждане будут в большей степени использовать институционализированные каналы общения с властью, как только режим делает их доступными. Однако современные исследования (основанные на материалах китайской практики) доказывают, что такой прямой зависимости не существует. Институционализированные и неинституционали-зированные каналы общения общества с властью не заменяют, а дополняют друг друга, и улучшение реакции на институционализированное участие может, напротив, привести к большему количеству протестов. Повышение отзывчивости власти способно положительно влиять на протесты, а наличие новых институционализированных каналов может не оказывать предполагаемого замещающего воздействия на неинституционализированное участие [4, с. 211-232].
Практика современных российских политических протестов со всей очевидностью свидетельствует: чем острее политическая мотивация протеста, тем менее склонна власть к диалогу с протестующими и тем больше заостряет внимание на оценке факта противоправности совершаемых протестующими деяний, игнорируя содержание предъявляемых требований.
Реакция власти в этом случае формирует и опирается на некий социальный консенсус в части негативного восприятия политического протеста. Общий посыл состоит в сомнении относительно того, «...может ли протест, обусловленный внутренней неудовлетворенностью, жаждой признания, стремлением к опасности и борьбе, выходу за собственные границы существования, в самой негативности и деструктивности обрести моральный вектор развития, разрешить проблему этического самоопределения и стать полноценным ресурсом позитивного изменения человека и социума» [5, с. 175]. Отсюда — общее отношение к протестующим как к «банальным» правонарушителям, которое и формируется, и поддерживается властью. В итоге, с одной стороны, происходит стигматизация участников протеста, а с другой стороны, официальная дифференциация протестующих на тех, с кем власть готова идти на компромиссы и с кем не готова к диалогу [6, с. 313-343]. Причем это нежелание вступать в диалог носит порой демонстративный характер1. Это в совокупности углубляет эффект стигмы и при-
1 См.: Наблюдатели в СМИ, например, особо подчеркивали, что за день до протестной акции в июле 2019 года в Москве мер Москвы в твиттер-аккаунте предупредил граждан, что попытки нарушения общественного спокойствия будут пресекаться Росгвардией и полицейскими, а в день проведения публичного мероприятия инспектировал строительство станции одной из станций метро. Президент же в этот день участвовал в установке мемориальной доски на корпус затонувшей подводной лодки. При этом никто из представителей власти не появлялся на экранах и не пытался принять какого-либо решения. См.: Итоги несогласованного митинга в Москве, 27 июля 2019. URL: https://zen.yandex.ru/media/iwl/itogi-nesoglasovannogo-mitinga-v-moskve-27-iiulia-2019-5d3d688d7b4bd200aeada2af (дата обращения: 01.05.2021). 183
водит к устойчивым ассоциациям между протестующими и «нерукопожатными» преступниками, отрицающими власть, иными словами, между протестующими и экстремистами, отношение к которым в любом обществе вполне категоричное и однозначное. Тем самым одновременно достигается несколько результатов: а) делегитимируется протест против власти; б) демонстрируется открытость власти для диалога с «признаваемыми» протестующими и ее категоричность в отношении «экстремистов»; в) в массовом сознании создается определенный образ власти — отвечающей на истинные запросы общества и защищающей общество от радикальных групп.
Практика отрицательной оценки действий протестующих представителями власти, по оценке социологов, сложилась в России повсеместно. «Однако неуважительное отношение к участникам митингов, навешивание разного рода ярлыков — не отменяет закономерного характера социального протеста, но лишь подчеркивает недальновидность попыток его запретов. Власть не осознает, что у нее есть все рычаги снижения напряженности в обществе до приемлемого уровня путем решения острых социальных, политических и экономических противоречий, волнующих граждан» [7, с. 32]. Сказывается, по-видимому, негативный опыт взаимоотношений власти и противостоящих ей политических структур в недавнем прошлом нашей страны; из этого опыта еще не извлечены все уроки, в результате чего имеет место повторение ряда ошибок [8, с. 3].
Отказ власти от политического диалога с протестующими и «неуспех» про-тестной акции в социально-политическом отношении предполагает развитие двух видов последствий: для самих протестующих и для общества в целом.
В первом случае — это возникновение разнонаправленных эмоционально-негативных реакций: с одной стороны, фрустрация, усталость, эмоциональное выгорание и разочарование, с другой — гнев и раздражение, которые возникают из-за нереалистических ожиданий или неуспешных действий [9, с. 120]. Это, в свою очередь, может привести не только к разочарованию в возможности политической самоорганизации граждан и «затуханию» протестной реакции, но и напротив, к нарастанию протестного потенциала, переходу его в латентные формы, и изменению тактики протестной борьбы. Среди последствий заметны, в частности: переход от массовых публичных мероприятий к одиночным акциям (по некоторым данным только в Москве и Петербурге число одиночных пикетов возросло со 107 в 2013 г. до 388 в первом полугодии 2020 г.1) и эмиграция (по данным статистических исследований, в России имеет место постепенный рост эмиграционных настроений среди молодежи в возрасте 18-24 лет, продолжающийся с 2014 г. В сентябре 2019 г. более половины опрошенных (53%) этого возраста выразили желание переехать за границу на постоянное место жительства. Некоторый рост эмиграционных настроений с 2014-2015 г. наблюдается и среди россиян среднего возраста. В целом по стране доля желающих покинуть страну колеблется сейчас в пределах 8-10%. Среди желающих уехать их страны по сравнению с теми, кто желает остаться, ниже доля сторонников президента (53% против 73%), выше уровень критической оценки положения дел в стране (более 50% против 36%), выше число испытывающих стыд за происходящее в
1 См.: Одиночные пикеты: данные. URL: https://0vdinf0.0rg/data/0din0chnye-pikety-dannye#l 184 (дата обращения: 02.04.2021).
стране (18% против 11%) и готовых принимать участие в протестных акциях (33% против 17%)1.
Что касается социально-политических последствий для общества в целом, то отказ от диалога с протестующими и «демонизация» их образа в общественном сознании служат предпосылкой, с одной стороны, ужесточения контроля со стороны власти, а с другой стороны, стимулируют проведение решений (в том числе и популистских2), направленных на привлечение к власти сторонников, объединение людей вокруг нее и поддерживаемых властью ценностей и правил. В последнем случае речь идет, среди прочего, об увеличении государственных (бюджетных) расходов на социальную поддержку населения, что было спрогнозировано рейтинговым агентством Fitch3 в связи с протестными акциями в январе 2021 г., и подтверждено в состоявшемся в этом же году Послании Президента РФ Федеральному Собранию (сумма предлагаемых в Послании мер поддержки составляет порядка 500 млрд руб.). И хотя формально, разумеется, такие «умиротворительные» бюджетные вливания не связаны в риторике власти с самими протестами, а последствия бюджетной поддержки и отдельных людей, и экономических институтов в целом могут иметь реальный положительный эффект (некоторые эксперты оценивают их как дополнительный фактор роста российской экономики4), категорически отрицать связь государственных расходов с протестными акциями также невозможно.
Но все же главный эффект, основное политическое последствие состоит в ужесточении социального и политического контроля в обществе, в активизации властного репрессивного ресурса. При этом, чем острее политические требования протестующих, чем более массовыми являются их акции, чем большими беспорядками они сопровождаются, тем степень жесткости репрессии становится выше. В криминологическом отношении важно отметить, что чем более высока степень опасности «ближайших», «физических» последствий демонстративно-протестной преступности, тем более жесткой предполагается реакция на нее. Это вполне закономерно и оправданно. «Массовые беспорядки, особенно имеющие масштабный и продолжительный характер, обладают эффектом социального взрыва, в результате которого выплескиваются наиболее негативные эмоции различных социальных групп, что, в свою очередь, продуцирует дальнейший рост агрессии в жизни общества, причем проявляющийся не только в информационном пространстве, но и в конкретных актах насилия и иных общественно опасных действиях. Последствия массовых беспорядков выходят далеко за рамки того вреда, что вытекает из его описания в уголовном законе, причем они имеют комплексный, разветвленный характер и отрицательно сказываются на многих сферах жизни общества, а также деятельности государственных и общественных институтов» [10, с. 181-182]. Очевидно, что в таких условиях реакция власти
1 См.: Эмиграционные настроения. 26.11.2019. URL: https://www.levada.ru/2019/11/26/ 2 emigratsionnye-nastroeniya-4/ (дата обращения: 02.05.2021). S
2 См.: О связи протестов и популизма см., например: Sawyer P. (2021). Populism and Protest Intensity: a Cross-National Analysis. Basic Research Program Working Papers Series: Political Science WP BRP 80/PS/2021. e National Research University Higher School of Economics (HSE), 33 p.
3 См.: Rating Action Commentary. Fitch Affirms Russia at 'BBB'; Outlook Stable. URL: https:// www.fitchratings.com/research/sovereigns/fitch-affirms-russia-at-bbb-outlook-stable-05-02-2021 (дата обращения: 02.05.2021).
4 См.: Эксперты пояснили, как протесты повлияют на российскую экономику. URL: https:// newizv.ru/article/general/25-01-2021/eksperty-poyasnili-kak-protesty-povliyayut-na-rossiyskuyu-ekonomiku (дата обращения: 27.04.2021). 185
должна быть адекватной. Это заставляет еще раз напомнить о необходимости не только комплексного, но и дифференцированного анализа последствий преступности и последствий протестов. Когда репрессия становится ответом лишь на протест, можно ставить вопрос о ее политической адекватности, когда же и если эта репрессия обуславливается опасной (преступной) деятельностью самих протестующих, вопрос о ее целесообразности и адекватности приобретает иное содержание.
Формой выражения усиления репрессивности политики в стране выступает в данном случае, по преимуществу, право, поскольку, именно право способно легитимировать сами репрессии. Это обстоятельство подводит нас к третьему из выделенных ранее «кругов» социальных последствий демонстративно-про-тестной преступности — последствий социально-правовых.
Обсуждая правовые последствия, надо обратить внимание на существование тонкой грани между правовой реакцией на протест и реакцией на совершаемые во время протеста преступления. Социальные протесты — это политические выражения, которые, как таковые, заслуживают правовой и судебной защиты, тогда как правовые последствия экспрессивных компонентов социального протеста требуют особого правового отношения [11, с. 131-148]. Проблема начинается там и тогда, где и когда реакция на противоправное общественно опасное поведение протестующих начинает использоваться в качестве средства подавления и предупреждения самого протеста. Это требует глубокого и отдельного анализа правовой политики страны в условиях активизации протестных настроений и движений, в связи с чем изучение вопросов права в рамках настоящей монографии будет выделено в отдельный исследовательский раздел. Однако здесь надо подчеркнуть, что содержание правовой реакции государства на демонстративно-протестные преступления и сам протест, обладая безусловной профилактической целевой направленностью, могут по законам диалектики иметь и обратный эффект. Когда и если эта реакция воспринимается в качестве выходящей за пределы необходимой и справедливой, она способна лишь усилить противостояние протестующих и власти, способа содействовать сплочению протестующих, героизации их образа в массовом сознании, привлечению дополнительных сторонников, и в конечном итоге, к углублению социальной напряженности и протестных настроений.
Библиографический список
1. Klein G.R., Regan P.M. Dynamics of Political Protests. International Organization, 2018. Vol. 72. No. 2. Р. 485-521.
2. Loya L. & McLeod D. Social Protest. 2011.
3. Moore W.H. The Repression of Dissent: A Substitution Model of Government Coercion. Journal of Conflict Resolution, 2000. Vol. 44. No. 1. Р. 107-127.
4. Siyao Zheng, Tianguang Meng. The Paradox of Responsiveness and Social Protest in China. Journal of Contemporary China, 2020. Vol. 30 (128). Р. 211-232.
5. Гусейнов А.Ш. Негативный потенциал протеста: психологический анализ // Научно-информационный журнал Армия и Общество. 2013. № 1 (33). С. 175.
6. Walter B. Building Reputations: Why Governments Fight Some Separatists and Not Others. American Journal of Political Science, 2006.Vol. 50. No. 2. Р. 313-343.
7. Артюхина В.А. Осмысление социального протеста в современной социологии: анализ основных подходов // Социологические исследования. 2017. № 11. С. 32.
8. Оришич Е.Г. Диссидентство как политическая форма протестного движения в СССР и особенности привлечения инакомыслящих к юридической ответственности (середина 1960-х - середина 1980-х гг.): историко-правовое исследование: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2009. С. 3.
9. Hirschman A. Shifting involvements: Private interest and public action. Princeton: Princeton univ. press, 1982. Р. 120.
10. Кабанов НЛ. Криминологические последствия массовых беспорядков // Вестник Московского университета МВД России. 2020. № 3. С. 181-182.
11. Gargarella R. Law and Social Protests. Criminal Law and Philosophy, 2012. Vol. 6. Р. 131-148.
References
1. Klein G.R., Regan P.M. Dynamics of Political Protests. In-ternational Organization, 2018. Vol. 72, No. 2. P. 485-521.
2. Loya L. & McLeod D. Social Protest. 2011
3. Moore W.H. The Repression of Dissent: A Substitution Model of Government Coercion. Journal of Conflict Resolution, 2000. Vol. 44, No. 1. P. 107-127.
4. Siyao Zheng, Tianguang Meng. The Paradox of Responsiveness and Social Protest in China. Journal of Contemporary China, 2020. Vol. 30 (128). P. 211-232.
5. Huseynov A.S. Negative Potential of Protest: Psychological Analysis // Scientific and informational journal Army and Society. 2013. No. 1 (33). P. 175.
6. Walter B. Building Reputations: Why Governments Fight Some Separatists and Not Others. American Journal of Political Science, 2006. Vol. 50. No. 2. P. 313-343.
7. Artyukhina V.A. Comprehension of Social Protest in Modern Sociology: Analysis of Basic Approaches // Sociological Research. 2017. No. 11. P. 32.
8. Orishich E.G. Dissidence as a Political Form of the Protest Movement in the USSR ш and the Peculiarities of Bringing Dissidents to Legal Responsibility (mid-1960-s - mid- | 1980-s): Historical and Legal Research: extended abstract. ... diss. cand. of law. Krasnodar, а 2009. P. 3. J
9. Hirschman A. Shifting Involvements: Private Interest and Public action. Princeton: к Princeton univ. press, 1982. P. 120. Г
10. Kabanov N.A. Criminological Consequences of Mass Violence // Bulletin of the Д Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2020. No. 3. P. 181-182. т
11. Gargarella R. Law and Social Protests. Criminal Law and Philosophy, 2012. Vol. 6. | P. 131-148. °
5
д
а
д
№
lo
UJ
4
)
2
