CC BY
33УДК 343.97
ББК 67.511
doi: 10.25724/VAMVD.XGHI
И. С. Ильин
ЭТИМОЛОГИЯ «ПРОТЕСТА» И СОДЕРЖАНИЕ «ПРАВА НА ПРОТЕСТ»
Феномен протеста рассматривается в статье на индивидуальном и социальном уровнях. На первом проводится дифференциация протеста на внутренний и внешний. Внутренний состоит в субъективном неприятии ценностей, правил, проводимой в государстве политики и т. д., но при этом не объективируется в протестные формы поведения. Внешний воплощается в активном поведении человека. В зависимости от отношения протестующего к принятым в обществе нормам, целесообразно выделять «инструментальный протест» как достижение одобряемых обществом целей неинституциональными средствами и «культурный протест» как выступление против господствующих в обществе идей и ценностей. Индивидуальный протест может быть выражен в непреступных или преступных формах. Исходя из содержания связи преступления и протеста, в работе дифференцируются инструментально-протестные преступления, которые выступают способом разрешения проблемы; демонстративно-протестные, являющиеся способом не разрешения, а лишь демонстрации протеста; культурно-протестные, представляющие собой противоправное утверждение противоправной культурной нормы.
При исследовании протеста на социальном уровне утверждается, что он не может исчерпываться лишь противоправными формами поведения. Протестные движения, напротив, требуют обращения к праву и закону для обоснования и содержания протеста и самой возможности протестовать. В этом отношении протест может рассматриваться как реализация человеком или группой лиц «права на протест», а противоправное протестное поведение как проявление злоупотребления правом.
В статье поддерживается идея рассматривать протест в качестве коллективного поведения, сочетающего конвенциональные и неконвенциональные формы участия граждан в политической и общественной жизни страны. Доказывается объективность институционализации протеста в социальной системе общества в качестве условия его демократического развития. Таким институтом традиционно выступает оппозиция (парламентская и непарламентская).
Ключевые слова: протест, уровни протеста, протестные формы, протестное поведение, преступление, право, закон, общество, оппозиция.
I. S. Ilyin
THE ETYMOLOGY OF "PROTEST" AND THE MEANING OF "THE RIGHT TO PROTEST"
In this article the phenomenon of protest is dealt with at individual and social levels. The distinction between internal and external protest is made on individual level. The first protest lies in subjective aversion to values, rules and regulations, government policy, etc., and yet does not take the shape of protesting behavior. External protest objectifies into active behavior. Depending on the protestors' attitude to social norms, it makes sense to identify the "instrumental protest" as the pursuing of socially approved goals using non-formal means, and "cultural protest" as opposing the prevailing social values. Individual protest can take criminal and non-criminal forms. Depending on the connection between crime and protest, there can be identified such types of crimes as instrumental-protest crimes, which are a way of solving the problem; demonstrative-protest crimes, which just express the protest not being the way of tackling the problem; cultural-protest crimes, which are an illegal promotion of irregular cultural norms.
Examining the protest on the social level it can be suggested that it is not confined only by illegal behavior. On the contrary, protest movements require reference to the law in order to justify both — the essence of the protest and the opportunity to protest. In that regard, the protest can be considered as the realization of "the right to protest" by one individual as well as by a group of people, and the illegal protest behavior — as the abuse of rights.
The work supports the idea to consider the protest as group behavior, combining conventional and non-conventional forms of political participation of citizens. The article proves the objectivity of the protest institutionalizing in the social structure of the community as the prerequisite to its democratic development. Opposition (parliamentary and extra-parliamentary) traditionally acts as such an institution.
Key words: protest, levels of protest, forms of protest, protest behavior, crime, law, society, opposition.
В рамках комплексного исследования теоретических основ криминологического анализа проте-стных движений представляется целесообразным рассмотреть ряд наиболее заметных работ современных ученых по данной тематике, которые могут служить основой для дальнейших изысканий автора.
Термин «протестное движение» содержит указание на два принципиальных момента: протест и движение, — понимание которых важно для определения границ криминологического анализа.
Протест в самом общем и прямом значении есть несогласие с чем-либо. Если это понимание переносить в область характеристики поведения человека, возникает необходимость в строгой дифференциации, прежде всего, внутреннего и внешнего протеста. Первый состоит в субъективном неприятии тех или иных норм, ценностей, правил, проводимой в государстве политики и т. д., но не объективируется в протестные формы поведения. По типологии форм индивидуального приспособления Р. Мертона его можно описать как ритуализм [1, а 254—255]. Очевидно, что данная область внутреннего протеста элементарно недоступна для криминологического анализа и не может составлять его предмет; ее исследование по большей части есть задача социальной психологии и психологии личности. Вместе с тем этот «латентный протест» несет опасные последствия для отдельной личности (в виде внутриличностного конфликта, дезадаптации, нарастания внутренней напряженности и т. д.), угрожая ее психологическому статусу и благополучию. В совокупности масса внутренне протестующих лиц создает социальный слой, готовый в определенный (а часто в любой) момент трансформировать свое внутреннее недовольство в реальные, внешние формы поведения. Это особый потенциал протеста, который может быть мобилизован заинтересованными акторами и существование которого всегда необходимо учитывать.
Показательны результаты одного из опросов, проведенного сотрудниками Левада-центра (опрос 1 600 человек 20—26 февраля 2020 г.) [2]. Согласно имеющимся данным удельный вес лиц, готовых принять участие в акциях протеста против
падения уровня жизни и в защиту своих прав, за последние два года возрос с 8 % в марте 2018 г. до 24 % в феврале 2020 г., удельный вес лиц, готовых принять участие в акциях с политическими требованиями, за этот же период увеличился с 6 % до 19 %. Таким образом, каждый пятый опрошенный внутренне готов к участию в массовых проте-стных акциях. Исследование не позволяет установить, имели ли респонденты опыт реального участия в протестных акциях и каков образ их поведения в настоящий момент. Но полагаем, что в любом случае доля потенциальных протестующих намного превосходит удельный вес протестующих реально. Это значимое обстоятельство, не замечать которое криминолог не вправе. Единственное, что он в данном случае компетентен сделать, — указать на наличие весьма высоких рисков перерастания внутренней напряженности во внешний протест, соответственно, на необходимость учета приведенного обстоятельства в прогностических и профилактических решениях органов власти.
Второй вид протеста является внешним, т. е. воплощающимся в определенном поведении человека. Поведение это, как и любое другое, может выражаться либо в форме действия (например, участие в избирательных кампаниях, творчество и т. д.), либо в форме бездействия (отказ от участия в голосовании или протестное голосование «против всех»). Однако последнее не представляет интереса для криминологии по той простой причине, что не может составить преступного деяния, поскольку на граждан не возлагается обязанность действовать непротестным способом или воздерживаться от протестов. В связи с этим согласимся с мнением М. В. Мархгейм, которая указывает, что «бездействие вообще не соотносится с протестом», в анализе протеста «делается акцент не просто на действиях, а на активных действиях» [3, с. 30]. Именно в данной области криминология, если понимать ее в одной из допустимых интерпретаций как науку о поведении, должна найти свой предмет исследования.
Активное поведение отдельного человека, нарушающее и не нарушающее уголовный закон, может быть описано в категориях протеста, осо-
бенно тогда, когда к этому предрасполагает анализ мотивации поведения субъекта. Вместе с тем опять же по типологии Р. Мертона необходимо различать индивидуальные протестные акты в зависимости от того, каково отношение «протестующего» к принятым или провозглашенным в обществе культурным, правовым нормам и целям. Здесь стоит выделять «инструментальный протест» как достижение одобряемых обществом целей неинституциональными средствами (по нашему мнению, типичными уголовно-правовыми примерами таких реакций можно считать преступления, связанные с незаконным предпринимательством, хищения и др., которые в данном случае выражают протестное отношение к допустимым средствам получения материальной выгоды и накопления богатства); и «культурный протест» как выступление против господствующих в обществе, поддерживаемых или навязываемых официальной властью идей и ценностей (в уголовном праве характерным типом подобного поведения можно считать, например, распространение экстремистских идей). В логике Р. Мертона описать эти типы поведения достаточно сложно. Не случайно развитие его идей приводит специалистов к мысли о необходимости более глубокой дифференциации форм индивидуального приспособления и теоретического обособления таких из них, как аномичность (нарушение норм права и морали ради достижения принятой культурной цели), радикализм (изменение культурных норм и средств их достижения в рамках требований правовых норм), экстремизм (изменение норм и средств их достижения исключительно противоправным поведением) и реформизм (неприятие культурных норм и средств с допущением противоправного поведения) [4, с. 32—33].
Представляется, что названные типы индивидуального приспособления более удачно описывают исследуемый нами феномен. Однако нужно понимать, что будучи общими формами поведения, они объемлют крайне широкий спектр конкретных его видов. Криминологам в данном случае необходимо, прежде всего, различать уголовно-противоправные и иные виды поведения, а также преступные деяния, которые направлены или не направлены против культурных норм и ценностей.
Есть еще один важный момент: индивидуальное выражение несогласия с культурными нормами и институциональными средствами их достижения для того, чтобы считаться протестом в подлинном смысле данного слова, должно быть
самим действующим субъектом осознано в качестве протеста. Однако эта осознанная связь преступления и протеста может быть различной. В некоторых случаях преступление-протест выступает в качестве способа разрешения проблемы, мотивирующей протест (условно назовем такие деяния инструментально-протестными). Классические примеры дают нам литературные и киногерои прошлого — от Родиона Раскольникова до Юрия Деточкина, а равно некоторые современные «активисты», утверждающие свои представления о границах свободы посредством хулиганских действий и нарушения прав и свобод иных лиц [5]. В других ситуациях преступление выступает не способом разрешения проблемы, а всего лишь способом демонстрации самого протеста, оно содержательно, объективно никак не связано с протестной идеей (опять же условно эти деяния можно назвать демонстративно-протестными). Поджоги чужой собственности и применение насилия в отношении представителей правоохранительных органов во время массовых публичных мероприятий — тому свидетельства. В третьих ситуациях протестное преступление состоит в противоправном утверждении противоправной культурной нормы, что происходит при совершении, например, экстремистских действий (назовем эти преступления «культурно-протестными»).
Таким образом, протестные преступления — неоднородный криминологический феномен. Они включают как минимум три группы деяний. Насколько мы можем судить, «инструментально-протестная преступность» в современной науке в качестве самостоятельного явления не признана и не исследована. Для этого есть объективные причины. «Инструментально-протестные преступления», предполагающие с идеологической точки зрения наличие одобряемой или как минимум нейтральной мотивации, представляют собой с позиции уголовного права крайне разнородный, а с позиции социологии — дискретный и несистемный феномен, что затрудняет их оценку в качестве массовидного социального явления. Элемент протеста и позитивной мотивации здесь оценивается исключительно в рамках судебного разбирательства по конкретному делу в качестве обстоятельства, влияющего на представление об общественной опасности преступления и мере наказания, которую заслуживает виновный, или в рамках криминологического учения о мотивации преступного поведения. Преступления «культур-но-протестные» в этом отношении принципиально отличаются от них. Однако объединенные об-
щей мотивацией они имеет столь опасные формы, что сам элемент «протеста» уходит на второй план, становится крайне незначительной характеристикой преступлений, трансформируя предполагаемый культурный протест в опасные явления экстремизма, терроризма, преступлений ненависти и преступлений, обусловленных культурой . «Демонстративно-протестные преступления» не сводимы к этим двум группам, будучи связанными с протестом по меньшей степени во времени, пространстве и субъектным составом, они сами по себе не утверждают новых культурных норм, а всего лишь демонстрируют разрушительную силу несогласия с существующим порядком. Значимые криминологические различия между этими видами преступлений создают препятствия для их исследования в качестве единого криминологического феномена.
Отмеченные объективные препятствия усугубляются влиянием факторов субъективного порядка. Российская криминология и уголовное право советского периода имеют специфический опыт осмысления связи преступности и протеста. Речь в данном случае идет об известной концепции объяснения преступности как формы классовой борьбы, которая к тому же имеет свойство нарастать по мере укрепления нового идеологического и социального порядка. В рамках этой концепции, напомним, ряд преступлений (прежде всего, антигосударственных) представлялся как прямое проявление протеста свергнутых классов, причем действующих и внутри страны, и из-за рубежа, тогда как иные (общеуголовные преступления) — как результат влияния классовых врагов на сознательно неустойчивых граждан, психология которых наполнена «пережитками прошлого» [6, с. 188— 192]. Такое понимание преступности в целом или хотя бы ее части как антигосударственного протеста несло в себе значимые политико-правовые следствия в виде ставки на тотальное уничтожение этого социального явления, в том числе путем применения максимально репрессивных мер, что не только дезориентировало правоохранительную практику, смещая акценты и определяя ошибочный тренд, но и препятствовало надлежащему научному осмыслению феномена преступности, так как концепт «протест» в данном случае применялся уже не столько для важного, но относительно узкого исследования мотивации отдельных видов преступлений, сколько для оценки всего массива объективных проявлений преступности.
Таким образом, «протестная преступность», как бы ни были велики соблазны говорить о ней,
не может позиционироваться в качестве отдельного вида преступности, имеющего отличительные черты и свойства, что не означает в принципе отсутствия связи между протестом и преступлением, но связь эта остается исключительно на уровне мотивации отдельных преступлений и не трансформирует массив протестных преступлений в социальное явление — сознательное нарушение массами уголовного закона в целях опровержения существующих культурных норм и практик и замены их иными.
Не образуя самостоятельного криминологического феномена, масса мотивированных протестом преступлений, тем не менее, может составить элемент (часть) социального протеста. Но социальный протест никогда не выражается исключительно в «<протестной преступности». Когда или если такое происходит, мы имеем дело с полной деградацией государства, тотальным общественным кризисом, в рамках которого рассуждения о преступлении как об уголовно-противоправном деянии теряют свой смысл ввиду кризиса вплоть до отсутствия права как такового.
Социальный протест (в том числе протест, сопровождаемый протестно мотивированными преступлениями) может быть обособлен в качестве самостоятельного предмета исследования только в том случае, когда государство и общество сохраняют рамки правового управления. Суть протеста — выступление против «чего-то», что реально существует и вызывает недовольство. Протест — это всегда противопоставление чему-то вполне конкретному. Если объекта, определяющего направленность протеста, не существует, то и сам протест перерождается в качественно иное явление, содержательно более близкое к анархии или революции.
Более того, протестные движения, о которых мы рассуждаем, напротив, требуют обращения к праву и закону, причем обычно для обоснования и содержания протеста, и самой возможности протестовать. Такое обращение выступает условием легитимации протестного движения, укрепления его престижа и позиционирования признаваемых им целей и ценностей в качестве общезначимой альтернативы существующему порядку. В этом отношении безусловный интерес представляет научная дискуссия о существовании и содержании «права на протест». Некоторые специалисты утверждают, что, хотя формально термин «право на протест» не закреплен ни в международных, ни в национальных правовых документах, такое право,
тем не менее, логично вытекает из конституционных норм о праве собираться мирно, без оружия, о свободе слова и мнений, праве обращения к государственным органам и др. [7, с. 47; 8, а 37; 9, с. 274—277; 10] и в самом общем виде представляет собой возможность публично, в том числе массово, выразить свое несогласие с определенными действиями или решениями.
В подобном подходе к пониманию права на протест заложено важное начало. Во-первых, если право на протест относится к разряду прав человека, то оно, следуя общей логике реализации прав, должно возлагать на государство некоторые позитивные обязательства по его обеспечению и гарантированию, а потому неоправданное ограничение и тем более лишение человека данного права является недопустимой акцией со стороны государства. Во-вторых, поскольку право на протест очевидно не относится к разряду абсолютных прав и может быть реализовано лишь в тех формах, которые легитимно устанавливаются государством, граждане в процессе осуществления своего права могут действовать различным образом: оставаясь в пределах, заданных формальными правовыми нормами, либо выходя за пределы этих норм. В последнем случае их неправомерное поведение может быть охарактеризовано в категориях «правонарушение» или «злоупотребление правом». Такая двойственность протеста, сочетание в нем гуманистического потенциала и потенциала неправомерности, закономерно отражается на общих оценках и подходах к исследованию протестов.
Некоторые авторы акцентируют внимание на позитивных характеристиках протеста, усматривая в нем проявление одной из граней свободы. «В демократическом обществе, — полагают они, — должны иметься равные возможности для реализации права собираться вместе как для людей, идущих в разрез с действующей властью, так и поддерживающих сложившийся политический строй. А для того чтобы обеспечить это равенство, необходимы законодательно закрепленные процедуры проведения таких собраний, чтобы избежать расширительного толкования в ущерб реализации свобод граждан» [11, с. 20]. Протест, — отмечается в науке, — непосредственно связан с критикой, а иногда и полным отрицанием существующих в обществе норм и ценностей, доминирующих идеалов. Он «создает комплекс условий, необходимых для становления альтернативных ценностных систем, а также норм и моделей политического поведения» [12, с. 9].
Другие исследователи, напротив, указывают, что само протестное поведение с точки зрения нормативного подхода нужно рассматривать как вид разрушительной активности, нарушение общественного порядка, возникающее в условиях недостаточно развитой нормативной системы и практики применения законных каналов взаимодействия граждан с представителями власти [13, а 219]. Протестное поведение, отмечают авторы, есть форма участия, включающая совокупность публичных негативных реакций социальных субъектов на деятельность политического режима в целях влияния на принятие решений [14, с. 13].
Наконец, третья группа специалистов признает, что протест как «форма участия политических акторов» может включать в себя весь спектр активного протестного и аполитичного поведения, явления, весьма «различные по своей массовой базе, социально-классовому облику, силе, интенсивности, специфике возбуждающих их факторов» [15, а 8].
Обобщая имеющиеся подходы к характеристике протестных движений, А. А. Керимов и М. М. Лу-говцов различают три основных научных позиции [16, с. 47—59; 17]. Первая, по их мнению, наиболее распространенная, состоит в определении политического протеста как исключительно коллективной формы политического поведения, выражающейся неконвенциональным образом и несущей для государства только негативные и даже разрушительные последствия (Д. Дженкинс Б. Клан-дерманс) [18]. Вторая, прямо противоположная, рассматривает политический протест как конструктивное явление, позволяющее изменить и улучшить политическую систему, решить проблему несправедливости, согласовать интересы государства и общества (В. В. Сафронов) [19]. Третья предполагает интерпретацию протеста как сочетания различных вариантов конструктивного и негативного поведения (В. В. Костюшев и В. В. Горьковенко) [20].
О трех типах позиционирования протеста в политической системе пишет и А. С. Мотайло, выделяя: а) констатацию наличия протеста в политике без его оценивания; б) признание протеста в качестве деструктивной силы, угрожающей целостности социально-политической системы; в) признание протеста в роли механизма оздоровления политики [21, с. 14].
Представляется, что подходы к анализу и оценкам протестных движений во многом связаны с неразличением или неоправданным смешением протеста как такового и тех форм, в которых он проявляется.
Сам по себе протест как массовое (или индивидуальное) выражение несогласия с существующим порядком — объективный и неизбежный спутник истории любого человеческого общества. Нет и не может быть в принципе сообществ, настолько монолитных и идейно сплоченных, что в них не остается места для несогласия. Можно даже сказать, чем больше усилий (в том числе правовых и репрессивных) предпринимает государство для обеспечения единства и сплоченности общества, тем сильнее потенциал протеста, который накапливается и в любой удобный момент, связанный, прежде всего, с ослаблением государства, может «вырваться наружу», неся за собой губительные последствия не только для государства, но иногда и для самих участников протеста. Поэтому не будет большим открытием сегодня считать, что протестные настроения, поскольку они объективны и неизбежны, должны быть институционализированы в социальной структуре общества, облечены в такие формы, которые, с одной стороны, позволяют выразить протест против существующего порядка, а с другой — не разрушают основ самого порядка. Данный формы протеста являются (в настоящее время особенно) необходимым условием развития демократии, поиска компромисса между различными социальными силами и баланса между разными социальными ценностями. Единственное обстоятельство, которое здесь нужно принять во внимание, состоит в том, что идейная основа протеста не должна выходить за пределы права и базироваться на неправовых нормах и ценностях. Подчеркнем — «права», а не закона, а в ряде случаев и не Конституции (протесты советских времен против предписаний ст. 6 Конституции СССР 1978 г. — явное подтверждение исключительно правового характера формально неконституционных требований). Как только и если протест утрачивает связь с правом, он, как было уже отмечено, перерождается в неправовое и по этой причине недостойное защиты движение. Протест демонстрирует, пусть и не разделяемые теми или иными слоями общества ценности и идеи, которые, тем не менее, основаны на праве граждан на самоопределение и выражение собственного мнения. С данной точки зрения идейно-детерминационная база протестов может быть весьма различной. В науке была высказана мысль о том, что социальные протесты могут быть классифицированы на два типа в зависимости от особенностей генезиса: а) протесты, имеющие экономические причины, инспирированными политическими элитами и пред-
стающие в качестве не экономических, но политических; б) протесты, имеющие экономические причины, инспирированные организациями гражданского общества и предстающие как собственно экономические [14, с. 9].
Признавая значимость экономической подоплеки в любом протесте, полагаем, что было бы не вполне правильным сводить все генетические факторы протеста к экономическим отношениям, борьбе за собственность, участию в распределении и потреблении материальных благ. Более того, современный социальный протест принципиально отличается от протестных акций, например, рубежа XIX—XX вв. именно тем, что в нем участвуют лица, не испытывающие депривации в экономическом, материальном отношении, напротив, они субъективно позиционируют себя и объективно выступают в качестве представителей так называемого «среднего класса». В основе протестов все чаще лежат не экономические соображения, а социальные, политические, культурные, идейные факторы. Разумеется, дать их исчерпывающий список невозможно. Ограничимся лишь общим замечанием о том, что «идеи» для протестов содержательно могут быть крайне разнообразными. Но еще раз подчеркнем, данные идеи должны быть расположены в правовом поле, пусть и в любой части его спектра.
Демократические принципы и механизмы управления обществом предполагают необходимость учета альтернативного мнения в рамках тех процедур и форм, которые установлены законом. Это в первую очередь система легальных оппозиционных институтов — партий, движений и т. д. Оппозиция как парламентская, так и непарламентская имеет принципиальное значение во взаимодействии общества и власти, обеспечивая «обратную связь», позволяющую власти отвечать на запросы общества и принимать во внимание его интересы, а обществу, оказывая поддержку законодательной системе и институтам, легитимизировать власть; оппозиция выступает обязательным условием легитимизации и демократизации власти [22, с. 3]. Большую важность здесь имеет конструктивность оппозиции, ее способность разделить с властью ответственность за судьбу государства, а также заинтересованность самой власти в повышении уровня политической культуры населения, что в значительной степени снизит вероятность появления деструктивной оппозиции и возврата к авторитаризму [23, с. 8].
В нашу задачу, разумеется, не входит детальное исследование феномена оппозиции и особен-
ностей его проявления в России [24; 25; 26; 27; 28]. Вместе с тем считаем необходимым отметить несколько обстоятельств, выявленных на основе анализа специальных научных разработок. Во-первых, внутри парламентских партий все более сглаживаются идейные противоречия, поэтому они во многом утрачивают свойство представлять в парламенте противоположные политические взгляды и программы развития страны. Во-вторых, на таком фоне гораздо больший протестный потенциал содержит в себе оппозиция непарламентская (или, как ее иногда называют, «несистемная»). В-третьих, сложился вполне устойчивый тренд восприятия непарламентской оппозиции в качестве явления, имеющего откровенно негативный подтекст, связанного с незаконными и радикальными действиями. Именно эта оппозиция получает эпитеты «неответственная», «радикальная», «деструктивная», преследующая целью провоцирование беспорядков, подрыв стабильности в обществе, создание ситуации напряженности, благоприятной для мятежей и цветных революций, шантаж власти и срыв государственных мероприятий [29, а 9]. Подобное восприятие непарламентской оппозиции не совсем верно, оно служит существенным препятствием для развития подлинной демократии в стране. Отождествление непарламентской оппозиции и деструктивной социальной силы принципиально неправильно, поскольку основано на неприемлемом смешении институционального статуса и методов действия оппозиционных сил. В криминологическом отношении важно обратить внимание на то, что недопустимые методы и действия могут быть элементом коллективного поведения не только оппозиционных, но и проправительственных сил. В социологии протест всегда связывается с выступлением против той или иной господствующей, доминирующей точки зрения, поддерживаемой официальной властью. Однако объективно протест возможен и против самих оппозиционных движений. Это тоже выражение общественного несогласия, в процессе которого могут наблюдаться те же самые неправомерные эксцессы, что и в протестных действиях оппозиции. Специфика оппозиции в подлинном смысле этого слова, по нашему мнению, состоит в том, что она представляет собой институционализированную социальную силу, имеет
объективные формы своего выражения в виде партий, общественных организаций, движений и т. д. В данном случае радикальной или деструктивной может быть признана как парламентская, так и непарламентская оппозиция, если они прибегают к недопустимым, неправовым формам и методам отстаивания и продвижения своих программ.
Признавая большую роль оппозиции в демонстрации протеста, отметим, что классическая, оформленная оппозиция в социологическом отношении всегда является примером так называемых «вертикальных» организаций, вполне иерар-хичных и управляемых, основанных, как правило, на фиксированном членстве и масштабной программе, содержательно охватывающей представления обо всех или о большей части аспектов функционирования общества и государства. Партия как форма выражения оппозиционных сил воспринимается едва ли не как штамп. Вместе с тем сегодня такие весомые вертикальные и иерар-хичные организации утрачивают свое значение в качестве оппозиционных структур. Современное общество демассифицировано и полицентрично, мультикультурно и мулитиполитично [30, с. 53; 31, с. 12]. З. Бауман называет его «индивидуализированным обществом» [32]. В подобных условиях возможности системно устроенных организаций для системного протеста становятся затруднительными, если реальными в принципе. По этой причине в настоящее время протест выражается: а) не иерархичными организациями, а отдельными активистами, которые мобилизуют вокруг себя или своих взглядов массу лиц в первую очередь посредством использования сетевых технологий [33, с. 14], в результате чего протест становится одновременно более масштабным, непредсказуемым и часто анонимным; б) не по поводу реализуемой в государстве политики как таковой, а поводу отдельных действий и решений власти, официально действующих лиц, что позволяет собрать под знамена протестной акции граждан, взгляды которых на существо иных властных решений и лиц могут кардинально не совпадать. Таким образом, этот «новый тип» протеста в «новом» обществе кардинально меняет представления о связи протеста и оппозиции, не позволяя их уравнивать, что привносит свои особенности в направления криминологического анализа протестных движений.
Примечание
* Теме экстремистских преступлений и преступлений ненависти посвящен сегодня внушительный объем криминологической и правовой литературы.
1. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. Москва: ACT: Хранитель, 2006. 873 с.
2. Протестный потенциал. URL: https://www.le-vada.ru/2020/03/12/protestnyj-potentsial-11/ (дата обращения: 22.03.2021).
3. Мархгейм М. В. Право на протест: конституционный абрис собирательного образа // Наука и образование: хозяйство и экономика; предпринимательство; право и управление. 2016. № 3 (70). С. 29—31.
4. Черданцева И. В., Метелев А. В. Развитие концепции типов индивидуального приспособления Р. Мертона, дифференциация понятия «социальная девиация» и направление переосмысления классической теории аномии // Вестник Челябинского государственного университета. 2018. № 9 (419). Философские науки. Вып. 49. С. 28—37.
5. Кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Московского городского суда от 10 октября 2012 г. по делу № 22-13222. URL: https://sudact.ru/regular/doc/ MTpxanYN715c/...1616397505542&snippet_pos=1 26#snippet (дата обращения: 24.03.2021).
6. Курс советской криминологии. Предмет. Методология. Преступность и ее причины. Преступник / под ред. В. Н. Кудрявцева, И. И. Кар-пеца, Б. В. Коробейникова. Москва: Юрид. лит., 1985. 416 с.
7. Зейналбдыева А. В. Дефинирование права на протест в юридической науке // Наука и образование: хозяйство и экономика; предпринимательство; право и управление. 2016. № 5 (72). С. 44—47.
8. Троицкая А. А. Право на протест: содержание и эффективность реализации // Сравнительное конституционное обозрение. 2012. № 5 (90). С. 34—42.
9. McGlone, D. The Right to Protest // Alternative Law Journal. 2005. Vol. 30 (6). P. 274—277.
10. The Right to Protest: Principles on the protection of human rights in protests. URL: https://www.article19.org/data/files/medialibrary/38 581/Right_to_protest_principles_final.pdf (дата обращения: 23.03.2021).
11. Джагарян А. А., Джагарян Н. В. Диалог и язык невыслушанных: ценность и пределы свободы собраний // Сравнительное конституционное обозрение. 2015. № 4 (107). С. 13—31.
12. Кутыгина Е. Н. Культура политического протеста: автореф. дис. ... канд. полит. наук. Ростов-на-Дону, 2005. 24 c.
1. Merton R. Social theory and social structure. Moscow: ACT: Chranitel; 2006: 873 (in Russian).
2. Protest potential. Available from: https:// www.levada.ru/2020/03/12/protestnyj-potentsial-11/. Accessed: 22 March 2021 (in Russian).
3. Markhgeim M. V. Right to protest: constitutional outline of a collective image. Science and education: economy and economy; entrepreneurship; law and governance, 29—31, 2016 (in Russian).
4. Cherdantseva I. V., Metelev A. V. Development of the concept of types of individual adaptation by R. Merton, differentiation of the concept of "social deviation" and the direction of rethinking the classical theory of anomie. Bulletin of the Chelyabinsk State University. Philosophical Sciences, 28—37, 2018 (in Russian).
5. The cassation ruling of the Judicial Collegium for Criminal Cases of the Moscow City Court on 10 October 2012 in case No. 22-13222. Available from: https://sudact.ru/regular/doc/MTpxan YN715c/...1616397505542&snippet_pos=126#sni ppet. Accessed: 24 March 2021 (in Russian).
6. The course of Soviet criminology. Thing. Methodology. Crime and its causes. The criminal. Ed. by V. N. Kudryavtsev, I. I. Karpets, B. V. Korobe-inikov. Moscow: Juridicheskaya literatura; 1985: 416 (in Russian).
7. Zeynalbdyeva A. V. Defining the right to protest in legal science. Science and education: economy and economy; entrepreneurship; law and governance, 44—47, 2016 (in Russian).
8. Troitskaya A. A. The right to protest: content and effectiveness of implementation. Comparative constitutional review, 34—42, 2012 (in Russian).
9. McGlone, D. The Right to Protest. Alternative Law Journal, 274—277, 2005 (in English).
10. The Right to Protest: Principles on the protection of human rights in protests. Available from: https://www.article19.org/data/files/medialibrary/38 581/Right_to_protest_principles_final.pdf. Accessed: 23 March 2021 (in Russian).
11. Dzhagaryan A. A., Dzhagaryan N. V. Dialogue and language of the unheard: the value and limits of freedom of assembly. Comparative constitutional review, 13—31, 2015 (in Russian).
12. Kutygina E. N. Culture of political protest. Abstract of dissertation of the candidate of political sciences. Rostov-on-Don; 2005: 24 (in Russian).
13. Kuchenkova A. V. Attitude towards the right to protest in different countries: the experience of secondary analysis. Bulletin of the Russian State University for the Humanities, 218—232, 2013 (in Russian).
13. Кученкова А. В. Отношение к праву на протест в разных странах: опыт вторичного анализа // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. 2013. № 2. С. 218—232.
14. Челипанова Д.Д. Характер и динамика протестной активности на Юге России: авто-реф. дис. ... канд. социол. наук. Новочеркасск, 2011. 22 с.
15. Соина Е. С. Политическое протестное движение в современной России: автореф. дис. ... канд. полит. наук. Ставрополь, 2008. 23 с.
16. Вайнштейн Г. И. Массовое сознание и социальный протест в условиях современного капитализма. Москва: Наука, 1990. 167 с.
17. Назаров М. М. Политический протест: опыт эмпирического анализа // Социологические исследования. 1995. № 1. С. 47—59.
18. Jenkins J. C., Klandermans B. The politics of social protest. Comparative perspectives on states and social movements. USA: University of Minnesota Press; UCL Press, 1995. 392 p.
19. Сафронов В. В. Потенциал протеста и демократическая перспектива // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. № 4. С. 116—130.
20. Костюшев В. В., Горьковенко В. В. Социологическое описание коллективных протест-ных действий: информационная база данных акций протеста (PRODATSPb) // Общественные движения в современной России: от социальной проблемы к коллективному действию / отв. ред. В. В. Костюшев. Москва: Изд-во Ин-та социологии РАН, 1999. 171 с.
21. Мотайло А. С. Эволюция политического протеста в современном Китае: автореф. дис. . канд. юрид. наук. СПб., 2013. 24 с.
22. Татаркова Д. Ю. Формирование политической оппозиции в России (2011—2012 гг.): конфликтный дискурс: автореф. дис. . канд. полит. наук. Москва, 2015. 25 с.
23. Борисенко А. В. Становление и развитие политической оппозиции в современной России: общефедеральные черты и региональные особенности: автореф. дис. ... канд. полит. наук. Ставрополь, 2008. 21 с.
24. Исаков А.И. Политическая оппозиция в современной России: дис. . канд. соц. наук. Кострома, 2000. 232 с.
25. Змановский Г. Р. Политическая оппозиция в современной России: теоретический анализ: дис. ... канд. полит. наук. Екатеринбург, 2003. 158 с.
14. Chelipanova D. D. The nature and dynamics of protest activity in the South of Russia. Abstract of dissertation of the candidate of sociological sciences. Novocherkassk; 2011: 22 (in Russian).
15. Soina E. S. Political protest movement in modern Russia. Abstract of dissertation of the candidate of political sciences. Stavropol; 2008: 23 (in Russian).
16. Weinstein G. I. Mass consciousness and social protest in the conditions of modern capitalism. Moscow: Nauka; 1990: 167 (in Russian).
17. Nazarov M. M. Political protest: the experience of empirical analysis. Sociological studies, 47—59, 1995 (in Russian).
18. Jenkins J. C., Klandermans B. The politics of social protest. Comparative perspectives on states and social movements. USA: University of Minnesota Press; UCL Press: 1995: 392 (in English).
19. Safronov V. V. Protest potential and democratic perspective. Journal of Sociology and Social Anthropology, 116—130, 1998 (in Russian).
20. Kostyushev V. V., Gorkovenko V. V. Sociological description of collective protest actions: information database of protest actions (PRODATSPb) // Social movements in modern Russia: from a social problem to collective action. Ed. By V. V. Kostyushev. Moscow: Publishing house of the Institute of Sociology of the Russian Academy of Sciences; 1999: 171 (in Russian).
21. Motailo A. S. Evolution of political protest in modern China. Abstract of dissertation of the candidate of juridical sciences. Saint Petersburg; 2013: 24 (in Russian).
22. Tatarkova D. Yu. Formation of political opposition in Russia (2011—2012): conflict discourse. Abstract of dissertation of the candidate of political sciences. Moscow; 2015: 25 (in Russian).
23. Borisenko A. V. Formation and development of political opposition in modern Russia: federal features and regional features. Abstract of dissertation of the candidate of political sciences. Stavropol; 2008: 21 (in Russian).
24. Isakov A. I. Political opposition in modern Russia. Dissertation of the candidate of sociological sciences. Kostroma; 2000: 232 (in Russian).
25. Zmanovsky G. R. Political opposition in modern Russia: theoretical analysis. Dissertation of the candidate of political sciences. Ekaterinburg; 2003: 158 (in Russian).
26. Musina L. M. Political opposition in postSoviet Russia: stages and features of formation.
26. Мусина Л. М. Политическая оппозиция в постсоветской России: этапы и особенности становления: дис. ... канд. полит. наук. Уфа, 2005. 179 с.
27. Бигазиева С. С. Особенности парламентской оппозиции в политическом процессе современной России: дис. ... канд. полит. наук. Саратов, 2013. 184 с.
28. Ильичев А. Б. Трансформация идеологических позиций парламентский партий современной России: дис. ... канд. полит. наук. Саратов, 2015. 170 с.
29. Кривчук И. А. Политические оппозиции и контрэлиты в условиях российской демократической реформации: автореф. дис. . канд. полит. наук. Ростов-на-Дону, 2009. 26 с.
30. Пудовочкин Ю. Е. Криминологические проблемы в современной социально-политической и философской литературе. Москва: Юрлитинформ, 2011. 142 с.
31. Гилинский Я. И. Девиантность в обществе постмодерна. Санкт-Петербург: Алетейя, 2017. 280 с.
32. Бауман З. Индивидуализированное общество / пер. с англ. под ред. Л. В. Иноземцева. Москва: Логос, 2002. 324 с.
33. Соколов А. В. Сетевой политический протест в России: субъекты, тенденции и технологии: автореф. дис. ... д-ра полит. наук. Москва, 2018. 32 с.
© Ильин И. С., 2021
Dissertation of the candidate of political sciences. Ufa; 2005: 179 (in Russian).
27. Bigazieva S. S. Features of the parliamentary opposition in the political process of modern Russia. Dissertation of the candidate of political sciences. Saratov; 2013: 184 (in Russian).
28. Ilyichev A. B. Transformation of ideological positions of parliamentary parties in modern Russia. Dissertation of the candidate of political sciences. Saratov; 2015: 170 (in Russian).
29. Krivchuk I. A. Political oppositions and counter-elites in the conditions of the Russian democratic reformation. Abstract of dissertation of the candidate of political sciences. Rostov-on-Don; 2009: 26 (in Russian).
30. Pudovochkin Yu. E. Criminological problems in modern socio-political and philosophical literature. Moscow: Yurlitinform; 2011: 142 (in Russian).
31. Gilinsky Ya. I. Deviance in postmodern society. Saint Petersburg: Aleteya; 2017: 280 (in Russian).
32. Bauman Z. Individualized society. Translation from English and edition by L. V. Inozemtsev. Moscow: Logos; 2002: 324 (in Russian).
33. Sokolov A. V. Network political protest in Russia: subjects, trends and technologies. Abstract of dissertation of the doctor of political sciences. Moscow; 2018: 32 (in Russian).
© Ilyin I. S., 2021
Ильин Илья Сергеевич,
начальник Управления МВД России по Красногвардейскому району г. Санкт-Петербурга, доцент кафедры правоведения Северо-западного института управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, кандидат юридических наук, доцент; e-mail: isilyin@yandex.ru
Ilyin Ilya Sergeevich,
head of the Department
of the Ministry of Internal Affairs
of the Russian Federation
in Krasnogvardeisky district of Saint Petersburg,
associate professor at the department
of jurisprudence of the North-West Institute
of Management
of the Russian Presidential academy of the national economy and public administration, candidate of juridical sciences, docent; e-mail: isilyin@yandex.ru
